Я и Наицонев. Том одиннадцатый

История одного человечества.

Я и Наицонев.

В ДВАДЦАТИ ВОСЬМИ ТОМАХ.

   ТОМ ОДИННАДЦАТЫЙ.


2016 г.

Собрание сочинений
в 99 томах. Том 81-ый.

3229
И упадали тут они в цветы.
«Так что старайся, Танечка, и ты.
Постель её нам ветрами стелима.
Одна она. Она и неделима».
«Оно конечно. Да, оно конечно.
Жизнь в нас одна, Иван, она не вечна.
Лицом к лицу и к цели общим взглядом.
А вместе мы, когда мы, Ваня, рядом.
Нам хорошо. И оттого мы вместе.
Лежим мы тут, Иван, на этом месте.
Во Фландрии и в Ашхабад-Дирване.
Иванушка! Мой мусульманин Ваня».
«Но мы с тобой на шкуре той вспотели».
И многие уйти в поля хотели.
3228
И многие уйти в поля хотели.
«Ах, дамы, дамы! Хороши вы в теле!
Расположиться б вам и есть тефтели.
Хочу узнать значенье этой трели».
«Перебиваньем заниматься дамы,
Какой же вы, мой дорогой, упрямый.
И в вас, Иван, бесстыдное позорство».
«И кругозорство, Таня, кругозорство.
Была бы жизнь, и на неё взиратство».
«Ну что ж, Иван, пиратство так пиратство».
«А вышло, Тань, пустынное блаженство.
И ты со мной. Такое совершенство».
«А помнишь, Ваня, что подумал ты
Там, где сердца предельной чистоты?»
3227
«Там, где сердца предельной чистоты,
Ты помнишь, Ваня, что подумал ты?
Но говорить об этом уж довольно».
«Что, Таня, больно?»  -  «Нет, Иван, не больно.
Иван, потише! Кот идёт по крыше».
«А мы с тобой всё выше, выше, выше.
И радость в нас взаимопониманья.
Сих милых ножек нежного вниманья.
Тут понял я значение простое.
Уж год как пью я сладкий сок настоя.
Любовь у нас с тобой уже испита».
«О, Ваня, милый! Отодвинь копыто».
А волны и шумели, и свистели.
И мы летели. Мы туда летели.
3226
И мы летели. Мы туда летели.
«А помнишь, Таня, волны сверестели.
Подвинь своё прекрасное копыто».
«Ах, друг, прости! Я нежностью испита».
«Уж без конца ты источаешь ласки.
Вот в этой дони неизбывной сказки!
И не смотрел глазами б я пустыми,
Не совершал бы тур я там, в пустыне.
Себе в супруги, слушай пасторалю,
Иначе б мне не взять такую кралю.
Хотя, как муж я, может, и полезный.
Но спор об этом, Таня, бесполезный».
Я чувствовал пред временем вину
Приравненную крепостью к вину.
3225
Приравненную крепостью к вину,
Уж пред тобой я чувствую вину.
«Заткнитесь, замолчите, ототкнитесь.
Иванушка, голубчик, отдохните».
«Другое от со мной недогулянья.
Одно моё  -  от дурака валянья.
Имеющая оба воспитанья
Лошадьего, прелестнейшая Таня.
Возьми сама у голубого мыса».
«Ах, Ваня, прикажи подать кумыса
Из бака грузового паровоза,
Из мякоти коровьего навоза.
Вот из того, из бычьего копыта.
Где было столько всякого испито!»
3224
«Где было столько всякого испито!»
«А помнишь, то лошадьино копыто?»
«А ты, Иван, придумками замучишь».
«А ты, Танюша, без конца безручишь».
«Ах, Ваня, Ваня! Всё ты безголовишь».
«А я молчу. А ты их ловишь, ловишь».
«Молчи, Иван! Иванушка, молчи!»
«Так то же в Сочи».  -  «Нет, Иван, в Керчи.
А помнишь, скрежет мокрый в море краба?»
«Пустыни красота в душе араба».
«Ах, Ваня! Видишь, что за красота!
Красавец бык у звёздного моста.
Он заревел на мокрую луну.
И поднимает вкруг себя волну.
3223
И поднимает вкруг себя волну.
Тот бык, что съел соперницу луну.
Мне без тебя не нужно даже воли.
Мой юный шах. Мой повелитель боли.
От радости приятнее уму.
Дурачимся мы, видно по всему.
Ах, Ванечка, ну нету просто силы».
«Да, Таня, ожиданья сердцу милы».
«Ах, Ваня, Ваня, всё воспоминанья!»
«Ах, Таня, Таня! Милые стенанья».
«Ах, Ваня, Ваня, всё воспоминанья!»
«И тут и родились вот эти знанья.
Там бык в хлеву. И ветер пел ракитам.
Он воду бил затылком и копытом.
3222
Он воду бил затылком и копытом.
И брёл он там в бреду тоской испитом».
«Ах, Ваня, Ваня! Эти воздыханья
Про теплоту и близкое дыханье.
И про тревогу встречи ожиданья.
Про радость предстоящего свиданья.
Про сердце предназначенное другу.
Про милое влеченье друга к другу.
И пусть расскажет скромная бумага
Нам про любовь и про святое благо,
Что и убьёт в нас робость и сомненья.
И в наших душах оживёт волненье.
Превозмогая ночи дивный сон,
Там бык был с нами. Был в восторге он.
3221
Там бык был с нами. Был в восторге он.
Преображали мы вечерний сон.
Когда меж нами воздух и вода,
Тех дней с тобой проведенных тогда
Нам не заменят жаркого потока
И никакие прелести востока».
«И непорочной ты тогда была.
И в это время и луна взошла.
Сказала ты, и глянула в стекло
На трепет гроз: «А тут совсем тепло».
Я слушал грохот в небе переката
На островах. И в чудный миг заката
Уж мы с тобой тогда стремились к цели.
И ели мы горячие тефтели.
3220
И ели мы горячие тефтели.
И целовались мы тога в постели.
Мы пребывали в родственном союзе.
В то время мы с тобой учились в ВУЗе.
В читальный зал к уюту, к дому, к книгам
Давай мы, Таня, и помчимся мигом.
И тут меня как будто осенило.
И ты смотрела в мир светло и мило!»
«Устал ты, мой красавец юный шах!»
«И ты вздохнула утомлённо: «Ах!»
Тогда шагал в пустыне караван.
Туда спешили Таня и Иван.
Ну, а вопрос? Он будет ли решён?
Все поняли: полёт был завершён.
3219
Все поняли: полёт был завершён.
И мы дремали. Приземлился он.
Но мы ещё играли на рояле.
Нам небеса не то чтоб не сияли.
Мы в это время делали тефтели
И пребывали в сонной канители.
Мы находились в превосходном теле
И там, в пути. И тут вот, на постели.
На расстоянье, чтоб вы так ваяли,
Мы отстояли от струны рояля.
От тех, кто здесь здоровые и в силе,
Оторвались мы на четыре мили.
Да, мы с тобою больше дня не ели.
А небеса от буйных звёзд звенели.
3217
А небеса от буйных звёзд звенели.
И он вздыхал: «О, вы прелестна, Нели!»
А в это время падает звезда.
«Да, да, да, да, да, да, да, да, да, да».
Ответствуя, она всё повторяет.
И говорит: «Тут вас вдовлетворяет?»
Ему родить он дочку попросил.
И в исполненье выплеснутых сил
Их судьбы тут, конечно, и сложились.
Потом они в постель вдвоём ложились.
Не спал он с нею там до петухов,
Где ароматы луга и духов.
И плов они потом уже доели.
И называл её он милой Нелли.
3215
И называл её он милой Нели.
И плов они потом уже доли.
И никакой изысканной эротики.
И не нужны тут лакомые ротики.
Господь, помилуй их и сохрани!
Подумал я: «Святые уж они».
Стеснительной коню партнёршей была
Она тогда. И милой как кобыла,
Доев сперва, конечно, этот плов
Под одеялом без излишних слов.
На вашу изумительную лесть
Она хотела тут же и залезть.
Он пас корову, да и двух кобыл.
А о хозяйке он тогда забыл.
3214
А о хозяйке он тогда забыл.
Они пасли там двух хромых кобыл.
Да и с него она и не слезает.
Вернее, под него не залезает.
И где он столько ходит, наконец?
А где же этот вспыльчивый юнец?
Там и стояли на постое кони,
Что не чуждались бешеной погони
Недалеко от дымного навеса,
На фоне туч, грозы, весны и леса.
Всё это было не дождливым днём
И между ним, кобылой и конём.
А конь кобыле был, конечно, муж.
Да и весна была уже к тому ж.
3213
Да и весна была уже к тому ж
Закономерной. Он ведь был ей муж.
И с ней ему гораздо проще было,
Уж кабы не соперница кобыла.
И на него она не покушалась,
Хотя порой на это соглашалась.
Он не хотел её на части рвать.
Да и подумал: «Чуду не бывать».
А конь сказал: «Ну, а она на хер мне».
Её кобель остался там, на ферме.
Она ему была тогда нужна.
Она легла. Ах, как она нежна!
И он доверил ей свою синицу.
И им хотелось тут же ехать в Ниццу.
3212
И им хотелось тут же ехать в Ниццу.
Он закружился, ей отдав синицу.
Да и в потомках всё отозвалось.
И в них уже тут многое сошлось.
Её прельщала прочность и длинна.
Была она удовлетворена.
Но это вас совсем и не касалось!
Она его легко лицом касалась.
Они пошли на тот эксперимент.
И всё в один единождый момент.
Как будто с нею семеро случилось.
И тут почти всё сразу получилось.
Там, не читая книжностей наук,
Ты не похож был на серьёзных бук.
3211
Ты не похож был на серьёзных бук
Там, не читая книжностей наук.
А я работу выдумал коню,
Чтоб и изведать вашего меню.
А на кобыле лучше быть в седле,
Когда аврал идёт на корабле.
И наступил решительный прогресс.
И проявился к жизни интерес.
И тут козлы несли большие яйца.
Да и вдали резвились оба зайца.
Так заключает времени префект.
Воображаешь? Уж таков эффект.
Они несли погоду, принимая
Кусочки утра за пылинки мая.
3210
Кусочки утра за пылинки мая
Он принимал, вот так их понимая.
Рождался мёд, но и рождался яд.
От силы света заискрился взгляд.
И это проявляется весною.
Добро и зло. И холодно от зноя.
Есть две в природе равных половины.
Плывут заборы, склепы и овины.
Какой даёт явление эффект,
Уж знает каждый мэр, да и префект.
Свои рождая трепетные оды,
Весной вскипают на просторах воды.
И вам подносят звания наук.
Прекрасны те, кто знали сладость мук.
3209
Прекрасны те, кто знали сладость мук.
И тут понятно вам и без наук.
Со всем вот тем, чего от нас не ждут,
В сравненье даже близко не идут
И их теоретические базы,
И все мои вот эти пересказы.
И вот такое между нас кино
Там, где и быть, казалось, не должно.
Оно, рождая вздохи и стенанья,
От прежних мест несёт воспоминанья.
Такая тут, по сути, суета
Выискивает острые места.
И где-то даже выше извиваясь,
Да и ни в чём, ни в чём не сомневаясь.
3208
Да и ни в чём, ни в чём не сомневаясь,
И выше где-то даже извиваясь,
Но где, не знаю, там она раздета.
А в этот час мечта блуждает где-то,
С которою и хочется сойтись.
По той причине к ней и опустись.
И где они ещё не побывали,
Там побывали наши трали-вали.
Ты вспоминай прочтённое из книг,
И уж тогда и обнажай дневник.
Но хоть немного всё-таки прикройся.
Потом поешь. Ну, а потом умойся.
Всегда полезна рюмочка вина.
Ты пей до дна. Ты выпей всё. До дна.
3207
Ты пей до дна. Ты выпей всё. До дна.
Ну, а мечта  -  она стакан вина.
Мы ни одной мечты не сократили
От трали-вали и до тили-тили.
Когда свои вершили трали-вали,
В подобной неге вы ли побывали.
И от любви томительных влияний,
И в тишине изысканных слияний,
Мы обретали суть существований.
И безо всяких кодовых названий
Нам помогал в момент рожденья акта
Вот этот миг свершившегося факта
В лагуне той, у той гниющей мели.
И там коров быки с утра имели.
3206
И там коров быки с утра имели.
И возбуждать они коров умели.
Мы проявляли наши с ней натуры
Не в безобразье пола и культуры,
А в наполнявшей нас двоих заботе,
Да и ещё в томительной работе.
И вот других для случая не зная,
Уж он теперь, тех слов не вспоминая,
О той поре никак не забывал.
И говорил: «С тобою я бывал».
Ни для моментов, ни для сантиментов
Тут не нашлось приличных комплементов.
Была полна томлением она.
Ну, а потом настала тишина.
3205
Ну, а потом настала тишина.
И вот взяла в гортань его она.
И так же было и с прекрасной Нели.
Самой любви, её глубин и мели
Ты можешь ноту взять иного тона.
Пусть даже выше планки камертона.
Как высоко б не поднялась культура,
Уж никакая тут колоратура
Не властна быть на грани вас и чувства.
И всё достойно мира и искусства.
Журналов и журнальных изложений
Не нужно было нам для предложений.
И я лежал в постели юной Нелли.
И небеса от буйных звёзд звенели.
3204
И небеса от буйных звёзд звенели.
И я лежал в постели юной Нели.
Без всякой цели я мечту лелею
И между Нелли (между мной и ею)
Уж многому они меня учили.
И вот потом нас годы разлучили.
Да, мы втроём в одной учились школе.
Она сказала: «Ты ведь был у Оли?»
Не верила мне искренняя Нелли,
Что задержался я у старой ели.
Бессмысленны тут были оправданья.
В глазах её горело ожиданье.
Потом я возвратился снова к Нелли.
А небеса от буйных звёзд звенели.
3203
А небеса от буйных звёзд звенели.
И я опять пришёл к любимой Нелли.
И даже не японских танков школа,
И не летящий лёгкий пух Эола,
А лист бумаги я совсем измял.
Вот оттого и слог мой слишком вял.
От отчужденья смертного храня,
Минуя и полёт весёлый дня,
Там где-то духи творчества летели.
А волны, проплывая, шелестели.
Чего же вы от нас ещё хотели?
Здоровый дух в здоровом юном теле.
Русалка, суетой переболев,
Кричит, взирая в волны: «Это лев!»
3201
Кричит, взирая в волны: «Это лев!».
Русалка, суетой переболев.
Но всё ж не бесполезною в итоге,
И не всегда изысканная в слоге,
Уж я веду вот эту с вами речь,
Чтоб и любовь, и радость уберечь.
Тут замутил погоду дикий бес,
Нас поливая ливнем до небес.
А там ещё туманная луна.
Могучая девятая волна
С невозмутимым трепетом лица
Всё не могла разбиться до конца.
И вспыхнул всплеск высокого оскала.
Волна собою небо рассекала.
3200
Волна собою небо рассекала
Виденьем сфер высокого накала
И не совсем осознанных причин
Под дрёмой ночи тонких величин.
Рассвет. И пробудилась вдруг душа.
Ушла луна за шелест камыша.
И это всё. Наступит только день.
Вы скажете: «Какая дребедень!»
Нас жизнь встречала дивной красотой,
Уж воспылав над радужной мечтой.
Простор небес, и волны в нём кричали,
Бурлил в ночной томительной печали.
И я попал туда же по нужде.
Залив был мелок рядом и везде.
3198
Залив был мелок рядом и везде.
И я попал туда не по нужде.
Порочен мир изменой и развратом.
Дочь спорит с мужем. А супруга с братом.
Плоть и сознанье  -  вечная борьба.
Уж такова проклая судьба.
Вы отдались стремлениям культуры.
И лишь потом в пучине процедуры
Сливалось в вас желание с судьбой,
Доселе где-то снизу, под губой.
Готовы вы уже запеть «Аиду».
И жизнь рождает главную флюиду.
А заклинанье дальше будет с кодом.
Да, мы пойдём назад обратным ходом.
3197
Да, мы пойдём назад обратным ходом.
А дальше заклинанье будет с кодом.
И дорожите всем экспериментом.
Живите целью, каждым в ней моментом.
Жизнь нам рисует будущего виды.
И, взволновав нежнейшие флюиды,
Уж повторяя первые рулады,
Внимайте все плепорции услады.
Вам откровенье сердца обещало
Моё повествование сначала.
И неразлучны с вами мы до гроба.
Такое нёбо держится особо,
Порой волнуя, а порою волня,
Желудки ваши до предела полня.
3196
Желудки ваши до предела полня,
Порой волнуя, а порою волня,
При всём при том, что выглядит особо,
Вы в этом плане вспомните про нёбо.
Наш до предела взняв эксперимент,
Жизнь изъявляла видимый момент.
Чтоб и оно под полостью стояло,
И в то же время, спрятав в одеяло,
И я возьму у вас, простите, фер,
Соединившись действием двух сфер.
Под ваш порыв такого с вами хлёба
Мне подбирать придётся к дёснам нёбо.
Тут мы изучим основной изгиб,
Не расправляясь с косяками рыб.
3195
Не расправляясь с косяками рыб,
Мы и изучим основной изгиб.
Я искусаю вас сейчас от страсти.
Вы говорите мне лукаво: «Здрасьте!
Пойдёмте в ванну, там оглоукомясь.
Давайте с вами сразу же знакомясь.
Но без искусства, да и всё ж с искусом.
Потом с прикусом и с особым вкусом.
И вот опять, как и сначала, нежно.
Неспешно, быстро, ловко и небрежно.
Так, скажем, вы на то и пригодитесь.
Теперь уж как вы им распорядитесь.
Ну, а наборчик тут, пожалуй, полный.
Коровы алчные бросали взоры в волны.
3194
Коровы алчные бросали взоры в волны.
И это уж наборчик будет полный.
И всё! Прекрасно! Чудно! Как на лире!
Одно поуже, а др       угое шире.
Сложив их в две неразделимых трубки,
Потом побрызгав из намокшей губки.
Какие вам ещё нужны присмаки!
Наркотик лёгкий и другие маки.
Но не совсем. Нужны тут две поправки.
Рассказ про травки это для затравки.
А где-то травы мирно шелестели.
Потом в постели ели мы тефтели.
Не правы вы. Я там не вас искал.
Я по воде размазываю кал.
3193
Я по воде размазываю кал.
Пропало всё. Я череп отыскал.
Нет, вы не правы. Это просто сказки.
А глазки, глазки! Как полны вы ласки!
О, сколько в этой женщине уюта!
Потом диван, торшер, трюмо, каюта.
И звук вы мой души страданьем вняли.
Я повторил. Ах, вы потом слиняли!
И это всё тогда. В её постели.
Зашелестели звёзды и взлетели.
Вы не поняли. Мы в здоровом теле.
Я говорю: «А долго ль вы летели?»
Вы еле-еле. Вы тогда сомлели.
Вот я стою в раздумии у мели.
3192
Вот я стою в раздумии у мели.
И еле-еле. Еле-еле-еле.
Ах, эти очи! Всё они умеют!
Дыханье пышет. Взгляды соловеют.
Вас наполняет нежностью огромно,
Без напряженья, трепетно и томно.
Потом ещё несложный поворотик.
Возьмите ушко, глазки, щёчку, ротик.
Да и она была тогда счастливой.
Я изливался томно и стыдливо.
И там мы больше суток просидели.
Несло нас к мели. И у скал мы сели.
А я тут с нею нюни распускал.
И вот мы вышли к берегу у скал.
3191
И вот мы вышли к берегу у скал.
И так я с нею нюни распускал.
А вы в анфас когда-нибудь едали?
Ну, продолжайте. Дале, дале, дале.
И я сказал: «И надо же! Скажите!»
Сложите губки. Нежно их сложите.
И вы ловили наслажденье ротом.
Ну, а уж если так, то с разворотом.
И дело тут совсем не в развороте,
Когда она его содержит в роте.
Вы мне шептали прямо на кровати.
Была задержка. Пасть могу порвать и…
Стояли мы уже тогда у мели.
Я тормозил, геенны каменели.
3190
Я тормозил, геенны каменели.
Стояли мы тогда уже у мели.
«Так я ж с семи глотала и кололась».
А я сказал: «Вы бездна! Вы и полость!»
Я отвечал совсем элементарно
На комплименты. И комплиментарно
Мы тут друг друга нежно обнимали.
И с ней с шампанским ванну принимали.
Я отвечал, купаясь в алкоголе.
«Чего же боле. Сердце просит воли».
Но это было в номере. В постели.
Потом мы оказались возле мели.
«Как вас зовут?»  -  меня спросила Нелли.
Я тормозил. Геенны каменели.
3189
Я тормозил. Геенны каменели.
Потом мы оказались возле мели.
Такая вот случилась с нами шалость.
У вас тогда от страха сердце сжалось.
Да, мы ещё пожить с тобой хотели.
Шуршало море, волны шелестели.
Разорванная самолётом полость
Вот тут же, развалившись, раскололась.
И эта ваша маленькая шалость!
Ах, думал я, какая всё же жалость!
«Но мы вас утопить, конечно, рады.  -
Один из них мне говорит:  -  Вы гады!
Позвольте, чтоб и мы уж где-то сели».
Мы опустились на ближайшей мели.
3188
Мы опустились на ближайшей мели.
«Позвольте, чтоб и мы уж где-то сели».
А я ему ещё нахальней вру.
Потом притих. Мол, лишних не беру.
Он мне молиться Богу завещает.
Ещё накинуть пулю обещает.
И свой предмет вторым передаёт.
А тот ещё пистоль в меня суёт.
Один стоит, как предрекатель бед.
В одной руке зажав большой предмет.
И в нос гранату твёрдую суёт.
И как конфету в блюдце подаёт.
Взмолился я, взглянув на эту рать.
Мне не пристало в небе умирать.
3187
Мне не пристало в небе умирать.
Взмолился я, взглянув на эту рать.
Когда о них ты рассуждаешь впредь,
То их тогда и можно рассмотреть.
И я погряз в заботе и в нужде,
Размокнув сразу в пенистой воде.
Струясь из вен, взирая сквозь волчок,
Из водных пен он взялся за крючок.
Я всё отдам за трёх богатырей.
Там у дверей моргнул мне хан Гирей.
Я вам гораздо больше заплачу.
Я понял вас. Я спорить не хочу.
На фиг мне ваша вшивая бригада.
Мне это всё и до фига не надо.
3186
Мне это всё и до фига не надо.
На фиг мне ваша вшивая бригада.
И не по сердцу и не по уму.
И вот и мы служить должны ему.
Такая получается картина.
Не просто скот, а гнусная скотина.
Ну, а бывает и наоборот.
Он этот тот порой влагает в рот.
И ты получишь сразу бутерброд,
Уж если ты хотя б откроешь рот.
Так что не стоит фифчики менять.
Могём и всё с коробкою отнять.
Мы любим дать. Но больше любим брать.
Нас тьма. А их несчитанная рать.
3185
Нас тьма. А их несчитанная рать.
Мы любим дать. Но мы и любим брать.
Как выглядели эти вот три гада,
То тут сказать бы поизящней надо.
И очень уж его огромный вес.
Вошли. И бомбомёт наперевес.
Когда они в салон, открыв ворота,
Вбежали, я молчал до поворота.
И было там всё задом наперёд.
Теперь настал рассказывать черёд.
Мне страшно. Уж, не знаю, как там вы?
Я опускаю полость головы.
Их три, но ведь совсем отборных гада.
Сойдёмся, вот уж будет кавалькада!
3184
Сойдёмся, вот уж будет кавалькада!
Их три. А нас тут целая бригада.
И не успеешь слюни заглотнуть,
Комедий ради могут так пугнуть.
Грешить? Но чтобы так уже грешить!
Не надо бы, казалось, и  спешить.
Сказал бы я, минуте сообразно
Он вёл себя настолько безобразно!
И, вижу я, что вкруг меня народ.
Уж секс как секс. Не булка с маком в рот.
Не в два, не в три, и не в четыре ротика.
Обычная, сказал бы я, эротика.
Так думал я. И, помню, как сейчас,
Уж наломал я дров, не ровен час.
3183
Уж наломал я дров, не ровен час.
И помню я всё это как сейчас.
А там уже второй салон созрел.
На новый стрел стремится самострел.
Ну, а народ с брильянтами идёт.
Разочек стрелит и опять взведёт.
Да и настал тут ограбленья срок.
И уж один из них и взвёл курок.
И вот рассказ я свой теперь закончил.
Но не надолго. Раз-два три  -  и кончил.
Летим. Под нами светится Гудзон.
А там уж и раздался громкий звон.
Над описаньем, что пишу по строкам,
Склонился я. Склонился ненароком.
3182
Склонился я. Склонился ненароком
Над описаньем, что пишу по строкам.
А как ты не напишешь на бумаге
Тут и по цвету, твёрдости и влаге?
И оживёт пред вами тот, кто люб.
Стремится жизнь веленьем юных губ.
У каждой это узости ужей.
Мы все в полёте были без мужей.
Ах, я скажу вам, это просто счастье!
Мелодии используют отчасти.
И вот такой небесный поворот.
Почти как там. Но всё наоборот.
Не оторвёшь ушей четвёртый час.
А что, как вовсе опрокинут нас?
3181
А что, как вовсе опрокинут нас?
Не оторвёшь ушей четвёртый час.
Люблю я песни Ёсика Кобзона.
И так почти до самого Гудзона.
И мы весь путь волны крылом касались.
И вот потом и к телу прикасались.
Когда солярку выпил самолёт,
Какой уж тут, ей говорят, полёт.
Ну, а они  -  овечки губовые.
И были тучи в небе грозовые.
Про привокзальный ожиданья зал
Один мне как-то случай рассказал.
А кровь, она идёт по кровотокам.
Бараны шли на нас сплошным потоком.
3180
Бараны шли на нас сплошным потоком.
И кровь пошла в мотор по кровотокам.
Нужны три доброволки самолёту
Для выброса и поддержанья взлёту.
И штурман вдруг, войдя в салонный зал,
Так мне об этом сразу и сказал.
Ах, хороши совместные полёты!
От перегрузки гибнут самолёты.
Чтобы раскрыть на чьё-то вымя пасть,
Как говорится, некуда упасть.
Нас было сто четырнадцать в полёте.
Я не один был в этом самолёте.
Когда ко мне спешили девы льнуть,
То я других старался не спугнуть.
3179
То я других старался не спугнуть,
Когда ко мне стремились девы льнуть.
Прошло с тех пор всего четыре дня.
Монашенки, любившие меня,
Пришлите мне хотя бы письмецо.
Как говорится, ты открой лицо.
А так я отдыхаю на крыльце
В общественном единственном лице.
Когда я представителем являюсь,
То я в себе тут весь и проявляюсь.
Ему вся эта нежность ни к чему.
Вы спросите: «Зачем она ему?»
Расстались мы, в душе слезу роняя,
Почти ни в чём себе не изменяя.
3178
Почти ни в чём себе не изменяя,
Расстались мы, в душе слезу роняя.
А вечер к горизонту поспешал.
Я глубоко и горестно дышал.
И за окном томилась тишина.
Потом она вздыхала у окна.
А мой расположился между губ.
У той не попадает зуб на зуб.
Два зуба ей как свёрла заточили.
В одной из Шур болезнь не долечили.
Весь рейс прошёл значительно быстрее.
И я б сказал, да и куда острее.
Обратный был заполнен тем же путь.
И мне пришлось принять её на грудь.
3177
И мне пришлось принять её на грудь.
Она шустра. Я не успел моргнуть.
И обе, не поверите  -  Лауры.
Обратный путь был прост. Смеялись Шуры.
Уж это вам не в парке карусель.
Вот случай был. И помнится досель.
Фонарь трясётся сверху там подвешенный.
Салон дрожит. Вибрирует. Ритм бешеный.
Я с детских лет люблю такую музыку.
Ну что ж, подумал я, давай под музыку.
О, думаю, монашенка даёт!
Потом смотрю  -  одна уже встаёт.
Да и ни в чём себе не изменяя,
Я избежал беды, ладонь меняя.
3176
Я избежал беды, ладонь меняя.
Столкнул с колен, на пол её роняя.
О, думаю, монашенка даёт!
Наверно, нет. А челюсть достаёт.
И слышу я: «Оральное кольцо!»
Я посмотрел в подвойное лицо.
И на зубах и в челюстях скрипело.
Освободился. Слишком накипело.
Друг к другу сдвинул вывернутым ротом.
Потом я их обратным поворотом
Менял, желая вырвать и распять.
Они считали дважды тридцать пять,
Меня же к пониманию склоняя,
И капли слёз на грудь мою роняя.
3175
И капли слёз на грудь мою роняя,
Уж та, вторую намертво склоняя,
У этой и приблизилась к лицу.
Лечу я дальше. Рейс пошёл к концу.
Наука знает и немало гитик.
И там ещё один стоял политик.
Среди сидений бархатных гардин
Лечу как будто я совсем один.
И на вопрос её и отвечаю.
Конечно, чаю. И печенья к чаю.
О, боже! Тут хоть сам себе соси.
Они в запарке. Вольность на Руси!
Уж он таков. Транзит переполненья.
Лечу я дальше. Замер от волненья.
3174
Лечу я дальше. Замер от волненья.
Таков транзит в пути переполненья.
А эта захватила и захапала.
Потом вторая первую зацапала.
Потом опять. Потом наоборот.
И этой вдруг он не влезает в рот.
И под сиденье все мы покатились.
Да и зубами жадно ухватились.
Пора уж нам и музыку кончать.
И я не знаю, мне с какой начать.
А правая тревожит мой покой.
А левая осталась всё ж с тоской.
Но я во власти страстного броженья,
Да и готов решиться на сближенье.
3173
Да и готов решиться на сближенье.
Я был во власти страстного броженья.
А взгляд монашки радостный и склизкий.
Я ем сосиски. Выпил рюмку виски.
От ряда к ряду переходы узки.
Спиртное, вина, сладкие закуски.
Континентальный всё же перелёт.
Свет пригасили. Дремлет самолёт.
У левой грудь горой. У правой ляжки.
И тут же две монашенки. Две Машки.
И перед нами профили горят.
Места мы там считали через ряд.
Мы сели в трёхмоторный самолёт.
И вот я совершаю перелёт.
3172
И вот я совершаю перелёт.
Разбился трёхмоторный самолёт.
Давай с тобой сыграем в кекельбан.
Корова шепчет: «Что? Живой, Иван?»
А у коров задрипанных моих
Мы выпили, я помню, на троих.
И бред я твой по мере сил терплю.
И я проснулся. Я в канаве сплю.
Зауживаясь, да и где-то сжавшись,
Свисанием и за уши державшись,
Удобнее всего через карниз.
Есть высота. И есть понятье низ.
Не чувствуя стыда и униженья,
Я и возглавил общее движенье.
3171
Я и возглавил общее движенье.
О, вдохновенье! О, преображенье!
Осуществилась давняя мечта.
Симфония стремления чиста.
И я как можно глубже засадил.
И я ей тут, конечно, угодил.
И упираюсь я в неё, как бык.
К её я просьбам с неких пор привык.
И слышится ответное: «Ишшшооо!»
И шепчет дева: «Очччень хорошшшооо!»
Иные даже шерсть на этом рвут.
Моторы стонут. Я б сказал, ревут.
Да, мы летим. И я как самолёт.
Но я ли вас заманивал в полёт?
3170
Но я ли вас заманивал в полёт?
А губы  -  прелесть. И желаний взлёт.
Потом рукой сжимает мне висок.
Хозяин пальцем трогает сосок.
Коровьего парного молока
Нет ничего первичнее глотка.
Потом рывок. И, чтоб я тут подох,
Касанье губ и глубочайший вздох.
Такая вот печальная примета.
Опять же запах, но не бленд-А-мета.
И не в стерильной прежней чистоте
Вот эти все, что уж давно не те.
Так иногда и проникает в стойло
Поэзия, забыв совсем про пойло.
3169
Поэзия, забыв совсем про пойло,
Так иногда и проникает в стойло.
Тут наслажденья и в помине нет.
Родить ребёнка и принять менет.
Так что ж она себе воображает!
В хлеву корова третий час рожает.
Тут я стою и про желанья вру
С заходом солнца в поле на ветру.
А бык коров в хлеву осеменил.
Пастух быку в обязанность вменил
Свои желанья. Да и корм здоровый.
Так пусть сгрызают с нас они покровы.
И устремились мы тогда туда.
И там хотели сблизиться в стада.
3168
И там хотели сблизиться в стада.
Собой не быть мы любим иногда.
Под ласками я нежность понимаю.
А грубость я на дух не принимаю.
И бесконечны искренние ласки.
И неподкупны преданные глазки.
И растворялся я в ума брожении.
И был я там в восторге и в движении.
Куда не ходят даже поезда,
Я устремился именно туда.
Ты жажду встречи мирно затаишь,
Когда со мной безропотно стоишь.
Не буду я, употребляя пойло,
Переносить туда земное стойло.
3167
Переносить туда земное стойло
Не буду я, употребляя пойло.
Зачем же я по вдохновенью плачу,
Уж если я хоть что-нибудь да значу?
Мне кажется, что так идти простей.
Окольных не искали мы путей.
И к цели я иду всерьёз и прямо.
Сказал бы я, к тому же, и упрямо.
Я наслаждался собственным умом
Во всём своём суждении прямом.
И вот такая вышла ерунда.
И сунулся туда я и сюда.
«Ну, а куда?»  -  подумал я тогда.
Да и добавил: «Стоит ли стыда».
3166
Да и добавил: «Стоит ли стыда».
И это вот в такие-то года!
Но, значит, нет резона для кручины,
Когда за целью движутся причины.
Сейчас решусь я что-нибудь родить.
И мне придётся это подтвердить.
А за талантом долго ли ходить
В желаниях упрямство победить.
Свидетелями прожитой отваги
Они впитались тут же в плоть бумаги.
Но не вернёшь истраченных чернил.
И вот я что-то снова сочинил.
Мечта моей летающей коровы
Меня звала обратно в шум дубровы.
3165
Меня звала обратно в шум дубровы
Мечта моей летающей коровы.
Вам пригубить придётся и его.
А это значит более всего
И в ваши вот невинные года!
Вам предлагают выехать туда.
А по мосту шагать опасно в такт.
Не принимайте истину за факт.
Из-за какой-то радужной борьбы
Вам не видать и собственной судьбы
В такой вот к нам уже сошедший день.
И жить-то и не жить порою лень.
Такая даль  -  неизлечимый плен,
Вещавший о движенье перемен.
3164
Вещавший о движенье перемен,
Такая даль  -  порой тяжёлый плен.
У мнений есть обратная медаль.
Они ведут в неведомую даль.
Не погнушавшись неподкупным мненьем,
Вы не всегда грешите самомненьем
Вполне земных и радостных красот.
Их не увидеть с этих вот высот.
И будет вам обычная корова.
Была бы жизнь размеренно здорова.
Корова в небе, это не на век.
Не только взлётом счастлив человек.
И пусть волнует разум нас здоровый
И пылкость страстных опусов коровы.
3163
И пылкость страстных опусов коровы
Пусть нас волнует. Разум наш здоровый.
Добившись тем консенсуса вдвоём,
Мы настоим упрямо на своём.
Не изменяя общей экспозиции,
Вернёмся лучше к прежней мы позиции.
Да и попав в оценочный указ
Лишь для того, чтоб выполнить приказ.
Наделав в небе дырок и отметин,
Мы там вели себя с тобой как дети.
Я вспоминаю смелых авиаторов,
И в суть вникаю происков новаторов.
И возвращаюсь к байкам перемен.
И попадаю к ним порою в плен.
3162
И попадаю к ним порою в плен.
Ах, эти байки чудо перемен!
Вы у разбитой не сидите тары.
И не меняйте жизнь на тары-бары.
Уж нестерпимо, между прочим, это.
А где-то нетто донага раздето.
И встанет нетто, как пройдёт минута.
И будет брутто. А иначе круто.
Себя значеньем не за чем менять.
Нужна лишь воля, чтоб себя унять.
Глубины нужд своих явлений старых.
И не бывает бесполезной тары.
К тем ожиданьям новых перемен
Я шёл упорно сквозь нужду и плен.
3161
Я шёл упорно сквозь нужду и плен
К тем ожиданьям новых перемен
Меж главных сфер. И не сгибайте спину.
И обретите цели середину.
Пробился свет. Уж и пробьются люди.
Чего там нет, того там и не будет.
Ты посмотри, какие всюду лица.
А как роса по утру веселится.
И по врачам хождения мытарства
Ты устыдись. Живи, но без лекарства.
Был юмор без рецептов докторов
В речёвках пролетающих коров.
В переоценке жизненных измен
Послушайте обрывки перемен.
3160
Послушайте обрывки перемен
В переоценке жизненных измен.
Привет тебе! А путь не утешительный.
Ученье свет. Познания внушительны.
А что не верно, то уж и не правильно.
А если верно, значит, это правильно.
А сила духа в друге и в товарище.
Лес догорел. Осталось лишь пожарище.
На солнце пятна. В небе излучение.
Читаю внятно вечное учение.
И зверя нету радостней коровы.
Повсюду жизнь. Так будь и ты здоровым.
Садись, где луг и лес, и дом, и сад.
Не забывайся. Сохраняй свой зад.
3159
Не забывайся. Сохраняй свой зад.
Спускайся вниз. А вот уже и сад.
И ты пасись, когда наступит лето.
Не жди рассвета, и не жди ответа.
А о полёте всё ж не забывай.
И аппетиту воли не давай.
Да и вступай в железный профсоюз.
И сохраняй стремленье светлых муз.
И береги зеницу ока, имя.
Оберегай своё коровье вымя.
Бык сам умеет радовать коров
В отличие от тех же докторов.
Коровы мы или свиное вече?
Там бык. Он нас от глупости излечит.
3158
Там бык. Он нас от глупости излечит.
Коровы мы или свиное вече?
Пускай ему колхозники помогут.
Найти они его никак не могут.
И не давайте свиньям колбасу!
Петух сказал: «Ой, я яйцо снесу!»
Мы без него законченные дуры.
Ключ там лежит от всей литературы.
Он наш слуга, и наш он господин.
Нас миллионы! А вот он один.
Нас сколько? Триста? Десять? Сорок? Двести?
Проверьте бирки. Всё ли там на месте.
Прикройте перед. Берегите зад.
Остановитесь! Уж назад, назад!
3157
Остановитесь! Уж назад, назад!
Так что, подруги, прикрывайте зад.
Все задницами в космосе вертят.
Пускай летят, пускай себе летят.
Там два козла летели на ракете.
Вчера ещё я видел их в рассвете.
И камня возле камня не останется.
Такою будет жизнь. И всем достанется.
Сказал в испуге Васька-бригадир:
«Войны не будет. Но борьба за мир
Погубит всех. Мы все обречены.
Мы не взлетим. Сегодня нет луны.
А у свиней поуже наших плечи.
Коровы мы или свиное вече?
3156
Коровы мы или свиное вече?
Зачем нам в небесах морочить плечи?
Идя к коровам прямо на рога,
Лишь потому я и кричу га-га.
А просто им дают еду пустую.
И я молчу. Молчу. Не протестую.
Бык нас ещё до нитки не раздел.
В колхозе абсолютный беспредел.
В привесе кур на область состояния
Начнём мы с вами новые деяния.
Придётся снова планы намечать.
В решении не спереди печать.
Не получилось. Нету перемен.
Назад, подруги! В сумрак хладных стен!
3155
Назад, подруги! В сумрак хладных стен!
Мы слышим продвиженье перемен.
А тайны он об этом не открыл.
Он все бумаги дважды перерыл.
Ну, а погода всё ревёт и свищет.
Мой кум в решеньях что-то вечно ищет.
И продолжались всюду чудеса.
Ночь задыхалась. В печке колбаса.
Уж печки жгли. И запах по дымам
Спокойно полз по крышам и домам.
И в честь любви шампанское глушили.
Чубайса там за  задушили.
А с кумом я стоял у переправы.
Ну и дела! Ну, времена! Ну, нравы!
3154
Ну и дела! Ну, времена! Ну, нравы!
А с кумом я стоял у переправы.
Добьёмся самых нужных соглашеньев
И без твоих придуманных решеньев.
И мы глядим задумчиво в часы,
Не потребляя вкусной колбасы.
И к первому, и к щам, и ко второму
Мы каждый день берём по рюмке рому,
Не видя оправдания во мгле.
В одном хлеву, на этой же земле
Я и остался сволочью безрогой.
С тобой я шёл твоей, дурак, дорогой.
Кричат повсюду: «Драный бизнесмен!
Уж заведёшь ты в бездну перемен».
3151
«Уж заведёшь ты в бездну перемен».
Кричат повсюду: «Драный бизнесмен!»
Ловить удобно с этой вот горы
И пироги, и прочие сыры.
А где-то в цель направлены исканья
В момент небесной калы испусканья.
Подставим мы, услышав там толчок,
Под эту калу вовремя бачок.
А чтоб в здоровом теле сохраниться,
Они сюда приходят испражниться.
Продуктом неба сердце веселя,
Ложится бездна в тучные поля.
И нас за нужды эти извиняя,
Его ещё и на воду роняя.
3150
Его ещё и на воду роняя,
И нас за нужды эти извиняя,
Вино, чеснок и овощи, и фрукты,
И молоко, и прочие продукты
Уж пусть тут нам к обеду подают.
И пусть они там с поводом поют.
Вскормив скотов засохшей коркой хлеба,
Мы поведём стада в ночное небо.
А молоко в коровнике кипит
Поставленное в срочный общепит.
То, что мы ждали в каждом килограмме,
Мы получили по своей программе.
Меня и кума тащат в небеса
Коровы, раздувая паруса.
3149
Коровы, раздувая паруса,
Меня и кума тащат в небеса.
Потравы там и прочей лебеды
Мы ждали как какой-нибудь еды.
И мелкого стручка на огороду,
Возможного в природе недороду.
Мы отложили на общину для
И огурец, чеснок и два рубля.
И провели программу воспитания,
Проверив всё, что было из питания,
Чтоб и решить провизии вопрос.
И стали мы возделывать колхоз.
Другие тоже курса не меняя,
 Меня преследуют, вот-вот уж догоняя.
3148
Меня преследуют, вот-вот уж догоняя,
Другие тоже, курса не меняя.
И без разбитых наголо голов,
Без суматохов, пушек и стволов,
Мы думали, нас мирный кличет труд.
А оказалось, нам оттуда врут.
Мы на поклоны тут же отвечаем.
И этим их поклоны привечаем.
Ну, а они войну везде начнут.
И нас такие злы не преминут.
«Откель, братки, аткедова и как?»
Пытает их мой друг и мой свояк.
Уже другие, курса не меняя,
Меня преследуют, вот-вот уж догоняя.
3147
Меня преследуют, вот-вот уж догоняя,
Уже другие, курса не меняя.
И землю с другом стали мы пахать.
Пришлось нам пушки в лужи распихать.
И друг мне стал родным и близким кумом.
Война прошла и растворилась с шумом.
С товарищем по партии идём
Мы по земле, и всё чего-то ждём.
Определив, куда идёт дорога,
На тех и этих мы глядели строго.
Тот самолёт стал символом войны,
Зайдя на нас с обратной стороны.
И видел я, как тучи огибая,
Они летят, в полёте погибая.
3146
Они летят, в полёте погибая,
На самолёте тучи огибая.
Или убийств своих благодаря,
Мы полегли за землю и царя.
А кое-где и общими взводами.
А кое-где подвойными рядами.
И мы пошли среди экспериментих
За тех и этих, и опять за ентих.
А там голов под пули не кладут,
Идя на новый пастбища редут.
Мы направлялись стройными рядами
Туда, где шли колхозными стадами.
Там мы следили с другом и за ими
С намереньями явно не моими.
3145
С намереньями явно не моими
Следили мы там с другом и за ими.
И на курок мы там не нажимали.
И правой штык рукою мы сжимали.
И жму я руку радостно дружку.
И разлеглись мы прямо на лужку.
И всё мы видим с другом из ограды.
Но те и енти тут такому рады.
Покуда враг к победе не привык,
Там и решался главный заковык.
Добавив бомб в струю эксперименту,
Тут мы пришли к последнему моменту.
И завершился этот перелёт.
И засмеялся в небе самолёт.
3144
И засмеялся в небе самолёт.
И завершился этот перелёт.
Изготовляя свой редут в засаде,
Чуть-чуть левей и непременно сзади,
Как раз мы полегли в экспериментих
И тех, и тех, что и из тех и ентих.
Как те и енти как бы и свои,
Впредь не вступать решили мы в бои.
Написано, чтоб воинству дозорному
Не лезть туда по белому и чёрному.
И мы ушли в предвиденный полёт.
А в небе семикрылый самолёт.
И этими делами боевыми
Мы вдохновлялись. И гордились ими.
3143
Мы вдохновлялись. И гордились ими.
Вот этими делами боевыми.
Старались мы из библии читать.
И стал я в небо бомбами метать.
Ах, только б, только б не было войны
И с той и с этой тоже стороны!
Придёт конец всей этой мастурбации,
Что и возникла в годы оккупации.
И, убивая, тем я утешался,
Что тут средь этих с этими смешался,
Чтоб не развился вражеский успех.
Нет, нет, не этих, а буквально всех.
И стал бомбить пехоту самолёт.
А я возглавил в небе перелёт.
3142
А я возглавил в небе перелёт.
И стал бомбить пехоту самолёт.
«Не мне ли родословная твоя?»
Пилоту пела воздуха струя.
И произвёл над этими полёт
Уже совсем свободный самолёт.
Закончилась борьба в экспериментих,
Перерубив и тех, и тех, и энтих.
Чтоб ентих всех и ентих перебить,
Мы стали ентих ентими рубить.
И проверялись храбрость в нас и нравы.
И шли гурьбой оравы на оравы.
Я был при них, кому нужны оне,
На вспененном гарцующем коне.
3141
На вспененном гарцующем коне
Я был при них, кому нужны оне.
И те, и те ушли в эксперименты,
Идя гурьбой бесчисленной в агенты.
На матерных отборных падежах
Мы вспенились как будто на ножах.
Артиллерист какой-то разбабахал
И тех, и этих молча и со страха.
Как бы взведя в регалию успех,
Мы разбивать редуты стали всех.
А эти вдруг давай тут наступать.
Вот так они спешили поступать.
Решили мы тогда, пойдём мы садом.
И сзади бить мы будем тех, кто рядом.
3140
И сзади бить мы будем тех, кто рядом.
И мы решили, что пойдём мы садом.
И всех ещё мы их переживём.
И мы, браток, с тобою поживём.
Та сторона не лучшая, чем ента.
Уж не терять нам этого момента.
Вот только я винтовку разрядю.
Бежим. А я всё это подтвердю.
Ты говоришь: «Бежать верней куда?»
Ну, с ентой стороны откель взвода.
А он мне: «Так ведь я и сам из ен.
Охотнее берут оттуда в плен».
«А не сидим ли мы с тобой в дерьме?»
Так я сказал с задумкой на уме.
3139
Так я сказал с задумкой на уме.
А не сидим ли мы с тобой в дерьме?
Из-за чего и с кем они дерутся.
Пускай в себе сначала разберутся.
И он мне вдруг: «О, Отче! Отче наш!»
Пароль тут как бы получился наш.
А всё одно. На кой они нужны!
Браток, ты с той ли, с ентой стороны?
И слышу я, мне так гуторят сзади.
Сижу я на коне. А не в засаде.
И сел я в лужу всем своим задом.
Гоморра, я подумал, и Садом.
Подумал я, и ретируюсь задом.
Но почему я не лечу за стадом?
3138
Но почему я не лечу за стадом?
И существую я, и движусь задом.
И, потеснившись, тактику меняет
Тот в стороне, кто этих потесняет.
И я оттуда в небо погляжу,
И тут вот я в куточку посижу,
Ведя её, проклятую войну,
За эту ли, за ту ли сторону.
Чем ввязываться в бесконечный бой,
Сподручней быть во всём самим собой.
На передок податливой и слабой,
Как и равно не быть мне также бабой.
Казались мне они в заду с мужчиной
Совсем невразумительной причиной.
3137
Совсем невразумительной причиной
Казались мне они в заду с мужчиной.
Я лучше тут, на севере побуду.
Вперёд опять же тоже брать не буду.
И пули в зад не буду принимать.
Побуду там, ядрёна ваша мать.
В нечистую лахмотию одету
Я всю вот раскумпанию вот эту
Оставлю. И покину я Европу.
Две пули в лоб, да и четыре в школе.
С какой, не важно, стороны в приколе
Сражаться нам на нашей стороне.
Аргументы причиной сдаться в плен
Уж были лицезреньем перемен.
3136
Уж были лицезреньем перемен
Аргументы причиной сдаться в плен.
И в этой буче надо выживать,
В которой нам пришлось повоевать.
А далее  -  страшнее времена.
Вновь нас зовут идти под знамена.
Или, возможно, где-то в горной Дании
Уже пошёл слушок, что он в Германии.
И лет тех приснопамятных касателей,
В сознании учёных и писателей,
И появился этот поворот.
Не выдержал движения народ.
Тут аргументы радостной причиной
Разверзлись, словно вспененной пучиной.
3135
Разверзлись, словно вспененной пучиной,
Тут аргументы радостной причиной.
И верующий в Бога крестьянин,
Уж, говорят, был честный семьянин.
И ею же и был потом замучен.
И, как Россия, не был он научен
При батюшке ещё живом царе.
Тогда мы воевали в той поре.
И мы на трёхлинейках воевали.
Ещё для нас оружие ковали.
А в те года, когда отцы и деды,
Нет, не тогда, в преддверии победы,
Когда бежала кровь из детских вен,
Казалось нам, тут тысячи геенн.
3134
Казалось нам, тут тысячи геенн,
Когда бежала кровь из детских вен.
И не могу я горю покоряться.
Далось же мне так долго притворяться.
И было мне мучительно и больно.
И все смеялись и кричали: «Вольно!»
И вместе с сердцем в воздух поднимала
Меня надежда, где любви не мало.
И я стоял в секретном карауле,
Как бы убитый той летяшей пулей.
Во сне я даже нежно ухмылялся.
И каждой ночью я туда являлся.
А нынче мне приснились створки вен.
Казалось, тут не менее геенн.
3133
Казалось, тут не менее геенн.
Во сне я видел створки вздутых вен.
Но там её тогда не отыскали.
Её потом вдоль берега искали.
Она и с ярким солнцем не простилась,
И в струи жаркой вечности спустилась.
И не спеша, ну а потом вдруг сразу,
И левое, и правое по разу
Тут продолжало веко открываться.
И я старался в том не сомневаться.
И понимал я, влаги было мало.
И веки тут она приподнимала.
Она вливала воду в створки вен.
Кто мог бы ждать подобных перемен.
3132
Кто мог бы ждать подобных перемен.
Она вливала воду в створки вен.
Она лила туда с ладоней в глотку
Живую влагу. И залезла в лодку.
Врача б ему, чтоб сшить края головки.
Такой он был и вдумчивый, и ловкий.
Но тут врача она не находила.
И долго возле берега ходила.
В него солдаты целый час стреляли.
Хотя его и сразу расстреляли.
Зажав рукой отверстие, она
Была счастливой доли лишена.
Тот возглас, что разрезал небеса,
Уж улетел за ближние леса.
3131
Уж улетел за ближние леса
Тот возглас, что разрезал небеса.
Она ребёнка только что помыла.
И там лежало розовое мыло.
Склонившись над общественной скамейкой,
Она тогда с его играла шейкой.
В её руках уже не закричало
Его, младенца, нежное начало.
Одной из тех, что по волне скользнули,
Её сразило брызгами от пули.
В реке мадьярка мальчика купала.
И он был жив. И утро наступало.
С волнением на сердце от свободы
Тут небеса отображали воды.
3130
Тут небеса отображали воды
С волнением на сердце от свободы.
А в основном все пляжи были чисты.
От нас бежали наглые фашисты.
Последние часы уж доживали
Они и в чердаке, да и в подвале.
Везде спокойно. Небо было чисто.
Был город весь очищен от фашистов.
А солнце землю жарко поливало
И достигало каждого подвала.
И вдруг стрельба. И не поймёшь откуда.
Всё тот же Пешт. Да и всё та же Будда.
Стояла тут такая полоса,
Моим глазам являя чудеса.
3129
Моим глазам являя чудеса,
Стояла тут такая полоса.
Не знать бы мне от этих фиг покоя.
Взрастало раньше дерево такое.
Они гордились нежными местами.
И вот теперь под теми же кустами
Они солдат по берегу кружили
В восторге, что до этого дожили.
И женщины встречались там любые.
Всё больше беловато-голубые.
Одежды, правда, в них не столько ярки.
Такие там грудастые мадьярки.
Там тучи упадали прямо в воды,
И в небе собирались хороводы.
3128
И в небе собирались хороводы.
Там тучи,отражали луг и воды.
Но те глаза я как сегодня помню.
А как они закрылись, я не помню.
В сирени всё, и в розах, и в тюльпанах.
Мадьярки в расцветастых сарафанах.
Кусты, кусты. И девы под кустами.
Мосты, мосты. Всё млеет под мостами.
Не помню, правда, где, под Буддой, Пештом.
Была весна. Я был под Будапештом.
Стога тогда оттуда убирали.
Баяны там со скрипками играли.
Мы отдохнуть садимся за стога,
Обременяя этим берега.
3127
Обременяя этим берега,
Мы облетаем реки и стога.
Но не каженный раз. Нет, не каженный.
Стал быт иной. И стал он прокаженный.
Все капитал вокруг преумножают.
Детей вот, правда, менее рожают.
Тогда же были звёздными эмблемы.
Теперь пошли всё новые проблемы.
Теперь порою и от рака лечат.
И где уж те, а те уже далече.
Я многих добрым словом поминаю.
И мы плывём. И всё я вспоминаю.
Уже леса проходят перед нами
Дремучими тяжёлыми стенами.
3126
Дремучими тяжёлыми стенами
Уже леса проходят перед нами.
И я б сказал, и даже и напротив.
Так что Иван совсем не будет против.
А значит, и не занят мой диван.
Ты знай, что не вернётся мой Иван.
Но если ты согласен быть со мной,
Быть может, буду я тебе женой.
И, взяв за это, думает: «Хотя!»
Она же говорит: «Да он дитя!»
И я тогда увидел панораму.
А вот она исполнила программу.
Передо мной мелькают берега,
Не задевая ближние стога.
3125
Не задевая ближние стога,
Передо мной мелькают берега.
И что же, что же, что же будет с нами?
Я рядом лёг. Она ещё в панаме.
Она уже. А я всё со штанами.
Нам хорошо. Чувихи с пацанами.
И мы вдвоём. И милость божья с нами.
И смех, и лязг. Одна из них в панаме.
Ну, а они бегут гуськом за нами.
Вот я в воде. Не сам, а с пацанами.
«Куда же ты!  -  кричу.  -  Ты подожди».
Я без трусов. Она без бигуди.
И мы бежим. И тут они за нами.
Коровы пролетают над волнами.
3124
Коровы пролетают над волнами.
Бегу я дальше. И они за нами.
Но жизнь прошла. Оставила наследство.
Эх, думал я, эх, детство, думал, детство!
Зачем-то и они шумят и злятся.
Тут вздумалось и им сопротивляться.
Была довольно мирною картина.
Нажал я спуск, и полетела мина.
И я злорадно жму уж на курок,
Преподнеся злопамятный урок.
Взял Зимний и Рейхстаг. Чтоб этим курвам
Нагадить. И почти бескровным штурмом.
Тогда была таинственною ночь.
И звери по кустам бежали прочь.
3123
И звери по кустам бежали прочь.
Тогда была таинственною ночь.
И я плюю в погашенный окурок.
И мне смешно, что я такой придурок.
Хоть там я и упал и задыхаюсь,
Но тут вот я стою и надсмехаюсь.
Да и ещё с немыслимым вопросом.
А надоест, то и останусь с носом.
Дарю себе желания дурман.
И, как дурак, всю ночь дышу в туман.
К тому ж, я от тумана задыхался.
И над собой я долго надсмехался.
Да, я бежал и часто оступался.
И воздух предо мною расступался.
3122
И воздух предо мною расступался.
И я бежал, и часто оступался.
Но я себя порою настигаю.
И от себя я дальше убегаю.
Ни в чём себе, притом, не изменяя,
Я всё бегу, себя же догоняя.
Не унести мне в радости и боли
Всё то, что я усилиями воли
На неземную лёгкость променял.
Я никогда себе не изменял.
И ни на что я и не поменяю
Всего того, что в суть свою вменяю.
И я уйти хочу скорее прочь.
И надвигалась надомною ночь.
3121
И надвигалась надомною ночь.
А я уйти хочу скорее прочь.
Ну что же ты, спроси, спроси, спроси.
И, если можешь, нежно укуси.
Я изучаю «азы», «буки», «веди».
И ощущаю я себя в победе.
И я вот долго так не изменяюсь.
И долго так, к тому ж, не извиняюсь.
И нет во мне желанья извиниться.
И нет во мне стремленья измениться.
И вот моё такое поведенье.
А может, это чудное виденье?
Но точно ли тогда я просыпался?
Бежал я, да и в беге оступался.
3120
Бежал я, да и в беге оступался.
И снова я порою просыпался.
Пусть даже из корыстных побуждений,
Не видеть нам всех сказочных видений.
Чтоб никогда уж злу не повториться.
Но как тут всем в одном договориться!
Когда-нибудь нам это отзовётся.
Живётся нам пока, и пусть живётся.
Наука знает, и немало, гитик.
Под лунным светом думает политик.
И вот идёшь ты по прохладной роще.
Идти во сне удобнее и проще.
Я засыпал и снова просыпался.
Бежал и в беге даже оступался.
3119
Бежал и в беге даже оступался.
И, засыпая, снова просыпался.
Но и не так уж я и многодумный.
Сегодня я не так, как прежде, умный.
Тогда я был здоров, и был унылым.
Сегодня я хоть сед, но полон силы.
Тогда я гордым был и не стыдился.
Сегодня я стыжусь, что я гордился.
Тогда я познавал печаль и муки.
Сегодня я твои целую руки.
Сегодня я тону, но не купаюсь.
А там я засыпал, не просыпаясь.
Вчера я шёл и часто оступался.
И я заснул и всё не просыпался.
3118
И я заснул и всё не просыпался.
Вчера я шёл и часто оступался.
Такая вот нам с вами здесь наука.
И думал я: «Смерть прибыльная штука».
А кто-то ест на блюдечке икорки.
Поражены мы жадностью до корки.
И снова гибнут пальмы и берёзы.
И снова в нас и кровь, и боль, и слёзы.
Всё то, что нас когда-то обвенчало,
Надеждою казалось нам сначала.
И не беда, в каком ты там значенье
Исполнился в своём предназначенье.
Мы с вами уж решительно хотели,
Чтоб мы имели радость так и в теле.
3117
Чтоб мы имели радость так и в теле,
Мы этого решительно хотели.
И ты зашла помыть гортань за факсы,
Да и пыталась засосать за баксы.
И там уж ты от холода дрожала.
И, как Мария, ты со мной лежала.
Потом Татьяна встретилась с доцентом.
А вот канал мы строили с процентом.
И там я был когда-то с Маней в бане.
И всё Татьяна рассказала Ване
О том, как в страхе погибают воры.
И я такие слушал разговоры.
И я тогда везде и побывал.
Ну, а простор собою волновал.
3116
Ну, а простор собою волновал.
Я плыл и плыл. И я везде бывал.
И ложе для несдержанных стенаний
Нам отдано для сущих начинаний.
И прекратились между нами споры.
Не слушал я чужие разговоры.
«Втроём не хуже. Помнишь, как мы с Лушей?»
«Я знаю это, знаю. Вот послушай.
Из лагеря кухонный кулинарий».
«Тогда ещё был с нами Полинарий.
Советов я совсем ещё не слушал.
А он сказал: «Тогда ходил я с Лушей».
«И вы там, в общем, вместе быть хотели.
И небеса над бездною летели».
3114
«И небеса над бездною летели.
И вы там, в общем, вместе быть хотели».
«А надо бы, чтоб там, где мы кончали,
А не вот тут, где надо бы вначале.
Я сдерживать себя тогда умела.
Тогда ещё кричать я не умела.
Ты видишь, как непросто там ты начал?»
«Наверно. Так. Теперь же всё иначе.
Нетерпелива, трепетна и страстна».
Да! Но была уж ты тогда прекрасна».
«Тогда была я глупое мочало».
«А, помнишь, как мы встретились сначала?
Да и люблю я с радостью, в охотку.
И не меняю я свою походку».
3113
«И не меняю я ни в чём походку.
Одно я знаю. Я люблю в охотку.
Растрёпанное старое мочало.
Вот так ведёт оно себя сначала».
«Да»,  -  услыхал я звуки из вагона.
И я вздохнул. Да и добавил: «Оно».
Неслось оно  -  любовное мученье.
Зато какую негу и значенье
Пробормотал я ей в волненье спешном.
И я давно так не кончал успешно».
«Я никогда так тоже не кончала.
Прости меня за то, что я кричала».
«Когда во мне уже вскипала кровь,
Я и запел про первую любовь».
3112
«Я и запел про первую любовь».
И тут излив избыток страсти в кровь.
Да и по всем её прекрасным-членам,
Кипела ночь и двигалась по венам.
Я тёр её натруженным коленом,
Чтоб дать надежду возбуждённым членам.
Спасало нас от времени напасти
Всё то, что я терзал у ейной пасти.
Ты действия в угоду мне свершала.
И тут вот углублённо ты дышала.
Потом ты и зубами заскрипела.
Тогда и кровь в тебе уже кипела.
И тёр тебя я долго и в охотку.
Я в лодку сел. Раскачиваю лодку.
3111
Я в лодку сел. Раскачиваю лодку.
А женщина сказала: «Три в охотку.
Совсем я не исполнена печали».
«Ведь ты была ершистою вначале
В отсутствие движенья и кокетства.
Так что же ты всё требуешь от детства,
Как старое и доброе мочало?
И я терпел. И всё во мне кричало.
И взбалмошна, и дерзка, и ершиста
Была сначала ты. Но и пушиста.
Покладиста. Пора твоя настала.
Не будь строга. И ты не сразу стала
Прекрасной»… Зреет в женщине любовь.
Ах, успокойся, взвинченная кровь!
3110
Ах, успокойся, взвинченная кровь!
Не умолкала в женщине любовь.
«Отдайте мне скорей моё мочало!»
И дама, взбеленившись, закричала.
Оно и тёрло трепетно и дерзко.
И вот теперь и быстро, да и зверско
У дамы затомилась плоть мужчинно
По тем местам, где нежно и причинно
Оно и износилось постепенно
Намыленное густо и степенно.
И тут оно дало неспешно маху.
И положили тут на полку сваху.
Так думало пушистое мочало.
Всё кончилось. И всё начни сначала.
3109
Всё кончилось. И всё начни сначала.
Так старое подумало мочало.
Остался он с безумною мечтою.
И обладал он дивной красотою.
На то оно, коль так, и в бане мыло!
Оно бедро скользящее помыло
У тёти Мани вовремя и к сроку.
И на груди, и снова где-то сбоку.
И там, где всё, ну всё за цели ради
Сосков грудей, полнот и лиц, и сзади.
И баб, и жён, и носиков, и ушек.
Каких оно не мылило помпушек!
И с мылом получилось всё точь-в-точь.
Вставало солнце. Исчезала ночь.
3108
Вставало солнце. Исчезала ночь.
И так вот родилось мочало дочь.
И это было правильно, казалось.
А в жизни так оно не оказалось.
Как будто нам так только показалось.
Бывало, что таких колен касалось,
Что и потом, смеясь, бежало в снеги.
Бывало, что касалось нежной неги.
Но всё оно, конечно, забывало.
И где оно там только не бывало!
На то оно и в бане. И мочало.
Мочало ничего не замечало.
Вот так оно и смылилось, мочало.
А музыка звучала и звучала.
3107
А музыка звучала и звучала.
И так повсюду. Что ж, начнём сначала.
А если Шнитке, значит, без еды.
Зачем без пищи, света и воды?
Зачем, где прорубь, то и с головой?
Зачем предатель, если вроде свой?
Зачем винтовка, если ты бандит?
Зачем ментовка часто нам вредит?
Зачем для женщин дерзкий нрав мужчин
Не знать нам лучше в знании причин.
И где б я ни был, ты лишь мне нужна.
А сверху небо. Звёзды и луна.
Иду я дальше. Предо мною ночь.
Минуя утро, я жилища прочь.
3106
Минуя утро, я жилища прочь.
И вот уж, шутка ль, хоть и нынче ночь.
А мы дорожку к алчности плетём.
Не надо верить, что идём путём.
Где ты и Мери, едем мы верхом.
Для ваших прерий, ваших Оклахом,
Не превратишь ты недра просто в корм
По всем законам рыночных реформ.
Из нас верёвки ты не будешь вить.
Ты не старайся нас остановить.
Хоть очень это сделать ты хотишь,
Но ждать рассвета нам не запретишь.
А завтра снова будут день и ночь.
Дождавшись утра, я жилища прочь.
3105
Дождавшись утра, я жилища прочь.
Дни жизни будут. Да и будет ночь.
И кто б ты ни был, пусть тебе легки
Горят поленья больше чем ярки.
И жарким летом, и когда в печи,
И ранним утром, и в глухой ночи.
Всё это нужно нынче и потом.
Живите дружно, думая о том.
Ты помни это. Не сойди с ума.
Порой с рассветом наступает тьма.
И всё я вынес  -  мрак и день, и ночь.
Когда я вырос, выросла и дочь.
Иду я дальше. Мыслей мрачность прочь.
Всё трепетало. Наступала ночь.
3104
Всё трепетало. Наступала ночь.
Иду я дальше. Мыслей мрачность прочь.
Ах, нам верните речки Ох и Ах!
Вы всё снесли на собственных плечах.
А тот, кто любит, он тебе не враг.
Пускай не будет вам мечтой овраг.
Любите девок, грейте их собой.
Идите, дети, за Отчизну в бой.
Теперь вы панки. Вами дорожат.
Под вами танки взрывами дрожат.
Тела и лица, вплоть до головы,
Уж за столицу жизнь сложили вы.
Москва моя! Ах, жалко мне робят!
Тут вздрогнул я. Уж снова ль угробят?
3103
Тут вздрогнул я. Уж снова ль угробят?
Москва моя! На волнах блещет скат.
На десять суток парни загремят.
Танк проползает. Выхлопы дымят.
Чуть-чуть присели. Правду говорят.
И протрезвели. Прячут мутный взгляд.
Он забирает водки пузырёк,
Сказав им чётко, взяв под козырёк.
Он подполковник: «Здравствуйте, робята!»
Навстречу третий. Рядом два солдата.
Два пьяных в лицах. Спрятали посуду.
Москва-столица. В окнах тьма повсюду.
Идут солдаты, подогнув колени.
Бледнело утро. Розовели тени.
3102
Бледнело утро. Розовели тени.
Солдатам трудно, шли согнув колени.
Про бой тот странный будут забывать.
Подлечим раны, будем балевать.
По каске тёмной  -  чирк, да чирк, да чирк.
Металл разрывов теплится в ночи.
Ракеты свечкой. Пули как всегда.
А сзади речка. Чистая вода.
При стычке боя возле речки Ох
Двенадцать в ранах и один оглох.
И взводный воет. Жаль ему отцов.
Не вышли с боя. Многих нет бойцов.
Понуро дрябло двигался отряд.
Гирляндой яблок прогибался сад.
3101
Гирляндой яблок прогибался сад.
Я оглянулся. Посмотрел назад.
А время не вода. Оно безгласно.
Веди её туда, где время властно.
Кто очень сердцу мил, каптёрка рядом.
Нас ротный отпустил на девять взглядов.
А в рёбрах у робят кавыка в бесе.
А в хатах нет девчат. И парни в лесе.
С той с этой стороны, да в божьи врата.
Не знать бы нам войны, где брат на брата.
Не знать бы нам тех мук под красным флагом.
Огромной суммы звук рождённый шагом.
А пение солдат влетело в сени.
А вот и дверь. Перехожу ступени.
3100
А вот и дверь. Перехожу ступени.
Солдат, поверь, и зверь умрёт от лени.
Погода мрак. Закат тяжельше брёвен.
Готовься в бой. Но день, увы, не ровен.
Влезай сюда. Прижмись. Землёй укройся.
А утром ротный: «Встань! Ровняйсь! Постройся!
Дрочить бы вам ***в, да тоже нету.
Вы, знамо, из боёв. С иного свету.
А там ещё плыла вторая рота.
Казалось, что гремят в дому ворота.
Ну, а бока чесались и скрипели.
Взвода остепенились и запели.
Павлин был весел. В нём был хвост скрипящий.
И гнев шёл по усам. И чай кипящий.
3099
И гнев шёл по усам. И чай кипящий.
Павлин явился к нам. В нём хвост скрипящий.
Носился вкруг кустов юнец зелёный.
Остался без портов. В себя влюблённый.
А череп мой, мой друг, пленял устами.
И конь ходил вокруг, крутя хвостами.
И в блёклом вечеру стал сумрак стынуть.
И каждый по перу старался вынуть.
Повсюду мрут трупа. Но нету злости.
Плясали черепа. Резвились кости.
И, видно по всему, он был им другом.
Все кинулись к нему. Ходили кругом.
Он взводу помешал идти за стадом.
Павлин его встречал весёлым взглядом.
3097
Павлин его встречал весёлым взглядом.
Он взводу помешал идти за стадом.
Была б тебе, будь жив я, Маня, баня.
Я ей кричу: «Дождись! С тобою Ваня».
Мы подкрепили брюки ремешками,
Чтоб привязать жену к судьбе стежками.
И дальше мы плывём без брюк и маек.
И крик вдали над тьмой у стайки чаек.
Хвала тому, кто дал нам кров и хлеба.
В дыму огней во тьме с зарёю небо.
Бесед цыганских ночи. Взятки гладки.
Костры, котлы, телеги и палатки.
Да, я сдружился сам с прекрасной Радой.
И двор я вижу там. За той оградой.
3096
И двор я вижу там. За той оградой.
Вам я толкую сам. Я дружен с Радой.
А что он, взводный. Пусть себе и знает.
А взводный он-то многое не знает.
Конечно. Точно. Уж оно поскольку.
И я не против, если только-только.
Оно понятно, если так, то так уж.
Тогда плывите, прикрывая ракурс.
А и нигде. Вот так. Оно поскольку.
А там-то кто? И где? И как? И сколько?
Да как тебе сказать. Плывём оттуда.
Куда, братки, плывём?.. Какое чудо?
И тополя по-прежнему стоят.
И услыхал я смех живых наяд.
3095
И услыхал я смех живых наяд.
А тополя по-прежнему стоят.
Уж осень. Вёдро. Будет и ведрее.
А мы плывём быстрее и быстрее.
Теперь они с дзюдами и ушами.
Всё пейджерами крутят над ушами.
А кегебисты спрятались, слиняли.
Не кормят их. С довольствиев их сняли.
А мы, солдаты, пять недель не ели.
Оно в любые не влезает щели.
А чудов много. Мы же в рыбу Юду
Переселились. Как не верить чуду?
Кто в тот вот лагерь до поры попался,
Землёю там он сразу засыпался.
3094
Землёю там он сразу засыпался.
Там не тюрьма. Но ты туда попался.
Сидят, браток, там люди-хулиганы.
Уж непогоды там и ураганы.
Когда каналы в реки те врезают,
Зимою там и шлюзы замерзают.
Собой они все сплошь дерьмом воняют.
И все там стройки ими заполняют.
Они прикрыли Родину грудями.
Бараки те наполнены людями.
А в центре их скопилися собаки.
Для фраеров отдельные бараки.
Прожекторы над вышками горят.
И люди там построенные в ряд.
3093
И люди там построенные в ряд.
Там фонари над вышками горят.
Куда и не приходят поезда,
Плывём, браток, оттудова туда.
Откель плывёте? И не слышно ль гуда?
Куда вы, братцы? Где какое чудо?
А пятый взвод опять пошёл к реке.
Лежу я на израненном боке.
И на другой я бок перевернулся.
И тут уж я вздохнул и встрепенулся.
Я вас, друзья, вовеки не забуду.
Так в славный путь! Поищем с вами чуду.
Потом я взял и глубже окопался.
Я засыпал и тут же просыпался.
3092
Я засыпал и тут же просыпался.
Ну, в путь, друзья! И тут я искупался.
Глазами жаркими от голода горя,
Узнай, браток, не ищут ли зазря.
«Вперёд!»  -  кричит поджаренный комбат.
И где я тут? И где уж медсанбат?
Я не успел потребовать врача.
Плыву. На мину влез я сгоряча.
Без рук, без ног. А где же соловьи?
Плывём на рынок. Может, там свои.
Его-то и зениткой не собьёшь.
А солнышко блестит, ядрёна вошь!
Давно, браток, я в море не купался.
Я засыпал и тут же просыпался.
3091
Я засыпал и тут же просыпался.
Плывём, друзья. Давно я не купался.
Башку свернут, не пожалеют рук.
Майкл Джексон тут. И жвачек восемь штук.
За орден видик. За медаль портрет.
А за погоны пачка сигарет.
И не сочтут усилие за труд.
Да и придут и всё везде сожрут.
А нас зовут былины городов.
Местами нам лежать по сто годов.
А он ещё со мною поменялся.
А третий лёг и больше не поднялся.
Поверьте, братцы, я тогда распался.
И, оступясь, я чуть не искупался.
3090
И, оступясь, я чуть не искупался.
Вернись, нога. И вот я весь распался.
И потерялась правая рука
В волне реки. Стучит она в бока.
А там, не знаю, видимо, пропал.
Потом, не помню, кажется, упал.
Я всё ещё на левом берегу.
Держу в руке холодную ногу.
И потерял её я набегу.
И, помню, крикнул: «Больше не могу!»
Где я тогда опаздывал в ноге,
Подмыло нас на левом береге.
У мнимого возвышенного града
Стояла невысокая ограда.
3088
Стояла невысокая ограда
У мнимого возвышенного града.
Там пароходят к звёздам поезда.
Туда, браток. И мы плывём туда.
Там погублённый битвою народ.
А чудов нет. Потоплен целый флот.
Какая тут ещё мерцает чуда?
И что вы там увидели оттуда?
Такая вот мигрень, ядрёна вошь.
Английский флот. И с ним Цусима то ж.
Весь флот погиб. Да и погиб зазря.
Уж там не тридцать три богатыря.
И у воды виднеется ограда.
Недалеко паслось большое стадо.
3087
Недалеко паслось большое стадо.
А у воды виднеется ограда.
Не тридцать три, а три богатыря.
И выйдут все, медалями горя.
И из пучины этих пенных вод
Волна глубоко плещет на живот.
«На море,  -  говорят,  -  поболе чуда».
«Куда, братва,  -  спросил,  -  да и откуда?»
И я увидел весь свой первый взвод.
Угас порыв полёта к лону вод.
Уйдя в запой, немедленно угас
Кошмар стремленья всенародных масс.
Уже опять у тонущих стогов
Дремотой веет с дальних берегов.
3086
Дремотой веет с дальних берегов
Уже опять у тонущих стогов.
Не получилось. И о том забудем.
А потому давайте как бы к месту.
А если нет, так всё, или напротив.
Мол, так и так, конечно, и простите.
А вы вчера мне что-то рассказали.
В колонном зале, ах, в колонном зале!
Порою бас, порой колоратура.
Номенклатура. А она не дура.
Да и иди своею ты дорогой.
Теперь лишь дёргай, подсекай и трогай.
Я привязал ещё два метра лески.
Вступил туда я, услыхав там всплески.
3085
Вступил туда я, услыхав там всплески.
Ах, дайте лески и для уд подвески!
Ну там, где нужно, можно и монгольно.
Где нужно, страшно, а где нужно, больно.
И трагики, их дочки и отцы.
Артисты цирка, клоуны, певцы.
И где-то даже дремлющие классы.
И выйдут массы. Впереди Пегасы.
Родятся вирши пробуждённых классов.
А если к массам подвести Пегасов?
Из нас пьют кровь. А мы всё молчаливы.
Трудодовольны и трудосчастливы.
И сок течёт из переспевших слив.
И за спасенье душ иду в залив.
3084
И за спасенье душ иду в залив.
И да, и против. Я наелся слив.
Куда б нейти, но всё равно по курсу.
Вперёд по курсу, и назад по курсу.
С приветом мама. Папа без привета.
Построим это. Закопаем это.
Мы отдадим всю молодость разрухам
Моральным духом и голодным брюхом.
Уж для врагов есть яд довольно стойкий.
Мы любим стройки вечной перестройки.
Великим блеском бывших поколений
Блестит нам Сталин. И зовёт нас Ленин.
Мы удим рыбу в утра ярком блеске.
Я к палке привязал обрывок лески.
3083
Я к палке привязал обрывок лески.
И я увидел волн бегущих всплески.
Уж всё равно. И только б не к цинизму.
А к коммунизму или к гуманизму,
Но, несомненно, вовремя придём.
И всё путём. Туда, друзья, идём.
И для включенья времени редуктор.
Была бы цель и рельсы, и кондуктор.
И всё равно залезем мы в трамвай.
Нас похвали и хлеба не давай.
Великий мы и маленький народ.
А начиналось всё наоборот.
И он принёс с собой огрызки слив.
Нагромождался утренний прилив.
3082
Нагромождался утренний прилив.
Поели слив, и вод свершился слив.
Канал игра. По сути, это детство.
Канал не цель. Канал лишь только средство.
И всё равно, куда вести канал.
Ещё я ночью этого не знал.
Назад веду я времени канал.
Свою я прыть мгновенно осознал.
Нам и не нужно тот вести канал
Туда, куда я сам себя загнал.
Сказав при этом: «Всё наоборот».
Там у ворот мне дали поворот.
Земля ещё такого не видала.
Поэзия меня не осуждала.
3081
Поэзия меня не осуждала.
Земля ещё такого не видала.
Но не достроил этот я канал.
Потом я всех работой доканал.
И перестал я думать про канал,
Как только лишь об этом я узнал.
Зачем я строю без толку канал.
И я не знал, а может, я и знал,
Продолжить строить дальше ль мне канал?
Но я потомков где-то заклинал,
Когда построил и для них канал.
В конце концов, себя я доконал.
Я поспешал. Хотел себе помочь.
От грёз тяжёлых задыхалась ночь.
3080
От грёз тяжёлых задыхалась ночь.
Я поспешал, хотел себе помочь.
Пока я строил времени канал,
То он меня стремленьем доконал.
Он обо мне подробности узнал,
И я стал строить заново канал.
Тот, кто меня, по сути, не узнал,
Вот он-то знал, куда меня загнал.
А там, куда путей и я не знал,
Я и не знал, что строю я канал.
Когда себя я в шахту эту гнал,
То я ещё о будущем не знал.
А время нас уже не осуждало.
И ночь меня от сна освобождала.
3079
И ночь меня от сна освобождала.
Моё строительство мне ничего не дало.
Что для себя я выкопал канал,
Об этом я, естественно, не знал.
Я строил новый времени канал.
И я спешил. И сам себя загнал.
И вот, пытаясь выкопать канал,
Я догадался. Нет, я точно знал.
Не бизнесмен я. Я ведь заключённый.
Я не шахтёр. Не плотник. Не учёный.
Я заклинаю. Предо мной канал.
Куда, не знаю, но себя я гнал.
Я от раздумий устремлялся прочь.
Кошмары мучили меня всю эту ночь.
3077
Кошмары мучили меня всю эту ночь.
Проснулся я. Прогнал я мысли прочь.
Ты не святой. Но ты и не тиран.
Не нужно ран тому, кто ветеран.
Войдём в клоаку и в любой сортир.
Штурмуй, братва. Борись за прочный мир.
И нас ни Бес, ни Дьявол не берёт.
И понеслось. Вперёд, друзья, вперёд.
А там команда. Раз-два, раз-два-три.
Согреем землю. Вздуются ветры.
И высоко грядущий день взойдёт.
Вокруг туман. Но только час придёт,
Исчезнет всё. Он виден в день и в ночь.
И за него любой отдал бы дочь.
3076
И за него любой отдал бы дочь.
И вечность, что ведёт нас в день и в ночь.
Всем места хватит. Уж Парнас большой.
Пиши всё то, что чувствуешь душой.
И ты поверь в самостоянье знаний.
И не ищи ты сам себе признаний.
Ну ладно, лезь. Когда-нибудь поймём.
Какой-то Орлис просится. Возьмём?
Там кто ещё? Себя ты называй.
Так смело, братцы! Руку подавай.
И, значит, долго ты не проживёшь.
Как только видишь цензора, плывёшь.
И он возводит нас до королей.
И преданных он ближе и милей.
3075
И преданных он ближе и милей.
И он возводит нас до королей.
Но кто его узнает? Кто услышит?
Вот здесь, сейчас, какой-то Орлис пишет.
Да что тут бегать долго за примером!
Наш путь проверен Дантом и Гомером.
Для пользы я уж кое-что совру.
А остальное гибнет на ветру.
Или Маринина, или Цветаев.
Твардовский тоже. Может, и Катаев?
Нет, он молчит. Не произносит: «Ес!»
Вот Пушкин Саша. Ну, а вот Дантес.
А путь всегда ведёт тебя до смерти.
Хотите верьте. Или уж не верьте.
3074
Хотите верьте. Или уж не верьте.
А путь он доведёт тебя до смерти.
Корабль сработан ночью, сверхурочно.
Дрожим. Сидим мы долго. Как нарочно.
И руки в нас, как жабры у акул.
Садитесь, Чарзьз. Вот ваш высокий стул.
Таков уж он. Уничтоженья зуд.
Что? Собрались?!.. Лишь высунься, сгрызут.
И подгрызать фундаменты взялись.
И в каждом трюме крысы завелись.
И собрались спасать судьбу народов.
Такая мы уж странная порода.
И он других надёжней и смелей.
И гордый в нём всецарственный елей.
3073
И гордый в нём всецарственный елей.
И наш корабль пройдёт среди мелей.
И вам ответит кто-то: «Будь здоров!»
Вам дует ветер времени миров.
Корабль на курсе. Вы не сумневайтесь.
Особенно в пути не зазнавайтесь.
А может, даже век и не пройдёт.
А кто тут Брехт? А кто тут Вальтер Скот?
И разберутся, кто был Лондон Джек.
Пройдёт не год, а может, и не век.
Точите перья. Сядьте у ворот.
И сами знайте, чем живёт народ.
Ему вы только очень, очень верьте.
Он старше жизни. И моложе смерти.
3072
Он старше жизни. И моложе смерти.
Вы Карле Марле только очень верьте.
Неколебим. И будто инквизиция.
Уж не изменишь. Верная позиция.
И так оно из века в век идёт.
И Пушкин гений. Да и Вальтер Скот.
А Пешков Горький. Уж таков наш век.
Как только Лондон, так и сразу Джек.
И школьная во мне ещё привычка.
Я Лондон Джек. Моя собачья кличка.
«Читал?» - «Нет». - «Почитай». - «А ты читал?»
А Карла Маркса пишет «Капитал».
Узнаешь позже. Выйдем ровно в семь.
Распоряжается он на планете всем.
3071
Распоряжается он на планете всем.
Какая хартия! С ума сошёл совсем.
Молчала б ты, мычала бы корова.
Не нравится? Ну, что ж, бери второго.
А Диккенс он совсем ведь добрый малый.
Сплошные трюмы, мачты да каналы.
Горел фонарь вдали береговой.
Мы сели. Трал под нами грузовой.
Мы к морю шли. Мы местные сатрапы.
«По сути ли?»  -  спросил один из шляпы.
Мы по наследству детям отдаём
Всё то, что в сердце радостно моём.
Тот, кто не держит на тебя обиды,
На всё, на всё уж он имеет виды.
3070
На всё, на всё уж он имеет виды
Тот, кто не держит на тебя обиды.
А ничего и значит ничего.
А отчего? Что значит отчего?
Уж неземному, ясно, что небесному.
Какому? Да какому же. Известному.
Святому Духу, Сыну и Отцу.
И так же нету почестей льстецу.
Всеобщее повальное неверие.
«Да,  -  говорит она,  -  пришло преддверие».
Ещё, гляжу, расхаживают трое.
Тысячелетье... Первое?.. Второе.
И тут щелчка он даст, конечно, всем.
Он может пить. Да и не пить совсем.
3069
Он может пить. Да и не пить совсем.
О, рифмоплёт! Уж даст он жару всем.
Поёт романсы. В стороны глядит.
А дуб? На нём учёный кот сидит.
Глухая ночь. В окне луны провал.
Картину жутко он нарисовал.
Непроходимый, видно, аноним.
Какой-то Пушкин. Глупый псевдоним.
Сей псевдоним безвкусный и старинный.
Читал ты сказки нянюшки Арины?
Безрезультатно пять часов подряд
За ними шёл я. Двое говорят.
Признав себя для вида просто гидом,
Сижу я с важным непреклонным видом.
3068
Сижу я с важным непреклонным видом.
А муж её, так он тут просто гидом.
Она признала в сути ремесло.
Она довольна. Видно, ей везло.
Но таково издателя кокетство.
Постель не цель. Постель лишь только средство.
Она встречает пламенного Брехта.
И всё понятно. Больше нету Цвехта.
Взгляд острый. Слог довольно деловит.
Умна. Скромна. Приличный светский вид.
И вместе с Цвейгом Геббельса жена.
Иду я дальше. Поздняя весна.
Я вижу лица. Шёл некрупный дождь.
Передо мною допотопный вождь.
3067
Передо мною допотопный вождь.
Я вижу лица. Мелкий, мелкий дождь.
Такая тут таблица умноженья.
И денег нет, и нету уваженья.
И о живом сказать уж не прилично.
О мёртвом долго думать не этично.
И на стене диск солнца нарисован.
Ремнями шкур зверей исполосован.
Как меру вкуса, образа и веры
Я в то же время привожу в примеры.
Прошёл по лавке, словно бегемот,
Совсем простой законодатель мод.
И был я в очень образе печальном.
А оказался в веке изначальном.
3066
А оказался в веке изначальном.
И уж в таком вот образе печальном.
Ты, что ли, книжек больше не читаешь?
И всё же ты о чём-нибудь мечтаешь?
Да и кинжал не правильно заточен.
Так не пойдёт. Расчёт, гляди, не точен.
И ты получишь в морду кирпичом.
А гонорар? Он говорит о чём?
А ни о чём. Я ни о чём не думал.
О чём же ты спросил? О чём подумал?
И в свой мешок дорожный погрузил.
И нас стрелой Перуна поразил.
Когда из прерий вышел старый вождь,
Уж разразился мелкий, мелкий дождь.
3065
Уж разразился мелкий, мелкий дождь,
Когда из прерий вышел старый вождь.
И что, когда, откуда и почём?
Чарльз намекает Диккенсу плечом.
Четвёртый мнимый неизвестный Грехт.
Идут Бальзак, Фонвизин, Пушкин, Брехт.
То было, помню, раннею весной.
А Гаврик затаился за стеной.
И вот такой момент первоначальный
Смерч пролетел, как ветер обручальный.
И нет конца у времени кольца.
Ещё его не знали мы лица.
Процесс пошёл довольно изначальный.
Шёл сумрак ночи. Вечер был печальный.
3064
Шёл сумрак ночи. Вечер был печальный.
Ну, как дела, дикарь первоначальный?
Лежит она. Отбросила полу.
Я кончил смену. Вышел. Сел в углу.
Уж вот такая тут выходит факса.
Всё ж обсчитав на два с полтиной бакса.
Даю я сдачу с должным извиненьем.
А в пиве знак с серебряным тисненьем.
А без херши суп стоил бы гроши.
И взял я пиво, да и две херши.
Клиенту я решительно заметил,
Что я ему на жест его ответил.
Древнейший Рим. Совсем первоначальный.
Шёл сумрак ночи. Вечер был печальным.
3063
Шёл сумрак ночи. Вечер был печальным.
Монгольщина! Дикарь первоначальный.
Свободы никогда нам не дадут.
Европа! Там она. Она не тут.
Такая вот тебе выходит факса.
Вот так, браток. А тут за оба бакса
Вернули неустойку. Миллион.
И прежде чем добрался, кончил он.
В трусах была застёжка без наката.
И в ту же ночь позвали адвоката.
Она взяла для свадьбы напрокат
Весь подвенечный праздничный наряд.
Хотя он в чём-то даже и печальный.
Пример тому мой сон первоначальный.
3062
Пример тому мой сон первоначальный.
Таков процесс печальный и венчальный.
Такая там не русская страна.
Ну, в общем, там покой и тишина.
Или грозил, к примеру, автоматом.
Или по-русски выругался матом.
И если взял иначе ты за щётку,
Кассету в суд и снова за решётку.
И пусть хоть чем какую там обидят,
Опять же видик. Всё они и видят.
А меж тюремных одиночных клеток
Уже дерут они немноголеток.
Там проще всё, доступней и свободней
Реки, что всех известных многоводней.
3061
Реки, что всех известных многоводней,
Там проще всё, доступней и свободней.
И всё идёт как в полую дыру.
И видишь там ты всякую муру.
Оттуда, где и сытно, и тепло,
Везут они цветное барахло.
За каждый куль беру не меньше тройки.
Я тут пять лет. С начала перестройки.
Вам обо мне ещё не рассказали?
Официант я. Я в банкетном зале.
Я из сортира выбежал на холл.
Отдал два бакса. Кинул ей на пол.
И уколол себя я в створку вен.
И жду уже желанных перемен.
3059
И жду уже желанных перемен.
И уколол себя я в створку вен.
Подумал я: «Уж в том первооснова».
Потом залила в пасть глоток тройного.
Для чистоты. Чтоб не поганить рот.
Пошла. Стоит. Красивый поворот.
Согласна. Уж задумалась у факса.
Давай в полсилы за четыре бакса.
Раз, два и три, и всё идёт в разброд.
Сил нет уже. Скривила грязный рот.
«Да,  -  говорит.  -  Я спонсора искала».
Я спрашиваю: «Глотку поласкала?»
И наблюдаю бег по телу вен,
Срывая с губ желанье перемен.
3058
Срывая с губ желанье перемен,
Я наблюдаю бег по телу вен.
Мне не хватает зимних одеял.
Я только что поверил в идеал.
Всему народу нечем насладиться.
Откуда и любовь тут возродится?
И что мы сможем обществу отдать?
Так что ж от нас тут вам и ожидать?
Нет места нам обоим. И доколе!
И если в чистой радости и холе
Уж мы тебя тогда не сберегли.
Лили, Лили! Куда же мы пришли?
Включил я свет, зажёг в машине фару.
Я не отдамся третий раз кошмару.
3057
Я не отдамся третий раз кошмару.
Включил я свет. Зажёг в машине фару.
Нас до такой вот жизни довели.
Лили, Лили! Ах, мы тебя… вели!
А он ведь там, где многие стоят.
Вот так росла я в шелесте наяд.
А главный всё в немыслимой борьбе.
Верней, вопрос совсем не о тебе.
Парламентарный времени вопрос.
А он заброшен. Мерзостью порос.
Ты рождена, чтоб возвратить мне силы.
И только так. И только сердцу милый.
Мой уголок, скажу я вам тогда,
Куда не ходят даже поезда.
3056
Куда не ходят даже поезда,
Там и была подмытою… да-да.
О том, чего и я не колбасил,
Зачем вот он прохожего спросил?
Но мы ему попортим дух и нервы
С шестым вдвоём и в соглашенье с первым.
Я такова. Живу себе в угоду.
В ответе я за эту вот погоду.
Седьмой, восьмой и четверо проклятый.
И третий дважды, и стальной распятый.
И каждый первый он же и второй.
Стыдись за этот беспринципный строй.
Да, я иду сквозь горделивость жара
В тревогу ложного и мнимого пожара.
3055
В тревогу ложного и мнимого пожара
Я и вхожу сквозь горделивость жара.
Но это надо всё же заслужить.
И ты жива. Но так, чтоб так вот жить
Без инсоляций? А вот я жива.
Ужастиков такого мастерства
И в Голливуде не увидишь ты,
Такой, как эта, жуткой черноты.
Гремя и воя, тлея и дымя,
Уж всё вокруг меня кишит кишмя.
И только не сгореть бы от стыда.
Такая вот я грязная… да-да.
А там проходят мимо поезда.
Я выхожу в банкетный зал. Туда.
3054
Я выхожу в банкетный зал. Туда.
Рот полощу. И говорю: «Да-да».
Потом под краном делаю засос.
И вытираю свой сопливый нос.
Из-под внизу сырого комелька
Брезгливо вынимаю рвань платка.
Но всё ещё во мне есть гордый нрав.
На голове колтун засохших трав.
Отверстий, да и выгоревших латок,
В моей одежде больше чем заплаток.
И обитаю я во тьме квартир.
И вот иду я медленно в сортир.
И по трубе опять я залезаю.
И по трубе я ниже соскользаю.
3053
И по трубе я ниже соскользаю.
И по трубе я вновь туда влезаю.
Вы в ломке ли, в запое, иль в уколе.
Да, вы в Сибири. Нет, вы в чистом поле.
И в бизнесе. И даже в зимнем спорте.
У свалки. У пивной. В аэропорте.
В метро у входа, в каждом общем зале
Она вас встретит на любом вокзале.
Лили лежит с опухшими глазами.
Да что я бздю. Вы посмотрите сами.
Как червь навозный. Захиревший. Книжный.
Я похудел. Едва-едва подвижный.
И я шепчу. Шепчу под звон наяд.
«О, странный сон! О, наслажденьем яд».
3052
«О, странный сон! О, наслажденьем яд».
Так я шепчу под звон ночных наяд.
Ну, знаешь, там, где мы тебе лизали,
В общественном у входа к кассам зале.
Всё хорошо. Найдёшь меня в сортире».
Взболтнул. Вколол. Считаю: пять, четыре.
Гаврош пакет со шприцами берёт.
Дождь моросит. Но скоро ли умрёт
Гаврош? Несчастным ходит он зверьком.
Она лежит, прикрывшись башлыком.
В когдашнем процветавшем «Моссельпроме»
Балкон в не реставрируемом доме.
Лицо открыто. Но закрыл глаза я.
В шалаш вернулся, в листья залезая.
3051
В шалаш вернулся, в листья залезая.
Я просыпаюсь. Вздрогнул. Замерзаю.
Чердак сменил на этот я притон.
Она всех кормит. Вот идёт мильтон.
В свои ещё прелестные года
Она была доступной не всегда.
Спешит Гаврош быстрее уколоться.
С Лили он хочет встречи у колодца.
И он пойдёт в какой-нибудь бардак,
Когда продаст какой-нибудь видак
С трудом рубли говняные считает.
Нашёл друзей. И книжек не читает.
Так рос Гаврош. И уж колол он яд.
Меня ласкает тихий звон наяд.
3050
Меня ласкает тихий звон наяд.
А утром он опять вливает яд
В себя. С рассветом снова жди ответа.
Но ты не верь свободе до рассвета.
И даже стыдно в тёмном небе месяцу.
Уж ты несёшь такую околесицу.
Твои слова всё так же в факты просятся.
Хоть ты зажми мне рот и переносицу.
И я сжимал тут сам себе виски.
И звон наяд я слышу у реки.
И будто их и нет совсем. Наверно.
Они звенят так призрачно, так мерно.
Всё тот же звук и тех же всё наяд
Меня согрел. Тревогой я объят.
3049
Меня согрел, тревогой я объят,
Всё тот же тихий мерный звон наяд.
Когда о Тане я в тот вечер думал,
Ментов не встретил я. Я их придумал.
И были нежность, ласки и укоры.
Дневник я вёл. И были разговоры.
Стоял Иван. Ждал Таню у кустов.
Ну, врать не буду. Не было ментов.
И что тут ты, скажи мне, сможешь скрыть?
И без отмычки их и не открыть.
Привычка врать, одна из тех привычек,
Что всех живее. И зверьков, и птичек.
И звон всё тех же слышу я наяд.
Очнулся. Пчёлы. Ночь. Пчелиный яд.
3048
Очнулся. Пчёлы. Ночь. Пчелиный яд.
И кровь везде. И снова звон наяд.
«Молчи, Иван».  -  «А чьи же там бинты?
Тань! Сон мне снился, будто то менты».
Схватил с тарелки ломоть колбасы.
Запел Иван и, не надев трусы,
Пошёл: «Клариса-крыса-барбариса».
«Засыпь крупы. Нет, не пшена, а риса.
Я отлучусь. Уже кипит вода.
Я в гастроном. Обычно. Как всегда.
Во сне тебя я чем-то напугала?
Прости меня, я там тебя ругала».
Так это сон!.. Я ощущаю жар.
И падаю. И чувствую удар…
3047
И падаю. И чувствую удар.
Так это сон! Я ощущаю жар.
«Ты б наточил ножи. Сходил бы к маме.
Ты помнишь сон? Ну, тот. Что не с ментами.
Ах, не готов был вовремя обед.
Из-за того и столько в мире бед.
Без пищи, Ваня, жизнь такая скука.
Я за угол. Я заскочу за луком.
Да нет же. Что ты. На плите вода».
«Как ухожу? Совсем? И навсегда?»
Растерян. Поднимаюсь. И сижу я.
Тут я проснулся. «Ваня, ухожу я».
И бликов ночи вижу тихий пламень.
Бегу. Цепляюсь за дорожный камень.
3046
Бегу. Цепляюсь за дорожный камень.
И снова ночь. И дым, и мрак, и пламень.
Чтоб так тянуться к творческим устам,
Расставить нужно всё тут по местам.
А что вверху с обратной стороны?
И отблеск лёгкий от ночной луны.
У самой лодки мрак и тишина.
«Да повернись ты! Вот где я. Одна».
Молчит и смотрит вычурно она.
Остались двое: я, да и луна.
Русалка с парнем под воду ушла.
По крайней мере, молодость прошла.
Но наблюдать за эросом я стар.
Сжимаю ветку. Слышу крик: «Пожар!»
3045
Сжимаю ветку. Слышу крик: «Пожар!»
Но наблюдать за эросом я стар.
Подводные едва шуршат ключи.
И мелодичность озера в ночи.
А звёзд падучих тьма. И шорох лун.
«Ай, больно!» Так мне шепчет сам Нептун.
Нептуну тайно девушка сосёт.
Мрак в небе зорко стайку звёзд пасёт.
И в волнах ярких утомлённый блик.
Сосредоточен у белёсой лик.
Небесный свет. И круглая луна.
Он напряжён. И прочен как струна.
Ну, а она его шерстит в перстах.
И лёгкий скрежет влаги на устах.
3044
И лёгкий скрежет влаги на устах.
Ну, а она его шерстит в перстах.
Друзья, подруги, жёны дорогие.
А время шло. И вот они, другие.
Уж так случилось. Этим я живу.
Ночь продолжалась. Я опять плыву.
Касаюсь я во сне её лица.
И ни на гран не разорвав кольца,
Тут и замкнулся ожиданий круг.
И что вот это кружится вокруг?
Так где же я? Во сне ли, наяву?
Сук отвалился. Я упал в траву.
Покой вокруг. Лишь треск на ёлке. Трах!
Проснулся я. Исчез тревожный страх.
3043
Проснулся я. Исчез тревожный страх.
Пришёл, нашёл. Мгновенье. Всунул. Ах!
«Всё, Ваня, хватит,  -  ты сказала.  -  Глупо».
И целовала там, где Ганалупа.
И пригубила около и из.
И наклонила влево, вправо, вниз.
И нежно так с ним вечность пролежала.
Взяла сама, да и к груди прижала.
И способ тут ты вовремя нашла.
И так ревнива ты со мной была.
Порыв летящей к озеру мечты
Был на потребу и для суеты.
Простор волнуя, воздухом милуя,
Срываю с губ дыханье поцелуя.
3042
Срываю с губ дыханье поцелуя,
Простор волнуя, воздухом милуя.
Мы на одном вопросе примирились.
А посему и с данностью смирились.
И воздух здесь глубокий смысл таит.
А без привычки даже не стоит
Взгляд озера, открывшийся рассвету.
И есть тут то, чего в природе нету.
Тут нету ванны, нету и сортира.
И то не офис. Даже не квартира.
Мы на поляне с фактом примирились.
С утра поспорив, вскоре помирились.
И солнце уж играло на дубах.
И привкус влаги страсти на зубах.
3041
И привкус влаги страсти на зубах.
И солнце высыхало на дубах.
«Люблю душой. И радостью большой.
Люблю я так, как счастлив нищий вшой.
А ты лежи и говори: «Люблю я».
Нет, нет, не так. Тебя расшевелю я.
А ну-ка дай мне твой поганый профиль.
Попозже. Хватит мне попозже кофе.
Трусливый лжец. Растяпа. Храбрый заяц.
Нет, я тебя расшевелю, мерзавец.
Скажите! Он меня!.. Заснул и ожил».
«Тебя ведь я и утром, помнишь, тоже».
Я слушаю их брань почти не злую
И сырость пня взволнованно целую.
3040
И сырость пня взволнованно целую,
И слышу брань я их почти не злую.
«О, боже мой! Вы видели урода!
Что?.. Всё уже? И это вся природа?!
И воздух, Ваня! Всё в таком же роде.
А на природе и не хуже вроде.
Да не дави. Ведь это не диван.
Ах!.. Хорошо... Поменьше слов, Иван.
Не спорь, молчи… молчи... молчи... молчи...
Идём к реке. А тут одни корчи.
Ты отодвинься хоть от этой лужи.
Да ниже, Ваня. Ах, ты неуклюжий!
Да отпусти! Не там ты расстегнул».
Витиеватость слов. И ветра гул.
3039
Витиеватость слов. И ветра гул.
«Уйди! Уж всё вокруг перевернул.
Не лезь. Отстань. Отстань. Не порть причёски.
Там было проще. Никакой расчёски.
Ты вспомнишь детство! Вспомнишь привкус ёлки!
Совсем одни. Лишь лес и мы, и волки.
Тут для любви сплошное испытанье!
Как Ивановы! Как Андрей и Таня!
Ты говорил: «Мы испытаем счастье!»
Резинка вот. Возьми. Порежь на части.
И сделай мне из шишек бигуди.
Отстань! Не лезь! Иди к реке. Иди».
«Ах, ангел мой! Уж ангел мой миндальный!»
Губ шелест у щеки пирамидальный.
3038
Губ шелест у щеки пирамидальный.
«Ах, ангел мой! Уж ангел мой миндальный!»
«А я причём. Ты сам сюда залез.
Принёс сырые».  -  «Но ведь это лес».
«Нахал! Теперь иди дрова руби.
И ты сказал: «Родная, не груби».
А почему тебе я там грубила?
А где расчёска? Вот! Опять забыла».
«Родная, я ведь!»  -  «Ладно, погоди!
Ведро забыли. Там и бигуди.
Мне эти сборы, если сборы скоры».
И повторились те же разговоры.
И снова слышу: «Ты, дружок, заснул?!»
Вхожу в шалаш. Ложусь. Вечерний гул.
3037
Вхожу в шалаш. Ложусь. Вечерний гул.
«Ты в каталог хотя бы заглянул.
Ты сорт смотрел? Его я чуть сварила.
А знак?! Смотри! Ведь я же говорила».
«Но там ведь напечатан тот же профиль».
«А это кофе? Разве это кофе?
Под утро только, наконец, уснула.
И до утра и глазом не моргнула.
Всю ночь гудел какой-то жуткий зуммер».
«Зачем ты так. Ведь я».  -  «Что ты? Ты умер.
Опять ты от ответа улизнул.
Вчера пришла, а ты уже уснул».
Такой я слушал разговор скандальный.
И музыкой мне был тот спор миндальный.
3036
И музыкой мне был тот спор миндальный.
В нём привкус и шутливый, и скандальный.
Уж я ль достоин вот такого чина?
Я взял там всё, что может взять мужчина.
Она нежна и ласкова на диво.
Без лишних слов она была правдива.
В томленье нежном, и едва дыша,
С хозяйкой предречного шалаша
Тогда я вдохновенно пообщался.
Я подошёл. Вздохнул и постучался.
Как той далёкой памятной весной,
Гудок пронзил просторы новизной.
А утром говорок раздался дальний.
И музыкой мне был мой сон миндальный.
3035
И музыкой мне был мой сон миндальный.
А утром говорок раздался дальний.
Не угождайте мужниной жене
Своим стишком о вздохах при луне.
Лирический в претензиях пиит,
Он удивляет тем, что не стоит.
И мы встречались южными ночами
Под золотыми осени лучами.
Тогда и затрещала ночи нить,
Когда жена решила изменить.
Едва открыв прелестный нежный ротик,
Она уже ушла во мглу эротик.
И мат. И разговор почти скандальный.
Мне музыкой был этот звон миндальный.
3034
Мне музыкой был этот звон миндальный.
И там уж разговор почти скандальный.
Я вышел, помню, ночью на балкон.
И потерял я стиль и лексикон.
Заводят споры бомжи о культуре
В такую ночь от лени и от дури.
В такой среде свершаются дела.
В шуршанье ветра ночь несёт крыла.
Козлом заблеял кто-то и упал.
А клёв ночной совсем, совсем пропал.
И мыслью был себе я на уме.
Я растворился в всекромешной тьме.
А вот она! Но улетела галка.
И я подумал: «Где же, где же палка?»