Я и Наицонев. Том четырнадцатый

История одного человечества.


Я и Наицонев.

В ДВАДЦАТИ ВОСЬМИ ТОМАХ.


         ТОМ ЧЕТЫРНАДЦАТЫЙ.


2016 г.


Собрание сочинений
в 99 томах. Том 84-ый.


2642
Всё зиждется на стыке понимания.
Щекочет грудь в моменты поднимания.
И руку ей на время я меняю.
Хотя говном я больше не воняю.
«Вы заберите этого засранца.
Вот член ему, а не со мною танца».
Так на чистейшем ихнем языке
Она сказала с фигою в руке.
Да и вдобавок как шальная скачет.
Хореография. Балетоманость, значит.
И, представляя будто бы науку,
Её я поднимаю тут за руку.
Ну и пошёл я,  р е - п е - т и - р у - я.
Всеобещания во мне звенит струя.
2641
Всеобещания во мне звенит струя.
«Чего же! Можно!»  -  отвечаю я.
Она из классных местных мастеров.
А я из тульских комнатных воров.
Ах, как хочу огурчиков солёных!
И тут же в зубы сто тебе зелёных.
И только выйдешь, сразу и аванс.
Так не заменишь ты ль, хотя б на сянс?
А ты-то кто? Ведь классный ты уборщик.
Тут заболел у нас вчера танцорщик».
Она с улыбкой: «Ваня! Будь здоров!»
Она из этих  -  ба-лет-май-сте-ров.
А я иду сквозь юные мечтания,
Себя уж чувствуя в горниле процветания.
2640
Себя уж чувствуя в горниле процветания,
Тут я иду сквозь юные мечтания.
И стал я грёзы новые ваять.
И я не стал обиды затаять.
Да и пошёл служить в кафешантан.
И где ещё забьёт такой фонтан?
Такие вот там были мне икорки.
Не отличишь ты апельсин от корки.
«Ах, не дурите лучше головы!»
И тут меня прогнали две совы.
Чтоб протереть весь аппарат сначала,
Я и беру вонючее мочало.
Беда у всех. У каждого своя.
Всё грезит временем, в котором грежу я.
2639
Всё грезит временем, в котором грежу я.
Беда у всех, у каждого своя.
У них колёса в мёдовом драже.
Они остались в пятом этаже.
Иду я в колледж. Там разбита рама.
Спешу. А в школе, как обычно, драма.
«Я не могу!  -  она ему.  -  Я к детелям.
Пойдёмте в офис, будете свидетелем».
Ей говорят: «Вы подпишитесь, мэм».
Подходит мент, по-ихнему лисмен.
Он видит даму с белыми зубами
Чумазой расы с красными губами.
И наблюдает ахи он и охи
Тех, кто вершит грядущие эпохи.
2638
Тех, кто вершит грядущие эпохи,
Он наблюдает ахи, вздохи, охи.
Да и идёт себе по переулку.
Живот разрезал и достал шкатулку.
И у того, что вроде бы уснул,
Сложил всё вместе, где-то повернул,
К нему отмычку вставил из усов,
Ключ достаёт у дамы из трусов.
Она идёт туда своей дорогою.
А эту миллионницу не трогаю.
И в ту, что тут, да и вот в ту, что чтоб,
Он и стреляет в приоткрытый лоб.
«Я перебью вас всех,  -  кричит,  -  людей,
В потоке бури съёмочных идей».
2637
«В потоке бури съёмочных идей
Я перебью,  -  кричит,  -  вас всех, людей.
Что ж мне сдыхать с тобою от тоски?
Что ты стоишь? Снимай скорей носки».
И всё  кричит и деве угрожает.
Вторично ствол пистолью заряжает.
А тот, второй, что с кольтом, у окна.
«А где она?» Она удивлена.
И говорит: «Я тут одна, с товарищем».
Сперва подходит тот, что был с товарищем.
Другой глухой с товарищем вдвоём.
А тот с большим заряженным ружьём.
Дела у них уж, видимо, не плохи.
Правозащитники и трубачи эпохи.
2636
Правозащитники и трубачи эпохи.
Дела у них уж, видимо, не плохи.
А к ней идут два гангстера гулять.
Лежит такая. Из кулисы  -  глядь.
Для звона капель утренней грозы
Уже везде расставлены тазы.
Потом я их обнашивал водой.
Дерут своих звездиц перед едой.
И, выходя из уличных боёв,
Ждут излияний этих же буёв.
И диафрагму тряпкой протирают.
И корки от бананов собирают.
Из-за каких, скажите мне, идей
Тут вот таких водить к себе девчонок?
2635
Тут вот таких водить к себе девчонок
Из-за каких, скажите мне, идей?
Да и, сглотнув, немедленно уснуть?
И в пятом дубле глубже заглотнуть?
Всосать без спроса и не извиниться?
А что она умеет? Наклониться?
Чтобы себе такое позволять,
И в этой Голливуде управлять,
Какими нужно в мире чудесами
Распоряжаться? Посудите сами.
Вот и носи тут про запас кондом.
Хоть и у нас красавиц полон дом.
Хотя ценой они дороговаты,
Но предо мной ни в чём не виноваты.
2634
Но предо мной ни в чём не виноваты,
Хотя ценой они дороговаты.
И в пятом дубле пальчиком просунуть.
А то, глядишь, и в диафрагму плюнуть.
С высоким взлётом обнажённых лиц
Увидел я красавиц из столиц.
И от бананов собирал я шкурки.
Я подметал плевки, сметал окурки.
В той Голливуде, что мечты нужней,
Там я служил почти двенадцать дней.
И думал я, что в ней ещё побуду.
Возьми хотя бы эту Голливуду.
Воспоминанья, что везде я был,
Они со мной и придают мне сил.
2633
Они со мной, и придают мне сил,
Воспоминанья, что везде я был.
И я растратил время на себя,
Всю эту радость холя и любя.
Среди душистых я лежу стогов.
И в лодке я плыву вдоль берегов.
Да и ещё, три месяца побегав,
Я заскочил на годик в Лас и Вегас,
Минуя Прагу, Вену и Кантон,
Из Амстердама через Вашингтон.
Потом опять вернулся в Тереоки,
Проделав путь нелёгкий и далёкий.
А был ведь я уж пятый раз женатый.
И вот я снова вспомнил про Пенаты.
2632
И вот я снова вспомнил про Пенаты.
И посему ты, Ваня, не женатый.
Но вот беда. Привержен был ты феру!..
И ты везде бы сделать мог карьеру.
А там с размаху в морду кирпичом.
А тут артист ты неизвестно в чём.
Там ты строитель пирамид Мавроди.
А тут уж ты совсем пророка вроде.
Там танцевал ты, да и песни пел.
Где ты бывал, то там и преуспел.
И в Амстердаме, в Туле и в Дирване.
Ах, Ваня, Ваня! Роскошь на диване.
Я на душе уверенно хранил
Следы засохших времени чернил.
2631
Следы засохших времени чернил
Я на душе уверенно хранил.
В поступке злом, порою не умелом
За делом дело и не стало делом.
И кто их, к чёрту, вовремя уймёт.
Да и рекламы тоже ведь не мёд.
Газеты и подкуплены, и врут.
И не считай поступок ты за труд.
А у ручья заблеяла коза.
И я смотрел тогда тебе в глаза.
И вижу там я Ваньку-безобраза.
И в мир открыл я жадно оба глаза.
И ту слезу, что я там уронил,
Я растворил во тьме ночных чернил.
2630
Я растворил во тьме ночных чернил
Вот ту слезу, что там я уронил.
О, мудрость небеспечного лица!
И думал там я с лёгкостью юнца
Про стражника, чей лик залит слезами.
А отрок смотрит зоркими глазами.
Ну, а над ним встаёт заря стрелой.
А рядом с нами стражник пожилой.
О прожитом вздыхая и далёком,
Вот и сидит в раздумье он глубоком.
На лицах всюду вижу просветленье.
Везде сплошное ясное мышленье.
И я играю. У меня баян.
И от весны я весел. Даже пьян.
2629
И от весны я весел. Даже пьян.
И я играю. У меня баян.
Католик режет вилкой гугенота,
Не посмотрев какая дальше нота.
Мелодии рождаются у Листа.
А где-то там из шума и из свиста
Уж новый день ложится на плетень.
Зачем узоры дню рисует тень?
Любила, от мечты тревожной тая,
Зачем графиня, женщина Толстая?
Такие вот бывают вечера.
Сторонники мы неги до утра.
Но прежде всё ты это покажи.
Да и ему ты правду расскажи.
2628
Да и ему ты правду расскажи.
И это всё пришельцу покажи.
Чтоб целовал он наш могучий дуб.
И чтоб он влагой полусонных губ
То ощутил, что ощущает вождь.
Потом пролился предвечерний дождь.
И пусть гремел бы майский первый гром.
И пусть бы пела женщина с ведром.
А в травах чтоб смеялись мотыльки.
Стада паслись бы около реки.
И всякий жил бы и в любви, и в холе.
Земля гордилась чтобы хлебом в поле.
Чтоб каждый там, идя среди полей,
Залюбовался пухом тополей.
2627
Залюбовался пухом тополей
Чтоб каждый там, идя среди полей.
И чтоб родные нивы и сады
Не забывали там бежать вражды.
И в жизни нашей будет, наконец,
Любви и неги радостный конец.
Чтоб ни на что никто не обижался.
И в рабстве чтоб никто не содержался.
И чтоб таилась радость на душе
В любом из нас с любимой в шалаше.
И пусть растёт любовь как ананас.
Пусть будут встречи новые у нас.
А зеркала в нас помыслов кривые
Пусть не вернут нам годы роковые.
2626
Пусть не вернут нам годы роковые
Уж зеркала тех помыслов кривые.
И в наркомании, чего уж боле,
Нам не кричать, не гибнуть в алкоголе.
Не разлучать, не обижать, не сводничать.
Не убивать друг друга, не угодничать.
Пусть перестанут люди дурью мучаться,
И в мире этом всё у нас получится.
И я предался творческой мечте.
И стал другим на новой высоте.
И перестал я выражаться матом.
Да, я встречался с родственным приматом.
И там я две недели прогостил.
Потом я край тот снова посетил.
2625
Потом я край тот снова посетил.
Читал я письма. Рок в них мне польстил.
И я занёс их той, что всё ждала.
Со святостью она их приняла.
И я смотрел на женщину когда-то,
Что письма к матери везла того солдата.
И в рюкзаке я многое нашёл.
Поднялся. Вытер слёзы и пошёл.
Поцеловал ей руку и колено.
И наклонился, стукнувшись в полено.
И каждый думал думу о своём.
И мы стояли долго с ней вдвоём.
Я вспомнил всё. И мы там с ней присели
У пробуждённой и рассветной ели.
2624
У пробуждённой и рассветной ели
Стояли мы. И мы там и присели.
И нет нигде достойнее порога.
Ну, а домой всегда одна дорога.
Из этой мглы небесной высоты
Я возвратился. Нас встречала ты.
С налётом неподдельной доброты
Лелеяли мы тайные мечты…
…Была я крохой с чистыми глазами.
Я помню, как солдат вернулся к маме.
Я никого так сильно не любила.
А вот тогда я глупо полюбила.
И седина, гляжу, в его висках.
И я стою в раздумье и в носках.
2623
И я стою в раздумье и в носках.
И седина, гляжу, в его висках.
Ещё в кувшине там со льдом вода.
Тот образ сохранился навсегда.
«Иди, Иван, пока на небе замять.
А твой рюкзак останется как память.
И голубой засушенный цветок
Тебе дарю. И шёлковый платок.
И я ещё вчера с тобой простилась.
И дочка знает. Сразу согласилась.
Считай, что мы вот тут сейчас втроём.
Мы с дочкой в сердце будем жить твоём».
А псы кусок огромный мяса ели.
И сосны от зари побагровели.
2622
И сосны от зари побагровели.
Собаки где-то дружно мясо ели.
«Ты до рассвета уж уйти успел.
Я прислонилась. Ты оторопел.
И не серчай, прижму тебя к груди.
Ты бойся зла. Ну, всё. Пора. Иди.
Устанет сердце чувства проверять,
Уж если часто клятвы повторять.
Да и ещё для праздного рассказа
Порою жизнь не для чужого глаза.
Ты бойся женщин, Ваня, шелудивых».
И в этом смысл её речей правдивых.
Я вспоминаю дрожь в её руке.
Рассвет. Да и река невдалеке.
2621
Рассвет. Да и река невдалеке.
Моя рука была в её руке.
Меж нашими народами борьба.
Уж не судьба, я вижу, не судьба.
Ты свадьбу справь. И не грусти впустую.
Найди себе ты женщину простую.
И перед каждой юбкой ты не тай.
Не суетись. Звёзд с неба не хватай.
Предайся ты труду, Иван, и долгу.
А уж потом ты и вернись на Волгу.
Я помню лишь лица её овал.
Никто её мне имя не назвал.
Я взял рюкзак, что был тугой и полный.
А впереди уже виднелись волны.
2620
А впереди уже виднелись волны.
Я взял рюкзак, что был тугой и полный.
«Не забывай меня. И помни дочку.
Она тебе дарила по цветочку.
И береги в пути ты, Ваня, ноги.
Тут майки две. Стирай их по дороге.
И уходи. И убежать попробуй.
И хлеб тебе. И сыр. И соль, и обувь».
И мне фуфайку дарит на меху.
Гляжу я вверх. Хозяйка наверху.
Мне убежать всего-всего нужнее.
Как быть? Назад мне лезть куда сложнее.
И скарб я весь в ту яму уронил.
И я престиж тогда не сохранил.
2619
И я престиж тогда не сохранил.
О, я там что-то в яму уронил!
Вот увидал я дальних гор гардины.
Вот я долез уже до середины.
И я дрожу, и в страхе умираю.
Ах, я пойду сторонкой леса с краю.
У них забота всё-таки своя.
И пусть повоют, что им жизнь моя.
И разлеглись на мокрые ступени.
И заурчали от животной лени.
И я увидел дочь её, Елену!
О, как забраться мне на эту стену!
Там где-то сонный месяц в меру полный.
Он опустился в вод бегущих волны.
2618
Он опустился в вод бегущих волны.
Вот этот сонный месяц в меру полный.
Не знаешь ты, что будет впереди.
Ах, не спеши, мой милый, подожди!
Сомнений Ваню всё же гложет бес.
Рассвет. Звёзда бледнеет средь небес.
И я дождался, что ни говори,
Рассвета. Новой утренней зари.
Хотя забыл я, что такое баня.
Заря встаёт. Увидел небо Ваня.
Пора уже из ямы выбираться.
Ну, а теперь пора и собираться...
…Так думал Ваня и печаль хранил.
И каждый взгляд зари его манил.
2617
И каждый взгляд зари его манил.
И Ваня радость и печаль хранил.
Он радость знает, знает огорченье.
Он знает дружбу и её значенье.
И как закат темнеет и темнеет,
Наш Ваня тоже высказать умеет.
И как поток воды звенит и свищет.
И видит Ваня, как природа дрыщет.
Тут прочертила тучу молний вспышка.
Она сказала: «Не твоя ль я Пышка?»
Да и пошла искать партнёра в бане.
А Ваня распластался на диване.
Такую песню Ваня сочинил
О том, что в памяти тогда он сохранил.
2616
О том, что в памяти тогда он сохранил,
Такую песню Ваня сочинил.
Волною шли на берег в три наката
Лишь те, что волновались до заката.
Ну, а стихи? Стихи отдали маме.
Он похоронен был в глубокой яме.
И там погряз, как конь на Перекопе.
А мы сидели, как бараны в скопе.
Я не ходил с войны японской в баню.
И подменял я подлинного Ваню.
Я гроб его доставил в Тереоки,
Когда, отдав мечте желаний сроки,
Подумал, что и я не тот, кто сгнил.
И тут себе я верность сохранил.
2615
И тут себе я верность сохранил.
А этот Ваня, он не тот, что сгнил.
Не этот Ваня, но у этой Мани.
Так думал Ваня, сидя на диване.
Ах, что-то будет! Кто-то и прибудет.
Да и за что и кто меня осудит?
Я убегу. И Вани не убудет.
И будь здоров. И будь оно, что будет.
А там кому-то я подставлю плечи.
Ещё я долго слушал эти речи.
Такая вот случилась простокваша.
И я запел: «И я, и моя Маша».
И вспомнил песню я: «У самовара».
О, нет, она мне, думал я, не пара.
2614
О, нет, она мне, думал я, не пара.
Она спросила: «Где твоя гитара?»
«Да,  -  я ответил.  -  У неё звезда».
«Она ведь тут и родилася, да?»
Тут к ним ещё подружка подошла.
Ну, а потом, минута не прошла,
Она сказала: «Это ведь ужасно».
Другая с нею в этом не согласна.
И потянула младшую за бант.
А та сказала: «Ленка оккупант».
Из-за какой-то их подруги Ленки
Поссорились две девочки чеченки.
Шла в это время ссора во дворе.
А я люблю проснуться на заре.
2613
А я люблю проснуться на заре.
Иван вздохнул. Шла ссора во дворе.
И будет всё, о кей, и шито-крыто.
Живи, Иван, наш Брос товарищ Тито.
Её вполне невинные глаза.
Чтоб реже их тревожила слеза.
Он Тютчева читать любил по-русски.
Любил и бёдра, чтоб не очень узки.
О том, как ночи лунные тихи,
Любил читать он чудные стихи.
Да и сказал: «Тебя я очарую».
Любил он выпить рюмочку-вторую.
Но не турчанок, а из ближней рощи,
Он брал себе, чтоб и не очень тощи.
2612
Он брал себе, чтоб и не очень тощи.
Но не турчанок, а из ближней рощи.
Он к этим обращался половинам.
И часто придавался лёгким винам.
Всё то же, да и шапка на меху,
По той причине, что у них вверху.
И тут читай, как и везде, петитом.
Брал по утрам он женщин с аппетитом.
Был, говорят, других вождей милее.
Был вождь такой. Лежит он в мавзолее.
Как будто где-то летом с Бросом Титом.
Но с аппетитом. Тут читай петитом.
Или хотя бы в травке, во дворе.
По-мусульмански. Или на горе.
2611
По-мусульмански. Или на горе.
А уж потом вас, дама, на заре.
И всех, кто с вами, где-нибудь устроим.
Мол, мы не ваш, мы новый мир построим.
Мелькнуло пулей острого свинца
В них выраженье общего лица.
А где и просто, чтоб открылась дверца,
Но от души, и даже и от сердца.
И се ля ви бывает и зулусской
В твоей крови. А не в крови французской.
Какой она рождается в крови,
Такою и прими ты се ля ви.
И ты, Иван, старайся в мозг свой узкий
Уж поместить тот разговор не русский.
2610
Уж поместить тот разговор не русский
Ты и старайся, Ваня, в мозг свой узкий.
Ты не закончил перед нею век.
Ты неразумный всё же человек.
Чтобы любовь к живому не утроить,
Она не может так себя устроить,
Чтоб поквитаться в радостной борьбе.
Вот потому и тянется к тебе.
Не осерчай, она весёлых любит.
А если уж Косая и пригубит,
То пусть тебя рок в будущем спасёт.
И пусть тебя пока ещё несёт.
Так ты вскачи, Иванушка, в седло.
Ах, что-то мне не часто и везло!
2609
Ах, что-то мне не часто и везло!
Так ты вскачи, Иванушка, в седло.
Запрячь-ка ты тоску свою в диван.
А по сему, Иванушка-Иван,
Разыгранное в пламенном кино,
Такое вот обычное оно.
Из будущего нету ничего.
Из бывшего не видим никого.
И было ли ещё такое время?
И было ли ещё такое бремя?
Возможно, будет так же горячо.
Всё было. И когда-нибудь ещё
Появятся по-русски, по-французски
Наливка и коньяк. И кивер прусский.
2608
Наливка и коньяк. И кивер прусский.
И говорят по-русски, по-французски.
Уж от тебя и от меня устала
Она совсем. Да и собою стала.
Роняя след кровавый до небес,
Осталась быть собой. Явился бес.
Хотя и было дивным покрывало,
Порою жизнь всего не открывала.
Там, в перелеске, или за горой,
И весело, и счастливо порой.
Хотя бывает очень тяжело.
А в одеялах вольно и тепло.
И хорошо! Да и вполне понятно.
Но сыровато. А порой приятно.
2607
Но сыровато. А порой приятно.
И хорошо! Да и вполне понятно.
А денег нет. Монеты тоже нет.
Анжелы нет. И Вани дома нет.
Он с Анжеликой где-нибудь в Дирване.
С Марией он. Нет, там он на диване.
Твой слух пропал. И весь ты, Ваня, вздёрган.
Уж глаз есть глаз. Убит слеженья орган.
Зачем держать без цели достиженья?
И воссоздав и приведя движенье,
Не будешь долго думать и гадать
О том, что там, где нужно чуда ждать,
Отдать ты сможешь и слова, и мысли.
Мечта в тебе. Но уж не в этом смысле.
2606
Мечта в тебе. Но уж не в этом смысле.
А как вернёт он чаянья и мысли,
То тут такую чушь и наплетёт.
И кто тетрадь твою переплетёт?
И эта мысль? И эти вот бумаги?
И что тогда? Что есть предел отваги?
А вот не быть собою ты не хочешь?
И кем ещё ты быть тогда захочешь?
И где река безмолвия лещей?
С кем изменять течение вещей?
Да и куда меня несло оттуда?
В каких анналах времени сосуда?
В каком бы месте я его хранил?
И если б я престиж и уронил.
2605
И если б я престиж и уронил,
В каком бы месте я его хранил?
И нулевой, и даже бесконечный,
И семикрылый, и забытый вечный,
И никаких искривленных прямых,
И девяносто сорок три восьмых,
И миллиард одиннадцать опять,
И триста семь шестнадцать девять вспять.
У речки он, а может, под горой?
Ах, где-то там всё ж есть предел второй.
Ослаб и сам для творчества предмет.
Но мысли в Ване больше нужной нет.
И вновь Иван поток продолжил мысли.
И небеса над бездною нависли.
2604
И небеса над бездною нависли.
Иван подумал что-то в этом смысле.
Но получилось пошло и враньё.
На небе звёзды. Каждому своё.
А голоса, Иван, они не врут.
Когда в нас цели к миру отомрут,
Что будет с нами грешными потом?
Смотри ты в вечность. Думай ты о том.
Нет остроты. Нет, не писатель ты.
И нет душевной, Ваня, простоты.
Да и, по сути, всё тут сыровато.
Не получилось. Мата многовато.
Нет, Ваня. Проба это всё чернил.
И шёл я к цели, и мечту хранил.
2602
И шёл я к цели, и мечту хранил.
Нет, Ваня. Проба это всё чернил.
Для бесконечной радости моей
Живу с тобой, как в небе соловей.
Пристроили вас швагеры и дяди.
А вы, вы просто нелюди. И ради
Чего и я меж вами самый средний.
Да, я не первый. Но и не последний.
Пускай поэт я где-то и не первый.
Мне расшатала ты собою нервы.
От этой случки с той поганой стервой
Уж нету мочи. И соплей со спермой.
Пускай и пробы. Выбросы чернил.
Вот так я свой престиж и уронил.
2601
Вот так я свой престиж и уронил.
Всё пробы это. Выплески чернил.
И образ тот же, и пейзаж не яркий.
И эти швачки, ткачки и доярки.
Все эти зори, горы, петухи.
Кому нужны бездарные стихи.
И ты всё это в урну положила.
А там такая мне служила жила!
Теперь меня соперники уймут.
И где меня теперь ещё возьмут?
Зачем ты мне тогда его кусала?
Зачем ты там тогда мне не сосала?
Куда к тебе? Мне что, позора мало?
Ты залезай сюда, под покрывало.
2600
Ты залезай сюда, под покрывало…
…Ах, Ваня! Я не вынесу. Устала.
И две бутылки полусладких вин
Взяла я, Ваня, в зубы как пингвин.
На унитаз я села как на льдину.
И так вот и смотрю на середину.
И вот такой меж тем ажиотаж.
Я говорю им: «Это всё монтаж!»
Да, я тогда стонала и кусалась.
Снимать меня, когда я присосалась!
И подвели нас под такую муку.
И наказать сказали эту суку.
Ах, Ваня, я б дала за миллион.
Ну, а со мной совсем бессилен он.
2598
Ну, а со мной совсем бессилен он.
И вот такой из этой мути звон!
Где с ним вдвоём её вы там скребёте,
Пока мы тут скучаем на работе.
А чтоб хотя бы что-нибудь приснить,
Я не хотела мужа подразнить.
Уж только ты меня и понимаешь,
Когда, как можно, в этом унимаешь.
Укором будет в близости конца
Всё то, что светит трепетом лица.
И вот так быстро всё у нас прошло.
А ведь иначе быть и не могло.
И показал он им магнитофон.
Монет он любит несравненный звон.
2597
Монет он любит несравненный звон.
«С работы уж меня попёрли вон.
И до поры, подлюга, и умолкнул.
Дверь приоткрыл и раз пятнадцать щёлкнул.
Ах, я тогда на унитазе встала.
О большем я в тот раз и не мечтала.
Он снял на видик всё про нас у Лики.
Какой там суд! А где они, улики?»
«Так пусть в суде свои права качает».
Вот так она мне с грустью отвечает.
«Построили ведь мы его вдвоём».
«На ком гараж?!»  -  кричу. -  «Да всё на ём».
«О хазе он твоей давно мечтает.
Богатство он любви предпочитает».
2596
«Богатство он любви предпочитает.
О хазе он твоей давно мечтает!»
«Мура. Дерьмо. Да ну его к андропу.
Что он писал? Позор на всю Европу.
Ещё издатель! Вшивый недоносок.
Меня хотел, подлец, тогда у досок.
О, негодяй. Там грязь. Там крови лужа.
Зачем, спросил, оставила я мужа.
Да и ложится молча у окна.
И говорит: «Налей-ка мне вина».
И тут она мне в рожу посмотрела.
Потом вся эта муть перегорела.
Ну, и пошли тут всякие дела.
И услыхал я: «Я к тебе пришла».
2595
И услыхал я: «Я к тебе пришла».
Ну и пошли тут всякие дела.
Япония, Голландия, Кантоны.
И гонорары, Гагры, Балатоны.
Она стоит, молчит и разминает.
А я спросил: «А если муж узнает?»
Руси неистребимые мечтатели.
Читатели, рефрены, почитатели.
И тут пошли поездки в города.
Потом уже и вставила туда.
Ну, а сама молчит и разминает.
Я повторил: «А если муж узнает?»
А вот она молчит и разминает.
Я в третий раз: «А если муж узнает?»
2594
Я в третий раз: «А если муж узнает?»
Потом берёт и снова разминает.
А, в общем, всё разбой и издевательство.
Издательство. Соперники. Предательство.
Уж так случилось! Всё вы сами видите!
Входите! И меня вы не обидите.
Ха-ха! Фрю-фрю! Моя уж ты красавица!
Ну, я и пью. Ах! Ах! Тебе не нравится!
И весь тираж сожгли и перерезали.
И мой шедевр тогда вот и порезали.
По-новому раскрасят. Книги грудою.
Орудую! Бешусь, да и орудую.
Издательство закрыли навсегда.
Ждать целый год заставили тогда.
2593
Ждать целый год заставили тогда.
Я к ней в печать. Ну, а она, да-да...
Ну, в общем, всюду вечные проблемы.
И хризантэмы, тэмы, тэмы, тэмы.
Тра-та-та. Та-та. Та-та-та-та-та-та.
И снова муть. И взятка, и зарплата.
Не плюй ты в член. То выдумка пустая.
А вы всё та. Таинственная. Тая.
Я вас с утра купаю в алкоголе.
Я вам писал. Чего, скажите, боле.
Нет, лучше здесь. Меня вы уведёте.
Ля-ля-ля-ля. Ля-ля. Ля-ля. Идёте.
Послушай, Маня, как пишу я: «Мука!»
«Не для тебя вся эта вот наука».
2592
«Не для тебя вся эта вот наука».
«Не тронь моих стихов. Любовь-разлука.
Моей надежде губ высокочтимой.
Я всё о ней, о водочке любимой.
Не о тебе я думаю, скребя.
Отстань, скотина! Не люблю тебя».
Я сплю глубоко, долго и фартово.
И по дивану  -  хлоп  -  и всё. Готово.
И бутерброд, что с полендвицей узкий.
Ты мне нужна, пока я ем закуски.
О, я тебя с собою уведу
В своём едва подвыпившем бреду.
И ничего я ей сказать не мог.
И вкруг неё лишь розовый дымок.
2591
И вкруг неё лишь розовый дымок.
И ничего я ей сказать не мог.
И больше в этом смысле ни хрена.
Дырявый чайник. Пробка от вина.
Зовут её Лариса. Нет, актриса.
В углу почти прирученная крыса.
А мы разлили в баночки сырец.
Последний доедаем огурец.
Ну, а она, как влага в кипятилке.
И огурец мне подаёт на вилке.
Посередине старого дивана
Тут рядом вижу пьяного Ивана.
Мы растворились в излияньях винных
Энергией страстей, увы, старинных.
2590
Энергией страстей, увы, старинных
Мы растворились в излияньях винных.
И нет меня на этой территории.
И, может юыть, здесь нет и аллегории?
История, скажу я, это наша.
Со мной Абрам. И вот ещё тут Яша.
Нет, не Толстая я. Я, видно, Фима.
Лежу в холстах великого Ефима.
И я в ученье гордом не простая.
Мария я. Или опять Толстая?
А может, Хаим? Может, Зульфия?
Да есть ли Ваня? Да и Ваня ль я?
Фантазия моя, мой страшный рок,
Вела меня среди моих дорог.
2589
Вела меня среди моих дорог
Судьба моя! И мой безвестный рок.
Тысячелетья берег подошёл.
Да и узнаешь ты, что век прошёл.
Таких не знал ты прежде на веку
И в молоке, и в собственном соку.
Чеченки, чешки, первые, вторые.
Вот и отсюда эти все Марии.
И ты тут, Ваня, бедный и ничей.
А там лишь труд в бессоннице ночей.
То миг любви, то озаренье вспышки.
Не будь тебя, и не было б и Пышки.
Фантазия, как с изобилья рога,
Нас призывает в путь. А там дорога.
2588
Нас призывает в путь, а там дорога,
Фантазия, как с изобилья рога,
Туда, куда не ходят поезда.
Какой подкоп? Зачем, да и куда?
С недвижимости только вот корова.
А дочь дитя. Она и не здорова.
Да и богатств её, конечно, нет.
Я приглашён к хозяйке на обед.
И этот сон её боготворил.
И я во сне там с кем-то говорил.
Средь гор далёких вечной красоты,
Ведущих к небу пленника мечты,
Обозревал развилку я дорог.
И здесь я ел сметану и творог.
2587
И здесь я ел сметану и творог.
Тут Ваня вздрогнул. «Ах, уж видит Бог!»
Ну, а когда-то, может, и втроём.
Ну что ж, поспим с хозяйкою вдвоём.
И обстановку эту изучать.
Моё-то дело думать и молчать,
Или займёмся нужными делами?
Пойдём шуршать у ямы подолами?
Или опять уж не заснём три дня?
Отдаст ли Ване вечером меня?
И, место потаённое зажав,
Хозяйка дремлет, плоть кинжала сжав.
Кто хоть однажды дружен был с горой,
Тому я стану братом и сестрой.
2586
Тому я стану братом и сестрой,
Кто хоть однажды дружен был с горой.
И все друзья уж в волнах искупались,
Когда иные средства исчерпались.
Душа гласит: «Тебе я помогу.
Тебе ли, другу ль, недругу, врагу.
Откроешь, а внутри меня отрава.
Подвинь к себе, потом вперёд и вправо.
И там резьбу немного измени.
Возьми меня и влево поверни.
И есть во мне таинственность одна.
И рукоять моя в кисти плотна.
И заострённый я, и заточённый,
Да и ещё на палец я кручёный.
2585
Да и ещё на палец я кручёный.
О том, сколь я воистину точёный,
Тут мне бы нужды не было мечтать,
Уж научись я радостнее стать.
Мы с вами постигаем из борьбы
И то, что люди, в сущности, слабы.
Я равен блеску уходящих гор,
Творцом искусным вылившись в простор.
С тяжёлой ношей в творческой борьбе
В минуте трудной с думой о тебе.
В печали нежной, в радости с тоской
Знак нанесён там твёрдою рукой.
Он в должной мере взял бы выходной.
И был он с горькой сдержанной виной.
2584
И был он с горькой сдержанной виной.
Как прежде, мне он блещет новизной.
А в сущности простая назначенка.
Возьми, Иван. Тебе даёт чеченка.
И хворь души он тоже убивает.
Он на груди спокойно пребывает.
Ты слышишь ли его негромкий скрежет?
Стрижёт овец он. Хлеб и брынзу режет.
И перед ним противник содрогает.
Да и от зла он вас оберегает.
Из мёртвых он убитых воскрешает.
В предсмертный час проблемы он решает.
Он дедом внучке был тогда вручён.
Предметом был он тем, что заточён.
2583
Предметом был он тем, что заточён.
Предмет со мной. Мне дедом он вручён.
Свою живую пестуя печаль,
Я и тогда б не плакала в вуаль.
Освобожденья в мраке темноты
Вот в этой яме и не ждал бы ты.
И не сидел бы ты в тюрьме сейчас.
Не знала б я твоих печальных глаз.
Ах, только б, только б не было войны!
Предметом этим мы съединены.
У всех народов и племён, и стран,
У христиан, буддистов, мусульман,
Скажу тебе я, мой ты господин,
Там был сроднивший нас предмет один.
2582
Там был сроднивший нас предмет один.
И в этой тайне радостных годин
Скажу ему я тихо, от души,
Что я волнуюсь. «Ваня, не спеши!»
И тут меня он станет раздевать.
Потом мы ляжем в мягкую кровать.
И кликом к бою сердца запоём.
И в дикой пляске встретимся вдвоём.
Нас не балует разум анашой.
Чеченка любит телом и душой.
Он сочиняет пусть о том сонеты.
Пусть слышит он, как зазвенят монеты.
И там и радость, там же и расплата.
Ну, а любовь в шуршании халата.
2581
Ну, а любовь в шуршании халата.
Уж в нём моя и радость, и расплата.
Чеченка может верить и дружить.
Она поможет радостно прожить.
А нет, так жизнь свою же и загубит.
Уж позовёт тогда, когда полюбит.
Пока там что-то будет впереди,
Так ты, дружок, надейся, верь и жди.
А чувства нету, так и жизни нету.
И не могу я. Клюнет на монету.
Но говорить я стыд не одолела.
Я б ничего ему не пожалела.
К тому ж наполнен птицею овин.
И серебра достаточно, и вин.
2580
И серебра достаточно, и вин.
И у меня преполный кур овин.
Но не смогла я. Веры нету в том.
Я пригласить его боялась в дом.
Я по её заветам поступила.
И вот тогда я русского купила.
И относилась я к нему прилежно.
И я во сне его ласкала нежно.
Когда мечта преследовала цель,
Я от волненья и слегла в постель.
Любовь была обилием огней
За ту мечту, что много-много дней
Меж нас с тобой, такая вот отплата.
Под покрывалом было много злата.
2579
Под покрывалом было много злата.
И там, где яркий плед её халата,
Уж никому себя не разрешай.
Живи умом, но чувствами решай.
Коснётся ширь божественных томлений
Её полей, раздолий и стремлений.
Молилась ты ли на ночь? Не молилась?
Любовь, она божественная милость.
Да и порывы в чувствах благотворны.
Христос, Аллах! Все возрасты покорны.
А наглецам бей сразу по рукам.
Не расточайся ты по пустякам.
Будь весела. Осуществи мечты.
Ах, есть ли горы большей красоты!
2577
Ах, есть ли горы большей красоты!
Будь весела. Осуществи мечты.
И это чувство мучает его.
Он полюбил. Ну, а она его.
Больна она. Такие вот пилепсии.
И уж начнёт стучаться в эпилепсии.
И вот тогда, бедняга, задрожит.
Туда уж, в яму, сразу побежит.
Она ему приносит по цветочку.
И любит он её больную дочку.
И переспи одну ты с нею ночь.
И этим сможешь многому помочь.
Ты снизойди с небесной высоты
Под покрывало в шелест темноты.
2576
Под покрывало в шелест темноты
Ты снизойди с небесной высоты.
Не ради с вами я сегодня лёг.
Прощайте, мол, гражданочка, побёг.
А вот потом стремись в весеннем беге,
Попробовав сперва чеченской неги.
А жить ему, бежать ли по лесам,
Уж он потом пускай решает сам.
Чеченка ляжет с русским ночевать
Не трудовым, но актом на кровать.
Ей тут хотелось этим милым актом
Уж быть пред совершённым ими фактом.
Мол, ты иди ко мне. Вот я такая.
Меня собою страстно увлекая.
2575
Меня собою страстно увлекая,
С намёком, мол, пойми, вот я такая.
И у стены поставила трещотку.
Ну, а потом заделала решётку.
Да и подкоп задумала прикрыть,
Себя не дав ни в чём перехитрить.
И полюбил я их, избегнув драму,
Где и встречал без гордости и сраму.
И я покинул там квартиру эту.
И дань отдал я утру и рассвету.
И этим ей я в чём-то и помог.
А не любить такую я не мог.
Она была действительно такая,
Меня собою страстно увлекая.
2574
Меня собою страстно увлекая,
Она была действительно такая.
Неся с прохладной жидкостью сосуд,
Подумал Ваня: «Скоро и на суд».
Но не идут проклятые дожди.
Засохли травы. Целый месяц жди.
И небо было в признаках грозы.
И доносилось блеянье козы.
Запахло козье где-то молоко.
Светило солнце в небе высоко.
Прервав души томительную муку,
Она гнала из сердца боль и скуку.
В плечо его ручонками толкая,
Всё повторяла: «Ах, уж я такая!»
2573
Всё повторяла: «Ах, уж я такая!»
В плечо его ручонками толкая.
До края ямы уж недалеко.
Проснулся Ваня. Солнце высоко.
И в небесах ребяческий смешок.
Какой-то мокрый, весь в трухе, мешок.
И, глядь-поглять, а Мани больше нет.
Так думал Ваня. И полез под плед.
Другое дело, если б королева.
Туда-сюда, ни шагу вправо, влево.
Небось, каким-то вшивым километром,
Себя по курсу погоняя ветром,
Козла на радость мерину и кошке
Вели на бойню на стальной застёжке.
2572
Вели на бойню на стальной застёжке
Козла на радость мерину и кошке.
Ты приподняться парню помоги.
Да и вставай совсем не с той ноги.
Не натереть бы пряжкою яйцо.
А ветер свищет. Волны бьют в лицо.
И на ладье с Марией шторм гонять.
Иван не против ноженьки размять.
А Машу греет верхнее стекло.
Под покрывалом сыро и тепло.
Он не желает без толку лежать.
Мария хочет встречу продолжать.
Вокруг Ивана пенится вода.
И рыб огромных тучные стада.
2571
И рыб огромных тучные стада.
И пьют они. А вкруг вода, вода.
Он достаёт шампанское вино.
И расстегнул штаны. И заодно
Её на кресла резко опускает.
Свет пригасил. И тут её ласкает.
Потом они в постель ложились рядом.
Кривые рожи. Бабы с диким взглядом.
Сурков, Бурков, Фонвизин и Пегаскис.
Картины шваль! Куинжи, Лавеласкис.
И он журнал с картинками листает.
Стоит там граф. И вирши ей читает.
Иван увидел третьего в окошке.
Любить она умела лучше кошки.
2570
Любить она умела лучше кошки.
Иван увидел третьего в окошке.
А нет, так нет. И тут же свистнул рак.
Да и заметил Ваня буерак.
Иначе нас постигла бы нужда.
Тут Маша тихо шепчет: «Не беда».
Не как когда-то, не познав себя,
Он, Ваня, молвил: «Я люблю тебя».
Всё с той же верной нежностью любя,
Его позвала Маня на себя.
Она просила радостнее стать.
«Ах, милый мой! Не дай мне перестать!»
Как в далеко ушедшие года,
Пусть загорится на небе звезда.
2569
Пусть загорится на небе звезда,
Как в далеко ушедшие года.
Найдя себе взволнованное счастье
В моих красотах, в самой нижней части,
Ты научайся действовать как туча.
И трогай ту. Она нежна и жгуча.
И уж тогда ласкай мои соски.
Дождись пока не выдержишь тоски.
Ты, Ваня, знай, любовь, она не срочно.
Не надо портить девочку нарочно.
Производил он трепетную звонь,
Как олимпийский вспыхнувший огонь.
И с результатом в недра восхождения,
И каждого другого наваждения.
2568
И каждого другого наваждения,
И с результатом в недра восхождения,
Не сожалея и без дураков
Он полюбил её со всех боков.
Он был готов с не меньшей половинностью
Не расставаться с Маниной невинностью.
Смахнув слезу в томительную даль,
Он сделал взглядом грустную печаль.
Сомнений вечных вывернув мозоль,
Иван припомнил прежнюю юзоль.
«Я как когда-то сызнова хочу.
Но всё молчу, молчу, молчу, молчу».
Вот так и жил наш Ваня без забот.
И избегал он всяческих работ.
2567
И избегал он всяческих работ.
Вот так и жил наш Ваня без забот.
И тут и Маня громко закричала.
Иван, включившись, сделал всё сначала.
И в чистоте её любовных дней
Он сомневался. Но, увы, не в ней.
И стало стыдно тут тогда Ивану.
И он проверил. Точно. Без обману.
«Сам и сверяй свои со мной дела.
А чтобы я тебе верна была,
Ты пригуби мой сладкий каравай.
И предо мной ты сонный не зевай.
И погружайся в ночи наваждения.
И понимай всю радость наслаждения.
2566
И понимай всю радость наслаждения,
И погружайся в ночи наваждения.
Плеву сомнений медленно сгрызай.
Трудись, Ванюша, пробовай, дерзай.
В конце и мысли ближе на лице.
В конце мы чище, глубже мы в конце.
И не щади ты, Ваня, свой конец.
И тут мы снова вместе, наконец,
В потоке волн прекрасной этой Влтавы.
И вот спаслись с тобою мы от славы.
О, память дружбу нашу сохрани!
А надоем, так сам и прогони.
Ты не был, Ваня, у меня в тот год
Спасителем от жизненных невзгод.
2565
Спасителем от жизненных невзгод
Ты не был, Ваня, целый прошлый год.
И ты вполне с неглупой головой.
И с той же штучкой прочной и живой.
И щёки цвета с пивом кумача.
С широкой бровью. Волосы парча.
Ну, а во мне есть юный жар ланит».
Он обнял Маню. Маня как гранит.
Отбросил плащ. В душе ослабил ношу.
Залез в постель. Разул с себя калошу.
Она зовёт на светлый огонёк.
И говорит: «Осваивай, Ванёк».
Сказала так, и шасть под покрывало.
И тут она уже не унывала.
2564
И тут она уже не унывала.
Ну, в общем, с Ваней всякое бывало.
И с левой он, и с правой он рукой.
Наш Ваня был такой. И был сякой.
Она же Ваню нежно оговаривает.
Как со зверьком с ним Маня разговаривает.
У широко распахнутых ворот
Вот он стоит. Открыл в надежде рот.
Ты песенку весёлую веди.
Да и мордашкой предо мной води.
Красавец мой ты, ласковый сурок.
Устроим мы тут радостный мирок.
Мой Ваня, прелюбезный мой зверёк.
А свой ты кончик нежный уберёг?
2563
А свой ты кончик нежный уберёг?
Ах, ты мой милый ласковый зверёк!
Мне по ночам беспомощные снятся.
И пьют, и жрут. И по углам теснятся.
И всё сплошные сахарные вина
(Тут вся сошла с него муры лавина).
Или, быть может, и мазурку сбацать?
А не хотите ль вы меня обмацать?
Ах, я запнулась! Извините. Слазьте.
Сядайте-здрасьте. Как там ваши страсти?
На лодке Маша. Голос зычный: «Плис».
Иван стрелою. Пулей Ваня вниз.
Та гусь проснулась, как и не бывало.
Она нырнула в сырость покрывала.
2562
Она нырнула в сырость покрывала.
Чего с Иваном только не бывало!
И вот он видит  -  белый-белый гусь.
И думал Ваня: «Слезу. И сбегусь».
А день над миром ясный и прекрасный.
На шее шарф всё тот же ярко-красный.
На лодке люди, и ни дать, ни взять.
А вниз поглядь, там Маша чудо-****ь.
И сам себе тихонечко свистишь.
И вот опять над озером летишь.
И ну-ка, он мечты свои ваять.
Что ж, думает, тут без толку стоять.
Стоит Иван среди путей-дрог.
И погружён он в лёгкий ветерок.
2561
И погружён он в лёгкий ветерок.
Стоит Иван среди путей-дорог.
Он нищ, хоть и имеет миллион.
Он закалился. Нет, он закалён.
И переплавлен, и прочнее стал.
Продукт эпохи, времени металл.
Предел неукоснительной борьбы.
Счастливый он, а, в общем, без судьбы.
Великий он и маленький он наш.
Иван мечтатель. Вечный он алкаш.
А там ходили люди в запитьи.
Стояла Волга молча в забытьи.
Тут и исчезли около дорог
Мы с нею в этот летний вечерок.
2560
Мы с нею в этот летний вечерок
Тут и исчезли около дорог.
«Да ты не пей уж ту аперитиву.
И только, Ваня, верь ты в перспективу.
И правнуков мы вырастим твоих.
Пусть на двоих. Согласна, на двоих.
Лет будем жить не меньше, чем по двести.
И мы ещё с тобой, дружок мой, вместе
Вот эти злы смогём преодолеть.
Хоть раз в неделю, чтоб не заболеть,
Ты умывай себя, лицо и ноги.
Ты, Вань, не на придуманной дороге.
Ты всё ж промежду этих двух дорог.
Живи ты так, хоть ты и сердцем строг.
2559
Живи ты так, хоть ты и сердцем строг.
Ты, Ваня, не промежду двух дорог.
Нам предстоит, клонясь берёзкой в поле,
Не погибать во лжи и в алкоголе.
К какой-то там житейской страшной драме
Не унесёт нас времени ветрами.
И мы с тобою спляшем гопака,
Соединившись сутью на века.
И чтобы нас она не наградила,
Судьба бедой, и чтоб предупредила.
И не такой уж ты заклятый гад.
Ведь ты мужчина. Только не богат.
И думал я, что и упрёков нет.
Но что упрёки! Не без ночи свет.
2558
Но что упрёки! Не без ночи свет.
И не пиши ты пьяной ей сонет.
Не женщина, а просто мрак и лужа.
Сама споила собственного мужа.
И до маразма Ваню довела.
Да и живёт на краешке села.
Не целовать ей пьяной курве ручки.
И не ходить уж мне вот к этой сучке.
И не искать ушедшее в мечтах.
И не летать туда-сюда в портах.
Да и не каждой дуре глазки строить.
Пора тебе квартиру обустроить.
«Но я не муж. Я до сих пор бездомный».
Так он подумал: «Мир такой огромный».
2557
Так он подумал: «Мир такой огромный».
Пойдём домой, мой старый друг бездомный.
Пора тебе и это понимать.
Похоронил ты и отца, и мать.
Уж ты лежи, мой милый, на диване.
Отец он с внучкой. Внучка есть у Вани.
Ты дед уже. Мой славный молодец.
«С каким отцом? Ведь я её отец».
«Они с отцом сеть новую плетут».
«А где же Надя?»  -  спрашиваю.  -  «Тут.
Ты сердцу Пышки вычурен и марок.
Спасибо, Ваня, дорогой подарок».
Она же мне как в зуб ногой в ответ:
«Твоё лицо окрасил утра свет».
2556
«Твоё лицо окрасил утра свет».
Вот мы у Волги. Говорю: «Привет!»
И вижу вновь её на берегу.
Лечу я дальше. Нет, уж я бегу.
И грудь моя зажата как в тиски.
Я растворился в бледной мгле реки.
Ну, а она в пространство утекла.
И утерлась. И рядышком легла.
Сказав: «Соринка, Ваня, там в глазу».
И у неё заметил я слезу.
Я на щеке слезу её заметил.
«Согласна»,  -  Говорит. И я ответил:
«Согласна, чтобы мы с тобой в двуместной?»
И вот мы вместе. Мы в каюте тесной.
2555
И вот мы вместе. Мы в каюте тесной.
И разместились в лодке мы двуместной.
Освобождая родину свою,
Остались живы в смертном мы бою.
И мы спасли с тобою нашу Влтаву,
Отдав и кровь, да и любовь, и славу.
Мы Влтаву любим видеть по утру.
Да, я рыбачка, Ваня, по нутру.
Мы рыбу ловим прочными сетями.
Я отдыхаю с мужем и дитями.
А третья тут, теченьем Влтавы ниже.
«А где две дочки?»  -  «Там они, в Париже».
И я тебя, любимая, нашёл.
И я тебе по вкусу подошёл.
2554
И я тебе по вкусу подошёл.
И я тебя, любимая, нашёл.
С коричневато-светлой бородой
Я был красавец очень молодой.
Потом с тобой мы, Маня, обнялися.
Потом мы в речке первый раз сошлися.
Потом волна тебя перевернула».
«И там тебя и Зуся ущипнула.
Да, ты вожжался с местными ****ями.
Одна была с огромными грудями.
Там мы ходили в гости к тёте Зусе.
И родом обе-две из Беларуси.
А я жила, Ванюша, сердцем тая,
И о тебе и день, и ночь мечтая.
2553
И о тебе и день, и ночь мечтая,
Я и жила, Ванюша, сердцем тая».
«И отвела ты мой предерзкий кончик.
И я с тобою тут же сразу кончил.
Всё завершилось этим чудным актом.
Всё с тем же тактом, что являлся фактом».
«А ты такой всё ласковый и ловкий.
С весёлой штучкой, с вырезом головки».
«И я с тобой, с красавицей помпышкой.
С весёлой Пышкой, с радостною вспышкой.
Я прежнею тебя тогда нашёл
Первее, чем к тебе я подошёл.
И сколько мы с тобой познали зол,
Вот столько лет мне служит мой камзол.
2552
Вот столько лет мне служит мой камзол,
Уж сколько мы с тобой познали зол».
«Мы сводим Ваню в ратушу и в баню.
И, ничего, мы отпитаем Ваню.
В тебе душа, Иван, не оскудела.
А тело? Что ж. Оно другое дело.
Давай, как в бане, помнишь, от души».
И шепчет Пышка: «Ваня, не спеши!»
И в ней большая чешская душа.
Она, как прежде, так же хороша.
И вот к тому ж и с неприкрытым задом.
С двойным лицом, с изнанкой и фасадом.
И я подумал, уж душой не тая,
В плену пиратском нежно расцветая.
2551
В плену пиратском нежно расцветая,
Она жила, в стенаньях нежных тая.
И всё стонала: «Ванечка, скорей!»
Всё та же Пышка. Но ещё добрей.
И был я с нею счастлив до светла.
Гляжу  -  согласна. Ножку подняла.
«Ну, как вы, мэм? Или в постельку шмяк?
А если сбацать вальс и краковяк?
И всё былое в этот миг вернуть.
Перебеситься, да и отдохнуть
Мне с вами очень, очень уж хотиться».
И говорил я: «А давай пройтиться.
Ты в этим деле, Маня, завсегда
Звала меня в прошедшие года».
2550
«Звала меня в прошедшие года
Ты в этим деле, Маня, завсегда».
Так вспомним детство. Всё вернём назад.
И вот опять поедем в зоосад.
Из далеко неблаговидных стран
Мы посещали Польшу и Иран.
«А там тебе медали за отвагу
Давали, Маня. И за город Прагу».
«Иван, любимый, этой мы неделей
Припоминали радость наших елей.
Ты говорил мне: «Ах, краса берёз!»
И вот теперь мы не стыдимся слёз».
«И ты, моя любимая такая,
Была со мной, меня не попрекая».
2549
«Была со мной, меня не попрекая,
И ты, моя любимая такая».
Я красоты душевной не роняю.
И всё ж я планы перевыполняю.
И все вокруг как будто Богу служат.
И там уже озимые утюжат.
Одни сюда, а эти вот туда.
Пасутся кони. Бегают стада.
Любуются: какая красота!
Своя деревня, волжские места.
Потом бегут к соседям по дворам.
Бегу и я. И всюду тарарам.
Как в тихий вечер яркая звезда,
Мечта вошла в нас враз и навсегда.
2548
Мечта вошла в нас враз и навсегда,
Как в тихий вечер яркая звезда.
И тут уж Пышке угодил я в темя.
«Ах, твари вы, незыблемое племя!»
И бормотал я многое при этом,
Когда ведром стучал по табуретам.
Всех перебив свободными руками,
Я разобрался тут же с пустяками.
А на лице черты ажиотажа.
Ну, порох, кровь, огонь и дым, и сажа.
И в люстру бац! И погасился свет.
И тут она взялась за пистолет,
Да и в бока меня толчком толкая,
И тонкой ланью предо мной мелькая.
2547
И тонкой ланью предо мной мелькая,
Смеётся Пышка. И, в бока толкая,
Уж намекает: всё, мол, как и было.
Не дрейфь, Иван, и не такое было.
Ты сверху, Вань, а остальные ниже.
Уж не зевай. И баш на баш и ближе.
Дела, подумал Ваня, боевые.
Один пистоль, другие дробовые.
И видит он на полке левольвери.
И расстоянье мерит он до двери.
Прищурил глаз, разбежку измеряет,
Да и молчит, сомненье проверяет.
И видит, что она совсем иная.
И незнакомая, и даже неземная.
2546
И незнакомая, и даже неземная.
Да и сказала: «Я твоя родная!
И об тебе я грежу, почитай.
Так ты уж мне, Вань, сказки почитай.
Слыхала я, ты пишешь, Вань, стишков?
Дары морей, хвосты от гребешков.
И очень даже с ливером пампушку.
Слыхала я, теперь ты любишь сушку.
А ты уж полюби свою еврею.
Тебя я, Ваня, тут и отогрею.
Тебя я буду быстро раздевать».
И дальше шепчет: «Лягнем на кровать».
Да и напротив, жажде потакая,
Вдруг возглашает: «Ах, уж я такая!»
2545
Вдруг возглашает: «Ах, уж я такая!»
К ней Ваня лезет, жажде потакая.
И он её всё ближе припирает.
Стоит она и слёз не утирает.
А позже Ваня сварит полову.
И ветер носит по небу молву.
Пока он шёл сюда издалека,
Его томила горькая тоска.
Его себе задвинувши в колены,
Она ласкает все у Вани члены.
И начинает Ваню раздевать.
Да и бросает прямо на кровать.
И отдалась она душой огромной
Ему с улыбкой страсти многотомной.
2544
Ему с улыбкой страсти многотомной
Тут отдалась она душой огромной.
А он любил по Африкам гулять.
Но он не хочет Пышку оставлять.
«Вернулся ты ко мне из дальних стран.
Ну что, милок, душа моя Иван».
И Пышка Ване что-то говорит.
И люстра в небе светлая горит.
А там каюта с белыми боками.
Ворвался Ваня в трюм тот с кулаками.
И всех уж он и выследит как раз.
И пусть смеются. Но в последний раз.
Тогда вот там всерьёз и через смех
И одолел наш Ваня в думах всех.
2543
И одолел наш Ваня в думах всех
От тех местов. И через боль и смех.
Уж это было с ним в далёком Ниле,
Где, не спросясь, его похоронили,
Когда прибило труп его в приливе,
Как и на Финском в прошлый раз заливе.
Тебя и не поглотит океан.
Ну, а уж как ты в бодрости, Иван,
То и беда тебе не угрожает.
Она твоим сомненьям возражает.
Ты прогони тревогу из души.
Пирата ты, Ванюша, придуши.
Узнай ты, Ваня, в страшной тьме огромной,
Кто заключил тебя в каюте тёмной.
2542
Кто заключил тебя в каюте тёмной,
Уж ты узнай в тоске своей огромной.
Пусть не стучится зуб последний твой.
Не шебарши ты буйной головой.
Да и не слушай всякое враньё.
И смой ты, Ваня, эту грязь с неё,
Где и разъела кожу пальцев соль.
Не наступай себе ты на мозоль.
И босиком по трюму походи.
Ну, ничего. Ты, Ваня, погоди.
Ещё не ясно, правда, вот откуда
Явились к нам и Черчилль, и Неруда.
Старайся, Ваня, не в пылу утех
Узнать все планы и коварства тех.
2541
Узнать все планы и коварства тех
Старайся, Ваня, не в пылу утех.
Морская гладь сплошная глубина.
Раз, два и три  -  и уж тебе хана.
А оступился, вмиг и обезбрежут.
Слыхала я, здесь непокорных режут.
Кто сохраняет праведность икон,
Тот не всегда подходит под закон.
Морская гладь, она такая глуша.
Оберегайся, Ваня, там, где суша.
Ах, берегись ты устаревших дум.
И сам себе клади ты всё на ум!»
Решил Иван, чтоб им не оказаться,
Себе пиратом опытным казаться.
2540
Себе пиратом опытным казаться
Решил Иван, чтоб им не оказаться.
Как будто режут пегого коня.
А в трюме, слышит, некая возня.
Себе слуга, себе и господин,
Идёт Иван вдоль берега один.
Да, Ваня новый берег посетил.
Упал полковник, да и дух спустил.
Тому, кто с зада вытащил кишку,
Он хлопнул сходу пятый раз в башку.
Да и добавил: «Турок ты! Зараза».
И постучал о стол четыре раза.
Ну, а Ивану тут ни бе, ни ме
Среди себе подобных на уме.
2539
Среди себе подобных на уме
Ему, Ивану, тут ни бе, ни ме.
А хочешь, говорю, так на, соси.
Сама лети отсель на небеси.
Ух, ты куда, мой милый, залетел.
Ишь, ты чего, дружочек, захотел.
Ты, Ваня, говорит, уже покойник.
Смотрю  -  так это ж с пикою полковник.
А кто-то мне на рану сыплет соль.
И ждёт меня красавица Осоль.
Туда, поближе к острову Буяну,
Плыву я к морю. Ближе к акияну.
Я как с другим созвездием связался,
То на пиратской шхуне оказался.
2538
То на пиратской шхуне оказался
Я, как с другим созвездием связался.
Держи его дрожаньем бледных губ.
Мочи его, накладывай на зуб.
Бери сухарь и постепенно кушай.
«Садись, отец,  -  кричит ему Надюша.  -
И тут тебя пираньи не сожрут».
Останусь уж, он думал, с нею тут.
И зачерпнул ведро воды в кровать.
И прошептал: «Так где же мне бывать?»
И в глубине пучины утонул.
И напоследок крыльями взмахнул.
«Давненько, Вань, с тобой хотелось мне
Там побывать. И утонуть в вине».
2537
«Там побывать, и утонуть в вине,
Давненько уж хотелось, друг мой, мне.
И мы вина подкатим полный чан.
И ляжем, Ваня, вместе на топчан.
Поедем в шоп. Там девок будешь драть.
Давай-ка, друг, и дальше поиграть.
А там, где пуля, я опять шутю.
Смотри, пистоль я медленно крутю.
Не заряжён мой смерти барабан».
И говорит тут нехотя Иван:
«А этот, что тебя не бросил в Нил,
Тебя он там тогда похоронил?»
И захотел тут Ваня без мучений
Познать восторг поступков и значений.
2536
Познать восторг поступков и значений
Тут захотел наш Ваня без мучений.
Лежишь ты молча мёртвый на бобах.
В тебя стреляют дважды. Ба!.. Ба-бах!
И с пистолетом взведенным в курке
Тебе военный врезал по башке.
И в страхе ждут они ещё гостей.
А ты взял сушку с маслом у детей.
И сам бежишь по космосу босой.
И просишь хлеба с вкусной колбасой.
Тебя уж бьёт любви нездешний зуд.
А дети сушку весело грызут.
Ты хочешь, Ваня, но болит живот,
Смотреть в нависший низко небосвод.
2535
Смотреть в нависший низко небосвод
Ты хочешь, Ваня, но болит живот.
А, в общем, вся тут, Вань, твоя семья.
А также дети, внуки, кумовья.
И рядом крошка. Душка Моргенфри.
И возле чашки, Ваня, сухари.
И из неё идёт горячий пар.
Пред Ваней берег. Влтава. Самовар.
А в небе Пышка мчится по заре.
Потом как будто лезет по горе.
И поселился в разум твой визаж.
И свой ты первый высмотрел пейзаж.
Задумал ты, Иван, в момент скитаний
Писать пейзажи пылкостью мечтаний.
2534
Писать пейзажи пылкостью мечтаний
Задумал ты, Иван, в момент скитаний.
И вот идёшь ты тропками дорог.
И видишь ты во сне родной порог.
И, воспылав в преддверии весны,
Лицо твоё прочитывает сны.
А ты всё спишь и дышишь сквозь живот.
Уж блещет берег, светел небосвод.
Восходит солнце из горы нутра
Среди зари правдивого утра.
Среди рассветных и туманных нег
Наш Ваня спит. Проспал он свой побег.
Уж побледнел над миром небосвод,
Себя увидев за печалью вод.
2533
Себя увидев за печалью вод,
Уж побледнел над миром небосвод.
«Со мною вместе, Ваня, убеги.
Дышать мне трудно. Ваня, помоги!
Так и не надо сердцу потакать,
Когда придётся вместе утекать.
А не придётся Ване утекать,
Зажгутся лампы, чтобы нас искать.
Проснутся люди, и ударят в медь.
Собак разбудят, распачнут шуметь.
И только громко, Ваня, не храпи.
Ложись скорей, и хоть часок поспи».
Повеселел над миром небосвод,
Тебя увидев за печалью вод.
2532
Тебя увидев за печалью вод,
Повеселел над миром небосвод.
С правдивой мыслью Ване веселей.
А с лживой, Ваня, хоть ты слёзы лей.
А им на смену радости придут.
И все печали с грустью отойдут.
Надейся под покровом тайных дум
Ты лишь на свой природный, Ваня, ум.
И уж в такой вот и живи судьбе.
И так и будет радостней тебе.
И эту жизнь прекрасную любя,
Не выходи ты, Ваня, из себя.
Уж постарайся ты за целый год
Здесь отдохнуть от жизненных невзгод.
2531
Здесь отдохнуть от жизненных невзгод
Ты постарайся уж за целый год.
Да и ложись на оба ты бока.
Ну, а пока спляши ты гопака.
Ты сам в себе познай, по крайней мере,
Судьбу свою, Иван, в любви и вере.
Да и чего хотишь, нагороди.
А как закиснешь, тут и заброди.
Ведь ты из тех, что долго закисают.
И лишь потом в подол себя бросают.
Кто учится, тот должен и помучаться.
И у тебя всё, милый друг, получится.
И ничего не забывай, милок.
И плюй ты молча, Ваня, в потолок.
2530
И плюй ты молча, Ваня, в потолок.
Так что старайся. Спрячься в уголок.
Пройдись по гордой и прекрасной Праге.
И потешайся в радостной отваге.
Да и судьбу свою ты поменяй.
И ей ни с кем уж ты не изменяй.
К тебе пришла лишь для того отвага,
Чтоб ты обрёл в судьбе святые блага.
И ты живи. И смерть ты презирай.
Иди, солдат. Иди в свой отчий край.
Ничья не хочет воинская рать
В чужбине горькой в грусти умирать.
Не лезь ты, Вань, в потайном разговоре
На перекладину, не застревая в споре.
2529
На перекладину, не застревая в споре,
Не лезь ты, Вань, в потайном разговоре.
И мы о том в сообщениях прочтём.
И будем живы. Будет всё путём.
Её натуру в пламени извив,
Воспрянут люди, гидру раздавив.
Но сколько душ за это полегло!
Мол, будет радость, будет и светло.
В великом горе и в большой печали
Мы город Прагу чехам обещали.
Перед большим неведомым походом
Ты у Днепра застрял с пехотным взводом.
Ты не забудь, мой милый друг, милок,
Разжечь костёр и вымыть котелок.
2528
Разжечь костёр и вымыть котелок
Уж не забудь ты, мил дружок, милок.
Имей родство с доподлинным искусством
Перед твоим глубоким этим чувством,
Лишь кроме разве долга своего.
И не боись, служивый, ничего.
Сидеть пятнадцать непроглядных лет
Пришлось тебе за этот в рай билет.
Вот к твоему товарищу и другу
Там и пошло тогда уж всё по кругу.
Как будто ты обычное лю-лю.
И уж тебя за это я люблю.
И позабыл ты о вчерашнем горе.
И рыбака ты видишь на просторе.
2527
И рыбака ты видишь на просторе.
И позабыл ты о вчерашнем горе.
И ты был прав, когда с постели встал.
И час победы в этот раз настал.
В порыве сердца, вспомнив ни о чём,
Ты поводил нервически плечом.
Ты, Ваня, этим вызвал дружный смех.
И целовался, глядя ты на всех.
И в ту победы чудную пору
Счастливый побежал ты ко двору.
Не слышать радость в имени твоём,
Не бегать, взявшись за руки вдвоём
Вам возле Влтавы зашумевших волн.
Уж не следить как волны бьют очёлн
2526
Уж не следить как волны бьют о чёлн,
Вам возле Влтавы зашумевших волн.
Она-то знает. Это только сон.
И возвратится к вам намедни он.
И только Пышка грустная одна.
А все смеются. И молчит луна.
Слон и ограду хоботом лягнул,
И тем, кто смотрит, резко подмигнул.
Вот так же делал Сенька Безобраза.
И щёлкал сразу он четыре раза,
И он достал свой ФЭД и молвил: «Ну?»
Их он подвёл к огромному слону.
И, видя радость Нины или Рады,
Легко дышалось там им у ограды.
2525
Легко дышалось там им у ограды.
Он видел радость Нины или Рады.
И видел он у самых ваших ног
Как внук играет, что не одинок.
И о тебе он много знает, к стати.
Он инженер. Работает у Бати.
И он тебе нагляднейший пример.
А возле старшей статный кавалер.
Она гуляла около ручья.
И подошла к ней младшая твоя.
И собираешь с нею ты цветы.
И думаешь, что вновь под Прагой ты.
Учись, Иван, и будь желаний полн,
Сквозь сосны видеть блики дымных волн.
2524
Сквозь сосны видеть блики дымных волн
Ты будешь, Ваня, мыслей светлых полн.
И тут он режет вилкою лимон.
И тот ли он, кто выкрал миллион.
А кто простой подпудренный болван,
То тот не наш, не гордый наш Иван.
И ты под сводом радуги надежд
Предстань пред миром хоть и без одежд.
Да и молись с восходом нежных туч,
Чтоб и увидеть первый солнца луч.
И он пробиться может сквозь туман.
В тумане есть томительный обман.
Спеши, Иван, за сердца боли ссадин
Писать как едок мир, как он прохладен.
2523
Писать как едок мир, как он прохладен,
Спеши, Иван, за сердца боли ссадин.
А почтальон все письма потерял.
Ну, а потом он в этом уверял,
Что и с рассветом отпуск отменён.
А вот расстрел удушьем заменён.
И в Тереоках мёртв ты на бумаге.
И у тебя и дочь, и Пышка в Праге.
И без нужды не просто и пропасть.
И можно Ване в эту щель упасть.
Но ты иди, Иван, до той поры,
Где темы остры, чаянья остры.
Ты постарайся всё же, между тем,
И насладиться радостью проблем.
2522
И насладиться радостью проблем
Ты постарайся, Ваня, между тем.
Беги, Иван. Альтернативы нет.
Не зря ложится на небо рассвет.
И под дождём ты дух свой укрепи.
И на пожаре ты, Иван, не спи.
И ты не слушай сводки новостей.
Беги без хлеба, мяса и костей.
Не предаваясь выдумкам идей,
Беги, Иван, подальше от людей.
Куда не ходят даже поезда,
Туда ведёт тебя твоя звезда.
Попробуй ты придавленный горой
Подняться вместе с утренней зарёй.
2521
Подняться вместе с утренней зарёй
Попробуй ты придавленный горой.
Когда на выкуп нет уже монеты,
То ты лежи, пиши себе сонеты.
А и ни чё. Чердак через плечо.
И ты сказать мне хочешь: «Милка, чё?»
И даже ты под драповым пальто.
Но только время, более никто,
За той горой. А жизнь по меркам спросит.
Иди туда, где ветер время носит.
И ни за что уж ты не отвечай,
Тем более, что в каждой кружке чай.
Ты был спасён. А я уж, между тем,
И возвращусь к суровым темам тем.
2520
И возвращусь к суровым темам тем
Я за гирляндой фактов и проблем.
Другого нету в принципе пути,
Уж как ты нос тут вправо не крути.
Там ты увидишь заросли пруда.
И ты смотри внимательно туда.
И то, что небо ночью голубое,
Ты можешь видеть, выдумав любое.
Уж биографий я не сочинил
За неименьем собственно чернил.
И тот я Ваня, что всегда на взводе.
И тот я Ваня, что служил в ОСВОДе.
Да и сижу я в яме под горой.
И говорю: «Ты планы, милый, строй».
2519
И говорю: «Ты планы, милый, строй».
Вот и сижу я в яме под горой.
И это надо каждому понять.
Свободы у народа не отнять.
И всё идёт со времени былого.
Всего первей, конечно, было слово.
А время за собой не позовёшь.
И обух пугой не перешибёшь.
Ты гонор свой чрезмерный притупи.
И в споре с ближним сразу уступи.
Всё раньше было, помню я, на даче.
Тут двух концов решение задачи.
Да и чеченца вряд ли я расстрою.
И иногда я даже планы строю.
2518
И иногда я даже планы строю.
Сижу я тут и молча матом крою.
Уж и со страху насморк и понос.
А деньги, Ваня, фиг им подлым в нос.
Пока ещё ты сильный и живой,
Ты и беги, рискуя головой.
Но не сочти ты это, Вань, за труд.
Хоть за людей и выкупы берут.
И ты судьбу свою в себя прими.
Коррупция, торговля ли людьми.
А что Ивана родичи спасут,
Кто вам сказал, что выкуп принесут?
Так думал Ваня, лёжа под горой.
И мошкары над ним кружился рой.
2517
И мошкары над ним кружился рой.
Так думал Ваня, лёжа под горой.
И никакого нет тут воспитания.
Обувка рвань и скудное питание.
В дыму пожарищ целая страна.
Везде разруха, голод и война.
А он лежит на плоскости дивана.
Судьба сложилась глупо у Ивана.
Снимая стресса гибельный оскал,
Иван себя цинично развлекал.
Порой ночами, а порой и днями
Он был в плену в придуманной им яме.
Ну, а подставив дождику овал,
Он обо всём мгновенно забывал.
2516
Он обо всём мгновенно забывал,
Когда дождю он подставлял овал.
А мелкий дождик не смывает путча.
Притом, гляди, а уж над нами туча.
И та, и та гражданская война,
Рожна какого и кому нужна.
ГКЧП проходит полосами.
Мы разберёмся в этом деле сами.
Друзей на Гагры, а врагов в Форос.
Да и начнём. Уж в том ли весь вопрос.
А там и душу всю разразговорим.
Потом повторим и червя заморим.
И весел я. И я не унывал.
Умел плевать я. И на всё плевал.
2515
Умел плевать я. И на всё плевал.
Вот так, мой друг. И я не унывал.
Аль как хотите, можно сразу в рот.
И безо всяких лишних приворот.
Аль как намедни, али как сейчас,
Аль как будильник, что разбудит вас.
Аль как над трупом звонкая змея,
Аль как пантера около ручья.
Аль как красотка крошка Моргенфри,
Аль если насморк, нос себе утри.
Аль как с ружья отпущенный баёк,
Аль как журчащий в поле ручеёк,
Аль как могучий с гор крутых поток,
Аль как у речки аленький цветок.
2514
Аль как у речки аленький цветок.
И вот иначе жить бы я не мог.
А сам себе я всё же на уме.
Шутю я, дама. Будто мы в корчме.
В любом случае стоимость пятак.
Могём и с хлебом, а могём и так.
А захотите, пряники и чай.
У нас припасен на любой случай.
Не то я чистый полотенец дам.
Уж не претензий ли у вас, мадам?
И перед этим у неё спросить:
«А можно даму в гости пригласить?»
Любил я там, забившись в уголок,
Плевать, на койке лёжа, в потолок.
2513
Плевать, на койке лёжа, в потолок,
Любил я там, забившись в уголок.
И Ваня наш стихами повествует.
И уж душа страдальца торжествует.
То щёку он пощёчине подставит,
То слово он порой иное вставит.
И уж строчит он свой последний стиш.
Утрачен безвозвратно в нём престиж.
Там и престиж героя был уронен,
Где сам Иван был тоже похоронен.
Как в тех местах он раньше трезвым был,
Он всё такое тут вот и забыл.
И молвил Ваня: «Не был я такой».
И потерял он радость и покой.
2512
И потерял он радость и покой.
«Ах, вспоминаю,  -  он сказал с тоской. -
Я этих лет когда-то был моложе.
Да и фамилий был мой лучше тоже.
Тогда ещё и трезвость дум была.
И уж иными были и дела.
Был я счастливый в деле господин.
И я ходил по свету не один.
Порвав узлы смирительной рубашки,
Я убежал из вечной каталажки.
И я ходить по вдоль квартиры стал.
А вот сидеть в той кафедре устал.
И я привык, войдя в ажиотаж,
Высоких башен посещать этаж.
2511
Высоких башен посещать этаж
Я и привык, войдя в ажиотаж.
Тогда в походе всех я уверял,
Что напрочь я свой гонор потерял.
К тому же, очень был я тут унижен.
И даже где-то был я обездвижен.
В бюро умом задвинутых наук
Её отдал я на терзанье мук.
Ну и с надеждой мы тогда расстались...
…Он замолчал. И все расхохотались.
Тот, кто не глуп и вовсе не болван,
Доподлинный и вычурный Иван.
И всё ж с мечтой и думою такою
Исполнен он нездешнею тоскою.
2510
Исполнен он нездешнею тоскою
И в бёдрах крут. Но лишь с одной рукою.
Всё тот же, что и умер от вранья.
И молвил он: «Родимые края!»
И вот Иван тут смотрит на луну.
Ну, а потом и закричал: «Тону!»
А был когда-то наш Иван испанцем.
И отдавался музыке и танцам.
Не преминул с Марией он дружить.
И он в могиле тоже будет жить.
Потом его к кобыле подвели.
Сперва Марию в избу завели.
И он сидит. Посажен на визаж.
И снова видит прежний он пейзаж.
2509
И снова видит прежний он пейзаж.
И он подумал: «Въеду я в бузаж».
От незнакомых песен соловья,
Ох, сколько в нас английского лавья!
И он на почве влагой захлебнулся.
И все смекнули: «Ваня наш рехнулся».
Ну, в общем, пиво с кисло-сладким квасом.
Мол, я и так и баттерфляй, и брасом.
И стал он здесь шуметь английской лавью
С действительностью и с всеобщей явью.
И он живой. И может всё связать.
И может даже фигу показать
В кармане. И заснуть совсем счастливым.
И плыть во сне подростком горделивым.
2508
И плыть во сне подростком горделивым
Он может. И китайцем быть счастливым.
Потом его заметили в приливе.
И в Финском он тонул тогда заливе.
Уж восемь дней как утонул он в Ниле.
И он лежит среди камней на иле.
И прежним делом он не занимается.
Прошла неделя. Скоро оклемается.
И жаждал он лиирических грудей.
И обучал движению людей.
Спешит Иван от побужденья онова
По окончанье отпуска евонова
Подумать как бы снова про ОСВОД.
И вот он здесь. В ночной пучине вод.
2507
И вот он здесь. В ночной пучине вод.
И вспомнил Ваня тут же про ОСВОД.
И, опознав себя и гроб свинцовый,
Он свой увидел мёртвый труп пунцовый.
Семь суток он в наявном огорченье.
А был Иван с Марией в заточенье.
Его как раз за мёртвого сочли.
Не тут то было. И его учли.
И вспомнил он, как было всё отлично.
В кувшине пиво. Им жилось прилично.
Блины в сметане. И ещё Маруся!
Нет. Я в судьбе своей не повторюся.
Так думал Ваня. Был ведь он счастливым.
Он видел дымку утра над заливом.
2506
Он видел дымку утра над заливом.
В своих он чувствах был совсем счастливым
Напоминаньем убеждённых чувств
И тягой к правде радостных искусств.
С горячей мыслью светлого ума
Судьбу свою вечернего дерьма
Любил он принимать не за бардак,
Переварив сей жизни кавардак.
А раньше был себе он на уме.
Теперь он здесь в чеченской кутерьме.
И он себе прошедшее простил.
И снова Ваня грустно загрустил.
Вот тут без вод он вспомнил про ОСВОД,
Да и вздохнул, взирая в небосвод.
2505
Да и вздохнул, взирая в небосвод.
А я уж тут, у Финских хладных вод.
И мне служанкой Машенька была.
И даже, если гости у стола,
То где-то пел лирический Кобзон.
За всякой думой был у нас резон.
И каждый думу думывал свою.
И так мы жили в северном краю.
Ни Пифагор, и ни его штаны
Тогда нам вовсе не были нужны.
Она сказала ласковое: «Ну?»
Немедля лягши тут же на спину.
И думал Ваня, лягши на живот:
«Вздыхаю я, взирая в небосвод».
2504
«Вздыхаю я, взирая в небосвод».
Так думал Ваня, лягши на живот.
И так он думал, лягши на спину.
И вспомнил он проклятую войну.
Она смеялась долго, до светла.
Мария там все слёзы пролила.
А он Марию жестом ножевым
И взглядом гордым, смелым и живым
Уж погружает в несравнимый раж.
И понял он, что это лишь мираж.
И стало Ване ясно и светло.
Он чувствует сердечное тепло.
Иван кладёт тут руку на живот.
И им легко вдвоём средь хладных вод.
2503
И им легко вдвоём средь хладных вод.
Иван проверил и сказал: «Ну вот».
И тут она мгновенно замолчала.
Так что давай, Иван. Давай сначала.
Всё это ложь и чушь, и крутиверти.
Чертей не бойся, Ваня. Нет и смерти.
Припомним мы сердечную науку.
Не трусь, друг мой. Подай мне, Ваня, руку.
Теперь уж мы с тобой, Иван, друзья.
Тогда ещё была девицей я.
И я сперва любила Трепеткова.
Так что же тут у нас с тобой такого?
Мария к Ване тянется рукой,
Смирившись с безнадёжною тоской
2502
Смирившись с безнадёжною тоской,
Мария к Ване тянется рукой.
Они спешат на блюдце звонко плюнуть,
Поймать ерша, туда его засунуть.
И поудить с утра короткой леской,
Чтоб обсудить вопрос за занавеской.
Был избран Брюсов, повод очень веский.
Графиня жмётся прямо в занавески.
И тут мы и на гуще погадали.
Вчерашнего гуся к столу подали.
Парное молоко, живые сливки.
Да и ещё соленья и наливки.
В рассвете стол. И блекнут сосен лица.
И гости продолжают веселиться.
2501
И гости продолжают веселиться.
И реют там, в рассвете сосен лица.
Зачем ты вздумал этот тарарам?
Меня зачем ты гладил по бедрам?
Со мной ходил ты давеча гулять.
Да, я Мария, нынешняя ять.
Поверь, мой милый. Жизнь не надо снить.
Мария плачет. Хочет объяснить.
Я не хочу. И нет. И нет, нет, нет.
Нет, нет, Нечистый! Уж встаёт рассвет.
И с левой я, и с правой я рукой.
И я такой. Такой я и сякой.
Я жить хочу не в скуке и тоске.
И находил я радость и в реке.
2500
И находил я радость и в реке.
И прожил я не в скуке и тоске.
И шепчет Ваня: «А войду я в раж».
Лицо Марии. Думает: мираж.
Иван всё видит. Ваня не болван.
И перед Ваней неба океан.
И Маня свой высовывает круп.
И ей найти бы Ванин мёртвый труп.
И Ваню Маня сердцем отогреет.
И уж его родная кровь согреет.
И ничего они не ожидали
Ни впереди, и ни в соседней дали.
И оттого у них такие лица.
И захотелось им повеселиться.
2499
И захотелось им повеселиться.
И там, где в доме башня и светлица,
Ему хоть нос салфеткою утри.
В нём образ милый и мечта внутри.
Иван носитель светлого лица
И с продолженьем, но и без конца,
О нём роман хоть думай не спеша.
У Вани вся в гармонии душа.
Такие вот случаются сурдинки.
Уж перевесив в этом поединке,
Иван его прижал своим яйцом.
Идёт он дальше с радостным лицом.
Рыбак могучий. Баловень трёх жён.
Он красотой навек заворожён.
2498
Он красотой навек заворожён.
И он извёл до двух десятков жён.
И тех матросов Мане подавай.
Уж Мане Ваню тоже отдавай.
Но не лежать им больше на диване.
Повёрнут образ в сторону у Вани.
И на тебе  -  весь вечер повернут.
Каких-то сорок крохотных минут.
Да и она всего не понимала.
С того прошло минут предельно мало.
А что влюбился, он не понимал.
Потом он это сам и поломал.
А он ведь встречи ждал на этом месте.
Там лес ещё вокруг шумел. И к чести.
2497
Там лес ещё вокруг шумел. И к чести
Его он с нею был минут так двести.
И уж такая вышла видеома.
Не слышно грома. Вани нету дома.
И всё дожди идут всю ночь сырые.
«К любви моей,  -  подумала Мария,  -
Ему хотя бы выдумать сонет».
Погода свищет. Вани нет и нет.
С Марией связи нету. Небо дрыщет.
Погода швах. И Ваня что-то ищет.
Ему болела дважды голова.
Возобновил он старые слова.
Приснился Ване этот странный сон,
Где он утоп, и снова ожил он.
2496
Где он утоп, и снова ожил он,
Приснился Ване этот странный сон.
И без воды и пищи кайфовать
Тут будет Ваня. Да и дрейфовать.
Она и Ваня не найдут огней
Опознаванья трупов много дней.
Чтоб с вертолёта видно было для,
На шее Мани красная петля.
Петля всё туже, туже, туже, туже.
А ночь всё хуже, хуже, хуже, хуже.
В сомненьях Ваня: «Разве это сон?»
И думал он, что он совсем не он.
Вот так и всё. Такие, к чёрту, вести.
О нет, не там. Нет, не на этом месте.
2495
О нет, не там. Нет, не на этом месте.
Как нонче. Нынче. Вот такие вести.
Чтоб Ваня смог ей груди потискать,
Дрожащей кистью хочет он искать,
В руке сжимая, факел для огня.
Уж кличет Ваня Маню больше дня.
«А я в серёдке моря утопла.
Да, я гораздо дольше прожила».
И рак, поди, во всю уж где-то свищет.
А тут Иван всё ищет, да поищет.
В вопросе этом плаваний на водах
Тогда ещё работал он в ОСВОДах.
Немеркнущим горела ночь огнём.
И нам однажды быть случилось в нём.
2494
И нам однажды быть случилось в нём.
Ивана ищут ночью, ищут днём.
Вся изогнулась, бедная, на слом
Мария молча под тугим веслом.
И гибнет Ваня около эпохи.
Творцы мечты. И их дела неплохи.
И так вот много, много, много лет.
Я унесу остаток в туалет.
Сорить бумагой, чтоб потом заснуть,
Он не хотел, читая эту муть.
Всё, что напишут, тут же и прочтут.
Соображают там и там, и тут.
Мария вдруг подумала про Трою.
И горы яств, и пир стоял горою.
2493
И горы яств, и пир стоял горою.
Мария вдруг подумала про Трою.
И обвязала красным шарфом глотку.
Да и в кусты. Берёт рыбачью лодку.
И ждать ей столько, сколько парню лет.
А Вани нет. Один вопрос, ответ.
И ждёт она от ночи до рассвета.
Бандит проклятый. Не слыхать ответа.
На берегу живёт там этот жид.
Гляди! Одежда Ванина лежит.
А не ушёл ли он в разломы дланей?
И где-то спит тот баловень желаний.
Подумав так, она молчит о том,
Что уж далёк их старый мирный дом.
2492
Что уж далёк их старый мирный дом,
Она молчит, и думает о том.
По той дорожке светлой и прямой
Уж Маня и направилась домой.
Нет, чтобы в вере прочно укрепиться.
Ах, из-за ****и можно утопиться!
О, Ваня, Ваня. Ваня псих больной.
Мария прелесть. Хоть бери женой.
С Марией в грёзах спит давно Иван.
Но дудки. Ваня лезет на диван.
«А нет, так снова в озеро нырну,  -
Так думал Ваня.  -  Может, я усну».
А ты не спи. Рассвет не за горой.
И о тебе я думаю порой.
2491
И о тебе я думаю порой.
Беги, Иван. Рассвет не за горой.
Скорее, Ваня, мышцы разогрея,
В прохладе ночи ты беги быстрее.
Перекрестись. И, видишь, там огни.
И выходи, пока зовут они.
Да и намажь ты здором жирно пятки.
Иди туда. И не играй ты в прятки.
И Ваня шепчет что-то горделиво.
А ночь зовёт назад в волну залива.
Как прежде, раньше, через каждый час,
Ты мне опять являешься сейчас.
И от тебя я ничего не скрою.
И о тебе я думаю порою.
2490
И о тебе я думаю порою.
И от тебя я ничего не скрою.
И всё мне тут печально и смешно.
Уйду на дно. Теперь мне всё равно.
Вот этой поздней памятной весной
За все её проделки надомной
Я ухитрюсь не плюнуть в чью-то рожу.
Клешнями я с себя срываю кожу.
Ногами кверху и ушами вниз.
И я уперся рёбрами в карниз.
Избавился я от нахальных рыл.
Они исчезли. Я глаза открыл.
Так я и сплю весеннею порой.
И засыпаю с рюмкою второй.
2489
И засыпаю с рюмкою второй.
И так вот сплю весеннею порой.
И два узла одной рукой связать
Я мог быстрей, чем фокус показать.
И не грешил я праздным разговором.
Я счастлив был в стремлении я скором.
И мне была и нежность дорога.
Я разделял с ней радости блага.
С Марией милой, где-то недоучкой,
С графиней внучкой, по породе сучкой.
Освобождён я нынче от работ.
И я, Иван. Живу я без забот.
И те, что всё здесь делали умело,
Могли не пить, но напиваться смело.
2488
Могли не пить, но напиваться смело
И те, кто здесь всё делали умело.
Ведут в холсты. И я не протестую.
Я должен дочь, племянницу, Толстую,
Что не вставала восемь лет с дивана.
Да, да… С желаньем глупого болвана.
Им умываться с нежностью руки,
Не замечая горя и тоски.
Хвалебной ложью, млея в иностранстве,
Я ловкой кистью в розовом пространстве
Ищу её, теряя назначенье,
Забыв совсем про боль и про мученье.
Я буду перья в вымыслах тупить.
Да и когда есть вина, буду пить.
2487
Да и когда есть вина, буду пить.
И буду перья в вымыслах тупить.
Я выбрал два из трёх известных шансов,
Отметив бесполезность ренессансов.
И сам подумал: «Мне лежать в рогоже».
Потом сказал: «Тебе, звезда, того же».
И плыл, и плыл я всё же наудачу.
И благодарен ей я за удачу.
Шептала мне прохладная погода:
«Удач тебе в тревожный час похода!»
Тут и зажглась вечерняя заря.
Я дальше плыл. И плыл я там не зря.
Волны плевки. Я в них бросаюсь смело.
Но делаю я всё там неумело.
2486
Но делаю я всё там неумело.
Волны плевки. Я в них бросаюсь смело.
И всё равно мы меж собой похожи.
И если вам не выдали рогожи,
То ей важнее вымысел, не дело.
Хотя для смерти это слишком смело.
И где-то там огромный клад зарыт.
И жизнь тебе об этом говорит.
Мне б мертвецом утопшим не прослыть.
Но я всё ж плыл, надеялся доплыть.
Я мертвецом утопшим прослыву.
И думал я, что дальше поплыву.
Чтоб воду в синем море не мутить,
Философы спешили пошутить.
2485
Философы спешили пошутить,
Чтоб воду в море синем не мутить.
А я горю в невидимом огне.
Последнее оно не только мне
Подходит. Мать, помилуй и прости!
И начал тут упорно я грести.
И понимал я, что в прохладе стыну.
Я отдыхал, ложась порой на спину.
И я старался верить в светлый путь.
Но мне тогда хотелось отдохнуть.
И в облаках лучи луны являлись.
Я плыл вперёд, и силы прибавлялись.
Моя душа возмездия искала
С беспечностью высокого накала.
2484
С беспечностью высокого накала
Моя душа возмездия искала.
Был мир спасён. А помыслы пусты.
Нашёл я выход. Выстрадал мечты.
Я узел не случайно завязал.
Эзоп не долго думал и сказал:
«И хуже, если ряженка прокисла.
Жизнь мудреца над пропастью повисла.
И не помочь нам страстью и борьбой.
Всё, что погибло, сглажено судьбой.
Но я спасусь молитвой и кумиром».
Меж мной, Марией, да и прочим миром,
Тут я подумал, уж такая грязь.
И роковая возникает связь.
2483
И роковая возникает связь.
Тут заплеталась видимая вязь.
А мы решили пить капустный квас.
А огурцы останутся у вас.
Уедут вдруг, собрав пожитки в ранцы,
Друзья. А как же, как же иностранцы?
А пораженье это часть победы.
И пусть не утверждают вездеведы,
Что тут, борясь с находкою в заботе,
Мы и лишились смысла на работе.
Зачем я так потратил много сил?
Вот так тогда я у себя спросил.
Ах, я устал её искать на скалах.
Шампанское запенилось в бокалах.
2482
Шампанское запенилось в бокалах.
А я устал её искать на скалах.
Что даст Мария мне уже потом,
Мысль появилась у меня о том.
И повод перемысливать дела
Тут мне моя фантазия дала.
И я обрёл беспечность кругозора
И просто так, и выворотом взора.
И вспомнил я, где я забыл штаны.
Ладонь рубила крупный вал волны.
Я принимал за проблески прилива
Налёт солёных лёгких волн отлива.
Пока искал я между нами связи,
Поэты создавали виршей вязи.
2481
Поэты создавали виршей вязи,
Пока искал я между нами связи.
Да и водить в холсты с задачей смелой
Особость ритма в плавной пляске белой.
Мазурку Польши или вальс испанца?
И кто вам даст потом манеру танца?
Да и вода тут в грудь мою войдёт.
Случайно ногу мне порой сведёт.
Но заплывать я далеко не смею.
Ночь отступала. Плавать я умею.
Я плыл и плыл. Так вот. Я вижу катер.
Но в это утро, и потом, в закате,
С гостями мы незваными общались.
И снова яства по столу вращались.
2480
И снова яства по столу вращались.
И мы с гостями весело общались.
Уж то не горе. Радость, то не горе.
Я и она. И между нами море.
И я подумал: «В жизни всё пустое».
А для души не надо мне застоя.
Мне бы заплыть как можно дальше с ней.
Купанье тела гибели родней.
К реке я вышел и совсем уж не для,
Когда она ушла, ничуть не медля.
Со мною ночь. Она для нас двоих.
Не зная, что служанка эта их,
И те, кто возникали в пустоте,
За стол садились в грустной суете.
2479
За стол садились в грустной суете
И те, что возникали в пустоте.
Он всё в печати вздумает изречь,
Как результат уже ушедших встреч.
И на вопрос с обилием ответит.
И хуже если кто-нибудь отметит,
Что лучшее с собой мы заберём.
И в той поре, когда и мы умрём.
И прежних чувств невидимая замять
Останется кому-нибудь на память.
Но что ушло, ушло оно навеки.
Ничто не вечно в здравом человеке.
С Марией мы тут мирно попрощались.
Проснулось утро, гости возвращались.
2478
Проснулось утро, гости возвращались.
С Марией мы тут мирно попрощались.
И тайной страсти в алчущей крови
Души свободной жаждущей любви,
С собой неся обилие тепла,
Я отдавался. А она не шла.
Тут я поплыл по гордой звёздной ночи,
Последний миг в себе рассредоточив.
Я убежал в темнеющий закат,
Волны встречая трепетный накат.
И нам никто не мог ни в чём помочь.
Мы и расстались с нею в эту ночь
В необозримой мира красоте
В эфире звёзд в небесной высоте.
2477
В эфире звёзд в небесной высоте
Мы отдавались ночи красоте.
И излиянье везувийских лав
Переплавлялось в ожиданий сплав.
Осуществились между нами связи.
И попадали мы из грязи в князи.
Ко мне тогда пришёл поток на ум,
Тем более, не философских дум.
Любовь моя наполнила меня
На фоне нег небесного огня.
И начиналась светлая стыдливость.
Стенаний наших зрела терпеливость.
Всё растворилось в вечной красоте,
В эфире звёзд, в небесной высоте.
2476
В эфире звёзд, в небесной высоте
Всё растворилось в вечной красоте.
В душе рождался терпкий летний зной,
Прекрасною рассыпавшись весной.
Такой была возвышенною школа,
Как лёгкий пух известного Эола.
Переполняясь дивной чистотой,
Я наслаждался вечной красотой.
Началом был отнюдь не третий раз.
Я не сводил с неё влюблённых глаз.
Мария тоже сдержанно кричала,
Едва волнуясь с самого начала.
Стремясь не прятать страхи в темноте,
Я до рассвета верил пустоте.
2475
Я до рассвета верил пустоте,
Стремясь не прятать страхи в темноте.
Попав в мечты невидимые сети,
Так замирал я, как умеют дети.
И теплота желанья на устах.
Едва заметный вздох. Дыханье: ах!
Я был в себе. И не был опорочен.
И бесконечно был я смел и точен.
Меня тревожат и ведут в туман
Тех побуждений трепет и дурман.
Такой поре бывать довольно редко.
Не будь потомка, не было б и предка.
И нависала ночи полоса.
И стал я слушать утра голоса.
2474
И стал я слушать утра голоса.
Уже нависла ночи полоса.
И первый раз, и третий, и второй,
Да и не только раннею порой,
Она любила пламенно меня
С первичной страстью дикого коня.
И жизнь в себе открытие искала.
Рождался всплеск далёкого оскала.
И там, вдали, в волны тревожном беге,
Мария молча утопала в неге.
На берега невидимую сень
Ложилась горделиво утра тень.
Хотелось нам в очарованье ночи
Увидеть страха трепетные очи.
2473
Увидеть страха трепетные очи
Хотелось нам в очарованье ночи.
Я скрежетал взволнованно зубами,
Едва касаясь губ её губами.
А там, вдали, виднелся пароход,
Осуществлявший некий переход.
Молчали тучи. Злился трепет ночи.
И долго мы, друг другу глядя в очи,
Молчали тоже. Я ей сжал плечо.
Она ждала чего-нибудь ещё.
Она сказала: «То, чему учила,
Тем более, с тобой не получила».
По небу шла заката полоса,
Надув сердец и платьев паруса.
2472
Надув сердец и платьев паруса,
По небу шла заката полоса.
Ну что ж. Такое нам с тобою по плечу.
И услыхал я: «Хочешь?»  -  «Да, хочу».
Мы встрепенулись как бы между делом.
Она гордилась страстным юным телом.
Ах, он красив! Он чёрен и глубок!
И я смотрел туда, в её лобок.
И снова друг мы другу отдавались.
Но всё ещё пока не раздевались.
Бледнело тайной дремлющих веков
Её лицо на фоне облаков.
И думал я что, глядя прямо в очи,
Я испытал все пожеланья ночи.
2471
Я испытал все пожеланье ночи.
Она молчала, мне взирая в очи.
И вот, что будет, то пускай и будет.
Да и никто нас в этом не осудит.
И тем и примиряет нас она,
Надежда, что на жизнь осуждена.
И надо кончить с этой канителью.
А средства нас оправдывают целью.
И этим мне хотелось удивиться.
И уж она, по сути, не девица.
И положил я тут ладонь руки
Туда, где дремлют ночи ветерки.
И ты, боясь далёкого пути,
Решила дальше этого пойти.
2470
Решила дальше этого пойти
Ты, убоявшись дальнего пути.
И чтобы просто, загружая снасти,
Стать не девицей ради жгучей страсти
Уже давно назревшего решенья.
И вот убита тайна прегрешенья.
И возвращенье с мёртвого в живого.
И счастье акта. Акта полового!
Хотелось крикнуть: «Рай важнее цели».
И из её я выпал колыбели.
И на душе горячее кипенье.
Осталось в ней желанье и терпенье.
Достать его всё так же молчаливо
Сюда оттуда в тихий час прилива.
2469
Сюда оттуда в тихий час прилива
Достать его всё так же молчаливо.
С таким вот я столкнулся, братцы, фактом
И с мастерством, терпением и тактом.
Всё сделать безболезненно, без пота
Я там хотел. Мне предстоит работа.
И тут уж я подумал удивиться.
Но понял я: она ещё девица.
Далёких предков, предков боевых,
Непросто воскрешение в живых.
Ни капли мёда, и ни капли яда,
Ни смеха и ни стона. Строгость взгляда.
Когда я был уже на полпути,
Ложилась ночь. Хотелось с ней уйти.
2467
Ложилась ночь. Хотел я с ней уйти,
Когда я был уже на полпути.
И крик молчанья птичьих голосов.
И даже нет на женщине трусов.
Лишь на ногах пластмассовые стельки.
Бюстгальтер тонкий. Да и две бретельки.
Всего одежды в этот миг на ней
Так это взгляд, что утра холодней.
«Куда идёшь ты? Будто ты в бреду.
Ты повались. Я рядом упаду.  -
И продолжала:  -  Вот она, трава».
И замолчала. Жизнь всегда права.
Рука её была в моей руке.
А ножка юная скользила по тоске.
2466
А ножка юная скользила по тоске.
Рука её в моей была руке.
Да и такою раннею весной,
Какой там, к чёрту, в Тереоках зной.
Не убивали зноя Тереоки
Её чрезмерно пудреные щёки.
Она дышала юной новизной,
Подкрасив левый глаз голубизной.
Два пуда с фунтом веса в человеке.
Так мне она запомнилась навеки.
Такой была Мария. И такой
Она слюну желания пускала,
Соединяя с девичьей тоской
Весло, что даль прохладную ласкало.
2465
Весло, что даль прохладную ласкало,
Соединялось с девичьей рукой.
И в голубых лучах зари оскала
Она искала для души покой.
Я стал тут сочинять стихотворенье,
Уже тогда почувствовав паренье.
И я уж будто снова в Санта-Карве.
Названье есть у финнов Пантекурве.
Она мужала в довоенной Нарве.
Я там ходил к одной доступной курве.
Такая там тогда была пора.
И эта вшивость зуда комара!
Плыву с продажной Маней по реке.
Ладья в заливе Финском. Я в тоске.
2464
Ладья в заливе Финском. Я в тоске.
И чувствую, как будто я в реке
Истории. И этим я влеком.
Сижу я в яме в зубе с табаком.
Я не могу гулять внизу у берега.
И я тут чётко слышу волны Терека.
Такое уж тогда со мной случилось.
Не получилось. Нет, не получилось.
Попробуй ты ударь её по попе.
Какие копии! Все факты вместе, в скопе.
И невозможно копией украсть.
И чувствовал я подлинную страсть.
А грудь её струя воды алкала
И дерзновенно волны рассекала.
2463
И дерзновенно волны рассекала
Тут грудь её, что даль волны алкала.
И по спине умеренно скребёт.
И к берегу взволнованно гребет,
И за себя, и за меня болея,
Да и меня, как женщина, жалея.
И Ваня знал себя тогда счастливым
В заре заката с бронзовым отливом.
Как будто в светлом мраморе отлитой
Она была мне чудной Аэлитой.
Так вот она, да, именно она,
Его любила. Дальше  -  тишина.
В заливе том, в огне зари накала
Она в тумане волны рассекала.
2462
Она в тумане волны рассекала
В заливе том, в огне зари накала.
А на носу родимые прищёчки.
Семнадцать лет. И ласковые щёчки.
Других девиц не знал приятней Ваня,
Когда его ещё любила Маня.
И понимал он, встреча не простая.
Совокуплялись Ваня и Толстая.
И, проверяя друг на друге чувства,
Они познали дерзости искусства.
И Ваня с дамой друг у друга брали
Уроки жизни. Страсти в них играли.
Все разошлись. Остались два бокала.
Беседа длилась. Вечность иссякала.
2461
Беседа длилась. Вечность иссякала.
Кусочек сыра около бокала.
А там, на зале, бешеный гавот.
Мадонна вот, прижав к нему живот.
Ах, Саския! Уж вся обнажена!
Налей и мне искристого вина.
Подай мне суп и пиво, и сырец.
Творец-борец, солёный огурец.
Лишился мир духовного лица.
Горим-творим! Отсутствие Творца.
Душа не греет. Да и не нужна.
А мне вот мало красного вина.
И тут холсты и ваши умиленья.
Вращаю стол. Там всякие соленья.
2460
Вращаю стол. Там всякие соленья.
Претят мне ваши гнев и удивленья.
Я предпочёл вернуться снова к Насте.
Какие страсти! Дамочка. Ах, здрасьте!
Тут с вами в полночь глупости творим.
А на поверку? Как мы говорим?
О чём мы спорим? Что мы здесь поём?
И нас тут двое. Были мы втроём.
От пропитанья потребленья в пищу
Тут получить мог каждый ровно тыщу.
И пить-гулять до полного расхриста
Своим трудом рублёв уж так на триста.
И можно было счастливо прожить.
И каждый мог в тарелку положить.
2459
И каждый мог в тарелку положить.
И можно было счастливо прожить.
А то, что я зажал в ладонь руки,
Она любила холить у реки.
Не лучше ль нам освоить разность пола,
Чем лёгкость взлёта требовать Эола.
Любовь она без вялости колен.
И без усилий шиш вам, а не член.
Вы лучше мне подёргались бы задом.
От вдохновенья веет райским садом!
А эти ваши мне трактаты врут.
Нужна мне воля. И посильный труд.
Не всё в миру от щучьего веленья.
Не принимайте страсть за посрамленья.
2458
Не принимайте страсти за посрамленья.
Не всё в миру от щучьего веленья.
Тарелка супа, вот и весь трактат.
Простите. Но не в этом результат.
Да и година третья подошла.
Всё это муть, обычная шушла.
Низы не могут, не хотят верхи.
А там рассвет. И встанут петухи.
Ты сплюнь три раза в пальмовый вазон.
Ты, Ваня, свой общественный резон
Побереги. Иди его умой.
Мужья упились. Жён зовут домой.
И ближе нам бы с вами подружиться.
Всё на холстах. И все должны ужиться.
2457
Всё на холстах. И все должны ужиться.
Нам ближе нужно с вами подружиться.
А ваша лживость мне и не нужна.
Салат хотите? Или вам вина?
Двойной возьмите из яиц омлет.
А кулебяки? Заячьих котлет?
А кружку кваса? Может, херши с кексом?
Зачнём зараз мы заниматься сексом.
Уж лучше я ударю вас по попе и…
Они простые, но с печатью копии.
И просто так, как даже и никто.
И ни про то, что в драповом пальто.
Зачем вам вся вот несурьёзнасть эта?
Мазки грядущие, оттенки света.
2456
Мазки грядущие, оттенки света.
Уж если вас волнует глупость эта,
Зачем вам тут и фляк, и форс балет?
Хотелось нам, чтоб вы моложе лет.
От той вот дамы более полдня
Уж вы зачем тут держите меня?
И этим лишь мешая в позу встать.
Досталось вам мне лекции читать.
Какого тут ещё бы вам рожна.
Их ценность, Ваня, многим не нужна.
Но речь о том не кончилась на том
С реальной жизнью косвенно притом.
Имели мы тут истинную связь.
Их лиц, улыбок и стремлений вязь.
2455
Их лиц, улыбок и стремлений вязь.
Смотри, как странен холст, собой язвясь.
Уж ты без мужа на моём диване.
Как будто мы вдвоём в прохладной ванне.
Раскрой пошире, Маня, каравай.
Давай же ты. Ещё давай, давай.
И плотность есть. И ты тут, Ваня, асс.
Он у тебя большой. И мне как раз.
И он встаёт, твой излучатель струй.
Целуй же, Ваня, просто ты целуй.
Всю эту пошлость пусть поглотит тлен.
Иди сюда! Тепло твоих колен
Я ощущаю, Ваня. Где ты, где ты!..
Среди гостей художники, поэты.
2454
Среди гостей художники, поэты.
А там ведь эти всякие приветы.
Я будто с мужем в мыслях очутилась.
Ах, Вань, прости! Уж я совсем забылась.
Не на словах, а с выпивкой и кексом,
Тут нам заняться б предстоящим сексом.
Да и вина бы красного хлебнуть.
И глубоко от радости вздохнуть.
В шедевр ты бросил этот огурец,
Из недр души доподлинный творец.
И книг глубоких всяким побужденьям
Я предпочту тебя предубежденьям.
И будто бес ей в душу поселился.
И каждый здесь в то время веселился.
2453
И каждый здесь в то время веселился.
И будто бес в неё тогда вселился.
«Лишь Леонардо,  -  говорит,  -  под стать.
Не забежал бы кто сюда посцать.
Какой-нибудь там пьяный паразит».
«Вы бы прикрылись, дамочка. Сквозит».
«И странников идущих придорожцев.
И разговор вблизи от «Запорожцев».
И Лермонтова гениальной «Тучки».
И остальные, всей «Могучей кучки».
О превосходстве Репина холстов
Пошла молва от этих вот местов.
Меж двух искусств совсем вблизи сортира
Рождалась величайшая сатира.
2452
Рождалась величайшая сатира
Меж двух искусств, совсем вблизи сортира.
Когда б я зря не тёр там, в танце хером,
Так я бы был давно миллионером.
За раз хотя б платили мне две лувры,
Какие бы со мной гуляли кувры.
А я лежу с чугунной головой.
Случилось то до первой мировой».
Второй он в Лувре. Чуть за океан
Не увезли. Ещё там первый план.
Шедевр под нами. Говорит она.
Лежим мы рядом. Светит нам луна.
Как на пружине, в полной наготе
Лежу я с ней в натянутом холсте.
2451
Лежу я с ней в натянутом холсте.
Вот с этой дамой в полной наготе.
И баб начнут мужья своих трепать.
Повоют волки. Дети лягут спать.
И волки продолжают горько выть.
Кончают парни в бане спины мыть
Подругам. С влагой страсти на устах.
И девок мять в разреженных кустах.
И лодка притаилась у реки.
И всё такое. Лес и буряки.
И от чего так вздулись жилы вен?
От хлебосольства многошумных пен?
И два вопроса у меня стояло.
И я залез стремглав под одеяло.
2450
И я залез стремглав под одеяло.
И два вопроса у меня стояло.
А во саду ли или в огороде.
«Не Константин я. Не из бывших вроде.
Иван-дурак не за один госзнак.
Я положил ей новой ветви знак.
И просто так. Уж терапии вроде.
И во саду ли. Или в огороде
Она забыла даже об отце.
У дамы стон раздался на лице.
И тут уж засадил я ей под шкуру.
Мы съели суп. Одну, не меньше, куру.
Увидел я в неспешной красоте
Всё то, что и наметилось в мечте.
2449
Всё то, что и наметилось в мечте,
Увидел я в неспешной красоте.
И ожила любовь, страданьем тая.
Вошли мы в холл. А где ж она? Толстая?
Чтоб результат был близок с Маргаритой,
Она держалась до сих пор закрытой.
И я ширинку мельком расстегнул,
И, засмеявшись, весело моргнул.
На брудершафт и, каждой дав по торсу,
Испил я с ними по две кружки морсу.
И пару дам ещё в запас привлёк,
Всё завернув в промасленный кулёк.
И вот в такой поспешной суете
Надежда оживала в пустоте.
2448
Надежда оживала в пустоте
В такой едва заметной суете.
Взял кулебяку я, пять ананасов,
Вина бутылку, две литровых кваса,
Бутыль с шампанским, и к нему ведро,
Воды лимонной с маркою «Ситро»,
Полкруга сыра, несколько цыплят,
В сметане карпа, жареных опят,
Два ломтя сала, свежей требухи,
Ну, взял я рому, рябчиков, ухи.
«И с вами, Ваня, мы ещё продолжим.
Вот у гостей лишь кое-что одолжим».
И я подумал: «Кончим в простоте
В той мастерской на высохшем холсте».
2447
В той мастерской на высохшем холсте
Был маскерад закончен в простоте.
«Ах, Ваня, друг, хоть балахон откинь-ка!»
Я говорю: «Погодь-ка, мэм, графинька».
Их было много. Ну, а я один.
«Да,  -  говорит,  -  мой милый Киньстиньтин».
Вы получили первенный пожар?
А вы кончали ль? Завершали ль жар?
Уж, коль рассказ вы повели про это,
Я перебью вас, дамочка, уж это.
А дама грезит: «Был он в роли гостя.
Был у меня корнет. Премилый Костя».
Движеньем рук под шелесты гардин
Я оглашаюсь яркостью картин.