Глас божий – глас народа.
поговорка
1
Молитва, ектенья.
Ежли всякий раб слаб и смертен,
путь чей звонкой стрелой очерчен -
Бог -- всевышний на небесах --
вложи в сердце смертного -- страх…
(Егор замер: без страсти-бритвы
всё пустые слова молитвы;
пусть кощунственна и греховна,
но слова, чтоб из сердца словно…
Всемогущий, прости изгоя,
я же самое дорогое).
Сил держатель земных и высших,
недостойный голос услышь ты
от старателей, сирых и нищих,
недоевших и недопивших,
часто даже не мыслящих -- сметь,
часто даже забывших и -- смерть,
дай им, боже, разбогатеть!..
В сердце слабом соблазн имею,
кажон день от него потею,
как девица краснею, немею,
не хочу в грязи околеть,
дай мне тоже разбогатеть!..
Долго ль мне бирюком-то, волком?
Уж с десяток годков без толку
в поле дудки пустые воют,
с ревматизма все кости ноют.
Мне бы ежли с умом начать
золотое уральское дело!..
Со святыми и благодать –
ни алтынника зря налево,
ни полгрошика зряшно прочь,
провались хоть земля и небо,
ежли станет вовсе невмочь,
у соседей выклянчу хлеба.
Не желаю в ночи втихушку
на копеечку, на полушку
злыднем склизким, моляся, глядеть,
дай мне тоже разбогатеть!..
От избытка сию благодать,
Боже правый, не жди забрать;
ежли можеши -- жги огнями,
ежли хочеши -- бей громами...
Ты, который, конечно, велик,
дай мне хоть золотник, старик!
Шибко, шибко желанье -- сметь,
дай мне тоже разбогатеть!..
Бог -- всевышний на небесах --
вложи в сердце кажного страх,
шоб дощатая палестина
сякий день для сердца и слуха
много славила имя Сына
и Отца и Святаго Духа
аминь.
2
Егор: «Вот ети их в душу!»
Он выбрал скорей лесину;
обратно – смотрел и слушал;
мерещилась – пуля в спину.
«Вон дьявол с колючим взглядом
в кустах…Ажно дрожь по телу».
Он чувствовал пулю рядом;
жужжала, но не летела…
Потом – лишь не подавившись –
орал: «Нанесли раззору!..»
Нимало не удивившись,
отец так учил Егора.
«Лишился кирки, пожиток,
устал, вишь, как рыба биться?!
Уж больно нутром ты жидок,
тебе бы ожесточиться.
На промыслах шлих товарят,
порой, зевая со скуки.
Людишки не люди, твари,
а многие – псы и суки.
Согласен, что жизнь -- помои.
Лопату, кирку стащили?!.
Без лиха у нас не моют,
ты радуйся – не убили.
Пройдя пески и забои,
артелью идут в запои,
но ты заройся, не квакай,
запомни, отрой собаку -
у нас тут, хоть в лес, хоть в поле –
один чтоб ни-ни, ни шагу.
Сегодня я много выпил,
а выпью еще - заплачу…
Я много песка надыбал…
Я видел ее, удачу!..
Вон плещут нам недоступны
те щуки, не зацепились,
а окуни!..» Словно бубны
зеленые, в пляске бились.
«Работай Егор, не думай,
иначе башку сломаешь.
Как спину щекочет сумка,
куда шлихи намываешь!..»
3
Первый: «Слышали вой, ребята?..»
«Тех чертей - киркой да лопатой,
домудошат, дубась поленом!
Тошно: волки и звезды с хреном.»
«Славно к ночи мошку удуло, --
Вдругорядь говорит Кикула.
«Час ножовый, держись за топор» , -
озираяся, шепчет Егор.
Ну а третий, Иван… Поддатый,
отовсюду метлою гнатый,
как тодысь, присел коло таза,
браги ахнул, уснул, зараза.
А Кикула, телок, сквозь слезы,
умиляясь, глядел на звезды.
Вот забавно, на что мужику?
Наконец, притих на боку.
Всю то ночь бородатый Егор
бдил вполглаза, держась за топор.
Ну а тот-то с устатку, зараза,
так всю ночь прохрапел у таза.
Божий день добавляет краски,
на виду вон завод Миасский,
вон Иван уж глаза таращит
на бутыль, на мешок, на ящик,
вон косится уж хмурый Егор
на кирку, на лопату, топор;
тачка, помпа и ворот сняты;
уж Кикула: «Угодники святы!..»
Пожевали чуток для бега
с луком, с солью ржаного хлеба,
доски бросили в грязь для возок,
ну и начали у березок…
Ведь зарылись на две сажени
три антихриста, три мишени.
На коленках в грязи в забое,
как, ети их, в дурном запое,
перетрогали тыщи булыг.
Заработали с дела – пшик.
4
Конь цокает неторопко,
езда - через пень колоду,
и ехать ужасно долго,
еще - никого народу.
Да, хрен с ним, с дорожным кумом -
глаза б не видели блеска…
Егор спокойный, угрюмый
в тележке плюхает лесом.
«Посредников разных – к черту!..» ,-
одно только точно знает.
По кругу или по хорде
он где-то путь сокращает.
Кто сильный – сенца зацепит,
еще понаддаст коленом…
Но едет себе и едет
мужик бородатый с сеном.
Что стог золотой до верха
кому и куда вольется?..
Вот будет вам, ироды, смеха,
когда, глядишь, обойдется.
Как в мертвой воде осенней
чешуйками вал сверкает,
бурунистый, грудопенный;
и это мальки играют.
Вот так бы сграбастать ветер
живой, молодой, горячий!..
Кто бредил, кто этим бредил,
тот точно схватит удачу.
«Назад не вернусь до снега.
Всем тем, кто стоит у власти -
песок золотой в телеге,
себе – землю, землю в Пласте.»
5
Ох сторонушка, бита дорога…
В дивном крае чудес навалом,
но, набрав золотишка сполна,
на реке Миассе за Уральским Увалом
доживала последние дни казна.
Земля в коростах примеряла обновы,
готовясь шагать далеко…
«Миасское товарищество графа Левашова,
а также Дараган и Ко».
Земля тосковала по хозяйской руке
и в той стороне непутевой, зловонной,
в блевотине, в горе, в стонах, в нужде;
и явились, каждый сверкая короной,
Кузнецовы купчишки, Бакакины, Жаровы,
Футероды, Дунаевы, Белебеевы,
Популовские, Николаевы,
Беляковы, Семеновы и Стахеевы...
Среди них он - басовитый хозяин.
«А! Наше-е почтеньице!..»
Ночью -- тучею встал –
лохматой, уральской, старательской стати,
не графский прихвостень, мелкий шакал –
Егор Митрофанович, собственной персоной;
на ногах – сапожищи, на руках – волдыри.
«Баню протопить, наскоблить колонны,
ведь мы…», - сморкаясь, - «теперича короли!»
Но истинное богатство - десятитысячная масса
безземельной, отчаянной, пьяной среды,
которая растекалась по венам Миасса
среди золотых небылиц и среди нужды,
среди чахлых огородов, бараков, сланцев,
комариных лет, сугробистых зим,
беспросветная жизнь не давала шансов,
вернее давала на всех один!..
«Сыщи жилу! Сыщи самородок!
Поглядим…»
6
Пригорюнились сосны, березы.
Что грустите? Зачем? О чем?..
А по улицам - возы, возы…
с сеном, дегтем, зерном, кирпичом.
Разрастался Миасс безмерно;
не заманишь в старье калачом;
магазины, дома фемерны.
«Миром, обчеством, всё начнем!..»
Руки – сдвоенные ручища;
крупный парень, большой кости.
«Очи лопнут, кака пылища!..
Не задерживай, проходи!..»
Мужичок уронил дерюгу,
а у парня навыкат белки…
Может, предки – цыгане с юга
или с севера – кержаки?
7
Стены красные, ласковый пол,
в глубине темный письменный стол,
как сентябрьские черные дали
(но за ним никогда не писали)
и лежала (стилю под стать)
прелесть – кварцевая печать.
Фортепьяно, хрусталь, посуда,
пыльных книжек тисненная груда
(валом разная литература)
там литьё: групповая скульптура,
из старательства взятый сюжет,
там – реестры, расходники, сметы.
И торжественно смотрит одетый
весь в бордовое кабинет.
8
И хоть тот высокий мужчина
платье новое верно носил
(от лица бородатого сила)
проходил, как прощенье просил,
что-то в нём виноватое было.
Он на площади явно являл
ныне вымершую породу.
В этом чудике каждый читал,
почитай, обращенье к народу:
«За богатством моим и за мной
вы, привыкшие бегать гурьбой,
если можете, люди, простите,
я другой, я совсем не такой –
но по роли я -- солнце в зените!..
Сам судьбы золотой -- творец;
Ролью этой навязанной -- скован,
я – хозяин!.. Хозяин -- творец,
хоть порою - подлец махровый.
Надо важность блюсти – молчу;
За версту – коли роль – услышишь.
И рычу, и на тройке лечу,
не ропщу…
Так начертано свыше».
Эпилог
Дол в округе кирками изрыт;
лес – из сосен, березок, елок;
церкви божьей ухоженный вид;
при заводе контора, поселок.
«Наш хозяин задира, вампир,
он - достойнейший будет покойник,
а народ – как русак да башкир,
так наскрозь старовер да разбойник.
Ты мотри, языком-то того…
В кабаках много разных шныряет…
Кто такой, то да сё, да чего?
Упекут и следы закопают.
Ведь теперь он лоскут и медведь.
Ну и хватит о нём по-пустому.
Всяк прохожий сторонится дому,
как начнет с перепою гудеть.
Прыг на тройку и шпарит в простор;
удальства, как запьет, что у Стеньки.
Ох и любит раскидывать деньги!..»
-А с чего он, родимый, попёр?
«Повезло, знать. Индейка-судьба.
Хы, кровей?!. Из работного люда,
сиволапник, как ты вон да я,
а теперя – и волос откуда?
Лет под сорок уж было ему.
Ну, живёт со своею старушкой,
нищ и сир, хоть берись за суму,
плешеветь стал заметно макушкой.
Дюже духом уральским ослаб:
недоед, недосып, всё такое…
Присоветовал кто-то из баб,
тех, что лечат и хворь, и запои:
«Поезжай, мол, соколик в Кочкарь.»
-Что же дале?
«Про то неизвестно.
Воротился – ну форменный царь.
Ожил, ведь, окаянный. Что лестно:
в день базарный деньгу раздавал
по копеечке. Помнит, всех знает.
Ну, проныра!.. Вином угощал,
а неграмотен…Вот, ведь, бывает.
Говорить с ним не вздумай и сметь.
Эко выдумал, с ним по-простому,
ведь, теперь он лоскут и медведь…
Ну и хватит о нём по-пустому.
Конец
ПРИМЕЧАНИЯ
Поэма «Счасть на песке» написана на богатом местном материале, взятом из жизни золотопромышленника и мецената г. Миасса, жившего в середине 19 и в начале 20 веков - Егора Митрофановича Симонова. Но поэму нельзя назвать биографической, хотя основные моменты, этапы жизни Е. М. Симонова соблюдены исторически точно.
Молитва , ектенья – ряд молитв-прошений, произносимых епископом или священником при богослужении от имени верующих. Егор богохульствует, будучи не священником и произнося молитву сам и от своего имени.
Дудка – круглая шахта без крепи. Это допускалось зимой, когда земля была мерзлой. Хотя по Горному уставу каждая шахта должна была укрепляться деревянным срубом независимо от сезона. Но впоследствии дудки стали биться повсеместно и летом. Таков старатель, что нигде не может без риску. Из-за чего случались часто несчастные случаи.
Алтын – в старину монета в 3 коп.
Грош – в старину монета в полкопейки.
Полушка – в старину монета в четверть коп.
Золотник –старая русская мера веса равная 4,26 гр.
Шлих товарят – значит отделяют специальными деревянными лопатками пустой песок от шлихов.
Шлих - черный песок, образовавшийся из железняка. При промывке он осаждался вместе с золотом, а потом отжигался в специальных печах для получения чистого золота.
Кикула – от кикимора. О человеке, имеющем смешной нелепый вид. (разг. шутл.)
Дома фемерны - дома эфемерные, т.е.призрачные, нереальные. Здесь с усмешкой говорится о скоростных темпах проведения строительных работ, когда за сезон иногда возводились целые улицы . «Строят споро – рухнет скоро» - даже бытовала такая поговорка. Тем не менее, строили тогда прочно и основательно.
Лоскут – так в старину называли на Урале внезапно разбогатевшего человека из низов.
Может, предки – цыгане с юга
или с севера – кержаки? Предок Симонова Митрофан Агафонович возможно был кержацкого роду.
Да хрен с ним с дорожным кумом -
глаза б не видели блеска… Е.М.Симонов был человеком очень скромным и терпеть не мог бахвальства.
…проходил, как прощенье просил,
что-то в нем виноватое было. Существует версия, согласно которой Егор Митрофанович всю жизнь чув-
ствовал вину за внезапно свалившееся на него богатство. Его супруга, на-
пример, так и не смогла привыкнуть к роли «миллионерши», жила во фли-
геле и вязала носки нищим. Не в этом ли кроется разгадка удивительно
щедрых пожертвований этого семейства городу Миассу и в дальнейшем
добровольная передача всего состояния народу при Советской Власти?..
Всяк прохожий сторонится дому,
как начнет с перепою гудеть.. В действительности, если судить по воспоминанием очевидцев, сохранив-
шимся в Краеведческом музее, горожане относились к Егору Митрофанови-
чу с большим уважением за его меценатство, подарки к праздникам, за его
здравый и трезвый ум, а сына его Василия даже любили за пьяные кутежи и
выходки. В народе о Симоновых слагались легенды.
Лет под сорок уж было ему.
Ну, живет со своею старушкой…Е.М.Симонов стал миллионером в 1875 г. в возрасте 33 лет от роду.