Она ранима. Даже слишком.
Ей не подходит слово – сталь.
Она была искринок вспышкой,
Что на свету даёт хрусталь.
И огоньками, голубыми,
Мир о себе оповестив,
Она секретами (любыми)
Таила хрупкий, свой, мотив.
Близь никого не подпуская,
В стихах хранила все мечты.
И отпускала в небо, стаей,
Свернув в журавликов листы.
Она себя держала строго.
Ни жалоб напоказ, ни слёз.
И лишь скрывалась одиноко,
В стране своих волшебных грёз.
В них силы черпала для жизни,
В них радость и покой окрест,
В них счастьем заполняла мысли,
Чтоб легче был тяжёлый крест.
О нём же никому не скажешь,
Он твой, тебе его нести.
И клин журавликов, бумажных,
Всю боль, её, в себя вместил.
ДобрАлись до её мечтаний,
Чьи помыслы нехороши.
Она ранима (не из стали),
Хрустальной хрупкостью души.
Мир даже замер отчего-то,
Когда прощением даря,
Своей последней, грустной нотой
Разбились грёзы хрусталя.
Историю хрустальной жизни
Мне старец рассказал, босой.
Он видел, как осколков брызги
Луг скрыли голубой росой.
Как белый клин, бумажной стаей,
Круг совершив, унёсся вдаль!
А в росах по утрам блистает,
Рассыпанной души хрусталь.