Я раньше жаждала:
пусть будет боль твоя,
как моя,
мученьем каждый вздох твой,
сдавленее стона,
пусть искры страшного бездымного огня
клубятся из груди
как из ноздрей дракона.
И ночью, и днём, и во сне, и в мечтах
пусть ты везде обречён на муки,
пусть жизнь твою отравляет яд
раскаяния и разлуки.
Пусть образ мой в глазах твоих -
как пелена, - всё в мире застит,
что б на коленях всех святых
молил усердно: "Хватит! Хватит!
Иль дайте её - иль дайте смерть!
Вечно сгорая вечно гореть
нет сил!"
Чтоб в страшных корчах полз по земле
и каждой травинке шептал обо мне -
и любил... и любил.
Чтоб был силён,
но изнутри
топтал бы, как конь, раскалённым копытом,
палач любви
до крови
сердце твоё разбитое.
Чтобы в твоём воспалённом мозгу -
повсюду одна мечта,
чтобы ты застывал на бегу
с измождённой гримасой у рта.
Чтобы ты погибал, пропадал, умирал,
но вновь воскресал,
надеждой согретый,
чтобы, как я, каждый миг шептал:
"Гже ты? Где ты?"
Прости...
Теперь унёсся голос твой
в далёкие неведомые дали,
погас твой образ в дымке снеговой,
забыты старые обиды и печали.
Не изгнан ты, но мой былой пожар
давно залит слезами; безнадежность
я приняла как самый лучший дар,
как исцеленье... но осталась нежность.
Теперь, мой друг, желаю:
будь умён,
удачлив, счастлив, весел, - только в меру.
Я освещу далёкий небосклон
голубоглазою Венерой.
И в майский вечер тихий добрый вздох
пошли лучам незримым и холодным...
а той, что рядом, скажешь, дескать, Бог
велел всегда молиться всем влюблённым.