Королева истаивала, словно свеча. Уже несколько дней она то металась в бреду, то затихала, заставляя кормилицу и служанок испуганно замереть, косясь на распятие. Никто в Элдоре уже не сомневался, что Королева Беллианн умрет. Только Король все еще верил в неё, и, упорно цепляясь за надежду, не отходил от жены ни на шаг все эти дни.
Может быть, это и показалось бы кому-то смешным и нелепым (а может даже и слабохарактерным, ну, в самом деле, что за печаль, всего лишь умирающая жена!) — будь на его месте простой рыцарь или, тем более, другой король. Однако все окрест знали, насколько образцово романтической была встреча этой пары и насколько необычной оказалась судьба, подарившая благоденствие их землям.
И в деревнях и в рыцарских залах до сих пор рассказывали о том, как сэр Эдрик, в то время всего лишь четвертый ненаследный принц Эрдора, охотясь в лесах Бесплодных земель своего дядюшки, Тридцать Седьмого Бездетного Короля, спас от огнедышащего дракона прекрасную деву. Впрочем, устрашенный отвагой героя дракон все же ухитрился сбежать, испепелив предварительно огнем целую поляну, нескольких ни в чем неповинных быков и десяток зачарованных рыцарей.
Но этот побег нисколько не умалил подвига юного рыцаря, тем более что ему, как победителю, достались не только Леди и немалый драконий клад, но и несколько десятков латников и хозяйственных дворовых, которые под гнетом заклятья служили дракону, составляя охрану и челядь Принцессы.
Так в один день младший принц Эрдора обрел возлюбленную жену, славу, богатство и — что немаловажно в наши неспокойные времена — присягнувший ему на верность отряд тяжелой кавалерии.
Вскоре сэр Эдрик, четвертый безнадежно ненаследный принц, стал Королем.
Обошлось без интриг, коварства и внезапных смертей наследников — просто дядюшка, младший брат Короля, умирая, по традиции завещал свои Бесплодные Земли младшему принцу крови. Король одобрил, а старшие братья, занятые борьбой за более лакомый и крупный отцовский трон, не захотели оспаривать его решение и рисковать чреслами.
Да и головами — все же не вам присягнувший на верность отряд тяжелой кавалерии — это немаловажно в наши неспокойные времена, а Бесплодные земли — территория пограничная и весьма лакомая, позарез нужная дальне- и крайне- северным соседям.
***
Сир Эдрик гладил кончиками загрубевших от меча пальцев хрупкие пальцы жены и молчал. В комнате, освещенной камином и несколькими свечами в изголовье кровати, стоял слабый запах трав и лихорадки, да еще пахло молоком — кормилица с новорожденной принцессой выходила в соседнюю комнату, только когда младенец начинал плакать.
Выскользнув из тени у стены, повитуха поднесла к губам королевы поильник с остро пахнущим травами питьем и влила в приоткрытый рот несколько капель. Королева открыла глаза и посмотрела на мужа. В глазах её мелькнуло неузнавание, потом — узнавание и испуг (болью отозвавшиеся в груди короля), затем что-то дрогнуло в глубине зрачков — словно мелькнула в них тень птицы, и эти странные, чужие эмоции сменились привычным для короля любящим взглядом его леди.
— Моя Королева…
— Мой Король! — тонкие пальчики ласково сжали грубую ладонь мужа. — Ты все время со мной… наверное, я скоро умру.
— Не говори так, Лиа, не надо. Ты останешься, мы вместе воспитаем и этого ребенка. Последний из наших соседей, кто еще хотел войны, уже почти год, как получил свое. Теперь наши границы тверды и надежны, и мы сможем спокойно жить в мире и воспитывать детей…
— Да, я все же сдержала данное твоему отцу слово, — леди Беллианн слабо и немного печально улыбнулась Королю, — ты помнишь нашу свадьбу? Я тогда обещала ему снять проклятье…
— Да, дорогая. — Король улыбнулся ей и поднес тонкие пальчики к губам. — Твой дар сделал меня счастливейшим из Королей. У нас замечательный взрослый сын и прекрасная новорожденная дочь. И уже два внука…
— И земли, — улыбнулась Королева. — Твои земли уже никто и никогда не оспорит и не назовет Бесплодными. Теперь у этой страны есть династия, сир Эдрик Первый, Эдрик Драконоборец.
Королева говорила с трудом, почти шепотом, но каждое её слово было наполнено теплом и любовью, столь необычными для этих грубых земель. У старой женщины, поддерживавшей голову Королевы, тихонько шевелились губы, словно она про себя повторяла её слова, пробуя на вкус речи благородных.
— Я должен поблагодарить того дракона, — Король улыбнулся жене, — он очень удачно тебя украл, знаешь ли…
— Поблагодари… Я думаю, он тебя услышит, — слабо улыбнулась Королева,— драконы удивительные существа… я многое узнала, пока жила в этом лесу… драконы не умеют лгать.
— Думаешь, он еще жив?
— Конечно.
Затем Королева впала в беспамятство, и в комнате снова стало тихо, только трещал огонь в камине да сопел уснувший младенец.
***
Эдрик Драконоборец смотрел на жену. Она почти не изменилась за двадцать лет их брака. Лишь возвращаясь из военных походов или из долгих охотничьих экспедиций, в которые обычай не позволял ей сопровождать его (хотя она очень любила короткие двух-трех-дневные травли), он замечал изменения — тоненькие ниточки морщин или усталость, сковывающую живость её движений. С каждым его походом королева словно тускнела немного, как ослабевает постепенно огонек лампы, в которой выгорело почти все масло. А когда он был с ней, она снова оживала и молодела, становясь почти такой же, как в их первые дни. Эдрик закрыл глаза, вспоминая.
Старый Король, Эдор Одиннадцатый, тепло приветствовал их, когда накануне свадьбы принца и спасенную девицу пригласили на личную аудиенцию в покои Короля. Беседа была легка и непринужденна, и Эдрик по праву гордился сокровищем, которое спас от дракона. Беллианн говорила с Королем, а принц молча любовался ею. В эти мгновения он не думал ни о чем, кроме неё, и действительно считал, что Беллианн неизмеримо ценнее, чем все золото, люди и обоз Дракона. И чем Северные Земли.
Возможно, так думал и сам король?.. В глазах его то и дело проскакивала грусть, и Беллианн спросила будущего тестя, что его так печалит. Неужели она, будучи девой неподтвержденного в стране рода, не пара его сыну? Но ведь еще не поздно расторгнуть помолвку, найти свидетеля против. Она может сбежать… И честь королевской семьи не пострадает.
— Я не мог бы желать Эдрику лучшей супруги, чем ты, Беллианн, — вздохнул старый
Король. — И никто не сомневается в том, что ты сказала правду о своей королевской крови. Да, древнее проклятье требует, чтобы мы женились только на принцессах, иначе жизнь мужа окажется коротка. А Эдрик наследует Бесплодные земли и их войны… Но все мы понимаем, что дракон унес тебя слишком далеко от твоих земель и замков, поэтому доказательств нет и быть не может. Однако тебе и не нужны иные подтверждения, чем ты сама. Только слепой не смог бы увидеть твою красоту, твои непривычные к черной работе руки и, главное, твои манеры и ум. Так может вести себя только дева королевских кровей. А печалит меня, что ваш с Эдриком союз обречен на бездетность. Ты действительно хочешь выйти за него, зная, что он наследует Бесплодные земли?
— Так что ж с того? Опытный управляющий сделает их богатыми.
— Я говорю о детях, Беллианн….
Грусть Короля была понятна. Ибо у Бесплодных Земель, в целом, конечно, оправдывающих свое имя, поскольку были они северными и суровыми, да кроме того еще и тратили слишком много сил на пограничные войны и потому особым благоденствием похвастать не могли, существовал более серьёзный недостаток: вот уже три сотни лет после одного маленького недоразумения с колдуньей властвовавшие там короли были бесплодны, как скалы. Сколько бы жен они ни брали, сколько бы ни куролесили на стороне, короли не имели ни наследников, ни наследниц, ни бастардов.
Несколько раз королевство наследовал женатый принц, уже имеющий детей. Дети умирали, не дожив до совершеннолетия. Поэтому теперь наследовать мог только официально бездетный претендент: неженатый (поскольку жены принцев по традиции беременели в первую же брачную ночь, за что ведьма, будь она мертва, уже триста лет вертелась бы в гробу от проклятий бесконечно беременных августейших супруг), либо венчавшийся одновременно с коронацией.
И власть в Элдоре всегда переходила от дядюшки к младшему из племянников. Северные земли носили статус союзного Королевства, хотя по факту были скорее ленным герцогством, наследуемым самым младшим из принцев династии.
Короли Эрдора, старшие братья Бездетных Королей, по той же печальной причине были весьма и весьма плодовиты (что их тоже не радовало, и особенно не радовало их чистокровных жен), поэтому иногда случалось, что власть над Северным Краем переходила к восьмому, а то и девятому сыну.
Стоит ли удивляться, что королевы и замужние принцессы ничуть не возражали против подвигов своих неутомимых мужей на стороне, а многочисленные бастарды исправно служили в королевских войсках, временами защищая своих титулованных братцев, батюшек, дядюшек и дедушек от титулованных и нетитулованных кузенов и внуков? Излишек бастардов шел на экспорт: эти рослые, мускулистые, очень похожие друг на друга парни весьма ценились соседями как элитные наемники.
Король Эдор Одиннадцатый снова вздохнул.
— Моя супруга, Лианор Белокурая, беременна… Я могу назначить Элдору регента и хранителя Королевского Чрева. Если родится сын, он станет Королем Бесплодных земель. Все войны, которые ведут войска Северного Королевства, будут проблемой Регента и Эрдора, и унаследует их твой младший брат…Тогда ты, Эдрик, останешься принцем и сможешь спокойно жениться, жить в мире и растить детей. Даже если Лианор подарит нам очередную дочь, скорбная чаша все равно минует тебя, ведь через девять месяцев у вас родится собственный ребенок. Ты уверен, что хочешь завтра стать Бездетным Королем?
— Да, сир.
— А ты, Беллианн, хочешь ли взять в мужья Эдрика, Бездетного Короля?
— Хочу.
— Я лично поведу новобрачную к алтарю, — вздохнул Король, — ведь у прекрасной спасенной девицы нет здесь родственников, и искренне пожелаю вам счастья…Но…
— Мы будем счастливы, Ваше Величество! — принц Эдрик, которому всего сутки оставалось быть принцем, почтительно склонил голову перед отцом. Завтра он уже ни перед кем головы не склонит. С завтрашнего дня он будет говорить с отцом на равных. И он будет счастлив, даже если половину жизни проведет в войнах с жадными северными соседями и останется бездетным… Потому что ему не нужна иная женщина, кроме Беллианн, и он хочет дать ей собственные земли, титул, власть и свободу, которых никогда не будет в переполненном интригами наследников отцовском дворце.
— Это так, — посмотрев на него, улыбнулась Беллианн.
— Каждый из моих женатых сыновей уже доказал свою чистокровность, подарив стране по 2-3 законных и по нескольку незаконных отпрысков. Эдрик юн, но и у него уже есть трое бастардов в окрестностях замка… Из них получатся хорошие рекруты, но я бы предпочел законного внука, Беллианн. И все же, стоит ему стать Королем…
Беллианн улыбнулась и положила ладонь на руку будущего тестя.
— Я сниму с Элдора проклятье, сир. У Эдрика будут дети королевских кровей.
Когда обряд коронации закончился и новобрачные, новые Король и Королева Северного Края, повернулись к придворным, принимая поздравления, она подтвердила свою клятву, спокойно и властно глядя в их лица, и отказалась принять титул Беллианн Бездетной.
***
Ночь текла неспешно, как и все другие ночи короля в этой комнате. Когда свечи прогорали, старуха заменяла их на новые, давала королеве питье и снова уходила в тень, оставляя короля наедине с его воспоминаниями.
…Тот дракон не особо беспокоил дядюшкиных крестьян. Он значительно больше беспокоил священника и деревенских псов, которые своим воем мешали спать скотине. Похитив принцессу, дракон совершил ошибку, но и это сошло бы ему с лап: крестьянам, в сущности, нет дела до принцесс, тем более, иноземных. А вот укради у них дракон корову — да еще юную, племенную и предназначенную лорду в качестве десятины — и они встали бы всей деревней, и похитителя не спасли бы никакие наемники.
Дракону просто не повезло. Стечение обстоятельств: эрдорский первосвященник, прослышав о драконе в Бесплодных землях, символически призвал рыцарей к борьбе со злом. Принцам было скучно, а тут повод для охоты. О том, что в плену у странствующего дракона томится принцесса, и вовсе никто не знал (хотя, конечно, это всегда подразумевается). Но когда принц Эдрик в одиночку отправился на охоту в дядюшкины леса, он даже и не вспомнил о воскресной проповеди и драконе, пока не подстерег беспечную деревенскую девчонку у родника, где спешился для отдыха.
Девчонка была хороша, хоть и замарашка. Впрочем, крестьяне всегда одевают дочерей в отрепья и пачкают в грязи. Если девка не дура, она и сама постарается — лучше быть грязной и страшной, чем принести в подоле. Ну и, конечно, все они с детства учатся играть в прятки и салки: какая-никакая, а вероятность, что спрячется и юбку не задерут, есть. Эта девчонка по глупости умылась, думая, что никого рядом нет, и просто не успела удрать в кусты, когда принц неслышно подошел и облапил её сзади. Его конь, приученный к охоте и на двуногую дичь тоже, терпеливо стоял в кустах.
Девчонка дико визжала, так что даже пришлось заткнуть ей рот её собственным подолом. Когда принц встал, она уже только приглушенно всхлипывала, лежа у его ног грудой скомканных тряпок.
— Ну-ну, потом еще благодарить будешь! — снисходительно сказал он, — королевские бастарды нынче в цене, да и породу улучшать надо, вон ты какая чернявая. Тебя, дуру, принц пожелал, а ты орешь, словно тебя дракон заживо жрет.
Крестьянка смолкла. Пока принц насиловал её, она почти смирилась с судьбой. В сущности, простолюдинке сохранить девство до свадьбы не так уж и легко, даже если хочешь, а скрыть его потерю — не так уж и сложно, если знаешь дорогу к Старой… Даже если понесла, скрыть можно, главное, со свадьбой не тянуть… Вот только просватана Бетси была за нежеланного старого Мигула, и всеми силами свадьбу откладывала. Была б её воля — и век бы в девках сидела, лишь бы не за него, но сироте особо выбирать не приходится…
Теперь, узнав, что насильником оказался не просто охотник из благородных, а эрдорский принц, она потеряла надежду. Мигул был черняв, чернявее её, и никогда в его роду белобрысых не было. А от королевской крови, как она слышала, девственницы с первого раза несут — проклятье на принцах такое, и бастарды от простых все как один — мальчишки, все белобрысы, все на одно лицо. Кто королевского бастарда видел, никогда не перепутает.
Так что — не скрыть позор, не спрятать, и свадьбой не прикрыть, и старуха не поможет. Этих — не вытравишь. И Мигул ей жизни не даст.
Через полчаса, когда она нашла в себе силы подняться, принц уже ехал далеко в глубине леса. Про случившееся он к тому времени и думать забыл — так, эпизод, сколько их, таких, уже было, обычная деревенская девка! — а вот про дракона вспомнил. И решил поохотиться на него — чем черт не шутит?
***
Остро запахло воском и гарью, тени от догорающей свечи, накренившей фитиль, метнулись по стенам, и старуха снова подошла. Заменила свечи, напоила королеву травяным снадобьем, поправила изголовье. Король поднял на неё глаза. Старуха была не из женщин его замка: тут он знал всех. Но и незнакомой не казалась. Вскоре он вспомнил — она была тут и в ту ночь, когда у Королевы родился сын. Старая Повитуха, живущая в Драконьем лесу. Травница.
Он никогда не видел её в лесу, хотя знал, что нынешним благоденствием крестьян этого домена (да и окрестных земель) обязан ей не меньше, чем королеве. Поэтому он никогда не поддавался на подначивания капеллана, типа «давайте сожжем ведьму». Старуха была полезна, умела лечить крестьянские хвори, и народ её любил. И, главное, чем бы ни было то «всякое», что бродило иной раз ночью по округе, оно явно уважало её запреты: не нападало на людей и не трогало королевский скот.
…в глубине леса мычал бык, жалобно и протяжно. Что он забыл в этой глухомани? Вскоре, пробираясь на звук, Эдрик услышал звуки бивуака, в воздухе потянуло дымком и жареным мясом. Привязав коня, он осторожно прокрался вперед и сквозь поредевший подлесок увидел уютную поляну. С журчащим ручейком и сухой гулкой пещерой, зиявшей в скале, она являла собой прекрасное место для святого жития отшельника или охотничьей стоянки. Впрочем, сейчас она и была местом стоянки. Возможно, не совсем охотничьей, но, несомненно, стоянки.
Рядом с ним в тени подлеска паслись два десятка крупных стреноженных волов, с тревогой косясь на своего бывшего собрата, жарившегося сейчас над костром. Тут же, в тенечке и легком дымке, отгонявшем мух, обреталось с десяток беспородных вьючных и верховых лошадей. Несколько стражников обустраивали походный лагерь, пиная простолюдинов, чтобы те быстрее готовили обед и ставили шатер для отдыха. Остальные несли караул — кто патрулируя поляну, кто делая вид, что чистит оружие и отдыхает от дневных трудов.
Судя по числу пасущихся неподалеку рыцарских лошадей (разнузданных, но не расседланных, что о многом говорило), солдат было около трех десятков. Все, кто был на поляне, и люди, и животные, словно вращались вокруг незримого центра, своего господина, ради которого они и существовали.
Их господин, который сидел в тени у накрытого белоснежной скатертью стола, спокойно ожидая, когда приготовится обед, был драконом. Рядом с ним на складном походном кресле сидела Принцесса.
— …Все равно не понимаю, — сказал дракон, явно заканчивая какую-то мысль.
— Я и сама не понимаю, — вздохнула принцесса. — Наверное, влюбленный дракон — жалкое зрелище?.. — Она была спокойна и величественна в своей изысканной простоте, словно разговаривала с пажом, и сила её духа перед лицом огнедышащего дракона поразила Эдрика сильнее её красоты.
— Присоединяйтесь, сэр рыцарь! — дракон неожиданно повысил голос, обрывая разговор с принцессой, и прицельно выпустил язык пламени в сторону очага, подрумянивая особо упорный участок туши, которому никак не удавалось прожариться. — Жаркое вот-вот поспеет.
Мужик, вращавший вертел, вздрогнул, покосился на господина и спешно начал поливать почти дожаренное мясо жиром и маринадом со специями.
Принц горделиво выпрямился. Раз уж его заметили, надо держать спину.
— Сюда, сэр рыцарь — прозвучал сзади вежливый голос, и беззвучно появившийся стражник в тусклом кожаном панцире показал рукой влево, — тут удобная тропа.
Принц кивнул ему и проследовал вперед, гадая, сколько людей было в обнаружившем его отряде? Он всегда гордился своим охотничьим умением ходить в лесу и подкрадываться, но сейчас, как ни прислушивался, слышал только себя. Выйдя на поляну, Эдрик бросил беглый взгляд в полированный бок кубка, стоящего на столе для стражников. Шестеро. Как минимум. Затем дозорные снова растворились в зелени листвы.
— Не могу сказать, что рад встрече с вами, сэр рыцарь, но вы пришли к обеду, и я думаю, что должен исполнить обет гостеприимства, — дракон наклонил голову, с легкой усмешкой глядя на Эдрика, который замер, позабыв о хороших манерах и сане, и во все глаза рассматривал незнакомку. Вблизи она была подлинное чудо.
— Соблюдение обетов дело богоугодное, — привычно отозвался принц, и сам удивился этому ответу. Оторвав потрясенный взгляд от принцессы (а девица, исполненная таких совершенств, конечно, могла быть только принцессой), он возмущенно воззрился на дракона.
— Я не могу не принять приглашение, но это все…. неправильно! Дракон, соблюдающий обет гостеприимства, жареный бык, челядь…И, конечно, неправильно, что драконы похищают принцесс!
Дракон фыркнул.
— Совершенно с тобой согласен. Но, — тут дракон бросил на принцессу ехидный взгляд, — традиции, сам понимаешь. Романтика и все такое. Драконам без принцесс нельзя. Эта принцесса моё единственное сокровище. Ты хочешь отнять её у меня?
— Да!
— Хорошо, — неожиданно покладисто согласился дракон. — Только сперва пообедаем.
Слуги принесли второе складное кресло, серебряные столовые приборы, налили в кубки вино.
— Садитесь же, сэр рыцарь, разделите с нами хлеб и вино, — мелодично произнесла принцесса, поднимая на принца глаза — огромные, полные сияния, надежды и… предупреждения? И Эдрик понял, в чем подвох. Если он преломит хлеб с драконом, он не сможет с ним биться. Теперь он понял, откуда у дракона столько латников, несомненно, прекрасно обученных, опытных рыцарей. Все они — зачарованы! Принц выхватил из ножен меч и встал в ритуальную стойку вызова на дуэль.
— Дракон! Я не стану есть твой хлеб, пить твое вино и принимать твою речь! Мы враги, и я заберу у тебя то, что принадлежит тебе не по праву (при этих словах дракон хмыкнул), я освобожу прекрасную леди и буду просить её руки, если она сочтет меня достойным её! Если я стану её мужем, клянусь, пока я жив, в этом мире для меня не будет женщин, кроме неё! И даже если она не выберет меня, она всегда будет моей единственной Прекрасной Дамой.
Принцесса улыбнулась, и лицо её от этой улыбки исполнилось такой неземной красотой, что Эдрик на мгновение даже замер. Принцесса была к нему благосклонна! Она приняла его обет!
Дракон вздохнул, бессердечно разрушая очарование момента, неторопливо встал и вышел на середину поляны. Эдрик настороженно поворачивался, держась к нему лицом. Охрана равнодушно застыла на своих местах.
— В общем, все довольно предсказуемо, — грустно сказал дракон, выпуская струю огня в сторону Эдрика. «Плохой прицел!» — подумал принц, отскакивая в сторону и разворачиваясь боком, чтобы оставаться лицом к противнику. Теперь он стоял спиной к принцессе и краем глаза увидел, как пронесшийся мимо язык драконьего огня лизнул бычью тушу на вертеле. Костровой как раз опрокидывал на неё последний черпак маринада. Когда пламя угасло, мужик рассеянно потыкал зарумянившуюся тушу ножом. Без сомнения, жаркое поспело.
Дракон коротко взрыкнул, взлетая над лужайкой. Принц встал наизготовку. Рубить драконью шкуру, он хорошо это помнил из наставлений своего фехтмэйстера, дело безнадежное. Встречать с мечом фронтальную атаку грудь в грудь — тем более. С драконами, как и с медведями, лучшим оружием является рогатина или специальное драконье копье с поперечной перекладиной и широким косым подтоком, называемое «драконий крест» или «драконья погибель». Главная хитрость — укрепить его подтоком в земле и точно нацелить, а проткнет свою шкуру атакующий зверь сам, собственным весом и слепой яростью.
В доменном замке Эдрика было такое копье, с особым механизмом-анкером, который держал складную перекладину прижатой в верхней части древка. Со сложенными крыльями драконье копье выглядело как обычная турнирная тростинка, и, конечно, не могло насторожить дракона. Тонкое копье навылет, если не попало точно в сердце, не может убить огромную зверюгу. Именно поэтому раньше схватка дракона и рыцаря была так предсказуемо безнадежна для рыцаря.
Новое оружие переставило гирьки на весах удачи. Когда наконечник коварного драконьего копья входил в плоть, от удара срабатывал механизм, освобождающий крылья и боковые клинки. Раскрывшаяся перекладина не давала зверю насадиться по древку насквозь и достать охотника, а открывшиеся в ране боковые клинки расширяли и углубляли её. Ни вытащить копье, ни дотянуться до охотника, ни выжить дракон уже не мог. И драконы ушли из земель Эрдора.
Однако у Эдрика не было с собой драконьей погибели. Все, что он взял в дядюшкины леса — старый палаш да короткий лук. И теперь, делая вид, что в любую минуту готов отскочить вбок и рубануть зверя по шее, Эдрик готовился насадить ринувшегося на него дракона на всю длину клинка. Причем нацеливал свой удар не в пасть (так и без руки остаться можно), а в горло или грудную клетку. И молился, чтобы хватило сил вовремя отпустить палаш, пригнуться и откатиться в сторону, когда дракон рухнет, глубже вбивая в себя меч, вбивая по самую рукоять.
Дракон взревел и ринулся в его сторону. Атака была неправильной, как и весь этот день. Дракон отказался атаковать по прямой, он явно не хотел послушно напарываться на клинок! Линия атаки проходила чуть правее, по тому месту, где Эдрик стоял всего пару секунд назад. Такая траектория делала для правши ответный удар мечом крайне неудобным и неэффективным «Да что ж ты за тварь-то такая вредная, никакого уважения к устоявшимся боевым комбинациям», — думал Эдрик, стремительным прыжком возвращаясь точно на линию драконьей атаки и снова нацеливая меч. Дракон взмыл вверх, перелетая через принца, когтями передних лап подхватил с походного очага вертел с зажаренным быком и, снова поднимаясь, по дуге полетел вокруг поляны.
— Все чертовски предсказуемо, но жертвовать обедом я не обязан, — ворчливо произнес дракон, аккуратно облетая принцессу, чтобы капающий с туши жир случайно не испортил её платье.
— Сир, будут ли приказания? — старший из латников повернулся в сторону кружащего над ними дракона.
— Да. Все вы честно служили мне и отработали свою плату. Шестого дня вам уплачено на неделю вперед, и пусть плата за седьмой день будет моим подарком. Отрабатывать её вы не обязаны. Но мой последний приказ вы выполните. Мой приказ — вы никогда не причините вреда этой леди и не позволите другим причинить ей вред, если это будет в ваших силах. За это я освобождаю вас от службы мне, и с этого момента вы вольны выбрать себе нового господина или другую судьбу.
Латники опустились на одно колено, а когда поднялись, лица их были светлы.
— Удачи тебе, принцесса Беллианн, — сказал дракон, поднимаясь в вышину. — И тебе, принц Эдрик, тоже. Помни свои клятвы. В этих землях не стоит королевской крови нарушать свое слово…
Когда дракон исчез в вышине, Принцесса покинула свое кресло и подошла к Эдрику. Глаза её сияли, словно апрельские луны.
Много позже, в сумерках, около непримечательного родника принц случайно увидел окровавленную кучу тряпья и знаком велел латнику из авангарда убрать её в кусты, пока не заметила принцесса. Воин молча повиновался.
Принц снова обернулся к своей Даме, радуясь, что парень успел сделать порученное ему дело быстро, и Беллианн не огорчилась, проезжая мимо столь неподобающего зрелища. Простолюдинка, которая по пустяковому поводу решила покончить с собой, его не интересовала. Мало ли на свете крестьянок… тем более, дур... Он почти сразу выкинул её из головы.
Его мир был теперь полон красками и светом, и источником сияния стала для него его Принцесса. И в этом сиянии он уже не видел ничего вокруг.
Неизвестно, как бы он добрался до дому со своей прекрасной Леди, но там, на Драконьей Поляне, его новый Капитан взял на себя все решения и все обязанности обратного пути. Велел челядинам, которых никто не спрашивал, хотят ли они менять господина, собрать лагерь, пригнать с дальней поляны коров с телятами, загрузить на волов сундуки с драконьими драгоценностями…
— Мы наемники, господин, — сказал Капитан Латников, спокойно глядя принцу в глаза. — Мы служим тому, кто платит. Если ты назначишь справедливую цену, мы дадим тебе клятву и выполним любой твой приказ, кроме одного: мы никогда не причиним вред этой леди и не позволим другим причинить его, если это в наших силах.
С того дня и все эти долгие годы он сам и его латники честно служили своему сюзерену, каждый год продлевая договор, пока не погибли один за другим в бесконечных войнах своего Короля.
Сколько бы потом Король ни вспоминал обратный путь, он никогда не мог припомнить, о чем же именно они говорили с Беллианн. Дорога пролетела словно за один удар сердца. И в то же время король помнил, что был безгранично, безвременно счастлив, и знал, что счастье его длилось много часов и дней (потому что разумом понимал, что дорога от Драконьего леса до королевского замка Эрдора занимала три дня).
Все эти дни он был счастлив от одного только звука её голоса, от каждой улыбки. А она не жалела для него ни улыбок, ни разговора, и похожа была на звенящий, чистый родник с прозрачно-ледяной водой, радующий путника в жаркий день. Для него не было в этом мире иной Прекрасной Дамы, кроме неё, а для неё не было иных мужчин. Молва и романтические баллады бежали впереди них, и о приближающейся свадьбе принца Эдрика и принцессы Беллианн герольды объявили, едва они въехали в ворота отцовского замка.
***
Беллианн очнулась и тихонько застонала. Старуха тут же бережно приподняла ей голову и влила в рот еще немного питья. Ужас ушел из глаз королевы, она снова с улыбкой смотрела в лицо Королю.
— Я родила ребенка, да?
— Да, моя королева, ты родила прекрасную дочь. Мы назовем её Беллинор.
— Красивое имя.
— Хочешь посмотреть на неё? — Король сделал знак, и кормилица подошла, осторожно повернулась так, чтобы королева смогла увидеть личико спящего ребенка. Лицо королевы просветлело, она заулыбалась дочери и потянула к ней руки. В ней сияло счастье, настоящее счастье и любовь.
Король подумал, что никогда не видел, чтобы она с такой любовью смотрела на сына. Разве что в самую первую его ночь, когда он только родился. Потом в её взгляде на растущего малыша сквозили нежность и грусть, ласка и любовь, восхищение и гордость, тихая и смиренная печаль — но никогда больше не было вот такого искреннего, совершенного счастья и безграничной любви. «Я могу это узнать, потому что в первые месяцы брака она всегда так смотрела на меня», — подумал король и грустно улыбнулся.
Тогда Беллианн была беременна и счастлива — как и все супруги в их роду, она забеременела от него в первую же брачную ночь. Она была королевских кровей, их брак был законным, а проклятье отступило — и живот её потихоньку рос, ничем не скрываемый. Вскоре молва уже шептала о том, что Беллианн Северная носит дитя. Первая из всех Северных Королев. Они были счастливы, пока Эдрик не уехал на очередную войну, на которые был так богат его край мира. А когда он вернулся, все изменилось. Королева потеряла ребенка.
В тот год Эдрик больше не слышал её смеха и часто ловил на себе печальный взгляд жены. Чтобы отвлечься, Беллианн все чаще уезжала в подаренный ей в качестве свадебного подарка домен у Драконьего леса. В этих землях она восстановила старый замок и поселила отбитых принцем у дракона простолюдинов и племенной скот. Её заботами этот заброшенный угол королевства постепенно расцвёл.
Прошло несколько мирных лет, когда супруги почти не расставались, и печаль Беллианн ушла. Но прежняя веселость к ней уже не вернулась. Королева стала похожа на тихое лесное озеро: глубокое, спокойное и загадочное, даже когда его поверхность искрится от ярких солнечных лучей, отражая молодую зелень листвы.
Ребенок на руках кормилицы заплакал, и Королева вздрогнула, тревожно приподнялась, потянулась к младенцу, коснулась дрожащими пальцами крохотной распеленутой ручки. Старуха немедленно подскочила, влила ей в рот какое-то зелье и за спиной Королевы замахала на кормилицу рукой — мол, уходи, уходи, распустёха! Кормилица виновато попятилась, успокаивая проголодавшуюся девочку и расшнуровывая корсаж, а королева, дрожа, бессильно откинулась на подушки.
— Я родила ребенка, да?
— Да, моя королева, ты родила прекрасную дочь. Мы назовем её Беллинор.
— Это неважно, как мы её назовем… Я родила её. Я родила её. Она будет жить. А я буду жить?
— Конечно, Беллианн, ты будешь жить.
— Беллианн? Почему ты зовешь меня Беллианн? Это не мое имя! — в глазах женщины медленно возникло недоумение. Она смотрела на Короля, совершенно не узнавая его. В этот раз в её взгляде страха не было. Она не узнавала его. Он был просто незнакомцем, не пугающим и не опасным, он не был сейчас даже Королем. Просто добрым незнакомцем. — Позовите священника! Я хочу исповедаться.
К тому времени, когда священник пришел, королева снова впала в забытье.
***
Чтобы не тревожить короля и не смущать священника обнаженной грудью, кормилица ушла в смежную комнатку и, усевшись на низкую скамеечку, приложила хнычущую девочку к груди. В каморке не было ни окон, ни дверей, кроме той, что вела в спальню королевы, но все же тут женщина была совсем одна. Это было немного непривычно и странно. Такое уединение бывает только у знатных господ. Ведь в замке у прислуги все и всегда на виду: и спят в общем зале, и едят сообща, и совокупляются, и кормят младенцев… уединение тут условно, ведь все равно все знают, что творится за тонкими стенками и закрытыми дверями камор и денников, где прислуге задирают подолы. Тут во многом было даже хуже, чем в деревне.
За всю её жизнь, что в деревне, что в замке, Бетси никогда не оставалась одна. Ну, разве что в детстве, в лесу. Да и там…
Бетси судорожно вздохнула, вспомнив свою первую встречу с королем. О, она-то прекрасно узнала тот затравленный, полный ужаса взгляд, которым королева смотрела на Короля каждый раз, когда выходила из забытья!
…В тот день Бетси поняла, что жизнь её, в общем-то, не такая уж и радостная, закончилась, не начавшись. Бездетные Короли редко приглашали в гости братьев и племянников. Может, в Эрдоре простолюдины и радовались бастардам, каждый из которых был хорошим работником и приносил семье немалые деньги после вербовки в армию (собственно, а что им еще оставалось делать, кроме как радоваться, при таком изобилии сексуально озабоченных владетелей?)… но в Бесплодных землях бастардов было мало, и каждый был свидетелем бесчестья своей матери. Бетси теперь некуда было идти, и ужасы загробного мира, уготованные самоубийцам, страшили меньше, чем жизнь бездомной скиталицы или детоубийцы.
Она распустила веревку, которой был подпоясан её балахон, и, набросив на подходящий по виду сук, пристроила петлю (она прекрасно умела ладить ловушки на зайцев)…Когда сук сломался, и она, хрипя пережатым горлом, рухнула на землю и сильно расшиблась, она еще не понимала. Второй, более прочный и тяжелый сук, тоже сломался, и его острые щепы располосовали Бетси руку, бок и бедро. Этих — не вытравишь, вспомнила Бетси и тихонько завыла, бессильно обхватив себя руками. Пока бастард не родится, ей даже умереть нельзя…
К вечеру, когда тоска достигла того уровня, за которым начинается отупение, Бетси поняла, что кроме как к Старой, идти все равно некуда, а там будь что будет. Она скинула с себя грязное окровавленное тряпье, сложив его так, чтобы односельчанам, если отправятся искать, подумалось, будто её разорвал какой-то зверь, и в одной исподней рубашке направилась к лесной ведунье.
Старухи в пещере не оказалось. Не вернулась она и на второй день. Проплакав весь первый день и проспав второй, смыв с себя кровь в ручье у пещеры, Бетси решила, что вернется в деревню, а к старухе за советом придет потом. Она уже не считала себя ни живой, ни мертвой, и двигалась, словно в тумане, разыскивая в кустах те тряпки, что хозяйка называла её «платьем», прежде чем вернуться к деревенскому старосте, у которого батрачила с тех пор, как умерли её родители. Своё отсутствие она объяснила тем, что травницы два дня не было, кровь на одежде — нападением зверя, а тем, кто сомневался, показала едва схватившиеся рваные раны. Поверил Мигул или нет, ей было все равно, как и то, что свадьбу назначили через две недели. Её это больше не касалось.
Хозяйка каждый вечер посылала её в лес до старухи, чтобы просить подновить обережные колокольцы, а Бетси в общем только этого и хотела.
Ведунья вернулась через две недели.
Когда Бетси увидела её у пещеры, та что-то напевала, помешивая в котле свое варево. Это было необычно, Бетси никогда за ней такого не замечала. Но ей не было сейчас до этого дела. Все, что она хотела, это получить от Старой надежду или облегчение своей боли. А может, материнскую защиту… бог весть. Неожиданно для себя, Бетси расплакалась и комом осела у ног старухи, уцепившись за её юбку.
— Счастье твое, что короновали его раньше, чем венчали, — Травница печально смотрела на успокоившуюся Бетси, тихонько поглаживая спутанные волосы. — Бесплодным Королем он стал раньше, чем мужем.
— Значит, ребенка не будет? — Бетси тихонько всхлипнула.
— Нет. Сейчас не будет. У Бездетных Королей нет ни наследников, ни наследниц, ни бастардов. Вот только теперь он уже не Бездетный Король… Обвенчался он, а королева-то с него и сняла заклятье. Но тебе тех мгновений, что был он Бездетным, хватило.
Бетси закуталась в шаль, которой укрыла её травница, и тихонько вздохнула. Значит, никто не узнает… Свадьбу с Мигулом уже не отменить, но он хотя бы не убьет её за бастарда…
— Он все равно узнает, что ты не девственница, Бетти, — старуха умела слышать невысказанное, и Бетси была ей за это рада.
— Что же мне делать?
— Способов много… но, похоже, лучше, чем опоить старика, нам ничего не придумать. Мигул упрям и недоверчив… пусть уверится, что лично тебя девственности лишил, а там его уже ничто не переубедит… хоть десять свидетелей скажут, что это не так, хоть и видеть будет, что не так, хоть и стручок не встанет, хоть и пальцем тебя не тронет, но наутро будет верить, что лично все сделал и претензий не имеет. Вот, возьми, — старуха встала и вытащила из сундука кисет, отсыпала из него несколько мелких зерен. — В ладанку положи, носи с собой. Время придет, Мигулу в пиво зернышко подорожника брось. Можешь, как в спальню пойдете, можешь заранее. Он же приходит к старосте-то?
— Приходит, конечно, — вздохнула Бетси, — старый козел…
— Вот и подсыпь. А остальные зернышки про запас оставь, вдруг пригодятся… загадаешь что надо, в питье подашь, память человеку по новой дорожке пустишь, будет помнить, что велено. Чую, пригодятся они тебе, и не раз еще пригодятся… И не только с Мигулом.
Бетси испуганно посмотрела на старуху, которая снова села, неспешно оправила юбку и вздохнула: «Многое изменится, многое хотелось бы и мне забыть да не видеть, чтоб не напоминало… да деваться некуда…»
— А как Королева-то заклятье сняла? Разве она ведьма?
— Нет, деточка, не ведьма. Просто любит она его, да про старую клятву братьев-королей знает. Знает и то, как проклялись короли. Они слово свое нарушили, за то и наказаны. Старший — плодовитостью, младший — бездетностью. Знает королева, и как снять наказание.
— Значит, будет у нового Короля наследник?
— А вот этого я тебе не скажу… и сама не знаю. Старое-то проклятье она своей любовью с него сняла, да на ней самой Слово горит. Ну и Король тоже постараться должен.
— Что за Слово?
— Она из Крылатых. Женщина её племени может выносить и родить ребенка от смертного мужа, только если она для него — единственная. Она сняла проклятье с Короля… Но с себя она его снять не может.
— Почему?...
— Не спрашивай. Одно тебе скажу: пока слово королевское не нарушено, все еще может быть.
Травница вздохнула и снова погладила её по голове.
— Иди, девочка, все будет хорошо. Деревенским скажи, чтоб без нужды и оберега в лес не ходили, отлучиться мне надо. И скотину без колокольцев у леса не оставляйте, коли живая нужна. Всякое тут бродит, кто его без меня постережет…
— А какое оно, это всякое? Сколько живу, никогда не видела…
— Так и хорошо, что не видела. Говорю же — всякое оно, то, что бродит. Ни к чему вам его видеть. Ладно и то, что коли скотину с обережным колокольцем задерет, монету к колокольцу лепит…А и незачем вам знать, кто у вас корову купил, коли цена не хуже ярмарочной и без забот деньги пришли.
— Это выходит, боится тебя всякое?
— Не боится, а уважает. Да только ты, думаю, не поймешь этого пока, по малолетству…
Свадьба с Мигулом не была ни веселой, ни щедрой, а жизнь с ним не была ни радостной, ни сытой. Хоть и верил старик, что девку без изъяну взял, да жизнь её от этого легче не стала. Когда он вскорости умер, Бетси было обрадовалась: вдовой-то всяко лучше, чем за таким мужем, да наехали стариковы сыновья, наследство делить. Все забрали и хозяйство распродали. Тогда и подалась Бетси в королевский замок.
И не раз за все эти годы, что жила то в столице, то тут, в доменном старом замке Беллианн, вспоминала тот разговор с ведуньей. И когда кормила старшего сына королевы, и когда видела, как грустит Беллианн, ожидая с очередной войны стареющего мужа, как плачет, теряя нерожденных детей, о которых, как она думала, никто не знает … и особенно в те последние месяцы, что носила печальная королева эту дочь, а сама Бетси — очередного королевского бастарда.
***
Пятая свеча. Когда она прогорит — кормилица наверняка это знала, потому что провела здесь уже много ночей — начнет светать, а после шестой, и последней за ночь, в маленьком застекленном оконце засияет солнце. В неровном свете медленно разгорающегося нового фитиля лицо королевы было таким осунувшимся и серым… Бетси с ужасом поняла: Королева еще живет лишь потому, что ведунья силой держит её здесь своим зельем. Зачем?!
— Попрощаться. — Королева смотрела на короля, слабая и измученная. Ведунья осторожно поддерживала её голову. — Я хочу попрощаться.
Король, увидев, что она приходит в себя, подался вперед. Ему даже показалось, что губы Королевы слегка порозовели, и он мысленно вознес благодарственную молитву, но потом увидел, что на губах осталось немного зелья. А потом услышал её слова.
— Лиа?...
— Я люблю тебя, мой Король. Всегда любила, даже несмотря на то… — Королева ненадолго замолчала, и губы травницы тоже перестали шевелиться. Потом королева тихо улыбнулась и продолжила, сделав предостерегающий жест Королю, который хотел что-то сказать, — Я люблю тебя, мой Король, и ни в чем не виню. Разве можно требовать слишком много от юного короля?…Но я устала, и мне пора...
— Лиа…— король прижал её пальцы к своим губам, — Я не могу тебя отпустить, я люблю тебя. Ты всегда была моей Единственной Леди…
— Да, я всегда была твоей единственной Леди, — печально улыбнулась Королева, погладив короля по щеке. — Но в этих землях теперь много бастардов, и мы оба об этом знаем…
— Ты сняла с меня заклятье, — словно оправдываясь, произнес Король.
— Пока только с тебя. И только от тебя зависит, снимешь ли ты его со своих потомков и этих земель, — прошептала Королева. — Ты поклялся, что до конца твоей жизни я буду твоей единственной женщиной, Эдрик. Каждый раз, когда ты брал поселянку, когда праздновал удачный штурм очередной крепости, я теряла ребенка…
— Поселянки?...
— И не только они… Проклятье Первых Королей, братьев Элдора и Эрдора, оказалось слишком сильным, и ты не мог удержаться, когда был далеко от меня… поэтому здесь и появились королевские бастарды. Помни об этом, Эдрик. Ради твоих детей, помни, и ты снимешь проклятье со своего рода… а быть может, и со старшей ветви тоже. Слово Короля не должно нарушаться в этих землях: они слушают вас. И еще помни, что я, Беллианн Крылатая, Беллианн Драконья Принцесса, люблю тебя.
Король плакал, неумело и неловко, и целовал пальцы жены, которыми она пыталась стереть с его лица слезы, пока ей хватало сил.
Она слабела, и хотя она улыбалась королю, было видно, что силы покидают её, как вода — разбитую чашу. Королева уходила покорно, не споря с судьбой, и прощалась с мужем, которого любила — и которым, несмотря ни на что, была любима взаимно.
— Моя королева, исповедь! Вы хотели исповедаться! — Священник внезапно понял, что еще немного, и королева угаснет без исповеди, еще немного — и он не исполнит свой последний долг перед её душой и своим Господином.
— Я? — в тихом голосе Беллианн прозвучало искреннее изумление и… испуг?.. — нет, я не помню. Разве я умираю? Мне не нужна иная исповедь, кроме той, что я доверила моему супругу.
Но священник уже размашисто перекрестил её, начиная обряд, и черты лица Беллианн дрогнули, а в потемневших глазах, направленных на короля, плеснул откровенный ужас. Она вырвала из его рук свою ладонь и попыталась отодвинуться подальше.
— Эдрик, Бессердечный Король…— тихий голос, исполненный презрения и ненависти, оттолкнул короля. Травница сурово сжала губы и на миг закрыла глаза, в которых вспыхнул гнев на священника, но руки её все так же продолжали гладить волосы испуганной женщины, и та, казалось, была благодарна за ласку.
— Миледи Беллианн?... — священник смотрел на Королеву с тихим потрясением. Он мучительно размышлял, что произошло: помешалась ли несчастная перед смертью, или она одержима?..
— Беллианн? Нет, я не Беллианн. Королева просила меня отдать ей ребенка, потому что я все равно умру, а ребенок не виноват. Я не хочу жить, я бы давно умерла, если бы могла… и я знала, что умру сразу после родов, и видит Бог, я мечтала об этом дне…. И я согласилась отдать ребенка …мне было все равно… но теперь я понимаю что не могу уйти вот так, без исповеди и покаяния…— голос умолк. Пока женщина говорила, её внешность менялась, истаивала, истончалась, и вот уже перед Священником лежала в королевской постели совсем юная рыжеволосая девушка, почти ребенок — и только глаза, которыми она словно держалась за священника, чтобы не смотреть на Короля, оставались прежними, непримиримыми и темными. «Несомненно, это святое благословение разрушило наложенные чары», — подумал священник, и спросил вслух:
— Кто ты, дитя моё?..
— Каэла Гаэлльская, святой отец, наследная принцесса Гаэллы и Восточных Фьордов…
— Гаэллы?.. — потрясенно шептал Король, — но она же пропала, её не нашли в замке… её же искали… я бы никогда… я не мог…
Если его кто и слышал, то только ведунья. Священник склонился над умирающей, принимая её тайны и облегчая боль.
— В ту ночь, когда войска Бессердечного Короля штурмовали наш замок, нас вывели по потайному ходу… мы должны были уйти к фьордам, где ждал нас маленький отцовский шлюп, но лошади пали, и в ту ночь мы туда не успели. А два дня спустя нас схватил охотничий егерский разъезд, потому что мы были в одежде простых горожан, а горожанам нечего делать вдали от городов во время войны…Он взял меня силой, святой отец, и на этом моя жизнь закончилась…я не помню, что было потом, знаю лишь, что должна покаяться в грехе попытки самоубийства, но у меня тогда ничего не вышло… я пыталась много раз, но бастарды не позволяют матерям умирать, вы ведь знаете, не позволяют, пока не придет их срок…
— Что было дальше?...
— Я не помню, как пришла сюда, и меня приютила в лесу старая женщина, старая добрая женщина, и я сказала ей, кто я…. А она сказала, кто она, и еще она сказала, что если я умру в лесу, то ребенок умрет тоже… или вырастет среди поселян, но я не хочу такой судьбы для своей дочери… вы ведь знаете, в Бесплодных землях, как и в Эрдоре, нет ни одной девственницы старше 12 лет… Она сказала, что если я позволю, ребенка воспитает Королева Беллианн… потому что этот ребенок — королевской крови, и он должен жить… как и тот, первый…— голос её постепенно слабел, женщина смолкла, и в комнате на какое то время повисла тишина. Затем Каэла зашептала снова.
— Я согласилась отдать ребенка, согласилась, что рожу его в комнате Королевы, при свидетелях, под заклятьем, которое навсегда скроет мое настоящее лицо и имя, скроет мой позор и моё горе… Я хотела унести эту тайну с собой, правда хотела, ради дочери, ради того, чтобы её любили и она была счастлива, но я боюсь, что, солгав, лишу себя всего и там, вы понимаете, святой отец? У меня больше ничего нет в этом мире, и честь моя растоптана вместе с честью моего рода… но моя дочь… — женщина помолчала, собираясь с силами, — она чистокровная принцесса, пусть и бастард, но она чистокровная… я умру, но она должна жить. В ней продолжится род Гаэллы, и пусть она по-прежнему владеет землями предков… она не виновата передо мной, и я знаю, что Королева воспитает её как родную дочь… как воспитала сына…— она снова сделала паузу, прежде чем продолжить с тихой надеждой:
— Я родила, и рождение засвидетельствовано, и девочку признали принцессой, и теперь я могу умереть… и вы приняли мою исповедь, святой отец… вы отпустите мне мои грехи?
— Ты их искупила… Мир тебе, дитя.
— Хорошо… Но я не вижу тут Королевы Беллианн, святой отец, не вижу… где она? Ведь она воспитает мою дочь?...
— Беллианн умерла, — печально прошептала старая Травница, — и она простилась с Королем через тебя… прости нас, девочка…
— Я боюсь за дочь… я хотела облегчить душу, но теперь я боюсь за мою дочь, вдруг то, что она незаконнорожденная, сломает ей жизнь…теперь у неё нет и приемной матери… Вы будете её защищать, святой отец? Поклянитесь…
Священник не знал, что ей ответить.
— Клянусь, что выращу её как любимую дочь…— прозвучал надломленный голос Эдрика.
— Дурочка… бедная маленькая дурочка… — Каэлла уже проваливалась в беспамятство, и голос её звучал все тише и тише, — свою душу облегчила, а что будет с ребенком? Если Эдрик её не признает, она окажется на улице… а в этой стране нет девственниц старше 12 лет… Чего стоят клятвы королей…
— Клятвы королей дорого стоят, — тихо сказал ей Эдрик Вдовец, Одинокий Король. — Очень дорого… но я оплачу все счета. Прости меня, если можешь…
— Хорошо…
Когда она умерла, лицо её изменилось, и теперь на королевском ложе снова лежала Беллианн — измученная болезнью, но красивая и светлая даже в смерти. Священник хотел её снова перекрестить и не решился: королеву должно похоронить, как положено, иначе пойдут слухи… а вдруг заклятье снова исчезнет?... Травница, никем не замеченная, тихо вышла из комнаты. Благородные не замечают слуг, как не замечают воздух, которым дышат.
— Тайна исповеди нерушима, сын мой… но этот ребенок — действительно незаконнорожденный. Вы можете воспитать её как родную дочь, но она не может носить ваше имя и быть законной наследницей. Как, возможно, и наследный принц Эдрик…
Король поднял на него тяжелый взгляд.
Бетси, притаившись в дверях своей каморки, растерянно теребила ладанку. За стенами замка жалобно завыли собаки — кто-то на смерть, кто-то тем странным звуком, которым деревенские псы встречали приход «всякого», что бродило в Драконьем лесу. Затем рассветное небо в окошке потемнело, словно его на миг закрыли огромные крылья. Пятая свеча догорела, и Бетси тихонько вошла в комнату, заменила свечу и налила мужчинам вина. Крохотное зернышко, покачавшись на пальце, соскользнуло в кубок священника.
— Этот ребенок, — с нажимом сказал король, глядя в глаза священнику, лениво пригубившему вино, — законнорожденная принцесса, моя и Беллианн любимая дочь. Такая же законная наследница, как наш сын Эдрик. Она унаследует все северные земли, присоединенные к Элдору за время моего правления.
— Разумеется, сир, — священник, потрясенный тем, что король решил озвучить такие очевидные вещи, поднял на него изумленные глаза, — разумеется!
#Акан_Троянский
#Акан_Ящер