Я и Наицонев. Том десятый

История одного человечества.

Я и Наицонев.

В ДВАДЦАТИ ВОСЬМИ ТОМАХ.

      ТОМ ДЕСЯТЫЙ.

2016 г.


Собрание сочинений
в 99 томах. Том 80-ый.


3424
Фальшивя от удушья и от смога,
Там соловьи задумались у стога.
Его он тут же на пол опустил.
Да и Иван его тогда простил.
И Ваня перещёлкнул автоматом.
И лишний раз покрыл он фрица матом.
За нашу эту в душу, в бога, в мать.
И так в атаку проще поднимать.
Оно, конечно, с раною почётней.
Но без неё удобней и вольготней.
Мат бережёт от лишней пули нас.
Он нам как раз и даже в самый раз.
Пришла, Иван, твоя к тебе пора
Вымаливать гармонию нутра.
3423
Вымаливать гармонию нутра
Пришла, Иван, твоя к тебе пора.
А немцы прут с подзорной стороны.
И нет тоски в час мира и войны.
Уж случай был. Рассказывать потеха.
И тут враньё для Вани не помеха
И в Дрездене, и в Туле, и в Дирвани.
Такая, брат, конструкция у Вани.
Пока ещё достаточно живой
Он врать горазд, товарищ боевой.
Ах, Ваня, Ваня, ты ведь и не против.
И он взирает в окна, что напротив.
Уж и ведёт он мысленно бои
За идеалы времени свои.
3422
За идеалы времени свои
Уж и ведёт он мысленно бои.
И вот кому всё это было нужно!
Легко и дружно, да и не натужно
Мы всех фашистов тут и перебьём
Из автомата, что всегда при ём.
Чтоб раствориться с милой Пышкой в вспышке,
Ты и прожить сумей, читая в книжке.
Но это будет с Ваней апосля.
А тут у Вани хитрая мысля.
Чем легче их задачу разгадать,
Тем и врага длиннее наблюдать.
Такая вот у Вани картотека.
А за углом два танка и аптека.
3421
А за углом два танка и аптека.
Такая вот у Вани картотека.
Такие вот печальные дела.
Куда же нас дорога привела?
Так ты там, Пышка, Ваню подожди.
Ведь всё ещё, что будет, впереди.
А основная их сбежала группа.
Осталось немцев три-четыре трупа.
О, сохранись и ты на рубеже!
Ах, каково без Вани в неглиже!
И никуда нигде не опоздать.
И тут с собой ты должен совладать.
Когда пришла к нам мирная страда,
Взялись мы снова строить города.
3420
Взялись мы снова строить города,
Когда пришла к нам мирная страда.
И с той, и с этой нашей стороны
Уж это всё последствия войны.
Там буду я. И там же будешь ты.
Небытие. Храни, храни мечты.
А остальных не встретишь ты во мгле.
Один на всей остался ты земле.
Поляки, греки. А теперь арийцы.
Эстонцы, финны, русские, сирийцы.
Так отличился наш двадцатый век.
И уж нигде не сможет человек
В той битве, в этой главной битве века,
Оберегать себя как человека.
3419
Оберегать себя как человека,
Вот в этой битве, в главной битве века,
Уже никак не сможет человек.
И так устроен двадцать первый век.
Полков, дивизий, рот, да и взводов,
Всей муки предстоящих городов,
Отсюда ты и делай заключения.
А истина не местного значения.
И это вам не Сивки-бурки сон.
А немец крупный, и отборный он.
Когда не слушал долго сводок РОСТа,
Не так-то просто быть большого роста.
Нам этих псов давить и бить всегда.
Пройти их мимо, и придти туда.
3418
Пройти их мимо, и придти туда.
И этих псов давить и бить всегда.
А ты уже и воин, и герой,
Простился ты и с братом, и с сестрой.
И пот с лица, и кровь с лица стереть,
И чтоб от страха нам не умереть.
И рассмотреть чтоб ужас вражьих лиц.
И добежать туда, где в танке фриц.
В войне моторов, в битве той таранной,
Вот с этой сворой наглой иностранной,
Чтоб и пожить когда-нибудь потом,
Идём в атаку, думая о том.
На счастье не бросали мы монету.
И шли мы в бой, спасая всю планету.
3417
И шли мы в бой, чтоб уберечь планету.
На счастье не бросали мы монету.
В тот сорок третий переломный год
Узнали мы, где запад, где восход.
И хоть идут жестокие бои,
Уже поют в рассвете соловьи.
Особенно в те трудные года
Бои они не мелочь-ерунда.
А всё ещё идут, идут бои.
Ну, дальше там за рощей соловьи.
Как говорится, тут нам не до сна.
Считать цыплят есть осень и весна.
Ну что ж. Начнём и мы считать цыплят.
Так что же нам вселенные сулят?
3416
Так что же нам вселенные сулят?
А осенью пора считать цыплят.
И воплощать заветные мечты.
И звать туда её, где я и ты.
И мы с тобой расстанемся с надеждой
Остаться, как и прежде, под одеждой.
И тишина со зноем дня простилась.
И вскоре солнце в гору закатилось.
Что трогает струну души поэта?..
О ком она, история вот эта?
О ком?.. Ты сам того и назови.
История страданья и любви.
Ну что ж. Продолжим мы вот тему эту.
Куда нам плыть? О чём мечтать поэту?
3415
Куда нам плыть? О чём мечтать поэту?
И тут продолжим мы проблему эту.
Как ни наесть, совсем не ерунда,
Что есть любовь и воздух, и вода.
Я о любви тут вспомнил безыскусной,
Ну, а еда порой бывает вкусной.
Укропом я картошку окропил.
И печку я пожарче натопил.
Дрова у нас ещё с весны сырые.
Погода дрянь. Но как мила Мария!
Она была, к тому ж, и восхитительна.
Погода, я скажу вам, отвратительна.
Сказать иначе: был денёк отпад.
И затухал к рассвету звездопад.
3414
И затухал к рассвету звездопад.
Ну, а денёк, скажу я, был отпад.
Но тут пришёл конец стихотворенья.
И граммов сто я взял для примиренья.
Подняв ведро до уровня бедра,
Мы пили воду прямо из ведра.
И, положив в узорчатую ложку,
Мы ели там варёную картошку.
По мискам нам разлили к ночи щи.
А дураков ты где-нибудь ищи.
Потом вино в сосуды наливали.
И, повалившись, долго не вставали.
А остальное чушь и невпопад.
И затухал к рассвету звездопад.
3413
И затухал к рассвету звездопад.
А остальное чушь и невпопад.
И пусть о том узнает вся Европа,
Уж если рифмой подберётся опа.
И притворяться грех, да и спесиво.
Оно законно, чинно и красиво.
А что желанно, не проходит мимо.
Любить легко. Но видеть нестерпимо.
Простите, я взволнованно дышу.
И вот об этом тут я и пишу.
Друг в друге мы награду получаем.
А главное, мы в вас души не чаем.
Друг в друге, значит. В том и виноград.
Когда и он тебе взаимно рад.
3411
Когда и он тебе взаимно рад,
Тогда друг в  друге видим виноград.
В тот дальний миг созвездий андромедовых,
Вкус испытав питаний нам не ведомых.
Как в несомненной мира бесконечности,
С перемещеньем в образе и вечности,
И с трепетом безвинной неутешности,
Скользящей по желания поспешности.
Отмеченное вечности счастливостью,
Размазанное тою же сопливостью.
И где с тобой мы спермою делилися,
Там мы тогда всю ночь и веселилися.
Минуту пусть они осудят эту,
Пришедшие и канувшие в лету.
3410
Пришедшие и канувшие в лету,
Минуту пусть они осудят эту.
Быстрее ветра, тоньше надбалконника,
Нежнее шёлка, ближе подоконника.
Ах, Ваня, милый! Не сравнишь со сказкою.
Ну, вот и всё. К тебе я, Ваня, с ласкою.
Да и не надо без причины вешаться.
И пусть всё в нас и любится, и тешится.
Уж заведу в живую плоть эротики
Всё это я, что вкус рождает в ротике.
И договором нашим договорено.
И повернись, как было оговорено.
Да и отдайся мне без сожаления
Из глубины ночного умиления.
3409
Из глубины ночного умиления
Ты и отдайся мне без сожаления.
Не надо только без причины вешаться.
Пускай они покрутятся, потешатся.
Сюда, где возле стенки табуреточка,
Ты повернись ко мне, моя ты деточка.
Поворотись-ка ты туда, где попочка.
А по сему, родная Пенилопочка,
И естеству он не сопротивляется.
И он ведь общим мнением является.
К тому же он несдержанный и пламенный.
Семейных уз он друг. Он твёрдокаменный.
В истоме и в искусстве разгрызания
Тут близкие и дальние терзания.
3408
Тут близкие и дальние терзания.
Да, милый друг. В истоме разгрызания
Спеши любить всерьёз и до конца.
Люби природу как овал лица.
И ты мне, Ваня, словно как плейбой.
В восторге я исполнена тобой.
Но уж, глядишь, и всё для нас открыто.
То не ведро, и даже не корыто.
Мы оживаем в образе святых.
Да и черпаем рыбок золотых.
И у тебя я, Ваня, на виду.
Мы тонем в неге, как ведро в пруду.
И ты предел познаешь красоты.
И воплотятся все твои мечты.
3407
И воплотятся все твои мечты.
И ты познаешь трепет красоты,
Когда проснёшься и в себя придёшь.
«Оставь, Татьяна! Позже как найдёшь».
Да и при этом будь ты, и при том.
Ах, будь ты, Ваня, ласковым скотом.
Не надо, Таня! Лучше на потом.
Иван, мы вместе и душой, и ртом.
И в этом месте вместе мы вдвоём.
С тобой мы вместе и едим, и пьём.
И ты моё спасенье и отрада,
И ты награда. И тому я рада.
Любовь не мука, а накал терзанья.
И мне её приятны указанья.
3406
И мне её приятны указанья.
Любовь не мука, а накал терзанья.
И умилений мне с тобой отпад.
И утра ленью нежен звездопад.
Веди ладонью, Ваня, по губам,
Как ночи тенью по земным дубам.
Он обжигает щёки и ладонь.
И в каждой льдинке есть её огонь.
И вот такой, друг милый, ананас.
Ручьи желанья движутся на нас.
Они свалились, как в июле снег,
Всех поколений ожиданья нег.
Любви уж в нас с тобой течёт река.
И хватит нам её до потолка.
3405
И хватит нам её до потолка.
Любви в нас, Ваня, вспрыснута река.
И ты меня, мой милый, искусил.
Люблю я страстно, нежно и без сил.
Нам мало бегать изредка в кусты.
Желанья наши слишком не просты.
Пока живёт далёкая звезда,
Всё плыть с тобой нам, милый друг, туда.
Намного легче, чем скучать в тоске,
Тебе, Иван, висеть на волоске.
А он хотел ей кудри растрепать.
Ей надоело восемь суток спать.
Достигла Таня в трепете видений
Потока величавых сновидений.
3404
Потока величавых сновидений
Достигла Таня в трепете видений.
Кудесник он, чудесный вздох Ивана.
Нежней он киви, слаще он банана.
Он и цукат, он и изюм с халвой.
И только твой. И только-только твой.
Как монпансье в ореховом драже.
Уж так. Уж точно. Там уж он уже.
Левей и вправо. Ваня, не зевай.
По-русски браво, здорово, давай.
Его висит довольно крупный вес
У Тани, где гортань, наперевес.
Там, где весёлый шелест ветерка,
Неведомые радость и тоска.
3403
Неведомые радость и тоска
Там, где весёлый шелест ветерка.
Держи ты, Ваня, сам его рукой.
В нём и отвага, в нём же и покой.
Пера стараньем и на весь упор
Литературу вырубил топор.
Дай ей сначала радости лица.
И обозри преддверие конца.
Ты Маню, друг мой, сердцем отогрей.
Я призываю, Ванечка, скорей.
Да, Ваня милый, это не враньё.
Призванье ты безмерное моё!
Да и, к тому же, вечности видения.
И за природой милой наблюдения.
3402
И за природой милой наблюдения.
Всё это, Таня, вечности видения.
Ты ветра легче, ты теплей грозы.
Ты тише мыши, ты светлей слезы.
Ты пух весёлый, ты и огонёк.
Родной ты Ваня. Милый мой Ванёк.
Мне так приятен твой изгиб лица.
С тобой мы, Ваня, нежные сердца.
Вот ты и я  -  одна уж мы семья.
И я такая, Ваня. Я твоя.
И ты, друг, тоже, Ванечка, такой.
Ты бездна вьюги и любви покой.
Ах, Таня, Таня! Как я, как я рад!
Откуда, я подумал, виноград?
3401
Откуда, я  подумал, виноград?
А надомной беззвёздный Ленинград.
К тебе я, Ваня, всей своей душой!
И почему он у тебя большой?
Чего ты, Ваня, спать мне не даёшь?
И этот свой ты мне лишь отдаёшь?
Чего ты, Ваня, лезешь на меня?
Чего ты, Ваня, хочешь от меня?
И что ты, Ваня, от меня таишь?
Чего ты, Ваня, долго так стоишь?
Чего ты, милый, по двору слоняешься?
Да потому, что ты не наклоняешься.
А Ваня к Тане лезет невпопад.
И затухал к рассвету звездопад.
3400
И затухал к рассвету звездопад.
И рассекал просторы водопад.
Лизни-ка ты ладонь моей руки.
И лес вывозят нынче мужики.
А там, в лесу, ты слышишь, топоры.
Уж ты в дремоте с той ещё поры.
Я вспоминаю молодость свою.
Проснись. И дай тебя я подою.
Всё спишь, моя ты светлая краса.
Чего ты злишься? Чай, уж два часа.
А он мне бьёт ладонью по плечу.
А я на Веньку вскрысился, рычу.
А он всё плещет. Плещет невпопад.
И затухал к рассвету звездопад.
3399
И затухал к рассвету звездопад.
Не жизнь, скажу я, а сплошной отпад.
В руке со щукой, и в другой с ведром.
И Венька с Шуркой с меченым бедром.
А эшнапурский лапой в землю бьёт.
Я тигра вижу. Кто-то воду пьёт.
Стоит невеста. Хоть ты матом крой.
Второе место. Первый? Нет, второй.
Я слышу: «Венька! Алик! Авенир!»
А в нашей школе тоже был турнир.
Да и Варвара в самом центре игр.
Рычит там, в клетке, эшнапурский тигр.
Как будто рвенья и желанья спад.
И вдруг исчезли. Вижу водопад.
3398
И вдруг исчезли. Вижу водопад.
И все смеются. И сплошной отпад.
А в этом деле бёдра круче плеч.
Она с дефектом речи. Лечит речь.
«Ну, как, Еленка?»  -  «Оцень хоросё».
Пошли в сторонку. Тут я видел всё.
А Ванька с Ленкой, с Ленкой рококо.
Я выпиваю с пенкой молоко.
И выпиваю больше чем вчера.
Опорожняю полных два ведра
Горячей сечки. Светлая пора!
И слышен стук за рощей топора.
И окна всё рассветом утра льются,
И весело по-своему смеются.
3397
И весело по-своему смеются.
И небеса сквозь окна утра льются.
Вот мне такие снились чудеса.
И тишина, и птичьи голоса.
А я окурок «Мальборы» нашёл.
Пастух ругнулся и вперёд пошёл.
Здорова, тёлка! Дай мне молока.
Сплошное солнце. Нет и ветерка.
На небе тучки ну нигде, нигде!
И я стою по голову в воде.
Не иссякает жизнь. Потом щелчок.
Вишнёвосочность на покрове щёк.
И что-то льётся сквозь разлом ушей.
Мне подают салат из камышей.
3396
Мне подают салат из камышей.
Пришельцы льют мне сок в разлом ушей.
А я молчу, всё в ту же глядя даль.
Бегут коровы. Солнце как медаль.
С такою страстью, что сейчас умру,
Облокотился. Ноту «ля» беру.
Через плечо забросил жестом шаль.
Пою по нотам. И взираю в даль.
Я ей про Мери песенку пою.
Потом я, лёжа, жвачку пожую.
Всерьёз, и далеко не для проформ,
Мне предлагают искушенье форм.
А все вокруг проснулись и смеются.
Пришельцу предлагаю чай из блюдца.
3395
Пришельцу предлагаю чай из блюдца.
Я сплю ещё. А все вокруг смеются.
Коровы мы, какой уж тут вопрос.
А пищи если нет, таков и спрос.
Была бы ты, да и была б кровать.
И тут не нужно нам переживать.
И на тебя я больше не сержусь.
А уж в канаву снова я ложусь.
Мысль промелькнула. Дремлют пусть пока.
А под навесом мне болят бока.
И я вступаю в сочную траву.
И тихо мыслю: «Здорово живу».
Конь с головами, с горбом, без ушей.
И только слышен лёгкий писк мышей.
3394
И только слышен лёгкий писк мышей.
И что-то тихо прёт из камышей.
Съедаю щи, с цыплёнком кашу жру.
И под навес по чьим-то тушам пру.
А кто поел, тот в рожу получай.
Я пью какао и горячий чай.
Да, я голодный, бедный и босой.
Съедаю мясо, булку с колбасой.
На булку с маком капает сырец.
Грызу я грушу, ем я огурец.
Она на вилы тихо оперлась.
И за трапезу кушанья взялась.
Корова в риторическом покое
Вкушает что-то важное такое.
3393
Вкушает что-то важное такое
Корова в риторическом покое.
Гроза проходит. Дождь идёт с небес.
Миряне, люди! Мигом под навес.
А дядя Миша громко закричал.
Гроза крепчает. Ветер без начал.
Глаза лукавят, хитростью горят.
Уж бабы в куче, что-то говорят.
И дует слабый ветер. И бегом
К навесу он. И все его кругом.
На вилах бабы сено подают.
Трава по пояс. Лебеди поют.
Я помню утро. Был июльский зной.
И сердце полнит вешней новизной.
3392
И сердце полнит вешней новизной.
И наступает нестерпимый зной.
И бык, глядишь, голодный упадёт.
Не дело это. Так вот не пойдёт.
А пищи скудной в сутки только раз.
И вместо вальса рэп и рок, и джаз.
И кто полюбит перед сном меня?
Куда стремиться? Чем кормить коня?
Да и невинность творческих страстей
Лишь раздражает слизистость путей.
И комплименты в светлых камышах.
Эксперименты музыки в ушах.
Ударь мне в рожу. Или что такое?
Вживляясь в кожу, шёл оскал покоя.
3391
Вживляясь в кожу, шёл оскал покоя.
Ударь мне в рожу. Или что такое?
И ты мне, тучка, в том не возражай.
А минет лето, будет урожай.
Оно приятней в творческих мечтах,
Чем на опилках, в ветках и в кустах.
И редька хрена уж куда нежней.
И, знаешь, Лена, станет жизнь нужней.
Не надо только подло поступать.
В солому ляжем, сможем и поспать.
А небосвод меж тучами зажат.
Жуки резвятся, особи жужжат.
Жара повсюду раннею весной.
Зимой и летом беспощадный зной.
3390
Зимой и летом беспощадный зной.
Жара повсюду раннею весной.
Там растворимый кофе в молоке
В любом киоске и в любом ларьке.
Там вам подносят в рюмочке вино.
Там только стоит приоткрыть окно,
И день воскресный уж без задних ног.
Там понедельник пятницы сынок.
И луг там плещет с блёстками в слезах.
Там плод взрастает прямо на глазах.
Там Ваня Мане песенку поёт.
И уж заря над озером встаёт.
И средь зимы вдруг снова вспыхнет лето,
Не добавляя ни тепла, ни света.
3389
Не добавляя ни тепла, ни света,
Ещё зимой там наступает лето.
Сидит угрюмо около воды
Там жук усатый, муж белиберды.
А в том романе враки и обман.
Он пишет Мери главный свой роман.
Он, как дирванин, перьями скрипит.
С ней рядом Ваня. Тоже он не спит.
Там, в сто девятом верхнем этаже,
Она сосёт душистое драже.
Я тихо-тихо Марьюшку зову.
Я в звёздах дивных по небу плыву.
И случка с тучкой это, брат, отпад.
И ночь пронзает вечный звездопад.
3388
И ночь пронзает вечный звездопад.
А встреча с Тучкой это, брат, отпад.
И в первом, и, конечно, во втором
Меня догнали молния и гром.
Пойдём со мною, Ваня, нынче в рожь.
Я старый Тучка. Я во всём хорош.
Тебя ждала я много, много лет.
И ты сними с меня вот этот плед.
Сними с меня галоши и пальто.
И Мери-Тучка шепчет: «Секс не то».
И Маня с Ваней сексом занялись.
И тут же соком нежным облились.
Как в ржавчине погрязшая монета,
Кружится беззащитная планета.
3387
Кружится беззащитная планета.
Жара стоит. А там, за далью где-то,
Вот в это время липа зацвела.
Такие уж у нас с тобой дела.
И привлекла бы, и с ума б свела,
Взяла б меня и крепко б обняла.
Сперва я против, а потом я за.
Я жук. Осёл я. Я и стрекоза.
Я подрасту, да и уйду в полёт.
Ах, я бычок. Но я и самолёт.
Нам веселиться, думать и мечтать.
Нам по полям резвиться и летать.
Любой из нас такому был бы рад.
Ночь надомной. И снова выпал град.
3386
Ночь надомной. И снова выпал град.
Я здесь с тобой. Да и тебе я рад.
И я, к тому ж, с открытою душой.
И я здоровый, сильный и большой.
И мы для них вкусней, чем ананас.
Им поучить куда приятней нас.
Коров рождают, чтобы иногда
Объединять их в тучные стада.
Со всем своим ему присущим втыком,
Лишь год пройдёт, подросток станет быком.
А у коровы есть дружок бычок.
И по траве ползёт к реке жучок.
Я здесь один. Но я вам очень рад.
Ночь надомной. Вдали цветущий сад.
3385
Ночь надомной. Вдали цветущий сад.
А я вам рад. Да, я вам очень рад.
И навсегда душой, умом и сразу,
Не для показа и не по приказу,
Вы говорить спешите комплименты.
Я жить учусь. Ведь мы интеллигенты.
Да и не будьте вы больны и лживы,
И будьте вы здоровые и живы.
За то, что я не в силах измениться,
Я бы хотел пред вами извиниться.
Она, как я, крупна и черноброва.
И рядом с ней ещё одна корова.
Пусть жизнь идёт не просто, а на лад,
Обитель всех желаний и услад.
3384
Обитель всех желаний и услад,
Пусть жизнь идёт не просто, а на лад.
До лучших дней я дожил. Ну и что же?
А Архимед до этих дней не дожил.
И я запомнил, сколько в мире гитик.
Любой политик, или аналитик,
Уж никогда не покидает веру.
Поплакать можно, да вот только в меру.
И чтобы всем хватало пропитания.
И эта жизнь равнина обитания.
Жук, Маня, Мери, девка черноброва,
Была бы речка, берег и корова.
И так должно случаться ежедневно.
Земля кружится. Времени царевна.
3383
Земля кружится. Времени царевна.
О, Марья! Марья! Марьюшка! Маревна!
Среди лесов, полей и рек, и гор
Пора и нам уж выйти на простор.
Вещает солнце ветру и заре,
Чтоб ты постельку постелил горе.
А Ване ни в одном оно глазу.
Приятнее ему пролить слезу.
И нету в мире больше ничего.
И Тучке в небе уж не до того.
И снежный Тучка сыплет порошок.
Им вместе с Мери очень хорошо.
И вот они уже рассвета ждут.
Луга цветут. Столетия идут.
3382
Луга цветут. Столетия идут.
А вот и лето. Лето люди ждут.
Но ничему оно не заминает.
Оно одно всё видит, внемлет, знает.
И лишь луна мелькает в карауле.
А Ваня с Мери, глядя ввысь, заснули.
И со своим к природе отношеньем
Уж осень к ним идёт плодоношеньем.
И снова день, и радость на планете.
И вновь весна в ликующем рассвете.
Восходит утро трепетом морозным.
Проходит ночь простором многозвёздным.
Вдоль по деревне месяц ежедневным
Путём знакомым едет повседневным.
3381
Путём знакомым едет повседневным
Повдоль деревни месяц ежедневный.
И грустен Ваня. На лице печаль.
Ну что ж ты, Маня! Что ж ты смотришь вдаль.
Пошёл ты к чёрту. Отними ногу.
А то не к счёту. То на берегу.
Ах, милый мой! Ты главный вождь дирван.
«Всего четыре»,  -  говорит Иван.
И то ли дело целых пять часов».
Я обалдела от твоих усов.
Ему не спится. Ваня вождь дирван.
И не спешит он, милый мой Иван.
Корова с Таней. Да и Ваню ждут.
Идут века. И прочие бредут.
3380
Идут века. И прочие бредут.
И вот корова, глянув на редут,
За Тучкой вдруг за мельницу нырнула.
Поспи ты, Ваня. Уж она уснула.
А Ваня, Ваня, Ваня и не внемлет.
Не трогай Тучку, пусть она подремлет.
И жук жужжит. И бык спокойно дышит.
А Тучка спит и ничего не слышит.
Иван и Таня голые на теле.
Не спите, Тучка. Вы уже вспотели.
Она по луже стукнула ногом.
Корова в Тучку тыркнула рогом.
И, чувствуя, что не совсем здорова,
Лежит в лугу ленивая корова.
3379
Лежит в лугу ленивая корова.
А в это время в поле, будь здорова,
Уж Таня в Ваню ласково вошла.
А где-то Тучка за гору ушла.
Как будто я не я, а поросё.
Ах, Ваня, Ваня! Нам ведь хоросё!
Ах, Таня, Таня! Где твоё писи?
О, Ваня, милый! Мы на небеси!
И в то же время в Ваниных усах.
И Мери плачет в дальних небесах.
Он вместе с Мери в сладостном раю.
И не торопит он любовь свою.
Ах, Ваня, что ты? Ты ведь не дурак.
Но вот вечерний наступает мрак.
3378
Но вот вечерний наступает мрак.
Ах, Ваня славный! Ты ведь не дурак.
А за окном закончилась гроза.
Иван не против. Ваня даже за.
О, Ваня милый, ты как поросё.
И нам-то, Ваня, знамо, хоросё.
Проснулся Ваня. Капнула слеза.
Проснись, родная! Кончилась гроза.
Я на диване. А ни в зуб ногой.
Ну, где ж ты, друг мой милый, дорогой?
А Мери хочет чувствовать и жить.
И говорит: «Давай с тобой дружить».
О, жук дурак! Не выдержав, корова
Закашлялась, хоть и была здорова.
3377
Закашлялась, хоть и была здорова,
В лесу густом заблудшая корова.
И климат Ваня в Мери изменил.
И пусть бы Ваня Тучку заменил.
А Мери хочет досыта и всласть.
Одно  -  щекочет. И рождает сласть.
Мне этот Тучка, а ни в зуб ногой.
Не злись на Тучку, друг мой дорогой.
А Тучке, видишь, властвовать не лень.
Мне крошке Мери нужно каждый день.
Тебя нет рядом. Ты ещё в пути.
И Мери шепчет: «Ваня, прилети!»
Лети себе не рыба и не рак.
Жужу-жужу-жужу. О, жук дурак.
3376
Жужу-жужу-жужу. О, жук дурак.
А жук летит. И он, поди, не рак.
А ты нас, Ваня миленький, прости.
Ты, Тучка, к Мери радостно лети.
А крошка Мери кончить не спешит.
Приятно Тучке. Тучка шебаршит.
А тут и солнце медленно взошло.
Внутри у Мери влажно и тепло.
И накатилась ночи колбаса.
И Тучка Мери вздыбил волоса.
И приземлились около села.
И Тучка снова очень весела.
Жу-жу, жу-жу. И более ни звука.
Кружится над коровой жизни мука.
3375
Кружится над коровой жизни мука.
Жу-жу, жу-жу. И более ни звука.
И стала в Тучке девочка тонуть.
Смочила платье, увлажнила грудь.
И крошку Мери взглядом обвела.
Другая в небо медленно вошла.
А крошка Мери по небу идёт.
И небо молча крошку бередёт.
На всякий случай трепетно мила,
Сдержалась Мери. Слёз не пролила.
И засмотрелась в отблески стекла.
И крошка Мери на спину легла.
А я за это их не осужу.
И слышу я негромкое: «Жу-жу».
3374
И слышу я негромкое: «Жу-жу».
А жук хрипит: «Я в небо ухожу!»
И покажите, как любовь орёт.
Ко мне ложитесь задом наперёд.
Останьтесь с нами около горы.
О, крошка Мери! Будьте так добры!
А в небо смотрит с лужицы пустой
Другая Тучка с дивной красотой.
Надеждой к счастью и с сомненьем в вере
Уж звёзд за Тучкой меньше, чем в портере
Оригинально пьющего артиста.
И норовисто. И не будет свиста.
А Тучка к Мери никнет. Он здоровый
Покрыл её плакучие покровы.
3373
Покрыл её плакучие покровы
Тот Тучка, молвив: «Я совсем здоровый».
И с килограммом северного неба,
С куском большого трепетного хлеба,
И даже просто с булкой с кофейком,
А так же с кашей с тёплым молоком.
И эта бездна штиля океанного.
А что в душе осталось им желанного,
Рисуемое в звёздной вышине?
Но тут я вижу тени на стене.
И понимаю, что не осужу
Я ни тебя, ни эту вот Жу-жу.
Я на движенье воздуха гляжу.
Но вдруг проснулся я. В траве лежу.
3372
Но вдруг проснулся я. В траве лежу.
И я на тайну времени гляжу.
Не расставайтесь с детскою мечтой.
И обладайте юной красотой.
Есть неземное множество имён
Всех неизвестных нам с тобой времён.
Как немец Кайзер, и как те же Керзоны,
Продленьем рода я и ты истерзаны.
Я вижу нас, двух радостных мужчин.
И ощущеньем времени причин
Я понимаю: «Все мы хороши».
И лишь одним желанием души
Я на тебя восторженно гляжу.
Но вдруг проснулся я. Я на траве лежу.
3371
Но вдруг проснулся я. Я на траве лежу.
Ах, побегу я в ихнюю Кижу!
То, отчего безрадостно кричали
С тобою мы уже не раз вначале.
И о земли и неба междуречьях,
Об окружавших нас противоречьях
Мы поведём с тобою разговор
По размещенью азимута гор.
В Киже той трубы и подъезды ближе.
Трава там ниже, чем строенья в Киже.
Не хочешь знать, так поезжай в Кижу.
И не гоню я вас, и не держу.
О чём я вам сейчас вот расскажу,
Так это даже ясно и ежу.
3370
Так это даже ясно и ежу,
О чём я вам сейчас вот расскажу.
Когда садились отдохнуть на пни,
Не знали мы, что ждут нас эти дни.
И всё ж такой вот бесконечной мути
Хотелось нам ли?.. Было много сути.
Потом мы ели сочный ананас
Из тех же чувств, что и рождались в нас.
Казалось всё, что нам с тобой дано,
Не так серьёзно, как порой смешно.
Мы сочиняли пошлые стишки,
Образовавшись в тесные кружки.
Уж разбрелись и в пых, и в пух, и в прах.
И заблудились в илистых мирах.
3369
И заблудились в илистых мирах.
И разбрелись и в пых, и в пух, и в прах.
И исчезали, дезорганизуясь,
Преобразуясь и сообразуясь.
И от нужды и без нужды дурачась,
И на постели задним ходом рачась.
И повторяли страждущие клюки
Из глубины неведомой науки.
И чистотой взаимопониманий
Мы обрамлялись ветрами вниманий.
И о далёком времени мечтая,
И в небесах осмысленно летая.
И тут свои мы кончим разговоры
О том, как нас порой встречали воры.
3368
О том, как нас порой встречали воры,
Тут мы закончим с вами разговоры.
Да и на жизнь мы весело смотрели.
Артисты ТЮЗа. И они созрели.
Изобразил старательный Егорий
Слезу ребёнка в стиле аллегорий,
Напомнив нам сей образ дивный, тонкий.
А вот и бас. А вот и голос звонкий.
И ни пред кем не знали мы вины,
Надув рубашки и не сняв штаны.
Сухие ветры с каждой стороны
Стучали грудью о ребро волны.
Мы погружались в лёгкий ветерок
И получали времени урок.
3367
И получали времени урок
Мы, погружаясь в лёгкий ветерок.
И научались мы любить и верить,
И у любимой под окошком дверить.
И безнадёжней в детстве колыханить,
И поцелуйней перед сном дыханить,
И непонятней на свирелях трелить,
И щительнее по мишеням целить.
И засмеялись траурные грёзы,
И подсыхали плачущие слёзы.
Да и чернели в небе паровозы,
И каменели жидкие навозы.
И зазвучали уж повсюду хоры.
А по сему возникли разговоры.
3366
А по сему возникли разговоры.
И зазвучали над полями хоры.
А чтоб вплетался в кружево металл,
Я от мечтаний тут же и устал.
И прерывалось тонкое шитьё,
Небесных звёзд старинное литьё.
И небеса с надеждою связались,
И сонным ветром в небе расползались.
Тут на меня и разозлился Ох.
И уж на нас посыпался горох.
Я передумал ёрзать и кусаться.
А ветерок решил распоясаться.
Желая знанье временем постичь,
Я неземную тут увидел дичь.
3364
Я неземную тут увидел дичь,
Желая знанье времени постичь.
А ты к своей судьбе был наклонён,
Когда ещё ты не был мной пленён.
И пусть горит заветная звезда.
Но это всё, скажу я, ерунда.
А почему, и сам я не пойму.
А потому, что просто потому.
И лучше б пить нам красное вино.
И рассуждать про порное кино.
Ах, жить с тобою нам уж худо-бедно,
И более того, оно и вредно.
Вот тут такая, извините, дичь.
Желание иных высот достичь.
3363
Желание иных высот достичь.
Такая дичь! Такая всё же дичь!
В пяти шагах от матушки земли
На небе звёздном розы зацвели.
Дожди всю осень выли и шумели.
А мы посмели тут сидеть на мели.
Зима идёт. Она отсюда в мили.
Пускай идёт. Дожди бы лишь не лили.
Ну, а мороз ему ответил нежно:
«Пошли, пошли». Восход вспылал небрежно.
А он как шёл, так дальше и пошёл.
Посторонись-ка. Я сегодня зол.
Мы пригубили макового хлеба.
С земли загаженной нас выбросило в небо.
3362
С земли загаженной нас выбросило в небо.
Я не прошу у вас ржаного хлеба.
Меня вы раньше тут не наблюдали
С обратной стороны земли медали.
И я плохой и ветреный, и рьяный.
Я не бухой. Я лишь немного пьяный.
Да, я грешил горячею ухой.
И съешь ты мясо вместе с требухой.
И если рыба, значит, есть уха.
А вот труха. А в чреве требуха.
И я ничья. Я выдумка пустая.
Не из ручья я рыбка золотая.
Нет, я не я. Тут хата не моя.
К тому же мы сердечные друзья?
3361
К тому же мы сердечные друзья?
Нам хорошо. Вот ты, а вот и я.
Но я сосиски буду с миски есть.
Ах, извини, какое виски есть!
И я сажусь, и буду пить и есть.
Сосиски есть. И виски тоже есть.
И тут опять мне захотелось сесть.
Какая есть, такая уж и есть.
Я дохожу порою до экстаза.
Такая я, простите, безобраза.
И чем могу, в пути разогреваюсь.
И я в себе почти не сомневаюсь.
Я от такого общества спиваюсь.
Вот мы лежим. Я быстро раздеваюсь.
3360
Вот мы лежим. Я быстро раздеваюсь.
Я от такого общества спиваюсь.
Мне надоело. Ухожу я в баню.
«А кто Дирванин?»  -  «Младший брат Иванин».
«И мы совсем, совсем не на диване».
«Мы ведь Дирване».  -  «Нет, мы не в Дирване».
И в том вот стоге мы с тобой балдели.
И друг на друга весело глядели.
И что-то там я скользкое тащу.
И что-то я в болоте том ищу.
Хотя нога моя и в сапоге.
Но я стою, как цапля, на ноге.
Ведь воля в нём единственно моя.
«Ну, а к кому ж ещё?»  -  подумал я.
3359
«Ну, а к кому ж ещё?»  -  подумал я.
«К Нему, к Нему!  -  кричат.  -  Скорей, друзья!»
И тут мне воли вовсе не видать.
И до того себя изголодать.
И умирают. И ряды редеют.
И без еды скудеют и худеют.
Звезда бледнеет. А они рыдают.
И все мацою пищу заедают.
И шахи там, и с ними и шахини.
И графы, мэры, князи и графини.
И там пекутся два румына в тесте.
И мы опять на том же самом месте.
И я тебе вся сразу отдаваюсь.
И в этом я ничуть не сомневаюсь.
3358
И в этом я ничуть не сомневаюсь.
И я тебе вся сразу отдаваюсь.
И мы глядим с тобою на Восток.
Садишься ты в какой-то свежий стог.
А тот биплан всё ниже, ниже, ниже.
К тебе я ближе, ближе, ближе, ближе.
Нет, я уже взлетаю на биплане.
А может, мы с тобой в аэроплане?
Да, мы в стране с названием Дирване.
И вот уж ты со мною на диване.
И ты идёшь. Да и вокруг весна.
И не могу я отрешиться сна.
Приснился сон мне. Будто я не сплю.
Я просыпаюсь. И тебя люблю.
3357
Я просыпаюсь. И тебя люблю.
Приснился сон мне. Будто я не сплю.
Мы вспоминали и Кижи, и Мекку.
И я упала там с обрыва в реку.
А ты меня ударил, как анатом.
И я тебя покрыла крепким матом.
Когда доска под нами заскрипела,
Уж не сердись, но я не утерпела.
И я согрела утку и бульон.
Потом мы убежали в павильон.
Я от тоски балдею по субботам,
Пока ты там кочуешь по работам.
Когда я с ним в экстазе забываюсь,
То я и чувствам тут же отдаваюсь.
3353
То я и чувствам тут же отдаваюсь,
Когда я с ним в экстазе забываюсь.
Тонула я, не мудрствуя и просто.
Потом я и летела дважды  с моста.
И избежала новых страшных бед.
Ты старый, старый, но не глупый дед.
Пойду я мост тот сраный починю.
А ты вздохнул, да и сказал «Ню-ню».
Народ кричит: «Куда же ты нырнул!»
В реке дедок убогий утонул.
И постным маслом тёрли до обеда
Меня, спасая старенького деда.
И говорили что-то о войне.
Да и сидели четверо на мне.
3352
Да и сидели четверо на мне.
И Нели обратилась вдруг ко мне.
Мы за неё с тобой не отвечаем.
Мы средний пол тут с вами исключаем.
Принадлежал к совсем другому полу
Любой из тех, кто не закончил школу.
И возгоралось в девичьей крови
Напоминанье дружбы и любви.
И завершились сразу в сердце муки.
И я твои в своих сжимаю руки.
Не думал я, что хворь возьмёт меня.
Я ожидал тебя четыре дня.
И если рдеет откровеньем влага,
То доллар мне не деньги, а бумага.
3351
То доллар мне не деньги, а бумага.
Уж если откровеньем рдеет влага.
Люблю красоты я земного рая,
Почти от скверны жизни умирая.
И вот оттуда я тебе скажу,
Что ты был прав. Я до сих пор лежу.
И под мостом я рыбам пригодился.
Когда я шёл, мост этот прохудился.
И про соседку, что любила крепко,
Я расскажу. А у Лужкова кепка.
Ты сказку детям лучше расскажи
Про нас. Про наши с вами рубежи.
Мне кажется, вот им пора давно
Уж в Мирозданья вознестись окно.
3350
Уж в Мирозданья вознестись окно,
Мне кажется, что им пора давно.
Там их кормили греческими щами,
И удивляли разными вещами.
И я потом к ним бегал по дворам.
И наводил я шум и тарарам.
Для разжиманья рук, сдвиганья ног
Уж, оказалось, был такой станок.
Я так однажды странно поступил.
Игрушку я в Испании купил.
Вот что такое порное кино.
И уж к тебе приближено оно.
В плейбое столь пушистое забрало,
Что и тебя от этого забрало.
3349
Что и тебя от этого забрало.
Такое там пушистое забрало.
Да и плейбоя я не супротив.
Всего приятней, если детектив.
Или из Греции. А, может, детское.
Советское кино оно простецкое.
Такое в телевизоре кино.
Но всё мура. И мне не всё равно,
Куда не ходят даже поезда.
И, значит, я пойду потом туда.
И стану пить я пенное вино.
И я иду с товарищем в кино.
Оно одно. И все мы заодно.
И всё равно, какое пить вино.
3348
И всё равно, какое пить вино.
Ты, он, она. Мы вместе. Заодно.
Не тронь его привычных причиндалов.
И я с соседом не имел скандалов.
Гуляй, когда ты в мире проститутка.
Комар, так пей. Лети, уж если утка.
И есть во всём плепорция своя.
Есть ключик от любви и бытия.
В любом собачьем даже организме,
В любом ребячьем зрелом онанизме
Встречаются такие вот дела.
А во Вселенной мыслимая мгла.
Поёт Иван, врезаясь в землю плугом.
Или летит по мирозданья дугам.
3347
Или летит по мирозданья дугам,
Или поёт Иван, врезаясь плугом,
Уж скажет он: «Ах, и пахать пора».
Мы видим кто на тракторе с утра
Найдёт мышонка дохленькую тушку,
Али возьмёт размоченную сушку.
Я указаний делать не хочу.
Куда ползу? Не важно. Я шучу.
И пусть ему сегодня повезёт.
И там уж по дорожке он ползёт.
Как председатель с курвой комсомолкой,
Пускай он сам там прячется за ёлкой.
Я предлагать покамест погожу
Ползти в дожде промокшему ежу.
3346
Ползти в дожде промокшему ежу
Я предлагать покамест погожу.
С намёком страсти и с налётом неги,
Порой в погоне, а порою в беге,
Прозрачная и мрачная чуть-чуть,
Волнующая мысль твою и грудь.
А для чего? Да всё уж для рожна.
И нам она для радости нужна.
Смерть ждёт тебя во мраке ночи скором.
Везде она глазастая с укором.
И мне ли плыть опутанным сетями?
Лететь ли мне окольными путями?
И приближаясь к мирозданья дугам
Вселенной, мне ли быть отцом и другом?
3345
Вселенной мне ли быть отцом и другом?
И я подумал: «Откуплюсь испугом».
А солнце пишет розовый узор.
Комар таращит удивлённый взор.
Я возглашаю: «Вечер у реки».
Касаюсь я земли теплом щеки.
И говорю: «С усами мы и сами».
Потрогал лапки. Перебрал усами.
Упал я в лужу и с ангиной слёг.
Вдали кружился лёгкий мотылёк.
Комар сидел в траве в тени пригорка.
Уже закат. Глаза таращу зорко.
Тут я проснулся. На траве лежу.
Да и подумал: «Я в кусты схожу».
3344
Да и подумал: «Я в кусты схожу».
И, знаешь, что тебе я тут скажу?
Вчера ты Листьев, и уже Расбаш.
Предпочитал ты миру баш на баш.
Ты смерти жаждал. Торопился в бой.
«Я умираю».  -  «Ну и член с тобой».
И ни к чему тут эта речь моя.
И ты не понял тут ни соловья.
И этим вот в быту я укрепился.
И мухе я в открытый рот вцепился.
В тебе б не вздулись губы горячей,
Уж если б после всех моих речей
Ты не ушёл. И я тебе скажу,
Что я уже себе принадлежу.
3343
Что я уже себе принадлежу,
Я через сон вот так тебе скажу.
И на тебя, мой милый, я гляжу.
И я опять в бездействие вхожу.
Ты пополняй поток комарьих стай.
Да и скорей, дружок мой, вырастай.
Сыночек милый, баюшки-баю.
Ты только слушай песенку мою.
Я расскажу тебе под ветра шум,
Как комару держать в порядке ум.
Пока сыта ещё я и живая,
Я за тебя, мой друг, переживаю.
Вот тут, мой милый, я и полежу,
Где нету места, чтобы лечь ежу.
3342
Где нету места, чтобы лечь ежу,
Вот тут, мой милый, я и полежу.
Уж таковы порядки на Руси.
Ну, в общем, знай, нет нас на небеси.
Берут за грудь тебя, кладя на камень,
Вот этими рабочими руками.
А ночью это будет или днём,
Резон не в том, чтоб в дружбе жить с огнём.
О, ночь и мрак, ты юношу спаси.
И уж соси, быстрей, сынок, соси.
Да и коли как можно ножевее.
Потом лети возможного живее.
Кружись, сынок, и миг не упусти,
Чтоб и себя от голода спасти.
3341
Чтоб и себя от голода спасти,
Лети, сынок, и шанс не упусти.
И делай всё совсем наоборот.
И не смотри ты в мой раскрытый рот.
И где горит заветная звезда,
Лети туда. Туда, где поезда.
Иди туда, туда и не идя,
И кровь свою горячую хладя.
Ты и прощай за глупость дурака.
Не в том гуманность в поле ветерка.
А если что, ты громко посвисти.
И ты меня уж глупую прости.
Концы с концами нужно бы свести.
А где корову мне свою пасти?
3340
А где корову мне свою пасти?
Концы с концами нужно бы свести.
Такая там была беда, однако.
Не согласуясь с происками рака,
Я и лишился здравого ума.
Довольно много видел я дерьма
И потому, что выпил в кабаке,
И потому, что я тонул в реке.
А был я Грека киевский кацап.
И как за руку Грека рака цап.
Уж и взбрело такое человеку.
Я вспомнил друга. Он приехал в Мекку.
Я помолчал и произнёс: «Однако,
Где тут река, пристанище для рака?»
3339
«Где тут река, пристанище для рака?»
И я вздохнул и произнёс: «Однако».
Все будем там, уж поздно или скоро,
У рака голубого коленкора,
Где он встречал леща в четыре пуда
По поводу отбытия оттуда.
И слёзы тоже тут не нужно лить.
И вроде нам и нечего делить.
Пересекая выходы и входы,
Увидел Ваня пни и пароходы.
И, наблюдая в море корабли,
Они себя иначе повели.
А вот ребята на созвездье Рака
Не обо мне подумал он, однако.
3338
Не обо мне подумал он, однако,
Тот, кто стремился на созвездье Рака.
И взорвалась упавшая граната,
Чтоб там уже на площади Сената
Все прослезились, встали и ушли,
Да и слюнями тут же изошли.
От коих лишь одних названий слушанья
И захотелось нам такого кушанья.
И нас она тут в кухню привела,
Шеф-повариха Царского Села.
Решили угостить ещё мы Львовну
Той фруктой, поделив её поровну.
И видит Ваня фрукту в три кила.
Да и в огромность рыбина-пила.
3337
Да и в огромность рыбина-пила.
И видит Ваня фрукту в три кила.
Культуре те, кто царство получили,
Уж почему-то Ваню не учили.
Не понимая, что оно культурное,
Тут стал крошить Иван всё что скульптурное.
И не пребудет хлеба батраку.
И от него нет пользы мужику.
Имущество. Ах, стало быть, заразное.
Кроши, Иван. Всё это буржуазное.
Он посмотрел на первого всерьёз
И замолчал, тем объяснив курьёз.
Да, мы вошли в кунцкамеру. Однако
Мы встретили там голубого рака.
3336
Мы встретили там голубого рака.
И мы вошли в кунцкамеру. Однако
Вошли мы в двери Зимнего дворца.
И зашумели ржаньем жеребца.
Толпа солдат у Зимнего ворот
Народных масс. Там был переворот.
В револютьённой сущности движений
Сгорело всё в пылу преображений.
И ты лежишь один на куче пепла.
А если да, то что в тебе окрепло?
И вот теперь спрошу я вас: «Окрепли?»
В золе и в пепле мы с тобою крепли.
Оттенки вижу я во тьме золы
Из беспросветной неизменной мглы.
3335
Из беспросветной неизменной мглы
Оттенки вижу я во тьме золы.
Зачем не дом я строил, а барак?
Ну, объясни мне, если я дурак.
Живёт в бараке, не смыкая век,
Вот этот самый гордый человек.
И кто из двух быстрей второго кончится,
Не знаю я, когда всё это кончится.
И не услышишь ты вопрос прямой
Второй и пятый, третий и седьмой.
Но до сих пор несчастлив человек,
Хотя уже прошёл и этот век.
Свет проникал из дальнего барака.
И не было уж тут ночного мрака.
3334
И не было уж тут ночного мрака.
Свет проникал из дальнего барака
А время было ночи полвторого.
Иду и вижу: грустная корова.
И у неё тут с той поры дела,
Где восемь лет она уж прожила.
Внутри, гляжу, двухосного вагона
Хозяйка спит, заснув от самогона.
Всю ночь под тучей слёзно-проливной
Коровьим рёвом дополнялся зной.
Она хозяйку из дому звала.
Корова эта с вечера пила
В той луже, из которой иногда
Взлетали и комета, и звезда.
3333
Взлетали и комета, и звезда
Из лужи, где прохладная вода.
Чтоб губы зря в колючках не терзать,
Траву получше нужно подгрызать.
А шею надо ниже опускать,
Но и не надо слюни распускать.
Вот так же и подумала корова.
Жизнь такова. Она в конце сурова.
Разбит руки ладонью я стальной.
На человеке череп смочен мной.
И я размазан был по глади щёк.
Блюди себя построже. И щелчок.
Уж ночь прошла, нигде не обрываясь,
И нам в пути порою поддаваясь.
3332
И нам в пути порою поддаваясь,
Уж ночь прошла, нигде не обрываясь.
Чтоб совершить подобный перелёт,
В дальнейшем я решил уйти в полёт.
Не для меня вся эта камарилья.
И не звенят мои уж больше крылья.
Я захирел и голосом охрип.
Я как трухлявый и загнивший гриб.
И срок нам жизни дан довольно средний.
Мне комару ли слушать эти бредни.
Вот и выходит вместе: че-ло-век.
Чело, я думал. Но, к тому ж, и век.
И там светила южная звезда.
Она летела прямо в никуда.
3331
Она летела прямо в никуда.
Вот в чём моя вседневная нужда.
Я не уймусь, пока не извинюсь,
Когда к лицу я тайно приклонюсь.
Отдаться мне до окончанья века
Уговорю я зверя-человека.
По шеям и по спинам скакунам,
Капуста с маком это не по нам.
И думай, с кем ты встретишься в пути.
Ты выпил кровь. Ну, а теперь лети.
Но тяжело оно, и даже сложно.
Скажу я: звать к добру и к правде можно.
И я сказал: «Родная! Отзовись!
И мне невольной радостью явись».
3330
«И мне невольной радостью явись,
Родная! И на клич мой отзовись».
Ах, покидать сей мир такая жалость!
Детей пчелы и шустрость, и жужжалость.
И червяков живая многоразость.
И муравьёв бегущих пучеглазость.
Да и коров премилая двурогость.
И шумных рощ трепещущая строгость.
И берегов тревожное скольженье.
И облаков неспешное движенье.
Но и другие тоже есть умы.
На свете этом уж не только мы.
Любите жизнь. И в ней не зазнавайтесь.
И ей с невольной страстью отдавайтесь.
3329
И ей с невольной страстью отдавайтесь.
Любовь познав, вы с нею уживайтесь.
И не спешите изменить историю.
И сохраняйте мира территорию.
Пишите фуги, опусы, симфонии.
Имея крылья, ведайте гармонии.
А возраст дюйма предпочтите метру.
Перемещаясь, подчиняйтесь ветру.
По авеню гуляя и по сити,
Любите всё, и тем себя спасите.
Люби коров. Они такие крошки.
И им порой болят хребты и ножки.
Зря не гордись. Живи не зазнаваясь.
Люби свободу, в ней и забываясь.
3328
Люби свободу, в ней и забываясь.
И я подумал, спинкой извиваясь:
«А жизнь, меж тем, прекрасная теперь».
И отворил я в будущее дверь.
Да и о чём-то без толку твердил.
И я куда-то в джунгли заходил.
«Нам жизнь дана, как пряники на блюде».
Так думал я: «И вы, конечно, люди».
И к ночи я спустился на плетень.
Я мотылёк. Я прожил целый день.
И почему-то больше я не вру.
Естественно. Ведь скоро я умру…
…Так думал конь. Он жил совсем беспечно.
Ты не вернёшь того, что в мире вечно.
3327
Ты не вернёшь того, что в мире вечно.
Так думал конь. Он жил весьма беспечно.
И нужно жить, судьбу не попрекая.
Ведь жизнь она короткая такая.
В природе есть осмысленная тайна.
Я понимал: всё это не случайно.
И взвился он и дальше полетел.
И приземлился там, где захотел.
Если б не так я посмотрел на небо,
То мотыльком бы я тогда и не был.
И с этим нужно просто примириться.
И никогда ничто не повторится.
Совсем серьёзно думала корова:
«Всё хорошо. И я жива. Здорова».
3326
«Всё хорошо. И я жива. Здорова».
Так о себе подумала корова.
Как будто я в том что-то понимал.
Ну, а бычок, он ножку поднимал.
Сквозь ветерок, что пролетал случайно,
Пролился свет совсем необычайно.
Он посмотрел на мир издалека.
И почесал холёные бока.
Грибы росли для будущей заправки.
А в глубине укоренённой травки
Спал луч луны, пронзив собой дубок.
И повалился он на левый бок.
И глубоко вздохнул тут я сердечно,
Подумав: «А ведь жизнь, она не вечна».
3325
Подумав: «А ведь жизнь, она не вечна».
Я глубоко тут и вздохнул сердечно.
Звезда уже выпучивала глазки,
Даря свои мне трепетные ласки.
И никому не мог я угрожать.
Поднявшись вверх, я вздумал пожужжать.
Заря спешила вымыться росою.
И с первой в поле утренней косою
Ложился дым на мрак крутой горы.
Стояли молча в небе комары.
В последний миг своей душевной ласки
Тут и открыл я от восторга глазки.
Мечты мои умчались в вечера.
Они не принесут тебе добра.
3324
Они не принесут тебе добра.
Ах, всё мечты! Подумал я. Пора.
И тут дохнул дымок с кустов на нас.
Встречались там банан и ананас.
Всех прежних вин, что пил в лесной я чаще,
Уж Тереоки оказались слаще.
Ах, Тереоки! Я о них мечтал.
Но, помню я, что кто-то мне шептал
О том моменте, где я шёл к соседке.
В порыве ль ветра, или там, в беседке,
Вот это слово я и прочитал.
И я о нём и ранее мечтал.
И тут я и припомнил Тереоки.
И вспомнил я совсем иные сроки.
3323
И вспомнил я совсем иные сроки.
И снова я припомнил Тереоки.
И я тогда от скуки умирал.
Друзья смеялись. «Вшивый генерал!»
И понял я: «Плохи мои дела».
Умом светла и выменем бела,
И на любые выдумки здорова,
Меня ждала там бурая корова.
И там паслись колхозные стада.
И вот пастух ведёт её туда.
И мною ветры радостно внимались.
Но крылья ни на гран не поднимались.
Уж если ты с поломанным крылом,
Ты никогда не думай о былом.
3322
Ты никогда не думай о былом,
Уж если ты с поломанным крылом.
Кто был убит, уже не оживает.
Чудес на свете, к счастью, не бывает.
Да и зачем мы тут бодягу мелим?
Мне нанесён, летящим быстро шмелем,
В крыло такой внушительный удар,
Что я опешил и утратил дар.
А для кончины были две причины.
Я стал молчать в преддверии кончины.
Я крыльями мимически взмахнул.
И глубоко трагически вздохнул.
Посёлок я припомнил Тереоки.
И произнёс: «Всему приходят сроки».
3321
И произнёс: «Всему приходят сроки».
И вспомнил я посёлок Тереоки.
Конец мечтам. Уж всё я понял сам.
И слёзы гнева льются по усам.
Всю жизнь я пил. Всю жизнь курил табак.
Ах, стыдно как! Ах, стыдно, стыдно как!
И на себе я все одежды рву.
Я обессилел. Ночь. Лежу во рву.
Закончилась в моей канистре брага.
А я без сил лежу на дне оврага.
Я умирал, прожив недолгий срок.
И получил я мудрый в том урок.
Гасите свечи с мыслью о былом.
Был вечер. Мотылёк взмахнул крылом.
3320
Был вечер. Мотылёк взмахнул крылом.
Гасите свечи с мыслью о былом.
Мне в бизнесмены больше не охота.
Могилы рою. Чистая работа.
Теперь я там, на кладбище тружусь.
Я с Лукашенко как-нибудь сдружусь.
И тут, продав палатку и квартиру,
Я и отдал всё разом рэкетиру.
Всё посчитал. Ещё раз посчитал.
Да и собрал приличный капитал.
И я пошёл домой. И, слава Богу,
Я вышел там на зимнюю дорогу.
Я видел мир сквозь смёрзшиеся веки.
О, этот миг прозренья в человеке!
3319
О, этот миг прозренья в человеке!
И разорвал я смёрзшиеся веки.
И никаких особенных угроз.
А был сорокаградусный мороз.
И я остался сохнуть при луне.
Тут помогли из лунки вылезть мне.
Потом ушли. Потом один вернулся.
Я ждал. Я чуть тогда не захлебнулся.
И вот сижу с зелёными в воде.
Сказали, чтобы к будущей среде
Всю выручку принёс. Меня простили.
Но только в прорубь дважды опустили.
А в проруби холодная вода.
Такая вот серьёзная беда.
3318
Такая вот серьёзная беда.
Не спрячешься от них ты никуда.
Они охрана. Всё организовано.
И всё у них везде цивилизовано.
И не дают делами заниматься.
Легли и не хотят и подниматься.
Лежат себе по полкам и полам.
Давай, подлюга, баксы пополам.
И уж стоит в палатке вашей рэкет,
Едва продали вы печенье «крекет».
Когда на вас нашлют рэкетиров,
Разбоя это хуже и воров.
Уж такова природа человека.
И мне щемило от обиды веко.
3317
И мне щемило от обиды веко.
Вот такова природа человека.
А остальное, не расти трава.
А демократия, она ведь не права.
Ах, только б, только б не было войны
И с той, и с этой тоже стороны.
Тут кто кого. Но хочется, чтоб ты
Обут был в унты. Нет, не так, в унты.
И оппонентов в лапти обувания
Приходит новый способ выживания.
И люди тоже иногда меняются.
Года проходят. Боги извиняются.
Но жили в нас ещё мечты тогда.
И загорелась яркая звезда.
3316
И загорелась яркая звезда.
И жили в нас ещё мечты тогда.
Ты огурец доел. И всё солёное.
Одет ты в красное, но сплошь зелёное.
Ты и в шута весёлого рядился.
И, упредив, собой распорядился.
А жизнь любое мненье упредит.
Ты не гляди, кто честный, кто бандит.
И так вот смерть над нами верховодит.
Беда приходит и по кругу водит.
Да и уйдёт уж если, то куда?
Пришла сюда огромная беда.
Где в огороде хрен и лебеда,
Там засверкала времени звезда.
3315
Там засверкала времени звезда,
Где в огороде хрен и лебеда.
И умирала целая страна.
И началась гражданская война.
Она сюда нежданно подошла.
И многих смерть тогда и сожрала.
И застонал я радостней больных.
Я тот еврей, что старше остальных.
Я из сдыхавших самый-самый тощий.
Я на суку. И я у края рощи.
Потом я слушал громкий крик ворон,
Что облегал меня со всех сторон.
Хотел меня в то утро он тогда
Поцеловать и тут, и вот сюда.
3314
Поцеловать и тут, и вот сюда
Хотел меня в то утро он тогда.
Он изгонял простуду из костей,
Да и лечил дыхательность путей.
И торговал липучками для мух.
И сшил он мне из двух овец кожух.
И те из леса пьяных два злодея,
И внук Сашок, и тётка Пелагея,
Их дочь Полина, да и внучка Марья,
Кулак Евхим, и мать евона Дарья.
Так подыхал мой самый лютый враг.
И он пошёл туда, через овраг.
Да и вспотел и тут и улетел.
И я тогда безумно пить хотел.
3313
И я тогда безумно пить хотел.
А мотылёк вспорхнул и улетел.
Потёрли люди под соплями носы,
Не обсудив теорией вопросы.
А что ещё там будет впереди?..
Нет, не у нас. У нас их пруд пруди.
А дураков ты где-то поищи.
Как говорится, сам ты кур во щи.
Они пришли топтать ночные росы.
А люди разрешили все вопросы.
Да и послушать музыку цикад
Пришли сюда и смотрят на закат.
И мы к оврагу вот тогда ходили.
Потом мы долго по лесу бродили.
3312
Потом мы долго по лесу бродили.
Мы с мотыльком за ними проследили.
Ну, а на нас легла зари завеса.
Два геркулеса скрылись в чаще леса.
Для заседанья долгого питья
Вчерашнего последнего литья
Я дал ещё им четверть самогона
Без лишних прений, прямо у вагона.
И сала с маслом, и соломы куль
Они просили, не жалея пуль.
Пришли два ссыльных наглых геркулеса,
Неспешно выйдя по утру из леса.
А председатель спать тогда хотел.
А мотылёк вспорхнул и улетел.
3311
А мотылёк вспорхнул и улетел.
А председатель спать тогда хотел.
От вожака немало поимели
Батрачка Маша, да и курва Нели.
И два кармана жареных котлет
У вожака. И сбоку пистолет.
И чудный хмель в четвёртый ночи час
Я поглощал уж, помню, как сейчас.
Я заходил движения левее.
Я был с умом, и был других живее.
И там стояла в двух цистернах брага.
Лежали люди дальше от оврага.
А музыканты в барабаны били.
И тут меня за грамотность избили.
3310
И тут меня за грамотность избили.
И все, ликуя, в барабаны били.
Заговорил уж с пафосом батрак,
Взглянув на Машу, розовый как рак.
Да, мы дадим буржую по рогам.
Ведёт дорога к светлым берегам.
И нам отсюда многое виднее.
Нам коммунизм формаций всех нужнее.
В толпе кричали: «Вождь! Приехал вождь!»
Уж моросил, накрапывая, дождь.
А председатель охал и поахивал.
Народ бежал, и чем-то он помахивал.
Тогда и я открыл пошире рот.
И с криками на нас бежал народ.
3309
И с криками на нас бежал народ.
И мой никак не закрывался рот.
Мы правильным путём идём, наверно.
И там судьба желанием безмерна.
Потом я с нею удалился в сад.
Она запела, сделав шаг назад.
Сегодня поздно, ну а завтра рано.
Да, был в ней голос. Было в ней сопрано.
И первачом она смочила горло.
А как я вынул, тут же и обтёрла.
И долго всё мою штанину тёрла.
Потом опять задвинула и впёрла.
Мы радовались озеру и саду
Там, угодив в капустную рассаду.
3308
Там, угодив в капустную рассаду,
Мы радовались озеру и саду.
И вот, Нинуся, мы с тобой сошлися.
Но я не смог. И мы и разошлися.
И ты хотела, чтобы я с резинкой,
Как в прошлом разе, как дружил я с Зинкой.
Скажу, что всех милее мне Маруся.
А Акулине, если я озлюся,
Я откажу. И с Нюсей разойдуся.
И снова я с тобою там сойдуся.
Встречаться с ними я теперь боюся.
Там председатель и батрачка Люся.
И тут зашли за тот мы поворот.
Потом уж и в ближайший огород.
3307
Потом уж и в ближайший огород
Мы с мотыльком свершили поворот.
И ломоть хлеба, спрятанный под нёбо,
Там мы нашли. И полкастрюли хлёба.
И ложку соли. И смотрел я в небо.
И вот в дому мы съели булку хлеба.
Потом его мы выслали в гулаг.
А в стороне стоял в углу кулак.
Кто мы? Я, Машка и Иван-бедняк.
Мы танцевали вальс и краковяк.
А время шло вперёд. Нет, где-то вспять.
И было нам там весело опять.
Свершив прыжков семь, или восемь, к ряду,
Мы одолели в два прыжка ограду.
3306
Мы одолели в два прыжка ограду,
Свершив прыжков двенадцать, помню, к ряду.
Садилось солнце красно-голубое.
Оно бывает всякое. Любое.
Паук закончил сеть для мух плести.
Он не сумел двух слов произнести.
И мотылёк в тревоге сдвинул плечи.
Был жаркий полдень. Нет, был тихий вечер.
Зачем коровам тёлок догонять.
И, видно, он не смог тогда понять,
Что он летел вперёд как оголтелый.
И всё же был он абсолютно белый.
Совсем ещё зелёный мотылёк.
И он меня в полёт с собой увлёк.
3305
И он меня в полёт с собой увлёк.
И надомной забился мотылёк.
Я не ждала, простите за слова,
Скажу я вам, такого сватовства.
Он произвёл свой усложнённый втык,
И заревел как убеждённый бык.
Да, он другой предмет в воде искал.
И показал он мне кривой оскал.
Уж вот такие были номера.
Пять штук зятьёв и кум, и швагера.
Сказать ему, что я люблю изюм,
Так не пришло такое мне на ум.
Там, вдалеке, где зрели огороды,
Бычок вдыхал в себя пары природы.
3304
Бычок вдыхал в себя пары природы
Там, вдалеке, где зрели огороды.
Ой, я сойду когда-нибудь с ума
Развитием сознания ума.
Хоть и другие указанья есть,
Но всё равно мне захотелось есть.
Во славу тех и будущих побед
Мы доварили брюкву на обед.
И замирала чтоб в тебе душа,
Доили коз мы с нею не спеша.
И чтобы новый метод насаждался,
Тут наш вопрос недолго обсуждался.
И от лягушки прятался малёк.
А там, в печи, резвился уголёк.
3303
А там, в печи, резвился уголёк.
И на дубу рос тонкий стебелёк.
Мечта стремилась к берегу реки.
И нас в заре встречали мужики.
Колхозными весёлыми стадами
Мы шли туда нестройными рядами.
Потом стояли молча на дворе,
И что-то ждали в утренней заре.
И лица наши резко розовели.
А организмы млели и ржавели.
И там росла зелёная трава.
Любовь права. Она всегда права.
Тогда ещё, в те памятные годы,
Струились и над нами небосводы.
3302
Струились и над нами небосводы
Тогда ещё, в те памятные годы.
Домой корова к вечеру пришла.
И под покровом летнего тепла
У нас к Европе было возраженье.
И знали мы, что жизнь она движенье.
Я чувствовал, душа во мне живёт.
А ночь ложилась прямо на живот.
Свежо и мягко. Зарево в окне.
И отдыхали мы душой вполне.
Мы наблюдали небо за окном.
Люблю я, чтоб разило нам вином.
Минуя крыши, полня небосводы,
Порой струились дремлющие воды.
3300
Порой струились дремлющие воды,
Минуя крыши, полня небосводы.
Но не люблю я лапочек от Буша.
Хоть корма много, да и в стойле суша.
Мне ли лететь на всякий внешний свист.
Я ж не какой-то там тебе артист.
И не Гуно я. Даже и не Шнитке.
А если что, так с мира и по нитке.
И буду ей, как прежде, я верна.
Вернусь домой. А Родина одна.
На кой мне ваши Ламе и Гудзак,
И Шопенгауэр, Шиллер и Бальзак.
Ах, по Европам я блуждать устала!
Лишь только бы свободы больше стало.
3299
Лишь только бы свободы больше стало.
Пешком пойду домой. Ведь я устала.
Не нужен мне ни Сталин, ни фашист.
Дрожист, да и к тому ж он массажист.
Он и трясуч, и взвинчен, и дрыгат,
Вот этот чистоплюйский агрегат.
Бычка того безропотно любя,
Ему и тёлка даст любить себя.
И залихватский бешеный бычок
Уж не пойдёт к германцу на крючок.
Построим, перестроим и взрастим.
И всё мы это людям посвятим.
И хоть опять не будет ничего,
Но всё перенесём мы. Ничего.
3298
Но всё перенесём мы. Ничего.
Пусть мы не дождёмся ничего.
Там дом родной. Там родина моя.
Хочу домой, в родные мне края.
Там много гаек ржавых и гвоздей
Среди коров, металла и людей.
И каждый третий пьяный и разут.
И там бензин и масло, и мазут.
Там не увидишь в поле тракторов.
И тёлок нет, и квёлых нет коров.
С обычной пищи там одна трава.
Таблетки там. И нет там естества.
Вся эта химизация вандала
В желудки нам тогда и попадала.
3297
В желудки нам тогда и попадала
Вся эта химизация вандала.
Соломенной чтоб грязь была на теле,
Туда хочу. И вы чтоб так хотели.
Приёмы, переёмы и финты,
Иных явлений вечные фронты.
Подумаешь, небесная солярия.
Осуществилась ваша канцелярия.
У этих наглых и клеймёных ртов
Вся суть подсчёта сроков и сортов.
Хозяйка тут, доверив мне чернила,
В обязанность клеймение вменила.
И нету в мире хуже ничего,
Чем содержать под счётчиком его.
3295
Чем содержать под счётчиком его,
Уж нету в мире хуже ничего.
И не понять, где рай, а где тюрьма.
Я не лишенка. Я ж не без ума.
А уж метелей тут ты и не жди.
И теплота в душе, да и в груди.
Хочу я жить под ветхим сводом крова.
Корова я. Я ль больше не корова?
Чтобы в коммерцию телушку не отдать,
Готова я весь месяц голодать.
Мы и во сне такого не видали,
Чтоб от тоски животные страдали.
С моей соседкой там её сестра.
Мы с ней гуляли как-то до утра.
3293
Мы с ней гуляли как-то до утра.
С моей соседкой. Там её сестра.
Хочу туда, в излучину реки.
Там добывают рыбу рыбаки.
И не болят мне более бока.
И не берёт за грудь меня тоска.
Тогда бока мне сучья обчесали,
Когда ещё шмели нас не кусали.
Не полежишь на пиленых дровах
На этих южных тёплых островах.
Я жить в хлеву хочу, в среде здоровой.
Хочу я снова просто быть коровой.
Ох, уж беда! Простите, господа.
Я детство вспоминаю иногда.
3292
Я детство вспоминаю иногда.
А тут не жизнь, тут страшная беда.
И у меня российская душа.
Я молода. Я прытью хороша.
Показывая гонор свой здоровый,
Я исполняю сложный вальс коровы.
И гопца дрица гопца гоп цаца!
Хотела я порадовать отца.
И вот и начался эксперимент.
И тут настал трагический момент.
Семь вёдер и в придачу три кулька
Давала я колхозу молока.
Да, я обыкновенна корова.
Иду в луга. В тепло родного крова.
3290
Иду в луга, в тепло родного крова.
Да, я обыкновенная корова.
И неземного свойства высота.
Лишь в доброте хранится красота.
Что естество приносит только вред,
Всё враки это и собачий бред.
Мог заменить огромного быка
Обычный конь за кружку молока.
О том, к чему не ведаешь касательства,
Уж прекрати ты вечный зуд писательства.
А помечтай о таинстве души.
Не пей ты больше кислого херши.
Опять корова. Будь она здорова.
А мы летели дальше. Вдоль покрова.
3289
А мы летели дальше. Вдоль покрова.
Эпоха совершенно не здорова.
Весёлый звон весеннего потока
Важней призывов запада, востока.
Зачем на гуще кофия гадать?
Зачем нам жить? Зачем нам зря страдать?
Не привлечёшь к воздействию быка
Ты кислым хершем вместо молока.
Ты не заменишь Руси дух здоровый
Собачьим бредом вымытой коровы.
Твой отчий дом. Он жить нас призывает.
Тот вещий, кто естественным бывает.
Такая получилась ерунда.
Миры кружились. Гибли города.
3288
Миры кружились. Гибли города.
И вот приехал я опять сюда.
А мы всё пьём. И пьём, и пьём, и пьём.
А, сочинив, другим читать даём.
Мы под гармошку сочиняем верши.
И водку пьём без коки и без херши.
И всё живём мы с горем пополам.
Но, правда, много только вот реклам.
И вечера здесь чудо хороши.
И той же ихней тут полно херши.
А водки нашей хоть бери вагон.
Гляжу  -  повсюду гонят самогон.
И вот приехал я тогда сюда.
Миры кружились. Гибли города
3287
Миры кружились. Гибли города.
Ну и поехал я опять сюда.
Супранту вам. Я вас не понимайт.
А он в ответ: «О кей! Уайт! Уайт!»
Кончай базар. Мне ум не балагурь.
Мне стаканами, говорю, бонжурь.
Он с хершею смешал и тычет в нос.
Взболтнул ну граммов десять, рыжий пёс.
А мне какой-то ихний гражданин
Суёт пустой, без выпивки, графин.
Читаю на одной бутылке: «Водка».
Иду. Молчу. Пересыхает глотка.
Лимонная херша. Ах, ерунда!
Пригубил я. Обычная вода.
3286
Пригубил я. Обычная вода.
Их выпивку моя душа тогда
Не приняла. Домой я отпросился.
Ресурс мой там внезапно износился.
И их я баб уже не стал хотеть.
И что ни вечер, хочется потеть.
Самодовольство уж на каждой харе.
Вот я людей таких увидел в баре.
Гулять ещё бык вышел на пленер.
На каждый член там кондиционер.
Всё по добру там, всё там по здорову,
Какую ни возьми ты там корову.
Там прав всегда начальник. Не народ.
Корова по привычке тянет в рот.
3285
Корова по привычке тянет в рот.
А там, у них, другой режим природ.
Порода, как природа, на виду.
Она порушит вашу в вас среду.
Опять видны из-под гишпанской шкуры
Рассейские обычные натуры.
Не подберёшь, нам всё не по штанам,
Там ихней моды к нашим гражданам.
Не прав начальник и не прав народ.
А вот бывает и наоборот.
Ну, а уж я дурак тут соответственно.
Начальник ты, с тебя снята ответственность.
А прав всегда ли в действии народ?
Читаю надпись: «Жидкий водород».
3284
Читаю надпись: «Жидкий водород».
Эпоха устремляется вперёд.
А факты вас захватывают лапой.
Вползают аргументы тихой сапой.
И вот они на этом и жируют.
Они и наше мненье формируют.
О том мы узнаём из сводок прессы.
До новой стычки гибнут интересы.
Уходим в ограниченное пойло.
То шашки обнажив, то снова в стойло.
Куда мы эту грамотность везём?
Асфальт и кирпичи, и глинозём.
А там  -  ни стебелька, да и ни травки.
И вдруг мы оказались у заправки.
3283
И вдруг мы оказались у заправки.
И ни куста, ни ветки, и ни травки.
А почему? Сама не понимаю.
И пыль вокруг, как прежде, поднимаю.
По-новому уже метёт метла.
А за словами, где они, дела?
Неисполненья времени канва.
И всё слова, слова, слова, слова.
Остался бич совместных обещаний
Из всех посул на пике совещаний.
А остальное  -  враки и обман.
То лужа, то канава, то туман.
На станциях бензиновой заправки
Уж нету и весенней свежей травки.
3282
Уж нету и весенней свежей травки
На станциях бензиновой заправки.
И остальные нужные продукты.
А самолёты перевозят фрукты.
Идут по рельсам в небе поезда.
Везде всё неизменно, как всегда.
А вышло уж совсем наоборот.
Мы думали, что прав всегда народ.
И мы свой путь избрали самолично.
И всё тут тем от прочего отлично.
Освобождает от нравоучений
Самозначенье самоназначений.
Хоть ты из лужи эту вечность пей,
Но не растут тут лютик и репей.
3281
Но не растут тут лютик и репей.
Мир разливался в зелени степей.
И в мире этом будем долго мы.
Так думали серьёзные умы.
На то имела равные права
Уж, притаившись от людей, молва.
Птенцы, отдав проветриться дуплу,
Там загорали, радуясь теплу.
Бежали люди. И резвилось пламя
По берегам. И развивалось знамя.
От теплоты родившейся на небе
Была надежда урожая в хлебе.
Природа, отрешённая цепей.
Цистерною, уж если хочешь, пей.
3280
Цистерною, уж если хочешь, пей.
Природа отрешённая цепей.
Что и во всей природе ярче нет,
Уж льётся там такой небесный свет.
Всё заплясало  -  гопца дри ца ца.
И за улыбкой первого лица
Уж пробудились от дремоты лица.
Потом вдруг встала гордая столица.
И я ему перечить не могу.
Да и пошло оно через ногу.
И от вулкана солнце закурило.
И встал рассвет сначала на Курилах.
Над этой мира далью полусонной
Путь Млечный плыл громадой многотонной.
3279
Путь Млечный плыл громадой многотонной.
А над махиной мира полусонной
Уж косность вашу он переродил,
И эту ложь мгновенно упредил.
Склонённой над общественным корытом,
Он логикой вещей в бою открытом,
И знаменитым тульским самоваром,
Был побеждён. Да и Москва не даром.
Мы всё равно не согласились с вами.
Нас не пугайте бранными словами.
Могучий, гордый, славный русский бык.
И он запел. И так он петь привык.
Сияет солнце нежностью гондонной
В огромном небе с глубиной бездонной.
3278
В огромном небе с глубиной бездонной
Сияет солнце нежностью гондонной.
Мне говорят: «Тебе тут каждый друг».
А красота природная вокруг.
В ней растворилась, как в любимом друге,
Корова в изумительном супруге.
Когда герань завяла на окне,
Жениться ль, не жениться ль нынче мне?
Перед проблемой выбора стою.
Да и молчу в том радостном краю.
И свой ей предлагаю аппарат.
Тут каждый бык быть с ней в единстве рад.
Корова просит кружку молока,
Чтоб напоить любимого быка.
3277
Чтоб напоить любимого быка,
Корова просит кружку молока.
И с правыми и с левыми ногами
У этой, что и с гривой, и с рогами,
Какие у неё теперь гляделки!
Не вражьи ли всё это вот проделки.
Пора и разобраться, наконец.
И получилась тёлка-скакунец.
Чтобы с быком в хлеву сошлась кобыла,
Когда ещё такое раньше было!
Но где мне взять всевидящее око?
Коллективизм без трепета потока.
И зачерпну я там в ведро воды.
И ею я пойду полью сады.
3276
И ею я пойду полью сады.
И зачерпну я там в ведро воды.
И я полезу в озеро босой.
В Москву я вновь помчусь за колбасой.
И незачем нам шастать по вагонам,
Споив себя говняным самогоном.
И можно будет в том и совершиться.
И вся проблема сразу и решится.
Такое нам с тобой порою снится.
И жить, и поживать, и не лениться.
В отместку всеземного куралесия
Добиться бы с природой равновесия.
Чудесен мир таинственной природы.
И я подумал: «Вот тебе и моды».
3275
И я подумал: «Вот тебе и моды».
В полёте, и штурмуя небосводы,
И в шахте, и в мучительном дознании
Оно в твоём общественном сознании.
А ты его заветное ищи.
На морде пусть угри, да и прыщи,
Нам чудо дай, чтоб вширь и вглубь фасада.
Седьмое и девятое не надо.
Да и ещё б дыхание в груди.
Чудес вокруг, хоть ими пруд пруди.
Мы видели невиданное чудо.
Плыву туда. Но нас везут оттуда.
А где-то пролегли трубопроводы.
Над нами пролетали небосводы.
3274
Над нами пролетали небосводы.
Под нами Рим и чудные погоды.
Но вот люблю из речки есть уху я.
Я новый бизнес обрету, страхуя.
И повышеньем меж валютных курсов,
Перетеканьем по трубе ресурсов
На доллар нету должного влияния.
Упал ресурс рубля без покаяния.
На бирже кризис. А в Сенате паника.
Культура рынка. Сложная механика.
Пассивы превращённые в активы.
Оттуда мы везли презервативы.
Когда стремились к отдыху на воды,
Над нами пролетали небосводы.
3273
Над нами пролетали небосводы,
Когда стремились мы туда, на воды.
Любовь такая, нежность без понятия,
Скажу я вам, чудесное занятие.
И в ляжках высшей нормы, и в юбчонках,
И на изящных, как хрусталь, девчонках.
Чтоб испытать там русские гондоны,
Мы уезжали в Римы и в Лондоны.
Не за рубли, а всё за те же баксы,
Зонты, унты, компьютеры и факсы.
Теперь японцы к нам привозят зонты.
Мы раскрываем мира горизонты.
Я вас любил. Лирические оды.
И в те поры такие были моды!
3272
И в те поры такие были моды!
И «Соловей», «Вишнёвые ли воды»
Не задевают помыслов попсы.
Эпохи знаки, времени часы.
То Казаков пусть Бродского читает,
Когда певец над сценою летает.
Есть Ростропович. Но и есть искусство.
Их постигай стремлениями чувства.
Уж ратью всей эстрадно-закордонной
Ты можешь жить. И в том числе с Мадонной.
Гражданские всё ж есть у нас права,
Хоть оторвись на ветре голова.
Не написав ни строчки для супруги,
Я просто пребывал в девятом круге.
3271
Я просто пребывал в девятом круге,
Не написав ни строчки для супруги.
А если пожелаешь с кем и где,
Виси, но по другой совсем нужде.
Висеть вам на крюке под потолком.
И вас никто не вызовет в райком.
Не возродится больше партократия.
Что ж, приступайте! Время  -  демократия.
Добились уж и мы гражданских прав.
Клиент всегда во всём и всюду прав.
Раскланяются, попрощавшись мирно,
Вобьют крючок, и петлю смажут жирно.
Услуги предоставят вам сейчас,
Производимые ещё и в прежний час.
3270
Производимые ещё и в прежний час,
Услуги предоставят вам сейчас.
И есть бюро услуг такое даже.
Любой шнурок отыщешь ты в продаже.
Свисай хоть сразу с нескольких суков.
Распределенья праздничных пайков
Теперь не нужно ждать четыре месяца.
Купи верёвку и спеши повеситься.
Дошли уже до ручки и до нитки
И Хренников, да и другие Шнитки.
Филипп Киркоров, Аллы новый Хренкин.
Жива культура! Моисеев, Пенкин.
Живёт он там, где господа и слуги,
Стреляющие в нас из-за услуги.
3269
Стреляющие в нас из-за услуги,
Там и живут, и барствуют их слуги.
Народ этап решительно проходит,
И тридцать тут седьмой уже подходит.
И вот и год проходит тридцать третий.
Те режут тех, а эти режут этих.
Уменьшу, превзойду, да и устрою,
Недоскажу, недогляжу, построю,
И список к повышению представлю.
И пожурю, и похвалю, доставлю
По сути и по месту учреждения.
Прибавку получу, как награждение.
Мы будем тут годами ждать у касс.
И сразу он решил издать указ.
3268
И сразу он решил издать указ,
Отгородившись лозунгом от нас.
Поставивший чернильницу на стол,
Взошедший на всецарственный престол.
Лежачий и висячий, и стоячий.
Да и, к тому ж, довольно он горячий.
Уж положив его через плечо,
Он скрыл лицо и что-нибудь ещё.
А потому, что постоянно лижем.
А кто его вознёс? Да мы же, мы же.
Назвал кровавым гением Кремля
Того он, кто остался у руля.
Мы даже не простили Мандельштаму,
Чтоб угодить Премъер-Гиппопотаму.
3267
Чтоб угодить Премъер-Гиппопотаму,
Мы даже не простили Мандельштаму.
Но вот себе никак не изменяли.
Привычки мы тогда не поменяли.
А дело всё в стремительном прогрессе.
На «Чайке», а теперь на «Мерседесе».
На «ЗИСе», на пароме и в дрезине,
В резине на Турксибе и на «ЗИМе».
А то, что всё в резиновом пальто,
Исчезло. Напоролись. И на что?
Да и свободы было маловато.
Система, ах, система виновата!
Ну, а вокруг покой и тишина.
Всё это выставляли из окна.
3266
Всё это выставляли из окна.
Свободы вам? И хлеба? И вина?
Да и в Кремле изменников-врачей,
Не многовато ль этих палачей?
Свободы было, правда, маловато.
Была система в чём-то виновата.
Да и снимали с тела двадцать шкур.
А сам ты строишь БАМ и Байконур.
Так и не примет он на дух Европу.
А кто не предан сексу или шопу,
На тех мы стали злиться и пенять.
План надоело перевыполнять.
О том, что прежде было лишь для сраму,
Теперь и украшает панораму.
3265
Теперь и украшает панораму
Всё то, что прежде было лишь для сраму.
И коммунистов бешено ругают.
И всюду все на Запад убегают.
Единый наш союз  -  С С С Р,
Как беспримерный времени пример.
Мы растащили мир на регионы.
Энтузиастов были миллионы.
И не касались нужды нас и беды,
А только стройки, плавки и победы.
Ни засух, ни пожаров, ни потопов.
И не было ни офисов, ни шопов.
Великая могучая страна.
Секс-символом среди быков она.
3264
Секс-символом среди быков она.
Упорная могучая страна.
Как со своими прежними благами,
Нам разобраться б с подлыми врагами.
На многих приходилось донести,
Чтоб все концы с началами свести.
И тут у нас и души обомлели.
Повёл народы к той он светлой цели.
И вот другой, его мечты лелея,
Уж за стенами скрылся мавзолея.
Когда скончался житель шалаша,
То не у многих вынесла душа.
И чтоб душа не убивалась в теле,
Уж с ней расстаться многие хотели.
3263
Уж с ней расстаться многие хотели,
Чтобы она не убивалась в теле.
Мы миллионы зажигали солнцев,
И удивляли чукчей и японцев.
Народ, он прав, он борется за счастье.
Да и другие есть в запасе части.
Остались рожки, ножки и копытки.
Ну, а шпион, он был подвержен пытке.
И мы стремились вырваться вперёд.
А каждый, кто сказал иначе, врёт.
Врага теснили финскою погоней
Там сорок пять семёнбудённых коней.
Ты там стрелял в вождя из-за угла,
Где даль небес бездонною была.
3262
Где даль небес бездонною была,
Ты там стрелял в вождя из-за угла.
Палач, он с жертвой общей целью связан.
Предав, ты предан, и за то наказан.
Так наказанье сам же и понёс.
А на тебя и он тогда донёс.
Уж был в нас этот созиданья зуд.
Мы выносили всё на строгий суд.
Серпами в поле, в песне голосами,
Чего хотели, добивались сами.
На дирижаблях и в аэропланах
В мечтах летали. И в великих планах.
Куда хотели, шли на самом деле.
С прекрасной Нели мы туда летели.
3261
С прекрасной Нели мы туда летели.
Там и мечта, где мы бывать хотели.
И нам известны рыбные места.
Мы сами ловим кильку без хвоста.
И всё мы ждём на море чудо-рыбку.
И сделать мы смогли рояль и скрипку.
И космос нам подвластен, да и плазма.
Так нет же, в нас прилив энтузиазма!
И лучше б нам подохнуть от тоски.
Сказать, что мы совсем уж дураки?
Попереди нас знамя развивалось.
Летим и мы. И всё тогда сбывалось.
Но это всё обструкция была.
И уносили нас широкие крыла.
3260
И уносили нас широкие крыла.
И мы вершили важные дела.
И привела его сюда дорога.
А так как дел на свете очень много,
Берётся он решить вопросы дел.
И только лишь, явившись в свой отдел,
Уж думал он: «Престиж я поднимаю.
Но всё ли я вот в этом понимаю?»
Он старых дел хотел, скрывая весть,
Дальнейшей службы промахи известь.
И не туда попал, не в то он место.
Сей инженер был из другого треста.
Тогда в народе фикция была.
И уносили нас широкие крыла.
3259
И уносили нас широкие крыла.
А в ентим деле фикция была.
И кислородных недогодований,
И водородных допередуваний,
Расплавов этих магниев наука.
Такая уж, скажу я, это штука.
Из-за какой-то доменной муры
Идёт галдёж на все вокруг миры.
Профессор обмер, получив расстройство.
Такого свойства Стёпино устройство.
Пошла гулять туда, на край села,
И вот она назад к тебе пришла.
«А где ж она? Вот тут она была».
И я подумал: «Ах, уж и дела!»
3258
И я подумал: «Ах, уж и дела!»
«А где же домен? Тут она была».
Он отправляет отдохнуть компрессор.
«Так вы не домен?»  -  говорит прохфессор.
С высоким домном так об чём мы трентим?»
И он кричит: «Меня сравнили с энтим!»
И в нём нет силы высказаться тише.
А этот домен так спокойно дышит.
Зачем нам всякой гадостью дышать.
Мы будем сами горы разрушать.
«Несите лучше домен под компрессор».
Так, испугавшись, говорит прохфессор.
Какие чувства! Это всё фигня!
Она сказала: «Он любил меня!»
3257
Она сказала: «Он любил меня!»
«Слышь, Степанида! Распусти слюня.
Мы енту площадь отведём карьерам.
Её отдать придётся инженерам.
Нельзя идтить на риск эксперимента.
Вы не учли сурьёзности момента.
На переплавку. Уж на переплавку.
Всё переделать. Я поеду к Главку.
У ей овал иной, и вид огромный.
Я ж говорил не ставить этот домный!»
И вдруг начальство в страхе задрожало.
А тут как раз ученье проезжало.
Однажды он задумался у домны.
И был он и весёлый, и огромный.
3256
И был он и весёлый, и огромный.
Такой он ловкий, и в любви не скромный.
Как и возьмёт он вас за душу разом,
И лишь моргнёт единым левым глазом,
И сразу с ним захочется сойтиться.
Поворотится, вздумает пройтиться.
Разок вздохнёт и ножкой задрыгает.
И толстым носом жирно пошмыгает.
Ну, а потом, когда подымет бровы,
То пучит взгляд он в лес и на покровы,
Как перед энтим там, у Аэлиты.
Взор плодовитый, краскою налитый.
И утром он и выделал меня.
И тут его мне хватит на три дня.
3255
И тут его мне хватит на три дня.
Сегодня утром он любил меня.
А этот спит, да и кричать ленится.
Дела стоят, а он лишь беленится.
Был до него ещё другой начальник.
Не знал что делать, оттого кричальник.
Одним замахом три согнёт подковы.
И был он крупный и безкомплексовый.
Второй поменьше. У второго нервы.
Семён Степаныч. Степанидин первый.
Вот оттого и вспомнил там Быка я.
Его хвамилий именно такая.
Его я встретил у каменоломни.
Быка я помню. Я его запомнил.
3254
Быка я помню. Я его запомнил.
Он об одной при мне однажды вспомнил.
Он был на теле розовый и белый.
И жёны тоже у него дебелы.
Но по мышленьям он Иван сурьёзный.
Да и, к тому ж, ещё он мастер грозный.
Все присмотрёны, лицами надуты.
Все дети в школе. И, к тому ж, обуты.
От разных жён. И каждой по сберкнижке
Он положил. Одну дал сыну Мишке.
Хоть тот безногий и с одной щекой,
Но машет он отрезанной рукой.
У Вани свойства крепкого рука
Совсем иного. Вспомни он Быка.
3253
Совсем иного. Вспомни он Быка.
У Вани свойства крепкого рука.
Такая вот он пьяная зараза.
А любит Ваня аж четыре раза.
Да и момента там он не упустит.
А как подымет, тут же сразу спустит.
И Мане ноги вверх он поднимает.
А как залезет, то на диск снимает.
И узелок на память перевяжет.
А если встанет, то и Маня ляжет.
Пошабуршит и тут же затоскует.
Ну, а она смеётся и ликует.
А вы бы тут поменьше сверестли.
Я не такая. Я в здоровом теле.
3251
Я не такая. Я в здоровом теле.
А вы бы тут поменьше сверестели.
Престижу формы и приличья ради.
Какие ляди! Я уснул у Яди.
Нет лучше бабы даже и экранной,
Видать, в сравненье с этой сукой драной.
Хоть я там мог нанять и проститутку,
Но я возил с собою секретутку.
И Пётр Петрович, и Степан Степаныч
Его жалеют. И Иван Иваныч.
Он без ноги, и долго не был в бане.
И на диване не уютно Ване.
Едва мы ту колонну пролетели.
Дай молока, сказал я чудной Нели.
3250
Дай молока, сказал я чудной Нели.
И мы уж ту колонну пролетели.
И жить нам, Ваня, в обществе красивом.
Там, где теплее. Там, где раки с пивом.
А где прохладно, всунем и задвинем.
По всем пустыням и повсюду стынем.
Поодиночке или гелитропом.
Возможно, скопом, можно и синкопом.
Совсем нагая или с волосами.
Вы выбирайте как хотите сами.
И перед вами лодка и весло.
А угадали  -  значит повезло.
Смогу ли я за нумер угадать
Вот эту чуду-Юду благодать.
3249
Вот эту чуду-Юду благодать
Я не спешу за нумер угадать.
И суешь факсу под любую кваксу,
За эту кексу добавляя баксу.
А два нули, притом, на обороте.
А если вас щекочут через в роте.
И пять монет ещё за раздеванье.
И две за то, чтоб и туда вливанье.
Не достаётся аргументов Ване.
И тут уж Ваня дремлет на диване.
Мария долго продолжает сексы.
«А где же тексты? Где же чай и кексы?»
Так шутит Ваня. И доел тефтели.
«Да, я хочу с тобой в твоей постели».
3248
«Да, я хочу с тобой в твоей постели».
Безногий он. И он доел тефтели.
А вот Ивану не во что обуться.
У них смеются, а у нас скребутся.
Пардон. Простите. Что ж я тут болтаю.
Я больше с чаем их предпочитаю.
И сушки мятность, и мышленье к тексту.
Люблю я секс и кофей чёрный к кексу.
А если надо, то и поскребёмся.
Мы обоймёмся, сексом мы займёмся.
Мы и сойдёмся, мы и разойдёмся.
Мы разберёмся, мы и подерёмся.
Да и не надо лишнее гутарить,
Когда наотмашь можно и ударить.
3247
Когда наотмашь можно и ударить,
То и не надо лишнее гутарить.
И мы в Берлине фрицев добивали.
Да и на фронте весело живали.
Когда совместно с Ваней мы бывали,
То где уж мы с тех пор не побывали!
Они встают и делают тефтели.
Им хорошо. Им чудно, в самом деле.
Чужую, нанося обиду другу,
Он и безногий покорил супругу.
Глаза у Вани в радости сияли.
А где-то Тома в шведском одеяле
Располагались в той же мы постели.
Но и расстаться с ней мы не хотели.
3246
Но и расстаться с ней мы не хотели.
И вот такие были там тефтели.
Как две большие, но в кармане, дули.
И в одеялах с вами мы заснули.
Хоть вы желали радости вначале.
И оттого вы долго так в печали.
Чем эротичней позы у Наташи,
Тем и практичней результаты наши.
Как две огромных жареных тефтели.
Ах, крошка Нели! С вами мы в постели.
Хоть мёд вкусней вина и трали-вали,
Но мы те штуки мёдом запивали.
Да и тефтели мы с горчицей ели.
И неразлучно с нею мы летели.
3245
И неразлучно с нею мы летели.
А за тефтели, сколько б вы хотели?
Туда, где мы ещё не побывали,
Вот и давайте с вами трали-вали.
Чтоб вот об нас повсюду свиристели.
«А вы б хотели,  -  отвечает Нели,  - 
Ни летом, ни суровою зимой».
«Про нас нигде, никто, ни боже мой».
«Вы обещали с вами трали-вали.
Путёвку взяли вы и там бывали».
«Меня вы, помню, захотели как-то».
«Уж к вам иду я. Я смирился с фактом.
Я поступал тогда, как вы хотели».
Я обернулся. Ба! Со мною Нели!
3244
Я обернулся. Ба! Со мною Нели!
И вот сидеть тебе, Иван, на мели.
И будет Ваня наш навеселу.
И едет Ваня дальше по селу.
Всосав махорку и вздохнув табачно,
Тут Ваня трижды выругался смачно.
А эти все. Да ну их. Ну их. Все.
И едет Ваня наш на колесе.
Теперь уж он и вилы не возьмёт.
И Маню он к забору не прижмёт.
Ах, Ваня, Ваня, он на глаукоме.
Доярка Маня уж давно в райкоме.
Мотор машины задымился с зада.
Летит она, да и влетает в стадо.
3243
Летит она, да и влетает в стадо.
И «Мерседес» её дал газу с зада.
А жизнь. А жизнь она порой поспешна.
Лечись, мой друг, хоть это безуспешно.
Два месяца экзамены сдаёт.
И Маня тоже вечером не пьёт.
«Да и супругу мы тебе подыщем.
Не плачь, Иван, рубель мы твой отыщем».
И Ваня вытер соплями слезу.
«Садись, Иван. К сельмагу подвезу».
И видит Ваня Маню на «Победе».
И вот он вместе с нею в город едет.
Пишу о том я, как я шёл пешком.
Но я гоним был звёздным ветерком.
3242
Но я гоним был звёздным ветерком.
И думал я: «Гулял бы я пешком».
Я ранен был. Входил я в город Вена.
Ах, всё болит мне левое колено.
И я кого-то матерно ругал.
Себе костыль с берёзы я строгал.
Совсем недавно, воротясь с похода,
Сообразил я: нет мне дальше хода.
Была тогда осеннею пора.
Прогнал Иван лихого комара.
Идёт Иван, да и навоз бросает.
Ивана больно тот комар кусает.
«Ты приходи. Я буду ждать у сада.
И ни о чём и рассуждать не надо».
3241
«И ни о чём и рассуждать не надо.
Ты приходи. Я буду ждать у сада».
«Ну, а потом уж и к тебе зайдём.
Тебя там ждут. Ну, как? Пора. Пойдём.
Пойдём в кино. «Весёлые испанцы».
Так как, Манюнь? Пойдёшь со мной на танцы?
Ходил я, Мань, вчера в каменоломню.
Тебя там ждал. И я об этом помню.
Да и кино. «Весёлые испанцы».
Ты слышишь, Мань? А нынче будут танцы».
И подошёл к своей он дружке Маше.
Черпнул он кружкой тёплой простокваши.
И Ваня к Мане движется пешком.
Коровник там. Там пахнет молоком.
3240
Коровник там. Там пахнет молоком.
И там, куда Иван спешит пешком,
Всех басурман по степь-траве рассея,
Огромная безумная Расея.
Она, стараясь всюду отшутиться,
Уж где не попадь может очутиться.
Щелчка даёт нам ученым овечкам
Иван и взглядом острым, и словечком.
И от его лишь образа в тумане
Дрожат и стонут в поле басурмане.
Ах, прекрати ты пьяное похмелье!
Ты предпочти духовное веселье.
Учись, Иван. И не сморкайся слёзам.
Не поддавайся ты безумным грёзам.
3239
Не поддаваться ты безумным грёзам.
Не научайся ты сморкаться слёзам.
И где не попадь злиться и брехаться,
Но не к привычке чтобы чертыхаться.
Употреблять призванье и кипенье
Ты научайся, и цени терпенье.
Когда твоё волненье не убудет,
То и полезных дел в тебе пребудет.
Уж всё в тебе. И всё в твоих руках.
И не останься, Ваня, в дураках.
Труби-ка зорю ты себе под ногу.
Соображай, Иван, идя в дорогу.
Путём тебе дорога шибче всех.
Не знать бы нам застенчивых утех.
3238
Не знать бы нам застенчивых утех.
Путём тебе дорога шибче всех.
И по-Гопсекски точного подсчёта
В непониманье мелкого расчёта.
В неспешность духа, в не ажиотажность
Будь ты влюблён. И прокляни продажность.
Всё им же, Ваней, в подвиги влюблённом,
Всё им же, Ваней, и восстановлённом,
И от пожара мной убережённом,
Мной сочинённом, мною и сложённом,
Во «Слове» том, да и в стихе вот этом,
По дискотекам или по кассетам,
На Куликовом поле, где обозом
Уж и начнут его давать по дозам.
3237
Уж и начнут его давать по дозам.
А там быка проводят по обозам,
К ней приближаясь в этом диком стане.
«Ах, Таня, Таня!  -  шепчет Ваня Тане.  -
Вот руки, ноги. Знать, и с головой.
Мария, радость! Видишь, я живой!»
Так шепчет Ваня через поле Мане.
И бьётся Ваня. Гибнут басурмане.
И ветер-Рому, голову летучу,
Романа-бурю и Романа-тучу
Зовёт смотреть на всех троих Романов.
Иван сразил двух главных басурманов.
Решил судьбу единую на всех.
И брань, и улюлюканье, и смех.
3236
И брань, и улюлюканье, и смех.
И ратный труд, и по труду успех.
И мерный рокот, что сродни подковам.
И вот они на поле Куликовом.
И их сердца в желанной неге сжались.
Они ещё тесней к земле прижались.
Почувствовали сладость первой муки.
Но там они, уж, взяв друг друга в руки,
Для рифмы произносят: «На скрижали!»
И в то же время тут они лежали.
Жрецы любви и прочих дарований.
И в том саду гуляли Таня с Ваней.
Вдали от нас, в тенетах утра сада
Стояла невысокая ограда.
3235
Стояла невысокая ограда
Вдали, в тенетах утреннего сада.
Где спят с утра до ночи полвторого
С такой же болью где-то за второго,
С таким же блеском глаз прямолинейным,
С каким-то чейным взором, а не ейным.
И не просящим для себя вниманья,
Безмерно честным до непониманья.
Стыдливо грустным, говорливо устным,
Приятно вкусным, нежно безыскусным,
Удобозримым, хорошоваримым,
Да и Гольфстримы, Римы, пилигримы.
Где и Нинель от нежности устала,
Там и на грядке зелень прорастала.
3234
Там и на грядке зелень прорастала.
Там, где Нинель от нежности устала.
Любите вы, как просят вас подруги.
И Леопольд, приятель из Калуги.
Но только с самой доброй пожеланьей.
Ну, может, с Таней, может, и с Еланьей.
Встречаться б вам и с Любой, и с Наташей
В душе своей, в моей душе и в вашей.
Поменьше вам любовных огорчений,
Побольше вам гольфстримовых течений.
Поменьше вам в судьбе переживаний.
Побольше вам в любви очарований.
А слёз страданий вам вот и не надо.
Я улетал. Но оставалось стадо.
3233
Я улетал. Но оставалось стадо.
А слёз страданий больше вам не надо.
Или любви, и ею удивленья.
А если слёзы  -  только умиленья.
Поменьше б горя. И поменьше б слёз.
Любовь живёт в пустыне ваших грёз.
И караван пусть по барханам едет.
Спокойно спите, милые соседи.
А я подумал только об одном.
Уж Таня с Ваней спят глубоким сном.
Такое время. Тут все взятки гладки.
Слог вроде складен, пишем без оглядки.
Мы пишем так, как линия пошла.
А ночь меня с собою позвала.
3232
А ночь меня с собою позвала.
Я сочиняю дрын и три кола.
Или садитесь сразу на Пегаса.
Попейте кваса и станцуёте Асса.
Мы там доели рыбу и тефтели.
И мы балдели, не ложась в постели.
Ведь нету тут, Иванушка, кефира.
Кумысом губы смочим для эфира.
Плыть по пустыне в ночь нам в караване.
Ну что же, Таня, ляжем на диване.
Они пробудут тут четыре дня.
Они из Тулы. Папина родня.
А дома гости. Доля наша злая».
«А помнишь, как с тобой тогда была я?»
3231
«А помнишь, как с тобой тогда была я?
А дома гости. Доля наша злая».
«А мы сидим вдвоём на табуретке».
«Нет, на диване, Таня. На кушетке».
«Пустыня тут. А шкура на диване.
Не забывайся, мы же не в Дирване.
И этих рук отчаянная смелость.
И этих шкур, да и верблюдов прелость.
Чем наших слов вот эта вся химера,
Седло-то, Ваня, ширшего размера.
На краешке дирванского села
Тебя я, друг, до вечера ждала.
Иванушка! Я русскою была.
И кстати, здесь поляна расцвела.
3230
И кстати, здесь поляна расцвела.
Не там я, я вот тутати была.
Не россиянка я, не россиянка.
Востока дочь я. Я ведь мусульманка.
Ах, Ваня, Ваня, что за придыханье».
«А мы мечтали там помыться в ванне».
«Они лежат, Ванюша, на диване.
Там все дирванки, что росли в Дирване.
Не лужа всё ж, как люди говорят».
«С тобой мы, Таня, восемь раз подряд».
«Пока горят желания черты,
Старайся ты, Иван, без суеты».
«Стараюсь я. Да и старайся ты».
И упадали тут они в цветы.