рассказы очевидца
Стерва длинноногая,
или поминки поэта
– Не знаю, как у вас, а моя муза, та ещё, стерва! – скулил Лисип Мусорских, сидя за поминальным столом справа от Яшки Фельдмана, напротив Зины Яновны Кнопп-Чайка и в двух шагах от моего портрета, увенчанного довольно широкой чёрной лентой – траур у них который день, видите ли!
Вон, у Влада Тригубовича нос уже сизый от «самиздата», подаваемого под видом «Hennessy». Времена трудные настали – поэт – давно уже не профессия, поэтому «михалковские» тиражи, даже, сыгравшим в узкий ящик, не грозят манной небесной… Не то, что золотой телятиной в каком-нибудь забуревшем «Максиме» ещё при жизни автора.
– Сте-е-ерв-а-а, – канючил Лисип Егорович, подперев щёку свободной от стакана рукой и озонируя окружающее пространство «дивным ароматом» недержания, не только словесного, уверяю вас. – Длинноногая… Обнимет и в самое ухо своими губищами накрашенными шепчет, строку за строкой! Да, так гениально, что Самому нравится! – показал указательным стаканом куда-то вверх, чуть расплескав содержимое в рукав толстовки. (Сами можете представить, что может нашептать пропахшему мочёй накаченная силиконом муза…) Икнув, продолжал, скосив до краёв налитый взор в мою сторону: «А наш-то, выделывался всё… То стихи-не стихи накрапает, то поэму, а напоследок на сонеты потянуло Вильяма, нашего Шек… шекке… Шекспира! На венок… ха-ха! Вот на котором? (Попытался, всё на той же руке со стаканом, посчитать, написанные мною, венки сонетов, но безуспешно) На последнем и, того – накрыл поляну!
Обижаться на старого маразматика, будучи портретом, не хотелось, да и честно сказать, моё сознание уже несколько минут занято совсем другим… Отсутствием и уже довольно долгим того «Самого» и смазливой простушки Лины Райской. Лунный Бражник не пропускал ни одной юбки, мелькнувшей на его крымском небосводе. А тут юбчонки почти и не было, так – фикция для близоруких. На кладбище, когда меня у могилки на две табуреточки поставили, попрощаться с братией писарской, Лина, возьми да наклонись, ремешок поправить или Бражника подразнить… Муза – свидетель, чуть не привстал во гробе, но сдержался! Но, глаз задёргался! Правый.
И, вот теперь, вместо того, чтобы вприглядку пить свои сто грамм, занюхивая чёрным хлебом и пускать слезу умиления от воспоминаний братии о себе покойном, не нахожу астрального покоя. Осталась одна зацепка – жест Мусорских! Вот же, глазастый, углядел ведь как-то, что Лунный писака повлёк юное создание на второй этаж заведения и, отнюдь не стихи о невесомости читать ей там собирается!
– Сте-е-ерв-а-а, – заблажил подозрительно знакомый голос. Батюшки мои! Да это же мой лучший друг, Поэтище непутёвое, Лунный Бражник!
А денёк-то, удачно складывается, а ведь ещё не вечер!
Мадонна у Ажурного моста
Ну и толкотня! Ни одного свободного пьющего в баре. Вокруг каждого, пихаясь и сопя, вытянув губы трубочкой для коктейля, вьются развоплощенцы, так и норовят утолить жажду. Комариная свадьба какая-то! Впрочем, о свадьбе не будем… Знаете ли, там картина не лучше! Хотя "в домах Ландона и Порижа о вкусах не спорят". Кто-то даже удовольствие получает, выставляя любовные утехи на показ. Будьте уверенны, голодные и жадные до плотских удовольствий развоплощенцы повсюду следуют за вами, пуская астральную слюну на ваш стэйк или в декольте!
Мне же ясно одно – завтракать буду уже в новом теле! А пока: зубы на полку, фривольные желания в кладовку… Одним словом: «Обломись, моё низшее Я!»
Решено, облачаюсь в чистые, возвышенные одежды, пройдусь по набережной, поэт я или кто?! Может, перехвачу чего духовного на ночь… Выбор для ищущего эстета в Астрале неограничен: от Сохо и квартала Красных Фонарей в Амстердаме до Карнеги-холл в Большом Яблоке и концертного зала имени Арнольда Каца в Новосибирске! Тесен Эрмитаж? Так за углом Лувр, а чуть левей – Прадо! На осиротевшей душе «кошки скребут»? Это лечится только Поэзией… Пожалуй, и я навещу астральную страничку любимых авторов. Нет, нет, не рейтинг Стихиры, Боже упаси вас шутить такими вещами… Ахматову перечту – Анну, и Михаила Михельзона!
Первое, что меня сразило, походка! Шажок короткий, но не семенящий, наоборот, как будто парит безо всяких усилий; фигура… – во-вторых? Пусть будет, в-первых! Так вот фигура – само совершенство! Подробностей не ждите, не в моих правилах! Волосы, глаза и лицо… Даже не надейтесь… Не выдам, не отдам… Только мне! Святое – только мне! Зря, что ли умирал позавчера?.. Да и сегодня, бестелесный, натерпелся пока не оставили в покое, обложив на последок венками!
Хочу поравняться с незнакомкой, уже бегу, а она всё ещё недосягаема, плывёт или скользит впереди прекрасным миражом, Фата-Моргана воистину. Начинаю судорожно вспоминать строки о любви – пусто! Делаю попытку мысленно оказаться рядом – будто наши тела рука об руку находятся на высоком ажурном мосту!
– Давай назовём его «Вечным», – не могу отвести взгляда от её глаз, всё же оказавшись рядом.
– Хочешь остаться здесь навечно? – смеялись они, серые и бездонные…
– Если с тобой, то да!
– А без меня?!
– Без тебя меня уже нет… И моста нет… Есть лишь безумец, влюбившийся в иллюзию, красивую, но иллюзию! – я не узнавал себя, будто тот, прежний грубоватый реалист, исчез без следа, открыв миру более утончённого романтика. Сферы зазвучали так, что «Стейнвей» показался бы неуместной детской погремушкой в симфоническом оркестре Вселенной.
Мы стояли взявшись за руки и Миры окружали нас сияющим коконом... В многоголосье галактик вплетали голоса-лучи пульсары, туманности мягко басили... Свет звучал, переливаясь всеми цветами, падал с высот и вздымался ввысь, расточая благовония материи Matrix! Высшая радость окружала нас, даже Время замедлило шаг – о, оно, как никто другой, умеет ценить вот такие мгновения! Слова нужны там, на Земле… Здесь же, в центре нашего мироздания, Сущее развернулось панорамой событий: от глубокого прошлого до далёкого будущего!
«Мы с тобой были вместе всегда!» – потянулся огнями пламенного сердца к своей Мадонне, но она, чуть сторонясь, начала торопливо говорить: «Знаешь, наше название вполне подходит к этому, уходящему за горизонт, мосту», – её глаза уже не смеялись. Близкие и знакомые глаза… (Я ещё услышал, как Время, вздохнув, пошло прочь, отсчитывая обыденные секунды) – «Но тела и здесь не вечные. Пообещай глубоко в сердце помнить эти вневременные встречи!» – добавила она, медленно растворяясь в эфире.
– Я буду искать тебя, там, на Земле!.. – кричал в безмолвные Небеса, напрасно стараясь разглядеть сквозь ажурный мост мою Мадонну... Оставалась лишь сладкая боль в сердце… обещая помнить…
Саломея благодатная
До рассвета бродил сам не свой, с шага лунатика переходил на полёт влюбившегося голубя, повсеместно натыкаясь на разные сущности. Астральному сонму не спалось, впрочем, сознания моего вся эта призрачная свистопляска не затрагивала. Сознание курило фимиам послевкусия свидания, било в колокола сердца, не в силах прервать хрустальный звон Любви!..
«И это пройдёт» – Грубый рёв заводских гудков Чистилища «третьим звонком» стучался в мои барабанные перепонки – напоминая: «Пора на взвешивание!»
По виду отставной гусарский корнет влажными глазами газели деловито осматривал вновь прибывших, каким-то телепатическим образом считывая информацию о каждом из нас, и привычным жестом дворника отправлял в весовую. Почти физически ощущая гусаро-дворницкую длань чуть пониже поясницы, я оказался у аптекарских весов с довольно вместительными чашами. Чиновник, старающийся изо всех сил походить на апостола Петра, перстом указующим направил меня, со всем содержимым внутреннего мира, в правую чашу от себя. «Правду! В глаза смотреть!» – полезли назойливые киношные штампы из углов полукруглой залы. В левую чашу персонификатор Петра бросил пару щепоток соли крупного помола и установилось равновесие, явно не в мою пользу. «Вот она моя жизнь!» – отчаялся я…
Отчаивался, впрочем, недолго. Вдруг началась броуновская суета, белые воротнички что-то искали в пухлых папках, роняя содержимое на кафельный пол, подняв, торопливо запихивали не помня куда! «Нашлись!» радостно заверещала хорошенькая секретарша Петра. Тот собственноручно водрузил десяток увесистых папок в левую чашу, и я взмыл под сводчатый потолок. Отсюда хорошо читались надписи на папках, да и свой почерк узнал легко… Стихи! Мои стихи! Вот когда пригодились!
Псевдо апостол что-то написал в сопроводительном «бегунке» и я, чувствуя себя уже бодрее, занял место в очереди за бычьим затылком на широкой спине, по-видимому, борца-вольника. Радость переполняла, рукописные груды так и неизданного при жизни, пригодились всем своим солидным весом! «Молчание – золото»… «Неизданное – золото»! Полновесное, высшей пробы, сбербанк чистилища принял по самому высокому курсу и возрадовался! Обладатель мощного затылка, видимо почуяв странные колебания за спиной своей ауры, сделав полуоборот, предупредительно пробасил: «Папаша, пожалуйте вперёд!». «А может это слава? Известность?! Нет, нет, молодой человек, спасибо!» – поблагодарил я развоплощенца.
Очередь вела к монстру «Кентавр-3», собранному из кино и рентген аппаратов, а желания увидеть некоторые гадкие события, законченной намедни жизни, не было и в помине.
Здоровяк, крякнув, выбрался из аппарата. Посторонним кадры его скудной хроники не видны, «врачебная тайна» видишь ли, да, и кому это интересно. Все шли, как на приём к стоматологу, нервно теребя в руках «бегунки».
«Не нужно отводить взгляд, не поможет, перемотаем назад и ещё раз посмотрим!» – строго сказала Саломея, уютно расположившись за пультом чудо-рентгена, и, подобрев, вкрадчивым полушёпотом добавила: – «Хотите, посмотрим вместе?»
Ошалелый, я выскочил за пределы славного заведения очистки. Ну и контора! Судя по увиденному на экране у красотки Си-си, завис я здесь надолго. Где прачечная? Поэму за прачечную! Хотелось немедленно отмыться от давно забытого содеянного! Культурный человек, Homo Russomoralikus! Жук навозный!.. Одно утешение – непьющий!
Итак, начало положено, благодаря написанным стихам и кое-каким добрым делам перевес в мою пользу! Завтра будет готова распечатка грехов, требующих изживания в тонком мире. Может «радости» адовы минуют раба книжного – отмоюсь здесь, в очистке – Саломея – женщина благодатная…
Искушение
Очередь продолжала вползать в конторскую мясорубку, но я, будучи уже взвешенным, просвеченным и оставленным в покое до завтрашнего побудительного гудка, в раздумье наблюдал за монотонным процессом поглощения.
Задуматься было о чём…
Казалось бы, физический мир должен был мёртвой хваткой бультерьера держать мои чувства и эмоции, не отпуская ускользавшую жертву, но во мне ничто не отзывалось, хотелось верить – дверь закрыта и ключ потерян!
Экскурсия в ад впечатлила настолько, что желание попасть туда, даже на пятнадцать суток, было пресечено на корню! Но! Оставалось одно «но» – увиденное в аппарате Саломеи, в этом зорком «Кентавр-3». Если бы каким-то образом распечатку греховных деяний в моём личном деле удалось засветить или заменить на безвредную фильму о прогулке по парку под луной…
Вкрадчивый голос дивы продолжал звучать в переулках озабоченной спасением души: «Хотите, посмотрим вместе»… «посмотрим вместе!.. Хотите?»… «Хотите…вместе»… «Конечно, хочу!» – восторженно кричала душа в ответ, опадая листопадом поцелуев на обнажённые плечи, шею и грудь танцующей Саломеи. Дух мой негодовал на эту сладкую парочку, но силы были неравны – Душа, как мать спасающая дитя, готова была на всё! А я – дитя, тонкая форма сформированная земными мыслями, эмоциями и поступками, мог следовать только по пути начатому там – на Земле. Здесь же летим по выбранным траекториям, пока не исчерпаем энергию, накопленную на земной ниве.
Мой аккумулятор буквально фонтанировал энергией в направлении джаз-кафе. Не встретив сопротивления с моей стороны, душа указала на угловой диванчик. Почему бы и нет! Когда-то сам с бас гитарой в руках, в ущерб поэзии, часами посиживал за пюпитром с нотами, доводя супругу до кипения. Этакий Рэй Браун местного разлива, сменивший контрабас на более удобную гитару.
Зазвучало фортепьяно – неожиданно и тихо. Большой и грузный чёрный музыкант извлекал невероятно красивые звуки из глубин инструмента, едва касаясь клавиатуры. Пальцы, способные согнуть монету, парили над чередой белых и чёрных клавиш, безошибочно выбирая нужные. Вступил контрабас, длинные басовые струны низким и мягким голосом подчёркивали начало такта и слегка свинговали, раскачивая уютную атмосферу заведения. Барабанщик подхватил ритм и, легко касаясь инструмента металлическими щеточками, начал шаманить… Казалось, что стены, обстановка, сами музыканты и посетители, стали струящимся миражём над раскалённой поверхностью пустыни. И, будто уловив эту мысль, трио заиграло «Караван». Потянулись навьюченные верблюды, осоловелые от их монотонного движения погонщики, заиграла флейта пустынного ветра. Музыка рождала мыслеобразы…
От шатра, сбросив медицинский халат, направлялась в мою сторону Саломея. Из одежды на ней оставались газовые шаровары, пояс с позванивающими при каждом движении бёдер монетами и что-то лёгкое на ногах. Роскошные волосы струились по плечам и груди, ничего не скрывая… Дитя оазиса! Душа потирала ладони, сводня! Её план начинал воплощаться, обретая пугающую реальность.
– Угостите знакомую даму шербетом, – почти чёрные библейские глаза пронзили меня до ремня. Неуловимое движение бёдер, пересчитав монеты, приковало взор раба своего к лону юной танцовщицы. Душа повизгивала от восторга! Всё шло, как по маслу… Мужчина – воск в горячих ладонях женщины; «Она же, чувствуя своё превосходство, подобно скульптору лепит, лепит и лепит! А потом недоумевает: «Куда мужики настоящие подевались!» – это уже Дух, голосом вопиющего в пустыне, о своём, высоком…
– И шербет, радость очей моих! И я, раб желаний твоих, возле ног твоих… – затараторил восточную ахинею, павший в глазах своих. И, тем не менее продолжал: – Что привело столь прекрасную деву в мои объятья? Чем вызвана радость лицезреть красавицу Саломею в столь приватной обстановке? (Смотреть в сторону Духа не смогу уже никогда).
– Одиноко молодой женщине и не уютно. Работа, кой какой быт и воспоминания, – печально улыбнулась она, вызвав сочувствие и желание обнять.
– Обними меня, так как можешь только ты! – сразила наповал заезженной книжной фразой. Помните, выше говорил: «Мужчина – воск»? Мягко говорил… Но обнял так, как мог – со всем теплом и дружбой на какие был способен, лишённый физических причиндалов. Саломея, лишённая того же, удовлетворилась братскими объятиями.
Умиротворение, снизошедшее на нас, могло продолжаться вечно! Но злополучный гудок доменной печи Чистилища разодрал занавес шатра, давшего приют, может быть двум самым покойным душам этой ночью.
Изгнание из рая
В облаке пара, лязгнув колёсами, локомотив времени тяжело тронулся с места. Веснушчатый машинист, сверкнув лучезарной улыбкой, покатил планеты-вагончики по спиральному серпантину узкоколейки в светлое будущее. Наше же будущее было неопределённо и туманно.
– Оболгали, Ироды! – вывела меня из созерцательно-овощного состояния Саломея: – Усекли невинную голову Иоанна и начали сэлфи делать! А я, жалея Крестителя, утолила печаль бокалом вина, да по малолетству и опьянела. А они, Ироды, возьми, да и сунь в руки блюдо с головой несчастного! Вот так, тогда ещё дитя и ославили! Вот теперь здесь между раем и адом подвизаюсь в очистке, будь она неладна!.. Обняв за плечи несчастную, подумал: «Хорош орёл! Сам-то чем лучше иродов иерусалимских, да хамов ханаанских? Подкатил к хлебнувшему лиха созданию и гну тлетворную линию души! Нет, пойду честно искупать поступки неправедные, будь что будет!»
– Забери меня отсюда, не знаю, как, но сил моих нет… Вон очередники, кто в адские рудники, кто в кущи райские – идут ведь, на месте не стоят. А тут – эпоха застоя, болото! Сейчас пойду и сотру твои грехи! Вырву страницу, и будешь чист, как младенец! Да плюс взвешивание твоё победоносное. Давно таких не было! В раю сегодня же будешь! Замолвишь там слово за несчастную Саломею, может и меня отпустят?..
Каким-то образом душонка опять вывернулась наизнанку, но своё получила… Слаб человек, сдался на милость судьбы: «Будь по-твоему. Рай, так рай – лишь бы не в ад!
– Опаздываем… Бегом в рентген кабинет за описанием фильмы и в суд, рысью! – напутствовал дворник гусарский, не пожелав тратить на меня свой коронный жест.
Увидеть Саломею на рабочем месте удалось лишь мельком, глаза на одно мгновение блеснули и тут же потухли… Неизвестность снедала и её! Ничего, скоро всё прояснится, по крайней мере, для меня. Карточку диспансеризации вручила сестра, сунула холодно в руки, как банкомат свой чек банкроту, и я пошёл по длинному слабо освещённому тоннелю. Было тихо и страшно, даже киноштампы стояли верстовыми вехами – строго и молча…
«Оставь надежды, входящий!» – слегка добавил оптимизма лозунг, нацарапанный ржавым гвоздём слева от входа в судилище. Смекалке нашего народа не перестаёшь удивляться, а в том, что гвоздь пронёс наш человек, сомневаться не приходилось.
За столом сидела тройка. Женщина справа, мужчина слева и Женщина Председатель с лицом французской революции. У мужчины, кстати сказать, физиономия русского бунта. Третья просто улыбалась – лучше бы она молчала.
Что бы хоть как-то унять волнение (это мой первый побег, на всякий случай), пытаюсь определить: кто же из них озвучит вердикт «Ад» и кто «Рай»? Улыбка Ужаса – скорей всего вещает в «Ад» – ибо страшна как смертный грех. Но и Русский Бунт – не приведи Господи – тот ещё подарок! Председатель – три к пяти, что направляет в «Рай»…
«Встать, суд идёт!» – прозвучала замыленная фраза, стянув моё горло верёвкой. Рот открыли все втроём: «Именем народов двух миров, такой-то и сякой-то, приговаривается к …» – женщина-улыбка закашлялась в самый неподходящий момент – «двухгодичному лечению в санаторно-курортном комплексе «Райские кущи». Приговор обжалованию не подлежит» и дальше: «бла-бла-бла»… Нервы – скрипичные струны – вот-вот лопнут! Скорей же головы чугунные!
– Вам сюда! – сказал мужчина-бунт, указав на скромно-кованную дверцу, ведущую в тенистый парк. Ноги шли сами, я же был в невесомости и прострации от предстоящего события! Калитку действительно вежливо распахнул Пётр, увесистая связка ключей приветливо позвякивала в его деснице.
Вас когда-нибудь варили в кипятке? Макали в ледяную воду, а затем опять в кипяток? Это ничто по сравнению с криком за спиной: «Держ-и-и! Уйдёт, паскуда!» Толпа из очистки, возглавляемая псевдо Петром, неслась селевым потоком по моим стопам. Райскую поляну вытоптали в единый миг. Пару яблонь сломили на дубинки в два счёта. Скрутили меня быстро и профессионально. Белая шёлковая сорочка оказалась впору, рукава, видимо, чтобы не волочились по небесам, завязали на поясе тугим узлом. Тащили, не заботясь о коленях, – судьба моя была предрешена!
Ворота ада впечатляли эксклюзивом. Князь Мира сего не поскупился на сусальное золото, да и на прочие цацки олигархов. Но поворачивать к ампиру безвкусицы не стали, волокут мимо! «Куда мимо-то!» – почти по-японски захрипел я, но смолк. Навстречу под руки вели Саломею, заплаканную, в разорванном местами халате, но гордую и несогбенную.
– Дайте попрощаться, Ироды!
– Не зачем! Единоутробные теперь будете! – скалился побитый персонификатор. На лбу его краснел чёткий оттиск одного из ключей неподдельного Пётра.
– Спасибо, за билет в рай, сестра! Мне там не понравилось – суетно!
Нас тем временем поставили у полукруглых желобов и стали ждать. На ажурной консоли с наспех прикрученной к ней табличкой «Аквапарк» загорелось табло. Начался обратный отсчёт… «Обратно не спешите, не ждём!» – напутствовал гусар и на счёт: «ноль», его тяжёлая рука нежно направила меня во чрево земной матери.
– Я буду искать тебя, там, на Земле!.. – напомнила сладкая боль в сердце… Чуть впереди и справа, радостно встречая свежий ветер, скользила старшенькая сестрёнка Саломея.
День обещал быть нескучным!
20-24.08.2017