Я купил ее за четыре Джексона, за вшивых четыре Джексона.
Я усадил ее в в кухне на табурет, я поджарил бифштексы,
Я не хотел с ней секса.
Тень под глазами, милая, что у тебя на плече? Сигаретный ожог?
Я предложил ей поесть, но она попросила футболку.
Я закрывал глаза, чтоб не слышать ее, заткнись-заткнись, дурочка, балаболка.
Из чистого в ее рюкзаке нашелся лишь порошок.
Сидела на табуретке, в футболке, натянутой на коленки,
Всю окаянную ночь она ворковала о Кафке.
О бывшем - он бросил ее вчера, его, кажется, звали Славкой,
Он любил встряхивать пиво и ложкой есть с него пенку.
Я слушал всю эту чушь, жевал сухие бифштексы.
Я не хотел с ней секса, нет-нет, никакого секса.
Она не ушла - ни на третий день, ни на четвертый,
Я не удержался, господи иисусе.
Я даже сперва не поверил — он твердый, он снова твердый.
Она заметила тоже. Она не носила трусиков.
И я целовал тот ожог, память от Славки, я плакал и обещал подарить ей пьексы.
Я не хотел с ней секса, бог видит, я не хотел. Никакого секса.
И каждый наш день стал больше, чем этот ваш скучный ад,
Она уходила утром, я никогда не ловил момента.
А вечером говорила, что нобелевский лауреат
Позвал ее в Цюрих. Я ведь помогу ей собрать документы?
А вечером говорила, что тот здоровенный негр
Из магазина напротив позвал ее в Кению в гости.
А вечером говорила, что старый миллионер
Просил полизать ее стопы — обычная, в общем-то, просьба.
Я каждое утро всуе и матом поминал Данте.
Все семь кругов ада ты, сука, вместила в мою квартиру.
Вернется, как пить дать, в полночь - но трезвая. Инвариантно.
Я деградирую, господи, деградирую.
Он твердый, он все еще твердый — гребаные рефлексы.
Я не хочу ее грязного секса, ты что, не слышишь, господи? Никакого секса.
Ночью дыханием шею плавит,
Щекотно. Вторую неделю не сплю.
Вцепляюсь в нее и молю,
Молю ее о целибате,
Об ограниченном праве
быть в этом прекрасном теле.
Спит.
Или делает вид, что спит.
Губы — в сахарной вате.
Вы пати хотели?
Нате вам Патти.
Смит.
А утром она просыпается,
и взгляд у нее спросонок — завидует даже ангел.
Я пью черный кофе, из кресла смотрю на нее без улыбки, кусаю фаланги.
В подкорку, в висок — опять этот голос:
«Миленький, доброе утро, я имя не помню, прости, но вчера ты был просто прелесть,сейчас приготовлю завтрак
Тебе потереть бананчик?»