Городской пейзаж лениво стягивает с себя пуховое одеяло.
Почерневшая Белая пускает по кольцевой сценическую платформу.
В еще мокром асфальте мельтешат муравьи вяло.
Вороний злобный крик, как бы пророча, восклицает-
Не внимаю.
Не внимаю людскому говору и воплям котов у мусорных блоков.
Не внимаю лживому шансону в переходах, подбрасывая мелочь.
Погибают стаи голодных чаек у грязных водостоков-
Прохожу мимо, пытаясь превозмочь...
_
Старая набережная с разбитыми плитами и запахом "вандализма"-
Современное искусство и случайные к нему знаки внимания:
Гримасы детей, искаженные аневризмой-
Первый итог здравого мирского познания.
До УКАЗАНИЯ
Все было именно так: пыльно, грустно и устрашающе.
На выступах камней у рассвета с ледяными босыми ступнями
Мы писали свои первые стихи и кричали их вслух, подаваясь вперед, обличающе,
Тишину нарушая, как-то непринято и неэтично, словами...
До УКАЗАНИЯ.
А ныне здесь новый и ровный кафель, присыпанный пылью побелки.
В затянутых нефтяных лужах- потонувшее белое небо.
Над затылком скребут второпях часовые стрелки,
Словно был здесь когда-то мой возраст, а может, и не был...
_
Городской пейзаж лениво стягивает с себя пуховое одеяло.
Аксаковские аллеи растекаются разноцветными пальто.
В еще мокром асфальте мельтешат муравьи вяло.
Становится матовым в отсыревшей раме стекло.
В ленинских библиотеках у трещащих картонных стен
Засыпает моя юность меж строк серебряной поэзии.
И беспутье болит у уставших изгибов колен,
Когда после восьми больше руки родные не встретились...
Не встретились там, где Бетховен стекает с выкрашенных алюминиевых труб
И лживый шансон считает мелочь живым пугалом.
Не встретились, где улыбка касается сжатых, склеенных губ,
Где у вымокших ног что-то, ластившись, пронзительно громко муркало,
Где городской пейзаж лениво стягивает с себя пуховое одеяло,
Почерневшая Белая пускает стихи юности по кругу.
В грязных водостоках бьются белые туши устало.
Вороний злобный крик сулит разлуку-
Не внимаю.