Я и Наицонев. Том восьмой

`
История одного человечества.


Я и Наицонев.

В ДВАДЦАТИ ВОСЬМИ ТОМАХ.

      ТОМ ВОСЬМОЙ.


2016 г.


Собрание сочинений
в 99 томах. Том 78-ой.


3817
И я плыву без цели и  упрёка.
Мне говорят, что я во тьме потока.
О Гегеле, о Гоголе, о Бабеле
О жеребце, о кобеле, о кабеле,
Хотя меня едва там не угробили,
Но более всего твердят о Нобеле.
И с речью мне пусть выступить дадут.
И пусть меня тогда и издадут.
А юбилей на прошлое оставим.
Со мной считаться всех мы их заставим.
Но и родит неопытность волнений
Не только воплощённасть разных мнений.
И каждый сочинённый мной сонет,
Не стоит он и медных двух монет.
3816
Не стоит он и медных двух монет,
Мой каждый сочинённый мной сонет.
Такая уйма сумм и единиц,
Что хватит их на тысячи страниц.
Единый продолженья жизни миг
Я постигаю, и уже постиг.
Но я не верю в их предназначенье.
В предназначенье не иметь значенье,
Чтоб ощутить желанье самоё.
Вот в чём оно, призвание моё.
Во мне не больше и не меньше проку,
Чем если вас отдали злому року.
Но я пишу единственный сонет.
И понимаю, что такого нет.
3815
И понимаю, что такого нет.
Но я ищу всего один сонет.
И вечной тайны натяженьем струн
Я и живу. И чувством светлым юн.
И дон Кихот, и дон Жуан, и донна,
Да и да Винчи, и его Мадонна.
И если я в сомнениях в Рабле,
То я плыву на том же корабле.
И в этом смысле даже и в сортире,
В себе и в вас я и живу в квартире.
И я пишу о том, да и о сём.
И о себе, а значит, обо всём.
Об этом вам я рассказать мечтаю.
И никогда газет я не читаю.
3814
И никогда газет я не читаю.
Ну, а ещё я рассказать мечтаю,
Как под диктовку чьей-то воли сдаться.
И тут уж и не трудно догааться
О том, что на вопрос я не отвечу.
И совершу всё то, что и намечу.
А значит, я нигде и не бывал.
Я только брал. Но сам не отдавал.
И всё равно во мне душа живая.
Приобретал я, но не отдавая.
А дело суть, куда себя вложить.
Не дело суть, лет сколько нам прожить.
И так уж я от неких пор считаю.
И ни о чём ином и не мечтаю.
3813
И ни о чём ином и не мечтаю.
И я страницы мысленно листаю.
Не говори, что ты уже устал.
Отмыв себя, отмой в себе металл.
И такова в тебе судьба твоя.
Ты замечай песчинки бытия.
Исполни все своей судьбы чечётки,
Перебирая спешно жизни чётки.
Мужайся, друг. Уж трудный час настал.
Я обретаю искренний кристалл.
Я замечаю нужные моменты
И разлагаю жизнь на элементы.
Да и пишу лирический сонет.
Других вопросов в этой жизни нет.
3812
Других вопросов в этой жизни нет.
И я пишу лирический сонет.
Везде бывал я трезвый и живой
Не окаймлённый яркою канвой.
На далеко не радостном пути
Стараюсь сам себя и превзойти.
Да и иду путём своим при этом.
И мню себя лирическим поэтом.
И потому я из неизречимых.
И тут диагноз из неизлечимых.
И в этом смысле я доцент наук.
А вот и ты. Мой самый близкий друг.
Другого, чтоб такой как ты, и нет.
И слышу я в кармане звон монет.
3811
И слышу я в кармане звон монет.
И я пишу лирический сонет.
И мне писать решительно не лень
По семь венков в любой ненастный день.
Как говорится, до седьмого пота.
Теперь не то. Работа и работа.
И лишь судьбы ты зов далёкий слышишь.
И ждёшь гостей, надеешься и пишешь.
Она уйдёт, мелькнув как будто в шутку,
Мечта твоя, явившись на минутку.
Когда-то я с мечтою дружен был.
Я звал её. Ну, а зачем? Забыл.
Спать не хочу. И я заснул к рассвету.
И осудил в себе затею эту.
3810
И осудил в себе затею эту.
Спать не хочу. И я заснул к рассвету.
И тут вот, породнившийся с искусством,
Я и узнал о дружбе сердца с чувством.
И, значит, продолжается мучение.
Ну, а уж в нём желанье и влечение.
Не надо нам с тобой в сомненьях мучаться.
Получится. А, может, не получится.
И на кофейной жижице в гадании
Ты не упорствуй. Вечность в ожидании.
И с новой силой к делу я вернусь.
И поднимусь, и строго оглянусь.
И вот туда и брошу я монету,
Где опереться можно на планету.
3809
Где опереться можно на планету,
Туда я брошу звонкую монету.
С затеей этой выспренней моей
Я и сдружусь, да и доверюсь ей.
О, дай мне Бог хоть мыслей не пустых!
Сплошная гонка. Нет и запятых.
И так вот и проходят вечера.
И мелкий трепет в кончике пера.
Таится мысль. И дрожь в моей руке.
И грусть её и в этой вот строке.
И горы стержней зря я исписал.
И, сочиняя, ногти я кусал.
А как прожить спокойно и достойно?
И где, скажите, можно спать спокойно?
3808
И где, скажите, можно спать спокойно?
«Спокоен будь,  -  шепчу.  -  Живи достойно».
Уходит в этой гонке у меня
Два дня. И стержень списан за два дня.
И долго мне ещё блуждать в пути.
Листов за день порядка десяти.
По десять строф для каждого листа.
А сроком где-то дней четыре-ста
Ещё писать. До миллиона слов.
Подумать только, сорок тысяч строф!
«Побойся ты людей, себя и Бога.
Не суетись. Не жди в судьбе итога».
Мне шепчет мысль, выстраиваясь стройно,
Чтоб жил я и достойно, и спокойно.
3807
Чтоб жил я и достойно, и спокойно,
Мне шепчет мысль, выстраиваясь стройно.
А без ума не выдашь и дерьма.
Сей труд продукт движения ума.
Авось кому-то это пригодится.
Мной жребий брошен. Буду я трудиться.
Но и не всё мне в мире по нутру.
И ветры жгучи нынче по утру.
Я заполняю ими вечера.
В чернила обмакнул я край пера.
Как сохранить покоя естество!
И всё-таки в себе трудней всего
Его в душе волнением попрать.
И усмирил я чувств лихую рать.
3806
И усмирил я чувств лихую рать.
И как мне из себя себя попрать,
Чтоб выдумать сюжетов и проблем
Вот эту уйму. Да и уйму тем.
Тринадцать раз по девять и по пять
Строк напишу я. И начну опять
Писать я буду долго и бодро,
Пока опять не выпадет зеро.
И угнетённый времени тоской,
Я увлечён работаю такой.
И будет и ещё одною в мире
Веноциею больше, чем четыре.
И я закончил десять первых глав.
И продолжаю далее стремглав.
3805
И продолжаю далее стремглав,
Уже закончив десять первых глав.
А ты отдай мне с деньгами мешок.
Крепись, дружок. И пей на посошок.
А есть ведь взятки много большей крупности.
Но случаи бывают неподкупности.
Давай начнём мы с белого листа.
Поймут ли нас? И так ли жизнь чиста?
А если мысль о прожитом поймут,
То всё былое пусть себе возьмут.
Вам нужно просто больше отдыхать.
Шуметь вам поздно. Рано злопыхать.
Вы свой смирите неуёмный нрав.
И успокойтесь, прошлое поправ!
3804
И успокойтесь, прошлое поправ!
Так прав ли я? А может, я не прав?
Уж этот мир, простите, он такой.
Уймитесь и почувствуйте покой.
Мы люди. Но в душе мы всё же боги!
А тут мы с вами жалки и убоги.
И там заглянем мы в глаза невесте.
Уйдём туда. И с потрохами вместе,
Отбросив лапки, он к проблемам глохнет.
Не от нужды, от жиру пусть подохнет.
Всем управляет в мире Сатана.
Сужу предвзято. Сущность в нас одна.
И всё такое есть и за пределом.
Не верите? Но мы докажем делом.
3802
Не верите? Но мы докажем делом.
И всё такое есть и за пределом.
Равно искать жемчужину в дерьме,
Как и вернуть ушедшее в уме.
Уж пусть дойдёт до вашего ума.
Чего тянуть. Воспоминаний тьма.
Но сколько можно верить и терпеть!
За упокой хочу я песни петь.
А человек все муки перетерпит.
Бумага есть. И всё бумага стерпит.
Вот я впишу туда свои дела.
И всё во мне. И жизнь моя светла.
А почему бы не заняться делом?
И мне кричат: «А ты не прочен телом!»
3801
И мне кричат: «А ты не прочен телом!»
И каждый пусть своим займётся делом.
А остальное вымысел и бред.
От олигархов несомненный вред.
И пусть им наши слёзы отольются.
И если обе радости сольются,
Хотелось бы проснуться мне мужчиной.
Беспамятством, поступком ли, причиной
Уж я с душой расстанусь. Да и с телом.
Не стану я справляться с этим делом.
Ну, а сказать, что я природу школю,
Так я себя за это и уволю.
Я такова. Я наискось пряма.
Поэтов тьма. Но я сойду с ума.
3800
Поэтов тьма. Но я сойду с ума.
А смерть в постели хуже, чем тюрьма.
И есть, к тому ж, и вечная наука.
Хороший дед всегда жалеет внука.
А где всему достойная причина?
Сопляк, подросток, или вот мужчина.
Где мне искать очередное званье?
Давайте жить без тайного призванья.
И с тем, кто умер не из-за наживы,
Я солидарен. Будьте, люди, живы.
К нам засылали времени послов.
И, обойдясь без вымышленных слов,
Чтоб и воспеть ушедшие рассветы,
Уж вдоль реки стремглав бегут поэты.
3798
Уж вдоль реки стремглав бегут поэты,
Чтоб повторить ушедшие рассветы.
Попасть туда хотелось мне бы снова.
И в ожиданье чуда неземного
Всё сквозняки и по утрам знобит.
Любовь и быт, и множество обид.
Изящным бликом солнца на окне
Тут даже счастье дарит случай мне.
В движении решительном и смелом
Я наслажусь её прекрасным телом.
Когда ко мне опять придёт Осоль,
Познаю я желание и боль.
Вы рождены, чтоб пели вас поэты.
Марии и Сюзанны, и Джульетты.
3797
Марии и Сюзанны, и Джульетты,
Вы рождены, чтоб пели вас поэты.
Я понимаю. Это жизнь моя!
И я встречаю сложность бытия.
И оккупантов озверевших лицами,
Осколками, испуганными птицами
Я кутаюсь в печальный плед одежд.
Страх смерти примирившихся надежд.
Жизнь прогнала надежду со двора.
Холодная голодная пора.
А там, в моторе, что-то верещит.
Клонится чёлн. Кренится и трещит.
Себя, тоски и ожиданий полн,
Я вижу средь бегущих быстрых волн.
3796
Я вижу средь бегущих быстрых волн
Себя, ттоски и ожиданий полн.
Уж молодая закипает кровь
Там, где живут измена и любовь.
И всё там будет грустно и смешно.
Тех лет кино, что видел ты давно.
По кругу ожидания идя,
Сквозь дверь входя, и в окна выходя,
Вокруг тебя вертящиеся двери.
Их обретенья, да и их потери,
Хранят в себе и радость, и желанья.
Жизнь возвращает нам воспоминанья,
Когда с годами, отпылав в страданьях,
Уж солнце утопает в мирозданьях.
3795
Уж солнце утопает в мирозданьях.
Ну, а в любви, и в радостных страданьях
Я постоянно думаю: «Ку-ку!»
Её я из сознанья извлеку.
Хотя и жизнь уже моя на склоне,
Горит она на данном небосклоне.
Заветная желания звезда.
И я пишу невесть о чём куда.
И вот, пытаясь рассказать об этом,
Зажглась мечта довольно ярким светом.
Когда зажглась экранная звезда,
Я разложил по полочкам года.
И жизни неразрывный с нами сплав.
О, этот эротический анклав.
3794
О, этот эротический анклав
Я и постиг, измерив жизни сплав.
И не смотрю я на тебя превратно.
Я благодарен чувствам многократно.
Люблю кино, и не хожу я в школу.
Я прижимаюсь как возможно к полу.
И очень я тогда был даже молод.
Морозный день и нестерпимый холод.
С названьем старым: «Родина» и «Татры»
Уж я хожу опять в кинотеатры.
И там я и сгораю от стыда,
Лишь стоит мне перенестись туда.
К той встрече с тигром в клетке ожидания
Мне видится с тобой моё свидание.
3793
Мне видится с тобой моё свидание
У клетки. Там, где вечность ожидания.
И Рамигани там. А с ним и Сита.
Вокруг шпиков немеряная свита.
Там много есть ещё известных раджей.
В том фильме Сита дружит с магараджей.
Далёкий фильм: «Индийская гробница».
Тот фильм прекрасный мне порою снится.
Я в нём живу. Я мастер тайных игр.
И эшнапурский я при этом тигр.
Гроза тайги, соперник егерей.
Я помню: был он царь зверей.
Я свой смирил, все глупости поправ,
Неукротимый и безумный нрав.
3792
Неукротимый и безумный нрав
Я свой смирил, все глупости прав.
Былые цели вспомнил я свои.
Теперь ищу я вечность в забытьи.
Я, как дурное, прежде отвергал
Всё то, что позже больше не ругал.
Я опыт свой другим передаю.
И я всё чаще над собой встаю.
А в небесах желания горят.
Я рассуждений вижу важный ряд.
Способен гнать я в поле лёгкий бег.
И не ленив я. И не против нег.
И я любил весёлый шелест трав.
А время шло, мой изменяя нрав.
3791
А время шло, мой изменяя нрав.
Ты прав, читатель. Ты, конечно, прав.
Как в морду лапой или в грудь мячом,
Уж разговор тут вышел ни о чём.
И потому мной недовольны люди.
И вот оттуда эти все верблюди.
После того, как я жевал наркотик,
Не львица я, не тигр. И я не котик.
И я погряз в проблемах бытия.
Я пожую. И вот теперь уж я
Готов жевать, когда ты дашь мне травку,
Мою поправку обратив в затравку.
И эти рассуждения поправ,
Ты прав, читатель, ты, конечно, прав.
3790
Ты прав, читатель, ты, конечно, прав.
И покажи мне свой могучий нрав.
И пасть ты широко не разевай.
И страх ты в нас, и стыд не вызывай.
Зачем все эти всхлипы и прыжки.
Ладонью бей в ладонь моей руки.
Незыблемый режим намного дней.
Вес не теряй. К тому ж, и не полней.
Там всё разбито точно на минутки.
Туда прыжок, сюда четыре крутки.
С утра до ночи каждый божий день
Всё прыгать вам по тумбочкам не лень.
Послушницы. Ушастые крикушки.
И где мои весёлые подружки?
3789
И где мои весёлые подружки?
Мне надоели и манеж, и стружки.
О, я хочу побегать по Сахаре.
Тут мы везде. Тут каждого по паре.
Я посмотрю, как волны пляшут танго.
Пойду я лучше и напьюсь из Ганга.
И пячусь я как дама на диван.
Что тут смешного? Ну, упал, болван.
Неужто мир весь, думаю, таков?
А я смотрю на этих дураков.
И цирк от смеха плачет и ревёт.
Вдруг плюх в опилки. Будто он плывёт.
А этот клоун, Ваня-великан!
Бегу назад. Но где же океан?
3788
Бегу назад. Но где же океан?
А этот клоун, Ваня великан.
И тут тебя сочтут не за звезду,
Когда не станешь делать ерунду.
И это ум считается, притом?
Всю жизнь ходить под пулей и кнутом?
А я вот их никак и не пойму.
За неуместность в цирке по уму
Списали нас. Закончился наём.
А тут раздолье! Каждый при своём.
И в этом весь твой клеточный уют.
Четвёртую уж на голову льют.
Да, нам воды дают четыре кружки.
Укропу, сельдерей, лучок, петрушки.
3787
Укропу, сельдерей, лучок, петрушки.
Воды ещё дают четыре кружки.
Ты там танцуешь. А в душе ты кто?
Ах, шапито в резиновом пальто!
Нас комары без повода съедали.
А в вашем цирке, что мы там видали?
Хоть ты мне пальцем в небо укажи.
Такие вот, скажу я, миражи.
А обезьяны, прыгая, визжат.
И мяса ломти возле ног лежат.
И вы по мясу ноги раскидали.
Ещё такой вы пищи не едали.
Я наварил борща огромный чан,
Сорвав капусты беленький кочан.
3786
Сорвав капусты беленький кочан,
Я наварил борща огромный чан.
Да, я живу, как прежде, в Могилёве.
Теперь вот вы женатая на Лёве.
Я вас хочу до нестерпимой боли.
Я вас люблю. Чего ж желать мне боле.
Душа кипит, и сердце нежно дремлет.
И так милей. И матку лучше емлет.
Я без трусов, уж если вы хотите.
Через пардон. Мадам, меня простите.
Давайте так. Нет, лучше если втыком.
Вы из графьёв? Вы тоже тут не лыком?
Ах, ах! Какая дама! Безоглядка!
Я убежал. И вижу: в поле грядка.
3785
Я убежал. И вижу: в поле грядка.
Ах, ах, какая дама! Безоглядка!
Все вещи именами называют.
Дразня меня, флюиды вызывают.
То захохочут, то ещё захочут.
Ну, а потом подпрыгнут и отскочут.
И вот хвостом пронзительный щелчок.
Потом толчок. Потом ещё толчок.
Я бородой уж ей провёл по харе.
Но я не сразу. Как тогда. В Сахаре.
И мне суёт она своё грудя.
Присела рядом, ножки разведя.
Ну что ж, давай начнём эксперимент.
И я сказал: «Понятно! Сей момент!»
3784
И я сказал: «Понятно. Сей момент!»
Давай, Левон, начнём эксперимент.
Да и шакалы к вечеру орущие.
И птицы сверху по ветру серущие.
 И лани эти наглые и бздючие.
Заснули уж и те козлы вонючие.
Смотри, Левон, повсюду гладь да тишь.
А там, глядишь, и снова захотишь.
Ведь это нам с тобою не в новинку.
Давай твою лизну я нежно спинку.
А в том, что ты совсем безликим стал,
Не виноват никто. И он не встал.
И ты вот, Лёва, нынче просто смятка.
Разрядка. И, конечно, подзарядка.
3783
Разрядка. И, конечно, подзарядка.
Но ты, мой друг, сегодня просто смятка.
Вот и слились, Левоша, наши лицы.
Красавец ты из Индии и столицы.
И тоже кайф подобный получаешь.
Да и кого ты, милый, изучаешь?
Уж ты по-зверски будешь обниматься,
Когда начнёшь со мною заниматься.
Они уйдут, поев твоих котлет.
А эти двое. Им по двадцать лет.
Какие дети! Лёва, не юли.
Ой, подожди. Здесь трое подошли.
Давай скорее. Ты лови момент.
Нам отдых нужен. Нужен уик-энд.
3782
Нам отдых нужен. Нужен уик-энд.
Да брось ты, Лёва. Лев ты или кент.
И чупа-чупс вонючему козлу.
Обёртку от печения ослу.
Отстань, волчара! Видишь, я читаю.
Сочусь я вся. Минуты я считаю.
Ну, Лёва, быстро. Мигом покрывай.
Да и начнём. Давай, давай, давай.
А если стыдно, громче ты ори.
И что нам люди. Мы ж с тобой звери.
Она мне: «Буде, Лёва, буде, буде.
Дождись хоть ночи. Видишь, всюду люди».
Я повторяю. «Не прошли и сутки.
Дай отдохнуть. Тебе бы только шутки».
3781
«Дай отдохнуть. Тебе бы только шутки.
Опять ты, львица! Не прошли и сутки.
Куда идёт, о чём начальству пишет.
Мне, льву, видней, кто с кем и как он дышит.
И на луну бессмысленно орёт.
Вот он гуляет. Ходит взад-вперёд.
Да, я не волк тамбовский или курский.
Не будь я Лев, к тому ж и Эшнапурский.
А жизнь моя, конечно, не проста.
Вот солнца луч касается хвоста.
Не надо клеток. В них безумно жарко.
О чём он спорит? Об устройстве парка?
Хозяин цирка свой нам кажет нрав.
Да и Мальвина. В чём же я не прав?
3779
Да и Мальвина. В чём же я не прав?
Хозяин цира свой нам кажет нрав.
И выходило денег до расхриста.
По десять рупий с каждого туриста.
Их за год было миллионов триста.
Куда не глянешь, встретишь и юриста.
Туда-сюда по выступам бродили.
Стояли храмы. Люди в них входили.
Висело небо, тайно голубея.
День был прохладный. Шёл я из Бомбея.
И балагурил возле пальмы лев.
Я с ним встречался, сердцем осмелев.
Да, я имел на это уйму прав.
Так я решил, сомнение поправ.
3778
Так я решил, сомнение поправ.
И я имел на это уйму прав.
Нет, нет, ещё немного посижу.
Всем дорожу. Простите, ухожу.
А я тебе всё сущее отдам.
По кавалькадам, по любым годам,
По докторам, купаниям и речкам,
По скутерам, по лоджиям и печкам.
Или ползите в небо по горам.
И расходитесь молча по дворам.
Когда себя я в землю закопал,
Тогда я прямо в яблочко попал.
И не лишён я аморальных прав.
Так я решил, доверие поправ.
3777
Так я решил, доверие поправ.
И не лишён я аморальных прав.
Пойду гулять. Гулять пойду по свету.
Карету мне! Карету мне, карету.
Всё хорошо. Последнее полено.
А в остальном прекрасная Елена.
И у реки извилистый изгиб.
Вот, правда, есть ещё мутанты рыб.
Чтоб не коснулось сердца моего,
Уже на свете нету ничего.
Я весь покрылся сажей и золой.
А он прогнивший, маленький и злой.
Позор, позор! Но каждый в чём-то прав
Вдали от гор, полей, лесов и трав.
3776
Вдали от гор, полей, лесов и трав
Позор, позор! Но каждый в чём-то прав.
И вот опять всё призрачно и мрачно.
А было ведь совсем и не барачно.
Там есть сортир. Он ждёт тебя давно.
Входить в него и грустно, и смешно.
Сбежал с арены в ближний коридор!
Позор! Позор! Бежит тореадор.
От головы и каска затрещит.
Секир башка. Удар пришёлся в щит.
Скрывает мысли бьющего рука.
Глаза быка видны издалека.
Да и юнцы по рощам дуги гнут.
О, как красотки несравненно льнут!
3775
О, как красотки несравненно льнут!
Ещё бы хоть вернуться в пять минут.
А монотонность тайна и безлика.
И только тьма со всем равновелика.
И оттого и мне болят бока.
И книг там нет во времени Быка.
Хоть нас с тобой такому не учили,
Там совместимы и Москва, и Чили.
Не дотянуться до ближайшей вечности.
Так далеко, что кромкой бесконечности
В непостижимой уходящей мгле
На грешной мы с тобой живём земле.
И я сижу во времени окне.
Да, это было. Уж поверьте мне.
3774
Да, это было. Уж поверьте мне.
О, ради бога! Мы ведь тут одне.
Ах, Ваня, Ваня! Друг мой дорогой!
Ну что? Ещё хотя б разок-другой.
Я встречу к прежней линии верну.
Один в одну. И я тебя согну.
Есть только ты! И все у нас права!
Нет разрушенья целей естества.
А трое много меньше, чем вдвоём.
В одной тебе есть больше, чем в моём.
Тут не помогут бинт и хлороформ.
Округлость форм важнее всех реформ.
Тех райских кущ, что так вот к сердцу льнут,
Семь тысяч двести неземных минут.
3773
Семь тысяч двести неземных минут
Тех райских кущ, что так вот к сердцу льнут.
А позади такие чудеса,
Что даже дыбом встали волоса.
Как ты умеешь делать впереди,
Так я подумал: «О, приди, приди!»
И всё. И трудно даже и вздохнуть.
И снова ты. И те же стан и грудь.
Весенний день среди широт полей
Ещё милей, нужней и веселей.
Где отдаюсь изысканным мечтам,
Всё там я вижу, и уже я там.
Когда уснёшь, ты думой обо мне.
И многое увидишь и во сне.
3772
И многое увиишь и во сне,
Когда уснёшь ты с думой обо мне.
И глубоко, и счастливо вздохнёшь,
Пропашешь раз, и тут же и уснёшь.
И он уже поднимется, прости!
Там проведёшь, где хочется вести.
Пред нею мрёшь ты, словно Феофан.
И, вскинув к небу лёгкий сарафан,
Тогда в окно осенний дождь кропил,
Когда, дыханье сжав, ты радость пил.
А за окном огромная луна.
В груди желанной жизни новизна.
Да и не дважды. Что же губит нас?
И это вам не в тундре ананас.
3771
И это вам не в тундре ананас.
Так что же, что же, что же губит нас?
Ну и, бесспорно, где-то бесконечность.
Круги дуги, мгновение и вечность.
И не стыдясь, пыхтеть, пыхтеть, пыхтеть.
Опять же млеть и жаждать, и хотеть.
Растаять в неге на твоей постели.
И, угодив в кошмар, тела потели.
Уж от себя другого и не ждёшь.
А победишь, так далее идёшь.
Вернее, в лыч. Когд-а-а всё это было!
А посмотреть в его тупое рыло?
Познать такое около ручья?
Ах, как приятно! Уж скажу вам я.
3770
Ах, как приятно! Уж скажу вам я.
И я застыл внезапно у ручья.
И не такую тяжесть поднимает
Тот, кто любую шутку понимает.
Непостижимо радость дорога
Мне рвать с быка ременные рога.
Пойду-ка я к районному врачу.
Не доучился. Больше не хочу.
Я не умею с подлостью дружить.
И всё за то, что я, желая жить,
Парсеков века, месяцев лимон.
Подсчёт не точный. Допуск миллион.
Я усомнюсь. И так четыре раза
В великой силе таинства экстаза.
3769
В великой силе таинства экстаза
Я усомнюсь. И без боязни сглаза.
Да и прольётся речь велеречивая.
Сложу слова в венок красноречиво я.
Стремился я за кругозором овода.
И всё равно не стал грустить без повода.
Скажите! Ах, скажите мне! Скажите ли.
Не будь небес, то где же небожители?
А у неё на длинной шее падуга.
Над трапезой твоей висела радуга.
Когда ещё осталась это главное,
То я скажу, что жизнь не только плавная.
А ты в ответ: «О, то была не я!»
Пять суток длилась трапеза моя.
3768
Пять суток длилась трапеза моя.
Как будто я с тобою у ручья.
Мы головами накрест там лежали.
И грозы нам тогда не угрожали.
И что-то нам интимное сказавшей,
Зовущей нас, и всё же ускользавшей,
И в тишине собой шумящей ели,
Смешенье чувств я обретал в постели.
А вы его заведомо любите,
Как косинус повёрнутый к орбите
Перекрещеньем эллипса и круга.
Вниз головой. И смотрим друг на друга.
И что я вижу? Мы с тобой повисли.
Уйти? Ну что вы! Не было и в мысли.
3767
Уйти? Ну что вы! Не было и в мысли.
Как пережить в себе такие мысли!
Пора решать весь этот клуб проблем.
Ничем не быть, да и не быть ничем,
Возможность мне на небо указать.
Летим. Уж если можно так сказать.
Ишь, ты куда, голубчик, загудел!
И нега тел. Желаний беспредел.
И рук запястьем сжатых возле шей.
Для слуха нет и лёгкости ушей.
Для бесконечно нежного укуса,
При всём при том, мне не хватает вкуса.
Хоть до того я там и не бывал.
И этим я лишь повод подавал.
3766
И этим я лишь повод подавал.
А те дела я сердцу отдавал.
Я проникаю в тайны ремесла.
И появленьем некоего зла
Я ощущаю горестность слезы,
Что и струится ливнями грозы.
Я далеко от берега белею.
Небытием над озером алею.
Да и уйду, рассудок теребя.
И отведу все муки от тебя.
То нет тебя уж более в тебе.
А съешь себя, когда ты не в себе.
Я ел себя за вот такие мысли.
Но ел, конечно, не в буквальном смысле.
3765
Но ел, конечно, не в буквальном смысле.
Себя я за такие, братцы, мысли.
И ничего не значит ничего.
Туда смотри. Увидишь там его.
Сегодня здесь, а завтра на Фаросе.
Скользи, скользи уж ты, циркач на тросе.
Гоморра, я сказал бы, и Садом.
Да и скольженье там, в реке со льдом.
И результат всемирных колебаний.
И трепет тех всесветских огибаний.
И уж гораздо круче чудеса.
Оттуда много ближе небеса.
Так я подумал, и полез в подвал.
Я ел сырыми их. И мыть я забывал.
3764
Я ел сырыми их. И мыть я забывал.
А те плоды я с нежностью срывал.
Обозначает окончанье в оде
Такой вот термин в вольном переводе.
И потому и наступил конец.
Тому была уж веская причина.
Пришла всему, всему, всему кончина.
Кто трус, кто смел, кто робок, кто гордец.
На тот вот первый трепетный момент
Не удаётся мне эксперимент.
«Ах, я гонять по жилам кровь устала!»
Жизнь, оскорбляясь, в ухо мне шептала.
А я плоды сомнения срывал.
И ел сырыми их. И всё я забывал.
3763
И ел сырыми их. И всё я забывал.
И я плоды сомнения срывал.
Но я устал. Я даже похудел.
И отвергал я ложь и беспредел.
Мне жизгь грозит опасною проказой,
Целуя ручку душеньке Безглазой.
Там кто-то в шкуре волчьей побывал.
Ну, а на бирже кризис и обвал.
И позитивы перешли в активы.
Клубок в груди. И снова перспективы.
И тут во мне, хоть верьте, хоть не верьте,
Она жива. Ушли посулы смерти.
Кричат: «А жизнь ты всё ж не прозевал!»
И я сказал: «Я в шопе не бывал».
3762
И я сказал: «Я в шопе не бывал».
И всё же жизнь я эту прозевал.
И с полотенцем с вышитою кромкой
Иду с вещами, с ложкой и котомкой.
И вдруг сообщенье: «Был убит в Крыму».
Живи и здравствуй. Верной будь ему.
Тот не проснётся, кто ещё не спит.
Мне интересно: жизнь ли всё кипит.
Люблю печенье с леденцами к чаю.
Иду. Свищу. На всё не обращаю
Внимания, идя своей дорогой.
Рождаюсь я. Меня ты зря не трогой.
Я Жизнь, ты Смерть. Я дева, ты мадам.
Но лучше я себя тебе отдам.
3761
Но лучше я себя тебе отдам.
Остановилась бледная мадам.
Больное сердце было в человеке.
Ушла из жизни нехотя, навеки.
Не нарушаю я обычно сроки.
Вот похоронка. Адрес: «Тереоки».
Я шла дорожкой зимней крутивертью».
«Входи. Ты с кем?»  -  «Я не одна. Со Смертью».
«Сейчас открою. Погашу лишь свечки».
«Тук-тук».  -  «Кто там?»  -  «Я почтальонша Печкин».
«Ты просто лучше сядь и помолчи.
И ты в ночи так громко не стучи.
Неразделимы мы как лесбиянки.
Нам двести долларов давали нынче янки.
3760
Нам двести долларов давали нынче янки.
Неразделимы мы как лесбиянки.
Возрос росток и смотрит свысока.
Всё в рост пошло. Почти до потолка.
Глядишь, совсем зелёные кусты.
Явились почки. Вот уж и листы.
А я взгляну, и он уже расцвёл.
Ты в землю вбил полуметровый кол.
Ты разрушаешь. Я же создаю.
Я им другие формы придаю.
Ты этим недоверие внушаешь.
Сжигаешь, травишь, бьёшь и разрушаещь.
И я тебе расслабиться не дам.
И всё же ты приятен мне, Адам.
3759
И всё же ты приятен мне, Адам.
Я Смерть. Ты Жизнь. Равны мы по годам.
А вот цветок никак не отцветает.
Он в лёгкой дымке тихо, тихо тает.
Лишь он взрастёт, как я его подохну!
И я спешу, высушиваю, сохну
Не ягоду, но аленький цветок.
А ты в пути выращивай пруток.
Я для тебя дорогу расчищала,
Предупреждая обо всём сначала.
И вот уже приблизился гонец.
Я подожду. Всему, всему конец.
Запели янки под мотив тальянки.
Ты не сердись. Мы с Машей лесбиянки.
3758
Ты не сердись. Мы с Машей лесбиянки.
Так продолжай ты свой мотив тальянки.
Мы неизбежность. Только я начну,
Как поднимаем мы с тобой волну.
Я жизнь люблю увидеть наяву.
И я вот тут тем только и живу.
Я никаких не избегаю тем.
И я люблю, когда мне нет проблем.
Умри и вновь в воскресшим возродись.
Ко мне сюда зайди и прохладись.
Уж знай, что то моя пора настала.
Я тут как тут. И если ты устала
Во время бдений, войн и похорон,
Пугаю чаек я, и не люблю ворон.
3757
Пугаю чаек я, и не люблю ворон.
С утра ль, в ночи, и у луны корон
Мы рубим корни взбалмошных голов.
И всех делов, и без мудрёных слов.
Мир я веду по грани перемен.
И я вонзаюсь в плоть твоих колен,
Все связи между нами сохраняя,
И вены жгучей кровью наполняя.
Где некролог, уж там пишу стихи я.
Вот и выходит в нас одна стихия.
И совершим мы многое любя.
Ты поддержи меня, а я тебя.
Но друг мы друга всё же где-то любим.
Рождает жизнь. А мы живое губим.
3756
Рождает жизнь. А мы живое  губим.
Идём мы рядом. Мы друг друга любим.
Сама я ничего не изменяю.
Я не юлю, я просто объясняю.
Чего ты крутишься? Чего пылишь?
Отстань, волчара! Что ты всё юлишь?
Уж я могу усилие добавить.
Чтоб этот пункт к той вечности прибавить.
И должен ты испить судьбы глоток,
Едва расцвёл твой времени цветок.
Намеченной я достигаю цели
Без суеты, вранья и канители.
Я не ловлю, как многие, ворон
Одновременно и со всех сторон.
3755
Одновременно и со всех сторон
Я не ловлю, как многие, ворон.
Я как слеза. Да, я гигиенична!
Я руки мою трижды в день обычно.
К тебе со всей я искренней любовью.
Уж я бела, хоть умываюсь кровью.
Я неземной и самый белый цвет.
Какими грязными! Белее в мире нет.
Меня руками грязными не хапай.
«Отстань!  -  я ей.  -  Не прикасайся лапой».
И со спины коварная подходит.
И тут она уже меня находит.
А вы за что меня не полюбили?
За то, что без причины больно били.
3754
За то, что без причины больно больно били,
За это вы меня не полюбили.
«Своей работой я увлечена»,  -
Мне говорит без повода она.  -
Откроется в душе страданий рана.
Мол, всё равно. И поздно или рано.
Да и в ручье бегущем я топлюсь.
Ты жди меня, пока я отосплюсь».
И мой размер глазами измеряет.
Нет, нет, не так. Точнее проверяет.
«Налить тебе хотя бы чашку чая?»
Что мне твой чай. Во мне души не чая,
Характер был у женщины стыдлив.
И пальцы рук она ввела под лиф.
3753
И пальцы рук она ввела под лиф.
Характер был у женщины стыдлив.
Стоит, молчит и смотрит туповато.
Ни в чём как будто и не виновата.
Да и не знает даже твой скелет,
Что и ему уже полсотни лет.
И отвечает: «Я всегда была».
А он спросил: «А ты зачем пришла?»
Вопрос поставив искренно и просто,
Он продолжает: «Я такого роста».
И не продлил надежды голубой,
Пытаясь быть со мной самим собой.
Хоть я, увы, уже и не живая,
В огне горю, лучами изнывая.
3752
В огне горю, лучами изнывая,
Хоть я, увы, уже и не живая.
Но так оно тогда и оказалось.
И всё напрасно. Что-то не связалось.
Тем крепче любит дева удивлять.
Не буду ничего я опошлять.
Тем более, чем твёрже мой живот,
Тем я добрее. Извините, вот.
Я этим никого не оскорблю.
Да и пельмени с луком я люблю.
К тому же, есть ещё моё имение.
И потому люблю я вас не менее.
И вы любили, тем вознаградив,
Меня и Магдалену, и Юдифь.
3751
Меня и Магдалену, и Юдифь,
Вы полюбили, тем вознаградив.
Семье привет. Спешу послать ответ.
И много лет альтернативы нет.
И пусть она изыйдет на понос.
И весь вопрос. И смерти фигу в нос.
И обе повторяются двукратно.
Одна  -  есть жизнь. Другая  -  ей обратна.
Когда всего четыре в мире темы,
Какие могут быть ещё проблемы.
Что у неё достаточно проблем,
Так жизнь покажет всем комплектом тем.
Как прежде, всё ж останусь я живая,
И о пощаде к меньшим призывая.
3750
И о пощаде к меньшим призывая,
Как прежде, всё ж останусь я живая.
И прослезятся отрок и мужчина.
И догорит последняя лучина.
И все падут в бессилье на пороге.
Да и мечта закончится в итоге.
И подойдёт к униженным гордец,
Когда воскреснет искренность сердец.
В последний миг в отпущенной године
Мы встретимся с тобой на середине
В столетье третьем, сотом и втором.
И буду я Адамовым ребром.
Я ухожу. Я больше не живая,
И о пощаде к меньшим призывая.
3749
И о пощаде к меньшим призывая,
Я ухожу, я больше не живая.
Зачем меня меж ног ты не зажала.
Уж для мученья ты ль меня рожала?
Сорви с меня страданий покрывало.
Вот круг второй. Вот третий миновала.
К твоей, к твоей не Орлеанской даме,
К своей жене, к моей несчастной маме,
Отец, иди! Скажи своей супруге,
Что в ада я уж предпоследнем круге.
Я Орлеанская, уж ты прости нас, дева.
Горит огонь. Там раньше зрела плева.
Я дама. И к тому же огневая.
Люби меня, мне душу отдавая.
3748
Люби меня, мне душу отдавая.
Я Жанна Дарк. Я дама огневая.
И дух уж мой за телом улетает.
Вовнутрь пошло. И сердце тихо тает.
Над головою куполом взошлося.
Вот и по телу пламя разошлося.
И возле рук и ног моих трещит.
А тут уж и у пяток верещит.
И не при чём здесь непорочность плевы
У Орлеанской, как ты видишь, девы.
Своей судьбе, где жизнь и смерть моя,
Вот так покорна выбору и я.
И вряд ли будет кто-нибудь другая,
Как я, такая ж штучка дорогая.
3747
Как я, такая ж штучка дорогая,
Уж врядли будет кто-нибудь другая.
Но этим мы в них зависть пробудили.
Мы победили. Многих наградили.
Кто до сих пор во славу мне орёт,
Тот у меня её и заберёт.
Я вас любила жгучими устами.
А жизнь меня наполнила мечтами.
Не изменив желанья своего,
Я в тот же вечер выгнала его.
На все вопросы знаю я ответ
С тех пор как я с пяти созрела лет.
И потому я пригублю агдама.
Скажу я: «Нет, и всё же я не дама».
3746
Скажу я: «Нет, и всё же я не дама».
Вздохнула Жанна, пригубив агдама.
«Я понимаю. Сердце у меня.
И я для вас опаснее огня».
Зовёшь ты в бой, собою увлекая.
И всё тебе подвластно. Ты такая.
Ты не имеешь в возрасте проблем.
Из тех ты дам, и дамочек, и мэм.
А важно что?  -  Альтернативы нет.
Не важно со скольких ты дама лет.
И не при чём тут девственная плева.
Ты Орлеанская, как мы и видим, дева.
И ты живёшь, каноны отвергая.
А ведь когда-то ты была другая.
3745
А ведь когда-то ты была другая.
Ты, Жанна, штучка очень дорогая.
Была ты прежде с девичьею плевой.
И не была ты Орлеанской девой.
И он сражён и чуть не отрубился.
И только в семь, когда тебя добился,
Уговорил отдаться без ремня.
С пяти уж лет он требовал меня.
Отец меня считал тогда упрямой.
Мне было семь, когда я стала дамой.
Но в мире дамы опытнее нет.
Хотя всего мне лишь семнадцать лет.
И я сказала: «Я уже мадам.
Я всё тебе без прихотей отдам».
3744
«Я всё тебе без прихотей отдам».
И Жанна прошептала: «Я мадам».
«И я домой обедать побегу.  -
Палач сказал.  -  Костёр я разожгу».
И стали все ту девушку ругать.
И стали все те брёвна поджигать.
Сказал здесь Жанне искренно палач:
«Да ты уж хоть о чём-нибудь поплачь».
Следили мы за пламенем костра.
Случилось это в мусоре двора.
И было жутко нам на всё смотреть.
И ей пришлось замедленно гореть.
Туда мы бросим два сырых полена.
Она прекрасная и властная Елена.
3743
Она прекрасная и властная Елена.
А на костре горели два полена.
Циничной сотней нищих и вельмож
Уж изливались вымысел и ложь
На том большом загаженном дворе.
Себя любовной силою в костре
В том смысле с нами, хоть и очень жгла,
Но Жанна Дарк быть вместе не могла.
Нато имела тут она права.
Да и в вопросе плоти естества
Среди сердечных и любовных дел.
По тайным спискам… В общем, беспредел.
Она была, всех нас опередив,
Прелестная нежнейшая Юдифь.
3742
Прелестная нежнейшая Юдифь.
И тут вот нас во всём опередив,
Уже в законных царственных соседях
Зимой мы в норках были и в медведях.
На пол-Оби производила вах
Она в любви. И в ночи естествах.
Шелка, брильянты, мех и побрякушки
Ей украшали и бока, и ушки.
Нет, вру, кончала первою она.
И мы любили вместе и до дна.
Смотрите, чтоб не хуже вы кончали,
Когда вы так естественны вначале.
А Мэкки-Мессер нас сажал в колены.
Мы двуедины. Две мы Магдалены.
3741
Мы двуедины. Две мы Магдалены.
Он нас сажал обычно на колены.
Там был обийский фраер Мэкки-Мессер.
Дел воровских он дока и профессор.
Мы достаём до самой глубины.
А уж оттуда наши пацаны,
Как мы, спешат уже туда прильнуть,
Лишь успевая раз-другой моргнуть.
Мы ублажали местных фраеров.
Всегда нам были там и стол, и кров.
Нас на Оби без счёта целовали.
Обижены мы ими не бывали.
Так жили мы когда-то на Оби.
Бросайся к нам и радуйся. Скреби.
3740
Бросайся к нам и радуйся. Скреби.
Или скорей не мешкай и люби.
Нас называя всеми именами,
Сложи спинами и пари над нами.
Ты избери, как сердцу дорогую,
Одну из двух. Ну, а потом другую.
Ну, в общем, нами ты, мой друг, займись.
Где мель ты видишь?.. Где ты видишь высь?
Где видишь ты, да и какую шхуну.
Где видишь ты какую там лагуну.
И мной, как будто вольный ты Иван,
Распорядись. И обрисуй мой стан.
И разговор меж нами был короткий.
И я свой взгляд ему бросаю кроткий.
3739
И я свой взгляд ему бросаю кроткий.
И через край волны, у самой лодки,
Он мне в награду за терпенье выдан.
А может, то матросик Мартин Иден?
Что так нежданно выбрался в поход.
Не тот ли ты уж грустный Дон Кихот?
За коим девы стаями бегут.
Не ты ли славный воин Робин Гуд?
И страсть, и боль, и нега в них была.
Большой порыв душевного тепла.
И, несомненно, радость ощущений.
И нежный пыл желаний и смущений.
Они смеялись. Он их раздевал.
Да и бросал на бурный жизни вал.
3738
Да и брочал на бурный жизни вал,
Когда себя для них он раздевал.
О, очаруйся, милый, временами!
И будь-ка ты поласковее с нами.
Ласкай её и вдоль, да и окружно.
Обжми Марию. Ей ведь тоже нужно.
Погодой бури ты не распогодь.
Повремени. Остынь. Пока погодь.
Чтоб, задыхаясь, говорила: «Буде!»
Ласкай одну, другой води по груди.
И поддавайся им на уговоры.
И продолжай их слушать разговоры.
И наклонился борт плывущей лодки.
Они смеялись, милые кокотки.
3737
Они смеялись, милые кокотки.
И наклонился борт плывущей лодки.
Они спешили. Не жалели сил.
Будь с нами ты и вежлив, да и мил.
Будь же мужчиной. Действуй до конца.
Да не скрывай ты юного лица.
У вас тут что? Все простыни сырые?
Я Магдалена. Ну, а я Мария.
Сознание волненьем стеснено.
Оборотился. Душно и смешно.
И слышит он: «Шумите вы потише!»
Так сон ли это иль явленье свыше?
То был не сон, а в памяти провал.
Я из воды их тут же доставал.
3736
Я из воды их тут же доставал.
То был не сон, а в памяти провал.
И уж какой ты, к Господу, матрос.
А если ты в штаны себе натрос,
То пей какаву, ешь, матросик, кашу.
Ну, а монашки всё руками машут.
В душе моей дыхание имён.
Когда с тех пор до этих вот времён
Какой же то, скажите, к бесу сон?
Уж если сон, так странный очень он.
Ах, всё не просто! И ответа нет.
Так сон ли это? Да и в чём секрет?
То был не сон, а в памяти провал.
Я из воды их тут же доставал.
3735
Я из воды их тут же доставал.
То был не сон, а в памяти провал.
И думал я: «Волшебные дела».
А шхуна всё же явною была.
И никому не перескажет он,
Какой престижный он увидел сон.
Матрос подумал: «Вот так и дела!»
Прошли монашенки. Закрытые тела.
Они по трапу к берегу пойдут.
Если случайно вниз не упадут,
И намочить им в той воде испод.
Ведя на берег женщин и господ,
Матрос устало вдумчиво зевал.
И в воду плюх!.. О, милый, прозевал.
3734
И в воду плюх!.. О, милый, прозевал.
Потом толчок. Мгновение. Провал.
Эротили без лишних дураков
Тогда его со всех они боков.
О том, как там дрейфуют корабли,
Мы видеть это с берега могли.
Погашен был фонарный огонёк.
Матросик, знамо, тот учёл намёк.
Да, и пока мы молоды, скреби.
Так что, мой милый, ты уж нас люби.
И плоть едва, едва, едва жива.
Уж накопилось столько естества».
Матросу доверяются Марии.
Но не иконные, не копии. Вторые.
3733
Но не иконные, не копии. Вторые.
Матросу доверяются Марии.
О том не стоит воздух зря молоть.
Ну, и уж где тут вавши дух и плоть?
А у монашек ни в одном глазу.
А вот и ночь. И все там спят внизу.
Своё ему вверяя естество,
Монашки делят поровну его.
И станет он упругим, наконец.
Потом пускай наметится конец.
Чтоб волновались грудь и голова,
Попробуй ты касанием едва.
Болты у нас, как видите, сырые.
«Марии?»  -  он спросил. В ответ: «Марии».
3731
«Марии?»  -  он спросил. В ответ: «Марии.
Болты у нас, как видите, сырые.
Как говорится, взять да и впереть
Как благодарность и теперь, и впредь.
Нам, морякам, проворной нашей дланью
Уж можно вновь по вашему желанью
Задать один единственный вопрос.
Облокотилась. Весел был матрос.
Одной из них он вдруг бросает трос.
А выше, вижу, тот, что не дорос.
Не слишком чтобы жирные. Худые.
И обе до предела молодые.
Так им он говорит, раскинув ляжки.
Сижу, молчу. И вижу: две монашки.
3730
Сижу, молчу. И вижу: две монашки.
Вот расскажу я случай давний, тяжкий.
Крушения терпели корабли
Уж сколько раз у той крутой мели.
На их заторы ты не попадись.
Фарватером ты старым обойдись.
Там жабий и базировался флот.
И пароход поплыл среди болот.
Плыви скорей. И с курса не сбивайся.
Ты пароход. Уж ты не зазнавайся.
Ты ведь, по сути, дряхлая старуха.
Пришибленная сгорбленная муха.
Даёшь ты по болоту задний ход.
Ты видишь, там бездымный пароход.
3729
Ты видишь, там бездымный пароход.
Вздохнув, ты посмотрела на восход.
И это мы тут с вами и отметим.
Не будь такой назойливою к детям.
И кто тут прав. И ты решила впредь,
Что невозможно всё предусмотреть.
И две недели в коме ты была.
И ты вдруг заболела и слегла.
Опасности сама не замечая,
Детей своих в упрёках поучая,
Ты засиделась на его руках.
И он тебя тут сжал в своих тисках.
Так заключил совсем загульный нищий:
«Со мною две кастрюли сытной пищи».
3728
«Со мною две кастрюли сытной пищи».
Так заключил совсем загульный нищий.
Внимательными будьте, как домой
Вы полетите линией прямой.
Вздохнула и задумчиво сказала
Их мама, что в дорогу облизала
Обеих. Пахнуть им вином дано.
А это, как ты видишь, не смешно
И гор Уральских наблюдая кручи,
Она сидела у навозной кучи.
Все полетели за ближайший плот.
То было возле гнилостных болот.
Сказала Муха детям: «Ну, так вот.
Могу теперь поглаживать живот».
3727
«Могу теперь поглаживать живот».
Вздохнув, она добавила: «Так вот.
С единой целью, с целью убиванья,
Я перебью всех жаб до основанья
Или другим гораздо меньшим камнем,
Или огромным и ужасным камнем.
И в глубину вы тоже не глядите.
Туда вы лучше больше не ходите.
В болото. Да и в грёзах не витайте.
И, где не попадь, долго не летайте».
Своё погладив шёлковое брюхо,
Уж в это время Муха Цокотуха
Дремала. И гурман мушиной пищи
Схватил её и съел. А их там тыщи.
3726
Схватил её и съел. А их там тыщи.
Тот юный Жаб. Гурман мушиной пищи.
Любила Муха дремлющих коров.
А жабы ели мух и комаров.
И безобидной каждому и всем
Была она частично и совсем.
И эта жаба просто полевая,
На миг об этом даже забывая,
Утешив тем невежество своё,
Тут насладилась крыльями её.
И так её случайно и убила.
Потом себя по брюху долго била,
Не дав, конечно, ей перед бедой
Запас пополнить свежею едой.
3725
Запас пополнить свежею едой,
Не дав, конечно, ей пред бедой.
Через соломку тихо и помалу
Надув её легонько поначалу,
Как будто лопнул красненький клопок,
Произвела стремительный хлопок.
Живот ей камнем резко рассекая,
Мол, вот она такая и сякая,
Что разнесла молву заре вдогонку.
И осудили дерзкую девчонку.
И Жаб сказал: «Ах, так?!.. Так будь здоров».
И он тут съел шестнадцать комаров.
И закричал, козюльку убивая:
«Молчала б ты. Но ты была живая».
3724
«Молчала б ты. Но ты была живая».
Так он сказал, козюльку убивая.
Был слышен звон надуманных имён.
У населенья память тех времён.
И, простудившись, можно заболеть.
И вот о чём тут, в общем, сожалеть.
И чтобы было что им рассказать,
Не надо и животик разрезать.
А девочка боялась лезть в болото.
И тут пошла у них на жаб охота.
И этот пруд чудесный отыскали.
И все за ней мгновенно поскакали.
Болотною зелёною средой
Я там напился лучше, чем водой.
3723
Я там напился, лучше, чем водой,
Болотною зелёною средой.
И так хотелось ей привлечь его,
Что и мечталось тут ей оттого
Надуть сильней сперва её отчасти.
И разорвать потом уже на части.
Как в поле часом резко дует ветер,
Так и она рассказывала детям
О девочке задиристой одной,
Что и летала раннею весной.
И потому, что утром рано встала,
И потому, что к вечеру устала,
Тут закричала жаба полевая,
И острым камнем брюхи им взрывая.
3722
И острым камнем брюхи им взрывая,
Тут закричала жаба полевая.
Тогда ещё не буйствовала мгла.
А им тут мнились прежние дела.
И трепетало солнце на челе,
Что закружилось в беспросветной мгле.
По цвету серой, или даже бурой,
Всё это было лишь песчаной бурей.
И отдыхать уставшему в пути
Она мешала. И, не дав идти,
Назойливо жужжала где-то муха.
Песчинки забивались в нос и в ухо.
Металась в небе жабаа полевая,
Огромным камнем брюхи им вззрывая.
3721
Огромным камнем брюхи им вззрывая,
Металась в небе жаба полевая.
Да и прильнула к спящей голове.
И не срывал он ветку или две.
Она летела к трепетному уху,
Стараясь не обидеть даже муху.
Спешил прилечь на землю ночи мрак.
И каждый путник, если не дурак,
Про жизнь свою былую вспоминал.
Зачем? Того он сам тогда не знал.
И тут Орфей над головою меч
Вознёс, продолжив памятную речь.
И думал он, от спячки оживая:
«Ну, спасся я, конечно, убивая».
3720
«Ну, спасся я, конечно, убивая».
Так генерал подумал, оживая.
Вас возродит, и вспыхнет в жилах кровь,
Сама любовь, воспрянув вновь и вновь.
Берёзы шлют вам сочный мягкий квас
С Ессентуков. И он излечит вас.
А если мало, снова подвезём.
И от сосны вам жирный чернозём.
И чтобы жизнь в песках не умирала,
Я говорю: «Привет вам от Урала».
Вдруг опустился звонкий соловей
Вблизи от пальмы сохшей без ветвей.
Три дня прошло. Уж вечера година.
Глухая ночь. Обычная картина.
3718
Глухая ночь. Обычная картина.
Три дня прошло. Уж вечера година.
Походкою степенной и спокойной
Идут верблюды чинно цепью стройной.
И в курдюках сорты различных вин.
Идёт там с ними юный бедуин.
Тот ряд верблюдов движется поныне.
Уж, знамо дело, караван в пустыне.
И своего желанья не скрывая,
Идут они. И зависть в них живая.
И сообщеньем, что не стоит слов,
Сосна промолвила: «Всего-то и делов?»
Волну пленила чудная картина.
Верблюда вижу. Вижу бедуина.
3717
Верблюда вижу. Вижу бедуина.
Волна спросила: «Что там за картина
Перехлестнула верхний край ручья?»
То с туч лилась прохладная струя.
И луч её грядою гор обнял,
И будто покрывало приподнял.
И, вспонив тут и о желанном теле,
Он думал о своей прекрасной Неле.
Любил её смутившийся Урал.
Нет, не полковник. Был то генерал.
Три пальмы уж стремительно мужали.
И меж собой дистанцию держали.
Когда звездами ожил небосклон,
Стемнело. Я вскарабкался на склон.
3716
Стемнело. Я вскарабкался на склон.
Зарёю покрывало небосклон.
Рыдала туча, руки мглы извив,
И сумрак ночи, землю оживив,
Пошёл туда, упившись свежей влагой.
И с дерзостью, и с явною отвагой,
Не нарушая праздничного строя,
Опять все вместе вышли три героя.
А тучка зрела в дальних небесах.
Они стояли, будто на часах.
Из ручейка ей воду подносил
Тот генерал, насколько было сил.
Сказала Нели: «Друг, полковник милый.
Ах, трудно мне. Уж я теряю силы».
3715
«Ах, трудно мне. Уж я теряю силы.
О, генерал! И ты, полковник милый!
Твоя нога, да и нога моя
Переплелись корнями у ручья.
И даже вглубь они уже вросли.
Одежда вся на мне, смотри, в пыли.
Ты посмотри на выправку мою».
«Да, мы мертвы. Но мы опять в строю».
«Мертвы уж мы. Уж мы не в прежнем теле».
«Какое виски!»  -  засмеялась Нели.
«Так я схожу за виски на вокзал?»
Так генерал полковнику сказал.
Сказала Нели пальмам этим так:
«Я ухожу в пустыню через мрак».
3714
«Я ухожу в пустыню через мрак.
Я извелась от ваших вечных драк».
И восгласили воины вдвоём:
«И ты меж нас! И мы опять втроём».
«Ах, прелесть! Прелесть! Диво! Королева!»
«Да где ж она?»  -  «А ты смотри налево.
Я уж листами сверху заросла.
В земле в тебя корнями проросла».
«Да где же ты?»  -  «Вот тут я, в вашем теле».
«Не о тебе,  -  сказал он.  -  Я о Неле».
«То ты меня так громко огласил?»
«А почему ты влаги попросил,
Мой генерал, ты мой товарищ милый?»
«Уснём, пока ещё в нас живы силы».
3713
«Уснём, пока ещё в нас живы силы.
Уж вечер, видишь, генерал мой милый.
Друг дорогой, плесни к моим вершкам,
И передай по жилам-корешкам
От влажных струй. Я там вот, на краю».
Другой сказал: «А дальше я стою.
А кто из нас тогда её не драл
(Так говорит в запале генерал).
И с престарелой мамой на руках
Застряла здесь она на сквозняках.
Девица та, что вышла из Урала.
Он смог её отбить у генерала».
«И ты, полковник, видно, не дурак».
Лежу и думаю: «А если то Ирак?»
3712
Лежу и думаю: «А если то Ирак?»
«Какой же я был столько лет дурак!
Да пусть хоть, к чёрту, в душу сапогами.
Корнями, генерал, а не ногами.
И мы растём, сплетясь нога с ногой.
Полковник мой. Товарищ дорогой.
Весною этой трепетно цвести,
Или ещё вот пальмою расти?
Потом и быть чинарою живою?
Зачем, зарывшись в землю с головою,
Уж не решу я всё один вопрос?
Корнями в землю я уже пророс.
Глядишь, и снова глубже закопался.
И на прицел кому-то не попался.
3711
И на прицел кому-то не попался.
Вздохнул, глядишь, и снова окопался.
Уж не одна за женщину легла
Любовь и жизнь, что в нас тогда была».
«Ну, а во мне она не убывала.
Жизнь не всегда нам радостью бывала.
Вот что такое первая любовь».
И из ветвей его струилась кровь.
И угодил он с этой пулей в гроб.
Она ему влетела прямо в лоб.
А у солдата помыслы чугунны.
И с нею был он юный. Юный-юный.
А вечер тихо-тихо догорал.
И я со смертью тут и поиграл.
371
И я со смертью тут и поиграл.
Тогда, я помню, вечер догорал.
И рядовой её там тоже драл
Кто за неё в сердцах не умирал!»
«Она всегда любовников меняла».
«Да. Но она и нам ведь изменяла».
«А как добра была её душа!
Она была безумно хороша!
Ты помнишь?»  -  «Помню. Помню. На дуэли».
«А помнишь, мы дрались с тобой за Нели?
И пуля прямо врезалась в висок».
«Но не помог тогда нам и песок,
Когда я там в кровище искупался».
«И я в песок там тоже закопался».
3709
«И я в песок там тоже закопался,  -
Сказал он так.  -  И я там искупался».
Теперь и тот, да и другой покойник.
Тот генерал, и этот вот полковник,
Встречлись на учении в полку
Когда-то в прошлом, в первом их веку.
Тот разговор затеяли в рассвете
Они тогда. Две юных пальмы эти.
«Вопросом я была удивлена».
Так отвечала им тогда она.
«Что, мой полковник? Что, мой дорогой?»
Она шептала пальме. Но другой.
Да и сказала: «Слышишь, генерал!»
И свет восхода в них уже играл.
3708
И свет восхода в них уже играл.
Глаза светились. Сумрак умирал.
С небес текла горючая слеза.
И мне согрела душу и глаза.
Я к своему соседу подошёл.
И, помолчав, я далее пошёл.
Потом нарезал я ещё два слова.
Пощупал пальцем и сказал: «Готово».
На черенке я произвёл надрез.
Был Пасхи день. Уже Христос воскрес.
До глубины ближайшего похода
Уж в мертвеце горела мгла восхода.
Хотя мираж ещё не догорал,
Но свет зари уж в небе заиграл.
3707
Но свет зари уж в небе заиграл.
Мираж ночной степенно догорал.
Тот сам себя вот тем и погубил,
Кто там себе подобному грубил.
Хоть в этом нет при первом взгляде связи.
Но и живём ведь мы в дерьме и в грязи.
И тем, кто в даль смотрел, минуя близь,
О том, что черви в мыслях завелись,
Не рассуждая, подавал пример
Он, утверждая это в тайне мер.
До смертных дней от детской колыбели
К своей ты вечной устремлялся цели.
И посторонних ты не презирал.
И ты с другими вместе умирал.
3706
И ты с другими вместе умирал.
И посторонних ты не презирал.
Хотя на всех ты злился и кричал.
А вот меня ты там не замечал.
И не хотел ни с кем тогда ты знаться.
Был пьян ещё ты суток восемнадцать.
Ты будто выпал в воду из ладьи.
И вот когда ты вылез из бадьи,
И от испуга в холоде дрожал,
То на земле ты вдумчивый лежал,
Не замечая и меня, беднягу.
Из чана все вокруг черпали брагу.
Но я уже не помню ничего.
Прошло не меньше суток оттого.
3705
Прошло не меньше суток оттого.
И я уже не помню ничего.
И там я в ней тогда и поселился.
Потом я снова в яму провалился.
И с этих пор я превратился в кочку.
И развернул я с мёдовухой бочку.
И ты мечте безумной отдала
Свою любовь, что с детства берегла.
И пребываю я в любви и вере,
Распорядившись ими в должной мере.
Я их и вам с условием дарю.
А о былом уж я не говорю.
В надежде прожил я, и прожил в вере.
И не забыл я вас, по крайней мере.
3704
И не забыл я вас, по крайней мере.
А что там было истинного в вере?
Я уж ни рук не чувствую, ни ног.
И вот я слаб я, худ и одинок.
И жил я не по щучьему велению.
Не помню я такого, к сожалению.
Обозначая истинность пути,
Я подсказал себе куда идти.
Найти с собой в итоге примиренье,
Такая цель, такое намеренье.
Когда к планете приложил я ухо,
То я услышал, как жужжала муха.
Она касалась тела моего.
Но я уже не помню ничего.
3703
Но я ужене помню ничего.
А что ж осталось нам тут от всего?
Во лжи, как в масле сыр, купается.
Всё продаётся. Всё и покупается.
Да и больной, что просится к врачу,
Помощник и пособник палачу.
Ни мельник, ни портной и не бездельник,
Ни завтра, ни вчера, ни в понедельник,
Не верю ни сегодня, ни совсем
Второму, да и третьему, и всем.
А я тут куртизанку вспомнил, Мери,
Что предо мной не закрывала двери.
Не знаю, пребываю ль в смутной вере.
Лежу я и тоскую о потере.
3702
Лежу я и тоскую о потере.
И думаю о собственной квартере.
Ах, суета! И нету им числа.
И потому она ко мне пришла,
Как результат в классической оправе.
И он кричит о неизменном праве.
Того живым кладут в сосновый гроб,
Кому и пожалели пулю в лоб.
Того из уваженье оскорбили.
Того, глядишь, от зависти убили.
Привносит огорченья по усам
Себе и нам, и миру каждый сам.
Никто не принимает нужных мер
Другим инакомыслящим в пример.
3701
Другим инакомыслящим в пример
Никто не принимает нужных мер.
Уж там я нынче, где вчера я тут.
Познав несчастья, радости растут.
Терпеть от нас страданья поневоле
Зачем, кому, когда и сколько боле?
Мир превращён в общественный сортир.
Чем и явился мне вот этот мир,
Где я ползу как наглый червь в сортире.
И почему так всё не прочно в мире.
И на вопрос ответ я не ищу.
Лежу я, будто мёртвый, и свищу.
Меня две стройных выхоленных ляли,
Смеясь, с гранатомёта расстреляли.
3700
Смеясь, с гранатомёта расстреляли
Меня две стройных выхоленных ляли.
И так я встретил крошку Моргенфри.
Прошло с тех пор уж года, видно, три.
И по бандитов необразованью
Я голубой. Нет, нет, не по призванью.
И кто хотел, уж тот меня и да…
Такая вот досталась мне беда.
Кто был покруче, прочих обижал.
И нас он слабых нагло унижал.
И гасли мы телами и очами.
Страдали мы и днями, и ночами.
И долго мы свободы не видали.
Потом нам почему-то волю дали.
3698
Потом нам почему-то волю дали.
И долго мы свободы не видали.
Мы перед миром в чём-то виноваты.
И были и душой мы глуховаты.
И вот когда я выдумал мечту,
Росинки мака не было во рту.
И он, и я. Уж мы весь день не ели.
А утром оказались на панели.
И мной они в настольный мяч играли.
Я убежал. А вот её забрали.
Меня избили, взяв мой миллион.
Нас накачал наркотиками он.
Какой-то потребитель заездной.
Он руки мне оставил за спиной.
3696
Он руки мне оставил за спиной.
Какой-то потребитель заездной.
И я сказал: «Я к мамочке спешу».
И мы курили долго онашу.
Пить, напугав усами таракана,
Всех четверых из общего стакана,
Как хулиганов, он заставил нас.
Ещё я помню школу. Пятый класс.
И весь я и исколот, и испит.
И кровь во мне горячая кипит.
Попался я в движение авмбросим.
И к утру мы копыта и отбросим.
И понесли нас мимо. Стороной.
И мне уже не дали ни одной.
3695
И мне уже не дали ни одной.
И пронеслось сто тысяч стороной.
Ты или станешь перед кем-то раком,
Или получишь фигу в булке с маком,
Если не сможешь вырастить гашиш.
Детей своих ты чем накормишь? Шиш.
Мы тут, по сути, как бы не земные.
Здоровья нет, хоть мы и не больные.
На венах вздулись с кровью пузыри.
И что уж ты теперь не говори,
А небо было в отблесках ракет.
Я передал смотрящему пакет.
И так же думал грустный-грустный нищий.
Казалось мне, их тут сплошные тыщи.
3694
Казалось мне, их тут сплошные тыщи.
И мне, как прежде, захотелось пищи.
Не дожила. Недавно умерла
Моя родная мама из села.
И ни к чему мне слёзы утирать.
И вот я нищим вздумал умирать.
Потом тюрьма. А там и с маслом шиш.
Потом торговля травками. Гашиш.
И то, что было, то уже бывало.
Но жизнь прошла. И детство миновало.
И всякой измельчённой ерунды,
Огрызков, крошек и другой еды,
Конфет, лимонов, да и прочей пищи,
Казалось мне, их тут сплошные тыщи.
3693
Казалось мне, их тут сплошные тыщи.
И я лежал там в предвкушенье пищи.
И думал я, что был ведь я здоров.
Мы ждали из столицы докторов.
Везде бродили брошенные дети.
Убили тех. Сожгли, зарезав, этих.
Сгорело всё. Но и такого мало.
Пропали дом и сад, и одеяло.
Потом совсем разладились дела.
И мать моя от СПИДа умерла.
Уж я тогда для лаптей лыки драл.
Отец мой был немецкий генерал.
И умер тут же неизвестный нищий,
Лишь попросив вколоть духовной пищи.
3692
Лишь попросив вколоть духовной пищи,
Вот так подумал, повалившись, нищий.
«Чтоб ночью нам хотя бы не общаться,
Нельзя ли днём погромче накричаться.
От этих стуков даже крыша едет.
Потише можно? Всё-таки соседи».
Так старший кот внезапно закричал.
О, как жстоко в крышу он стучал!
И кто-то снова двигался по крыше.
А под карнизом заседали мыши.
А может, вверх. А может, за карниз.
Он волочил меня куда-то вниз.
И сон ко мне опять тут стал являться.
И я не смог ему сопротивляться.
3691
И я не смог ему сопротивляться.
Сомнение ко мне пришло являться.
Общались, не захлопнув даже двери,
Вот так мой папа там с красоткой Мери.
И с батюшкою я тогда общался.
И вспомнил я, как там я причащался.
А папа маме шёпотом кричал.
И это всё тогда я замечал.
И я смотрел в оконное стекло.
Под одеялом было мне тепло.
И опустела сразу вся квартира.
Да и, к тому ж, и в небе пела лира.
Ну, а вот там ещё всё ливень шёл.
А в это время алкоголь прошёл.
3689
А в это время алкоголь прошёл.
Ну, а вот там всё время ливень шёл.
И есть не будем мы без сервировки.
Жена и я, и сын. У сына бровки.
Я не один. С женою я как раз.
Мне и уют положен, да и газ.
И я скажу вам: это не пустяк.
Я генералис. Я не лишь бы как.
Я важен и значительно весом
С тяжёлой трубкой и с большим усом.
Как будто я с портрета на стене
Смотрю. И остальное тоже мне мне.
И думал папа: «Это пересол».
Меня встречали консул и посол.
3687
Меня встречали консул и посол.
И думал папа: «Это пересол».
Ах, пёс паршивый! Или фокстерьер.
Как будто ты совсем и не премьер.
Но ничего. Моргай на оба глаза.
Ни на тебе, ни света, и ни газа.
К тому же бьют ногами по полам.
И делят всё на свете пополам.
Заводят меж собой сплошные дружбы.
И сгнить возможно из-за этой службы.
А тут лежи и в страхе умирай.
Там восемь комнат. Да и к ним сарай.
Ишь, уж чего, и сколько, захотели.
И вместе с остальными улетели.
3686
И вместе с остальными улетели.
Так не пойдёт. Ишь, сколько захотели.
А остальное? Остальное что?
Так нет же, им и это, им и то.
Пускай они себе забрали б это.
А это пусть отали б нам. И это.
А всё, что там, оно как в небе дым.
И это им, и это тоже им.
Чего б, казалось, им не доставало.
Всё отняли. И всё им мало, мало.
И вот обратно нету ничего.
Всё им досталось из не своего.
Отец взбесился: «Сволочи. Собаки».
Да и залил бензином в танке баки.
3685
Да и залил бензином в танке баки.
Отец, закончив пить, сказал: «Собаки».
«И слабый сильный, если не дурак».  -
Сказала мама. Папа бросил: «Мрак».
Когда он с мамой долго разговаривал,
По случаю он маму выговаривал.
И только разносился запах вин,
Тем заменив и мёд, и витамин.
Любой беды сомнения поправ
Настоем леса из лечебных трав,
Подал нам выпить с горечью травы
Он, даже не подняв и головы.
Тот, кто вот чем-то тут же завертел,
Наметив место, сразу улетел.
3684
Наметив место, сразу улетел,
Тот, кто вот этим быстро завертел
Над существом, не помогая детям,
Тогда глумился непомерный ветер.
А иногда, и как и не бывало,
Из коего торчало покрывало.
Пока ещё не бьют меня кнутом,
Намеченную нами на потом,
Вот эту всю он выполнил программу.
В кроватках наших и меня и маму,
Увидев, он сказал: «Люблю я вас».
Тут папа вдруг свой прекратил рассказ.
Тот генерал захваченный автобус
Отдал бомжам за рацию и глобус.
3682
Отдал бомжам за рацию и глобус
Тот генерал захваченный автобус.
Пронзала здесь доверия слеза
Его почти заснувшие глаза.
Так как и в них, в тех битвах, он сражался,
То тут вот он надолго задержался.
И был воспринят ими как ответ
На тот визит, чтоб передатьть привет.
И чтоб подобный шанс не упустить,
Решил тогда он тут и погостить.
Да и с другим высоким чинодралом
Из тех прибывших вместе с генералом.
А генерал приезжих удивлял.
Троих он, тут же выбрав, расстрелял.
3681
Троих он, тут же выбрав, расстрелял.
И генерал приезжих удивлял.
А там пойду себе обед варить.
И я скажу им цели повторить.
И мне смотреть на это всё не лень.
И бьют солдаты трепетно в мишень.
А я вот еду в поиски зональных
Из третьих блюд по чину персональных.
Потом я дома выдумал сонет.
А кто был здесь, того уж больше нет.
Да и кусок, не съеденный отчасти,
Он съел, порезав весь его на части.
Так думал тот, что с крабом. Генерал.
И взял персон он тех, что раньше брал.
3680
И взял персон он тех, что раньше брал.
У крабов ножки выел генерал.
А это всё, ни крошки по усам,
Доели те, что не доел он сам.
Не принимая действенные меры,
Ел папа то, что ели офицеры.
А он всё это съел перед едой.
И апельсин он вымочил водой.
Потом ещё два персика спросил.
И съел и их и луком закусил.
И с крабом он разделывался тихо.
Он рода войск. И знает с перцем лихо.
У крабов ножки. Съел их генерал.
Взял сто персон. А больше он не брал.
3679
Взял сто персон. А больше он не брал.
Всем верховодил этот генерал.
И новый был тогда для танцев стиль.
Там танцевали польку и кадриль.
Там был Утёсов и Зиновий Гердт.
Потом пошли смотреть большой концерт.
Потом погибших замертво почтили.
Заздравную подняли. Опустили.
Да, точно, он. Ну, как его. Мудэ.
И вот один в пенсне из МВД.
Полковники, чины и чинодралы.
«А там, ты знаешь, Маша, генералы».
Так папа, глядя в улицу, сказал.
Проснулся я. Смотрю. Банкетный зал».
3678
«Проснулся я. Смотрю. Банкетный зал».
Так папа, глядя в улицу, сказал.
Припомнить можно, как прошла война.
А там, вдали, за рюмкою вина,
Он хочет дробь в асфальте выбивать.
И дождик тоже будет танцевать.
Когда такой неординарный день,
То им играть на празднике не лень.
И дирижёр смычком по нотам бьёт.
А музыка свои рулады вьёт.
И дождь над миром тихо умирает.
И там оркестр на площади играет.
И папа крикнул прямо из окна:
«Кому вся эта музыка нужна?»
3677
«Кому вся эта музыка нужна?»
Так папа крикнул прямо из окна.
Когда она захочет вновь родить,
Туда нам ехать, здесь ли погодить?
И мы сидим и всё, что есть, съедаем.
Греби, Иван. К Наташе опоздаем.
И мама говорит: «Поровну всем».
Уж волны растревожились совсем.
А небо смутно. И туман в глазах.
Вздыхает папа. Да и я в слезах.
И солнце в небе тучи раскачало.
Плывёт волна. Бездонное начало.
Давно оно. Не в наши времена.
В руке весло. И над волной луна.
3676
В руке весло. И над волной луна.
Давно всё было. Были времена.
И папа вдруг стал грызть в тарелке кости
Тогда, когда в дому собрались гости.
«Уже второй,  -  так мама им сказала,  -
Я мужу свитер новый привязала.
Да и соседку этим извела.
Для папы третий свитер наплела».
И мама что-то вяжет вновь без пяльцев.
Нет, три мне лет и месяцев пять пальцев.
Потом я часто бегал в туалет.
И мне уже почти семнадцать лет.
Да, там я спрятал, помню, две тефтели.
О чём я?.. Ах, уж птицы пролетели.
3675
О чём я?.. Ах, уж птицы пролетели.
Да, я ещё там съел и те тефтели.
Где ты вчера припрятывал и эту,
Чтоб и запрятать новую котлету.
И не пойдёшь ты даже в туалет,
Если не будет жареных котлет.
И всё уйдёт насмарку, да и в пот.
Чем будем мы кормить с тобою скот?
Людей потоки и зверья стада
Тогда отсюда двинулись туда.
Что может с нами через годы стать?
И начинает громко он читать.
А папа всё ворчит, как в канители.
«Достигну цели. И достигну цели».
3674
«Достигну цели. И достигну цели.
Нет,  -  говорит.  -  Уж снова флот на мели».
И мама папу спрашивает: «Ну?»
Идёт туда он, чтоб узнать цену.
И папа с полным профиля изгибом
Пошёл спросить, не повезло ли рыбам.
А мама смотрит, кто там возле трапа.
«Идут столетья»,  -  повторяет папа.
И так вот много, много, много дней.
Она быстрей, другая вслед за ней.
В её белинье смуглое лисо
Кусочком хлеба белка в колесо.
Как в луже, папа падал в чью-то щель.
Я целюсь прямо в выбранную цель.
3673
Я целюсь прямо в выбранную цель.
И я сижу, как в луже канитель.
Не покусать ли губы мне немножко?
Или смотреть на кошку из окошка?
Или ещё частично позевать?
Или уже спиртное разливать?
Какой настал тут нынче аглометр?
И я смотрю туда, на термометр.
Нажал на кнопку будто невзначай,
Чтобы проверить не остыл ли чай.
Он на боку с совсем особой штучкой.
Такая кружка с носиком и ручкой.
Вот тут одна. И тут ещё анклава.
Смотрю налево и смотрю направо.
3672
Смотрю налево и смотрю направо.
Вот тут одна. А там ещё анклава.
Как будто мало в доме сковород.
То дай ей то, а то наоборот.
Чтобы её желанье угадать,
Так и не знаешь, что ей надо дать.
Она, как ты, но более упряма.
Такая уж у нас с тобою мама.
Хотя она не способ для молвы.
А рыба загнивает с головы.
И всё ворчит: откуда, мол, истоки.
Завёл ты речь о белых на востоке.
Опять ты эту, папа, канитель
Разводишь. Ну, а там уж ширь земель.
3670
Разводищь. Ну, а там уж ширь земель.
Опять ты, папа, начал канитель.
И голос слышу, будто с высоты.
А на ветру коней звенят хвосты.
В своей пушистой беличьей красе
Они у нас почти на колесе.
Но вот я вижу белку. Даже две.
Дым растворился в детской голове.
И вдоль трубы проходит крыша мимо
От в комнате всегда печного дыма.
И не болит головка у меня.
Печь не дымит. Прошло четыре дня.
И вот пылает яркий в печке жар.
Не ровен час, и может быть пожар.
3669
Не ровен час, иможет быть пожар.
Возьмём полено, да и бросим в жар.
И уж сидим мы вместе у огня.
Мяучит кот, и лапкой бьёт меня.
Ловлю котёнка маленького, Ому.
Потом я долго бегаю по дому.
Я еду в те счастливые поры
На санках за рекою, с той горы.
Но где они, хорошие питания.
И огурцы с лимоном ем в сметане я.
И красных раков длинные усы.
Рассказ про изобилье колбасы.
И мы всё что-то бесконечно ищем.
И говорю себе я: «Буду нищим».
3668
Я говорю себе я: «Буду нищим».
А мы всё что-то бесконечно ищем.
Отдал Козетте хлеб и баклажан.
И лишь один красавец Жан Вальжан
Там по ночам голодный от рыданья.
Никто не знает к людям состраданья.
И даже и нередко и попы
Совсем бездушны, жадны и глупы.
А время и безжалостно, и вредно.
И тяжело, и холодно, и бедно.
И мне читает книжку про Козетту
Отец, бросая в сторону газету.
А мама молча ставит самовар.
Я есть хочу. В душе моей пожар.
3667
Я есть хочу. В душе моей пожар.
А мама ставит молча самовар.
Светило солнце. Сказочность берёз.
Снежинки блещут. Сонмы детских грёз.
Воспоминанья. Сельские дворы.
И я хочу скатиться с той горы.
Я вижу гору нашу за домами.
Вот я бегу домой к отцу и маме.
И вспоминаю, будто с крыш слезаю.
Лежу себе и, видно, замерзаю.
А вот я тут, как охлаждённый ком.
И заметает улицу снежком.
И молвил нищий: «Что за красотищи!»
Их было столько, что хватило б пищи.
3666
Их было столько, что хватило б пищи.
Вы что, голодны? Босы? Или нищи?
И морген фри, засранец нос утри.
И айн цвай драй. И снова айн цвай три.
А вышло больше трупов и гробов.
Хотелось им поболее рабов.
Сосиски есть, капуста есть и сало.
Чего им мало? Что им не хватало?
Так что? Они с рассудком не в ладах?
Лежат и ждут чего-то на складах.
По десять в среднем розовых штанов.
И сонмы юных вижу коршунов.
Так нет, забрать им наши красотищи
Хотелось, чтоб и им хватило пищи.
3665
Хотелось, чтоб и им хватило пищи,
Свиней на фермах чтобы были тыщи.
У Бранденбургских памятных ворот
Обписывал его честной народ.
Рейхстаг обписан нашими хренами.
Такой конфуз случился с временами.
И над Берлином веют знамена.
И галифе намокли от… говна
В подвалах зданий собственной столицы.
Берлин повержен. Обосрались фрицы.
Что грела грудь безвестному герою,
Я гордость от тебя свою не скрою.
Иван подумал: «Я уж и не нищий.
Убитых вижу. Сотни. Даже тыщи.
3664
Убитых вижу. Сотни. Даже тыщи.
А вот в Берлине ты, Иван, не нищий.
Раздумья б были, Ваня, и мечты.
Их можно снять и выбросить в кусты.
Чтобы иметь исподние штаны,
Не в ентим суть воспрянувшей страны.
И не горюй, что ты худой и бледный,
Пока ты, Ваня, путь свершал победный,
Хоть и поселят нас потом в бараке,
Пусть полежит. Он не убит был в драке.
Мы в подлой крови гада захлебнули.
Мы пулей, Ваня, Геббельса проткнули.
Убить врага полезно и приятно.
В кровавой луже корчится. Понятно.
3663
В кровавой луже корчится. Понятно.
Убить врага полезно и приятно.
В последний этот твой смертельный бой
Вставай, Иван. Борись за свой плэйбой.
Ты отомщай, пока не угробят,
И за тебя, и за твоих робят.
Такое здесь вот, мил дружок, кино.
А вместо крови тёплое оно.
Лежишь, в штаны от страха наложив.
Скончался ты? Или ещё ты жив?
Так ты уж, Ваня, дружен будь с судьбой.
То бой, дружок, простой, но тяжкий бой.
И лёгкий дым восходит из ствола.
Убил. Упала. В красный снег легла.
3662
Убил. Упала. В красный снег легла.
Такие вот безумные дела.
Когда не ждёт нас к вечеру удача,
Такая нам случается задача.
Ах, не гулять мне более с тобой!
Уж так вот, друг, не ждёт тебя плэйбой.
И не сносить нам больше головы.
И ты мертва. И все уже мертвы.
Тебя б не упустил я, если б... Но.
Да что там я! Мы все тут заодно.
И я гляжу туда из-под полы.
А ты робеешь вдруг от похвалы.
А я шепчу, и пахнет сеном мятно.
Красавица! Не по летам приятна.
3661
Красавица! Не по летам приятна.
Контужен я. Я думаю невнятно.
Мне бы с судьбой сквитатся, наконец.
Лежу я тут, свой чувствуя конец.
Мне автомата не переряжать.
Вот так бы вместе дальше и лежать.
Покончу с ней, иначе не могу,
На этом я песчаном берегу.
Продав отчизну, совесть и меня,
Она ушла за линию огня.
Предательницу подлую народа
Я расстрелял как наглого урода.
И вот такие уж мои дела.
Покончил с ней. Весёлою была.
3660
Покончил с ней. Весёлою была.
Такие вот мои дела, дела…
А там, вдали, свистят по ветру пули.
Стоишь, бывало, ночью в карауле.
Да, да, такие, друг мой, тут дела.
Если б не смерть, его б я извела.
А я пред ними разразился матом.
У немца каска вместе с автомат.
Я думаю: «Держи карман пошире».
Мутит мозги. Всё кружится в квартире.
Не разглядел я со второго раза.
А может, он и без противогаза?
Я почесал вторично левый глаз.
Прищурился. Протёр противогаз.
3658
Прищурился. Протёр противогаз.
И почесал опять я левый глаз.
Второго фронта к осени не жди.
А тут у нас метели и дожди.
Без любованья лишнего и фронда
Трудяги мы. Всё делаем для фронта.
И никакой альтернативы нет.
Работаем. Нам по тринадцать лет.
Там Маши, Саши, Луши и Наташи.
А немцы разбомбили школы наши.
И их тут целый движется поток.
Потом лежу, взираю на восток.
Лежу тут я с израненной соседкой,
От самолёта прикрываясь сеткой.
3657
От самолёта прикрываясь сеткой,
Я и лежу с израненной соседкой.
Уж не успев надеть противогаз,
Кто не убит, тот и глотает газ.
Не прочитает этих слов, бедняга.
Прострелены шинель, кисет и фляга.
И весь комплект тут с нами боевой.
Взошла луна опять над головой.
Опоры нужной в возраст не ввели.
Стрельбы в мишени радость не учли.
Кто о таком из мёртвых не мечтает!
В противогазе воздуха хватает.
Я жив ещё. Совсем я не угас.
Я слышу газ. Надел противогаз.
3656
Я слышу газ. Надел противогаз.
Да и летит над озером фугас.
И опустел рожок у автомата.
Две пули в лоб. И лёгкий окрик мата.
И так оно вот тут и получилось.
Уж и случилось то, что и случилось.
Она спешит не погребённой пулей
В какой ещё не разорённый улей?
И на кого она секиру точит?
Куда зовёт? И что она пророчит?
И все её бессмысленны слова.
Она вдова. Шальная голова.
Не холоста война и не жената.
А у ноги моей висит граната.
3655
А у ноги моей висит граната.
Не холоста война и не жената.
Распоряжусь собой, как этой пулей.
Войду я в землю, словно пчёлка в улей.
Хозяином сходящихся дорог
Висит над нами вечности пирог.
И я не буду больше поспешать.
Куда паду, не мне уже решать.
Я повалился в лужу. Весь в крови.
Стремлюсь к победе, к жизни и любви.
И на распутье я семи дорог.
Окровавленной кистью жму курок.
Да и лежу тут рядом, на песке.
Прицел держу у бедной на виске.
3654
Прицел держу у бедной на виске.
И ощущаю плеск волны в реке.
Как хороши, как искренни мы были!
Но я продолжу вымыслы и были.
И я забыт. И все меня забыли.
Меня в затвор вогнать они любили.
А над солдатом вечер и покой.
И мы уже не свищем над рекой.
Солдат лежит. Не нами он убитый.
И завершились обе-две орбиты.
И те же пули в грусти и тоске.
И вот уж я опять лежу в песке.
И слышу речь. И в ней обрывки мата.
Ощупываю спуск у автомата.
3653
Ощупываю спуск у автомата.
Песок горяч. И, не избегнув мата,
Ей и лежать у берега одной.
И если вечер дружен был со мной,
То тут, в напалмом выжженной траве,
Она уж с чьей-то дыркой в голове.
И на хрена вот эта нам война.
И вот лежит она совсем одна.
Так завершилась цель её на том.
И там легла она на грунт потом.
Юлой вертясь, углубилась в песок.
И проскользнула, не задев висок,
Уж яркий след оставив на виске.
И рыбы серебрились на песке.
3652
И рыбы серебрились на песке.
Бой вспоминаю. Палец на курке.
И не спастись нам, спрятавшись в кустах.
Кого на Одер. А кого в Рейгстаг.
Секрет искусства, не накличь беду.
Кого за Тулу, а кого в Узду.
Поёт и флейта. И запел гобой.
Они ведут природу на убой.
И снова вечер. И опять стихи.
И голоса взволнованно тихи.
И только трепет чувствует рука.
А деда нет. Нет бабы. Нет внучка.
Воспоминанья бьются на виске.
И рыба серебрится на песке.
3651
И рыба серебрится на песке.
Скопились мысли пулей на курке.
А у фашистов ощущенья кислы.
И так от Рейна к Эльбе и до Вислы.
А кто второй, последнего не жди.
Кто первый, в плен смелее проходи.
Такое вот правдивое кино.
В листовке даже вписано оно.
За каждый бой ты пишешь по стишку
В придачу к бомбе, пуле и штыку.
Ты пребываешь в радостных усладах.
Слагал ты оды с думой о балладах.
Лежишь себе, а вирши в рюкзаке.
И будто ты с гранатою в руке.
3650
И будто ты с гранатою в руке.
Ты на войне и в тягостной тоске.
Ты вот в такой наклонности сверчок.
Но ты ведь просто Ваня-дурачок.
А рассуждаешь, будто ты повеса.
Или дрова вот вывез ты из леса,
Как в то же время мыслишься поэтом.
Едва лишь ты подумаешь об этом,
А из тебя уже выходит стиш.
И ты лежишь, и сам себе ты льстишь.
Чтоб из ума родить стихотворенье,
Какое ж это надо прихитренье!
А мне тут и раздумалось мечтать.
Туман. Но птицам надо улетать.
3649
Туман. Но птицам надо улетать.
Лежу я дальше. Хочется мечтать.
Я заплачу за это по рублю.
Я это вот уж оченно люблю.
Но ты меня, Ванюша, извиняй.
Всю сказку ты, дружок, досочиняй.
Иван, послушай, что скажу тебе.
Ты со звездой и с месяцем во лбе.
Расшамахан-маханская девица.
А вот при ёй Шаман-Махан царица.
Как будто он во сне Наполеон.
И в нём самом уже томится сон.
А дед всё в думе о былом мечтает.
И вечер тихо, тихо, тихо тает.
3648
И вечер тихо, тихо, тихо тает.
Стоит он так и у окна мечтает.
Рассказывать, так это ж просто сказки!
Ну что за шейка, друг мой, что за глазки!
Голубушка! Как хороша!..
И он вздохнул и молвил чуть дыша.
И пострелёнку захотелось к маме.
Уж вечер был. Оно в оконной раме.
Послушай, Мань. Заплакало дитя
Порой сурьёзно, а порой шутя.
Уж потекут тут речи подлиннее.
Стоишь, бывало, и стихи вольнее.
И это не в гробу тебе мечтать.
Солёный воздух. Хочется летать.
3647
Солёный воздух. Хочется летать.
Наотмашь я любил прутом хлестать.
Тогда я был ещё совсем дитём.
И всё путём, Мария, всё путём.
И глубока, и где-то широка,
И не скудеет матушка-река.
Мальков заместо словленных пустить.
Солить и вялить, холить и растить.
Провизиянт колхозу добывать.
Любить Отчизну. Рыбу воевать.
И лодка с мужиками у воды.
И осень нам несёт свои плоды.
Природа ждёт, молчит, не увядает.
Дышать легко. Мир радостью страдает.
3645
Дыщать легко. Мир радостью страдает.
Природа ждёт, молчит, не увядает.
«Ты прибегала к лесу при луне
С нуждой своей оттуда вот ко мне.
Тогда я жил не здесь, а за рекой.
Да, я, Мария, был всегда такой.
На этот там обдуманья момент
Я вывожу иной эксперимент».
Она же деда плёскает водой:
«И всё с такой вот вдумчивой бедой
Так и остался, хоть и с бородой».
А дед в ответ: «Какой я молодой!»
Да и в ладоши баба звонко плещет.
И на груди её волна трепещет.
3644
И на груди её волна трепещет.
Захохотала и в ладоши плещет.
И руки тянет прямо к подолам.
А вот и конь с телегой пополам.
«И с ентой то ж выходят всё штаны.
Штаны, штаны. И с ентой стороны».
«Выдумщик ты».  -  «Нет, ты смотри, жана».
«Ой, ты, Иван!  -  ответила она.
«Гляди, гляди, и с ентой стороны.
И вот вторая скроена в штаны».
И ветер в туче вырезал камзол.
«Гляди, Мария! Ветер, знамо, зол».
Летела туча. Дед тут бабе рёк:
«Разрезанная ветром поперёк».
3643
«Разрезанная ветром поперёк».
Взглянув на тучу, дед так бабе рёк.
Я благ желаю нищему и вору.
И вот в такую истинную пору
Моя совсем законная жена
И в тёплом доме, и при мне она.
Я сыт и пьян. И даже я раздет.
Да, я доволен. Я упрямый дед.
Я жизнь люблю тебе благодаря.
Рассвет и ветер. Утро и заря.
На небе солнце. Там же и луна.
И всем понятно это ль не весна.
А дед сказал: «Такие, баба, вещи».
А воздух свеж. Волна о берег плещет.
3642
А воздух свеж. Волна о берег плещет.
Такие в мире, раз туды ты, вещи.
Такое утро. И такой вот день.
А солнцу в небе брызгаться не лень.
И дед подумал: «Солнцу горячо.
А будет позже радостней ещё».
И баба пьёт из кружки молоко.
И дышит кринка. И мечтать легко.
Ты молоко через холсты цедила.
Из хлева ты так бодро выходила.
Туда, где вёдра полны молоком
Прошёл, проснувшись утром, ветра ком.
Совсем-совсем едва заметный луч
Ударил в стайку пролетавших туч.
3641
Ударил в стайку пролетавших туч
Совсем, совсем едва заметный луч.
Зашевелились травы у реки.
Выходит баба. С нею мужики.
Уж не мычит, а подлинно кричит,
Корова бабе. А вот бык молчит.
Идёт весна. В природе чудеса.
Поют ручьи, хохочут небеса.
И вдруг, где тьма, там шумно рассвело,
Давая нам и воздух, и тепло.
Будя людей, животных и червей,
Меняю взгляд, ведя его левей.
Мир трепетал над нами еле-еле,
Едва проснувшись в пробуждённой ели.
3640
Едва кпроснувшись в пробуждённой ели,
Мир трепетал над нами еле-еле.
И где-то там шумит, шумит вода.
И вот назад уже идут стада.
А здесь, средь волн, стремительный качок.
Ещё толчок, ещё, ещё толчок.
Мир растворился в ближних небесах,
Природы чашу взвесив на весах.
Будя простора дремлющую слизь,
Он тонко-тонко возносился ввысь.
Он горных струн лады перебирал.
Потом второй над рощей заиграл.
Из тьмы совсем недальновидных туч
Рассвет вставал. И с ним холодный луч.
3639
Рассвет вставал. И с ним холодный луч.
И сквозь движенье в меру быстрых туч
Простор дымился тайной негой мглы
С упорством в небо пущенной стрелы.
И солнце гасит блики тонких свеч.
Уже слышна рокочущая речь.
Прохлада. Радость. Тишина. Покой.
В душе веселье. Утро над рекой.
И окна стали чувствовать тепло.
А вот второй. Вот третий. И пошло.
Оркестр взревел, ворвался в люстру такт.
Уж начинался предпоследний акт.
Колокола и хоры всюду пели.
Вот в лодку я сажусь. Вот вёсла заскрипели.
3638
Вот в лодку я сажусь. Вот вёсла заскрипели.
Колокола и хоры всюду пели.
А в общем, как всегда, ажиотаж.
Тут баш на баш. Седьмой, восьмой этаж.
Век дней надежды время принесёт.
Да и нельзя сказать: «Вас Бог спасёт».
Гремят фанфары. За кулисой ветер.
И вот опять я будто на балете.
Мир охватило ветром красоты
И взлётом духа, мысли и мечты
Тиранов злых и прочих дураков.
Пропал кошмар отмученных веков.
Колокола. И хоры там запели.
Вот в лодку я сажусь. Вот вёсла заскрипели.
3637
Вот в лодку я сажусь. Вот вёсла заскрипели.
Колокола. И хоры там запели.
Ты положи мамзельку на диван.
А ты, Иван, не стой тут, как болван.
Мы на троих Семёновну споём.
А он с ружьём и с Венькаю вдвоём.
Тогда ещё я девушкой была.
Такие вот пикантные дела.
Я изнутри, хоть и за так бери.
Я балерун. Я душка Моргенфри.
Да и жете из озера туманов.
Один батман. А я им пять батманов.
Мы с Риголеттой под гитау пели,
Забыв про тех, кого убить успели.
3636
Забыв про тех, кого убить успели,
Мы с Риголеттой под гитару пели.
Когда ты тощий, это всем понятно.
И там, на солнце, есть, конечно, пятна.
И я живуч, и более чем тощий.
Я балерун. А, выражаясь проще,
Мне слышится протяжный зычный смех.
Один тебе. Второй. Второй на всех.
И два больших созревших мандарина.
В одной анклаве я и балерина.
Весь мир  -  одна всеобщая анклава.
Анклава слева, и анклава справа.
И не по делу весело смеются.
А эти за свою анклаву бьются.
3635
А эти за свою анклаву бьются.
Быть иль не быть? И все вокруг смеются.
Такой вот он, наш Ваня басурман.
Ему вложи хоть тысячу в карман.
Совсем не жалко. Он ей кажет дулю.
И чтоб её забрать, вот эту пулю,
Он и любил их дочек целовать
За то, что мог врагов распознавать.
Покорчится у Ванечки на стуле
Ещё она в груди с горячей пулей.
Хулительница званья моего.
И что мне злиться. Час придёт его.
Да, я стою. И больше я не злюсь.
О, если в перспективу я влюблюсь!
3634
О, если в перспективу я влюблюсь!
Вот я стою. И я уже не злюсь.
Я поднимаюсь. Я иду хромая.
Меня пронзила боль стелы Мамая.
Я Баттерфляй. И где-то Виолетта.
Я и романс. И радость я балета.
Я просто века этого сюита.
Не Чио-сан я, и не Карменсита.
И не Осоль, и даже не Козетта.
Я не Одетта, нет, я не Одетта.
Держу свой шарф до боли дорогой
С едва прикрытой тонкою ногой.
И что же ей перед кончиной снится?
Ах, как хотелось мне уйти, забыться!
3633
Ах, как хотелось мне уйти, забыться!
Твоим Сен-Сансам, дамочка, не сбыться.
А вашу я культуру осуждаю.
Ты полежи, а я порассуждаю.
Знать, по субботам выстрелы к дождю.
Сейчас я тут маненько подождю.
А дострелю тебя я опосля.
Мол, знай ты наших, вяленая тля.
И этой вот хере-огра-фией,
Натурою кичится уж своей.
Что презирает гражданов науку,
Он за мадамку, вот за эту суку,
И глубиной желания испился.
Пошёл к реке и там и утопился.
3632
Пошёл к реке и там и утопился.
А я слезами горькими испился.
Она заснула. Умиранью рада.
Сен-Сансом ручки укладает с зада.
Та дамочка лежит и умирает.
И в небеса божественно взирает.
Я лучше сам цигарку закрутю.
А он ей отвечает: «Не хотю».
Не больно чтоб ко времени одету
Вот в эту он и выстрелил Одетту.
Да и другому выстрелить вручает.
Цигарку он тут важно закручает.
Он горд породой сельского всеведа,
Доставшейся ему ещё от деда.
3631
Доставшейся ему ещё от деда,
Он горд породой сельского всеведа.
Стрелять в субботу это, брат, к дождю.
Лежи, родная. Я уж подождю.
Аль не хватало дамочке на квас?
Уж всё кормили там в гостиных вас?
А ляжка, знамо, ляжка, мускулиста
Да вот худая. Тонкая, как глиста.
Всё кверху пуанту хочет задирать.
И всё, небось, не хочет умирать.
И пульку в ручку с ножкой получила.
И видит он, что шальку замочила.
Стоит. И чешет что-то на башке
С гранатой бронетанковой в руке.
3630
С гранатой бронетанковой в руке
Стоит героем. Маузер на виске
Он держит. Бах!.. Упала. Крови след.
И посрамилась нам бы напослед.
Гляди, штанишка нижняя порвалась.
«Я в ней танцую».  -  «Уж оттанцевалась.
Отдай мне шарф».  -  «О, шарф я не отдам!»
А я ей тут и говорю: «Мадам!
Хозяйка, брось! Не в ентим вся промблема».
«Но тут душа, мелодия и тема.
Нам на балете этим веселеть».
«Так мне ль тебя, гражданочка, жалеть».
Такая вот и вышла тут беседа
Вчерашнего надёжного соседа.
3629
Вчерашнего надёжного соседа
Вот уж такая вышла тут беседа.
«И не мешала б ты святому делу.
Ты бы свою прикрыла лучше телу.
Ах, как наивна! Да и как глупа».
«Нас создавал великий Петипа.
В меня стрелять, развенчивать культуру.
Уничтожать первенную натуру.
Я так легко для вечера одета.
Я балерина. Душка я. Одетта».
И снова тянет узенький носок.
И целюсь ей я в шею и в висок.
Обилием я вижу на реке
Прицелы снайперов скрещённых на виске.
3628
Прицелы снайперов скрёщенных на виске
Обилием я вижу на реке.
Мил друг, и есть для русича судьба,
Знай, урожаи это и хлеба.
И не сбегутся неучи в партком.
Верши шажком, рядком, да и ладком.
И в деле знай. Не поспешай галопом.
Сам не воруй. Не позволяй холопам.
И ты порядок свой держи в дому.
Так не хотят же, говорю ему.
И кровь людскую в вечных битвах лить
Не дело. Да и Русь зачем делить.
Мы придадим значенье нашим славам
Построенным непризнанным анклавам.
3627
Построенным непризнанным анклавам
Мы придадим значенье нашим славам.
И мы заполним этим погреба.
Растут, как прежде, вдоль реки гроба.
И в акияны утекают реки.
И имена. Мы люди-человеки.
Не те в чести сегодня имена.
Да и не те в почёте времена.
Мы недотёп и жуликов прогоним.
В колокола серябрянно зазвоним.
Отбасурманим от богатств россейских
Мздоимцев всех и воров закаспейских.
Ты не рисуй в печали и тоске
Событий и фантазий на песке.
3626
Событий и фантазий на песке
Ты не рисуй в печали и тоске.
Пойдут дела, прославим Новогород.
Соболий мех, рукав и лисий ворот
За три рубли с телегой и возом.
И астраханским нашим арбузом
Вас угостим, и русским ананасом.
И заторгуем и пенькой, и квасом.
С волною свежей пена отойдёт.
А там, глядишь, и всё у нас пойдёт.
И обновим оправы у иконов.
Не суетись. Уж издадим законов.
Греби-ка ты, сам друг, со мною вправо,
К реке мечты, к реке времён и нравов.
3625
К реке мечты, к реке времён и нравов,
Греби-ка ты со мною, друг мой, вправо.
В торговле нынче, братец, нелегко.
«Да не ворчи ты,  -  говорит Садко.  -
И на вот, съешь феопский ананас».
Они черны. И прут, и прут на нас.
К тому ж они не чисты и душой.
Ты добрый, сильный, умный и большой.
С размахом, с чувством и, конечно, с пользой.
Кричат ему: «Садко! Момент используй!»
Он обозлён. И будто в горле кость.
И на челне Садко богатый гость.
И чёлн я вижу там, невдалеке.
Ну что ж, подумал я, пойду к реке.
3624
Ну что ж, подумал я, пойду к реке.
И я иду в раздумье и тоске.
И воевал я в Съерро-Монто-Санто.
Мне повезло. Я знаю эсперанто.
Потяжелели и душа, и тело.
Совсем я взрослый. Юность пролетела.
Напился я. И не туды-сюды.
Съел хлеба с луком. Выпил я воды.
Достал я сало, водку, хрен и сыр.
Земля сырая, воздух тоже сыр.
Пришёл и лёг я молча под луной.
То было, помню, раннею весной.
Везде кричали: «Рай невдалеке!»
Ну что ж, подумал я, пойду к реке.
3623
Ну что ж, подумал я, пойду к реке.
Везде кричали: «Рай невдалеке!»
Гитару взял, учить чтоб человека.
А на эстраде новый Чегереко.
И миллион огрызков от бананов.
Сто тысяч штук нестриженых баранов.
Стоял дворец, а превратился в стойло.
Уж кваса нет. Взамен из нефти пойло.
Банан растёт. Но в грядке лук редеет.
Земля скудеет, а народ худеет.
Туда-сюда разбегался народ.
Сегодня так, потом наоборот.
Поверив, что вишу на волоске,
Тут дом я начал строить на песке.
3622
Тут дом я начал строить на песке.
И вот мы в ожиданье и тоске.
Лишь потому, что он залез в куранто,
Не доверянто всякому засранто.
Да, мы придём с тобой к эксперименту
За горизонт к счастливому моменту.
А повезёт, так сразу и уйдём.
Вы потерпите, вас мы под дождём.
И кое в чём, как видите, занятно.
Для них понятно и в созвучье внятно.
За ради цели ясной и простой
Я пересилил бедность и застой.
Моменто многозвучием дилемм
Вползало разрешением проблем.