Мешок инкассатора
Драгоценные каменья, как горох сыпались из ладоней и, падая мимо мешка, рассыпались по пещере, вспыхивая в свете факела! Пот заливал глаза, Гамлет смахивал его рукавом, досадуя на потерянные мгновенья. А вдруг они уже возвращаются? – обрывалось сердце… Счёт времени потерян с того момента, как сокровищница открылась обомлевшему Арутюняну.
– Сазан, откройся! – повторил он подслушанную фразу и, ключ к несметным богатствам банды оборотней-полицейских, повернулся в замке входной двери.
– Сазан, говорю, свежий попался. Пришлось отдать последнюю пятисотку.
Голос жены стучал спецназовской кувалдой по вискам, едва проснувшегося Гамлета. Он изо всех сил пытался понять – куда делся мешок с его рубинами и изумрудами… Ладони предательски пусты, голова тоже. Даже армянское радио молчало со стены, отключенное за неуплату.
Гамлету хотелось выть. Давно хотелось выть верблюдом! На том тоже возят инкассаторские мешки с «зеленью», а кормят колючкой. Гамлет Арутюнян работал водителем-инкассатором в банке «Сахара».
– Дорогой, сахарница пуста! Совсем! У нас гости были, да?
Гамлету захотелось завыть: «Колючки верблюжьи с сахаром ел!». Но он только обречённо махнул рукой... Рука из последних сил – плетью рассекла жизнь четы Арутюнян надвое. На серое до и сейчас… Сейчас оказалось стандартным инкассаторским мешком, наполненным под самое широкое горло каменьями!
– Нуца, Нуца! – только и мог шипеть разоритель кладов, водитель с двадцатилетним безаварийным стажем.
Жена, с не меньшим стажем управления одной пока никчёмной силой, вошла в спальню. Недовольная и пахнущая речной рыбой, охнула и опустилась на персидский ковёр, древний и выщипанный несколькими поколениями гордого, но нищего рода.
– Ара, Гамлет? Ты ограбил банк?
– Женщина, где ты видишь банк? – Гамлет в исступлении вертел тяжеленный мешок. Действительно, на мешке не было логотипа «Сахара»! Не было логотипа и другого банка… Тугие бока носителя сокровища были девственно чисты.
– Думал – сон! Сыпал и сыпал! Горстями черпал и сыпал… Вот, куплю Нуце шубку норковую, сапоги зимние – финские… Квартиру купим, трёшку. Машину, «Волга» сначала хотел, потом «Мерседес» захотел. Купим у Артура, с Артуром вместе – пусть личным водителем будет, ара!
– Нуца, ущипни, только не сильно, да! – от переизбытка чувств реальность ускользала от южного мужчины.
Входные двери едва держались косяков, сдерживая натиск неслабых, и судя по всему, очень расстроенных людей…
Оборотни! – впервые проявил яснознание Гамлет Армянский, – нашли демоны. Но кто навёл? Она? Но испуг жены был неподдельным… Артур? Так он ещё не заходил за долгом! Демоны, демоны пещеры навели, да? – Во второй раз запросил информацию Гамлет. Но ответ получить не успел…
Грохот старого будильника спецназовской кувалдой бил по колоколу черепа! Весь в преступном поту, едва продрав глаза, Арутюнян посмотрел на настенный календарь. Улыбка озарила помятое кошмаром лицо: «Двадцатое… Получка сегодня! Живём, да?» Всё ещё улыбаясь, откинул одеяло и почапал в совмещённый санузел.
По древнему персидскому ковру, выщипанному славными предками армянского рода, катился изумруд размером с бусину. Катился в сторону комода, аккурат между ним и плинтусом. Кто искать будет, да?
Плотва озёрная
Двухэтажный барак доживал седьмой десяток, поскрипывая иссохшим остовом и вздрагивая надломленной лестничной клеткой. Каждый входящий, причинял ему неимоверные страдания в поясничной области. Сергей Сергеевич, проживающий в седьмой квартире на втором этаже, был стихийным бедствием, красным уровнем угрозы! Астероид Апофиз казался долгожданным избавлением от его редких выходов в магазин. Сто пятьдесят два килограмма живого веса на подошвах сорокового размера ударами сваебоя отзывались в основании фундамента дома при каждом шаге жильца-экзекутора, садиста с многолетней пропиской. «Таких бы в юрты за сто первый километр мочищенского шоссе или в берлогу к бандерлогу» – жаловался «бабьему лету» старик, поправляя лист шифера, норовивший съехать на глаза.
Вот и сегодня Сергей Нетребко уверенной поступью стенобитной машины направился за провизией. Лестница каждой ступенью молила о скором снисхождении, предчувствуя, что вес восходителя на обратном пути возрастёт на пару пакетов с разной околосъедобной хренью и на две пэт-полторашки с пивом. Дом Павлова в Сталинграде не знал подобного варварства.
Половицы в пятой квартире, занимаемой четой Арутюнян, неровно задышали. Стресс со скоростью верхового пожара распространялся по ветхому памятнику довоенного классицизма. Изумрудная бусина, казалось бы навеки вечные закатившаяся за комод, встрепенулась и нежданно освободившись от грубых объятий трухлявой древесины, провалилась в зияющую бездну квартиры Зинченко.
Аквариум – предметом роскоши – затмевал жалких конкурентов из окружения Маши. Кровать с панцирной сеткой больше подходила для жаровни, чем для места одинокого сна старой девы. В угловато скроенном шкафу немного было чего, вот только скелета, даже захудысенького, отродясь не находили. Было чистенько, лаконично и уныло. Солнце и то заглядывало лишь на полчаса в самый длинный летний день. Луна избегала заходить сюда на ночь, боясь заразы-одиночества. Неолит какой-то…
Бусина всеми тринадцатью каратами грузно плюхнулась в стоячую воду мирового океана квартиры номер один. Уютно расположившись в жерле черноморской раковины, изумруд приобрёл статус невидимки. Теперь аквариум выступил в роли комода из спальни Гамлета Арутюняна. «Храните деньги в сейфах банка «Сахара» – гласила рекламная надпись с календаря времён оных. Маша успешно декорировала им оборванный кусок обоев на стене над кроватью из металлолома. Сейф «Сахары» конечно обладал сверх защитой от любых не санкционированных проникновений, но старенький аквариум с двумя немыми скаляриями подкупал своей открытостью. Вот я – чист как стёклышко и пуст, как ладонь рублёвского попрошайки.
Заточение сокровища со сметной стоимостью приличной трёх подъездной высотки обещало быть долгим. Как говориться: или барак снесут или аквариум вдрызг и вбрызг!
Чудо одно не ходит. Оно ходит с портфелем и букетом гвоздик. Имя конечно того, подкачало… Но для старой девы Маши Зинченко оно звучало завораживающе: Поликарп Палыч Озеров! Маша несколько раз примечала лысеющего блондина, неудачно скрывающего животик за пухлым портфелем. «Напрасно – думала она – и портфель, и солидный живот очень даже соответствовали зелёным глазам озёрного дива».
Судьба, видя её заинтересованность, стала чаще сталкивать одиноких людей. Едет Маша в трамвае на службу и Поликарп Озеров, вот он, на соседнем сиденье. Зашла на рынок, он навстречу пыхтит с портфелем и полной авоськой в руках. Разве не чудо?
Расписались в районном загсе по-тихому. Друзей нет, денег кот не плакал, а любовь, если она настоящая, вполне обходится тарелкой борща, картофельным пюре с котлетой на пару и сметанной подливкой. Графинчик с огненной водой Поликарп уважал, но без фанатизма, – сто грамм с горкой под праздничный обед и газета «Ордынское викли миррор» на десерт!
Молодые однофамильцы славно посидели за столом накрытым скатертью в крупный зелёный горошек. Купленная хлопчатобумажная, она дивно подходила к изумрудным глазам мужа. «Мужа!» – ещё несколько раз повторила про себя новоиспечённая Озерова, наслаждаясь фонетическим звучанием слова. Озеров тихонечко поскуливал про себя от блаженного состояния обласканного новобрачного, зависшего где-то между газетой и ложем любви!
Скалярии громко пускали пузыри, стараясь привлечь к себе внимание хозяйки, забывшей кинуть щепотку корма.
– Знаешь Маша, завтра же поменяю аквариум на патефон. Старик Борщевский обожает рыбок! Ты, как, не против? Да и воздух будет свежее. Маша сегодня была не против. Она подошла к отдыхающему на венском стуле мужу и стала жарко, и неумело целовать его, стараясь попасть в губы. Счастливый обладатель изумрудных глаз сдался на милость амазонки. «Патефон завтра! Всё завтра…» – слышал он страстный шепот наездницы.
Ковчежец хрустальный
Скалярии были разочарованы родом человеческим. Ночь, кошмарная и голодная, впервые ударила под жабры. Всегда пунктуальная хозяйка так и не удосужилась бросить горсть сушёной дафнии. А теперь, плотно позавтракавший, невесть откуда приблудившийся Полукарп зеркальный, тащит двенадцати литровую юдоль, разместив её на своём брюхе. Он, никогда не испытавший чувство полёта, несёт их на заклание к пресыщенному меломану Борщевскому. Рыбовладелец, решил поменять две живые безголосые души на один патефон. Что ему красота и грация парящих в зеленоватой стихии созданий… Боязнь замкнутого пространства ничто по сравнению с открытыми окнами первого этажа. Оттуда приходит извечный враг аквариумных рыбок, ловкое исчадие ада – домашняя скотина – кошка. Маша на милю не подпускала хитрую бестию, будет ли таковым падкий на спиртное старый настройщик пианино и роялей.
Вот и четвёртая квартира на этой же площадке, в этом же умирающем бараке. Поликарп Озеров ногой открыл входную дверь в двушку Ивана Абрамовича. «Дома? Встречай гостей заморских!» – ёрничал местечковый абориген, издеваясь над приезжими не по своей воле рыбицами. «Что ты глупый пескарь знаешь о нас? Да мы принцессы крови, мелочь ты пузатая», – выкатывая глаза негодовали иноземки.
Из глубины комнаты, шаркая стёртыми валенками, посвистывая носом, вышел хозяин.
– Принёс, – словно не видя в руках Поликарпа аквариума – полуспросил он. Откашлявшись, продолжал скрипучим голосом: – Будь ласка, вон туда на тумбочку около окна водрузи ковчежец хрустальный.
Предупредительно вежливый продавец живой рыбы поставил посуду на указанное место. Облегчённо вздохнув, немедленно заюлил: «Иван Абрамович, будьте любезны, извольте предъявить патефон со всеми принадлежностями, будьте любезны. Жена ждёт не дождётся! Мечтает приобщиться к прекрасному!»
Борщевский, словно аэростат в посудной лавке, медленно развернулся на зюйд-зюйд-вест и поплыл не отрывая валенок от земли нашей грешной в сторону секретера.
– Милостивый государь, берите патефон и вот вам к нему пластинки Шаляпина и Собинова. Услаждайте слух супруги вашей! – и задребезжал – «Что день грядущий мне готовит?»
– «Нам знать сегодня не дано» – подхватил уже в дверях Озеров, удачно обменявший двух никчёмных пресноводных в стеклянном ведре на чудо-аппарат по оживлению голосов умерших.
– Ну-с, давайте знакомиться, сударыни! – взмахнул щедрой рукой волшебника милый старичок. Что-то восхитительно знакомое, со вкусом личинки мраморной инфузории, посыпалось из пластиковой тары с кричащей надписью «Икра севрюжья».
Кто даму кормит, тот её и танцует! Ветхозаветная истина расцветила неудачно начавшийся день и затмила зажигательной бразильской румбой всякие сомнения по поводу кавалера ордена настройщиков. Старенький арбузно-полосатый халат преобразился в шитый золотом камзол, валенки, позвякивая шпорами, немного портили бравый вид ухажёра, но и они постепенно преображались в яловые ботфорты. Карнавал – это вертикальное воплощение горизонтальных желаний! Нескончаемый карнавал, по крайней мере пока в банке с кормом дна не видать…
На дне аквариума покоилась неприглашённая к празднику жизни изумрудная жемчужина. Опьянённые деликатесной кормёжкой, скалярии где-то там высоко вихляли хвостами, отдаваясь танцу и новому водяному за щепоть ласки. На её драгоценной душе, как атмосферный столб, лежала тень забвения. «Кто оценит точёные грани, чей взгляд вспыхнет ярче солнца, овладев всеми тринадцатью каратами моего тела? Где он, искатель кладов? Да вот же я!» – страдала невостребованная красавица с приданным. Надежды таяли вслед за грёзами!
Пушечным ядром в открытое окно влетел мяч. Ковчежец, сбитым Фокке-Вульфом, завалился на стеклянное крыло и, пронзая тишину мажорным аккордом румбы, рухнул вниз. Разгорячённые танцем виллисы ещё изобразили пару па на высохших половицах и стихли… Несколько ангелов, бывших по долгу службы неподалёку, смяли в руках бескозырки, обнажив бритые затылки британцев. Младший из них по чину и по возрасту, нарушая все законы кармы, ковырнул тупым носком флотского ботинка ненавистную черноморскую раковину и выкатил изумруд на видное сухое место. «Это за Крым и Севастополь!» – мстительно прошипел ангел-русофоб, превращаясь на глазах изумлённых сослуживцев в демона-либерала.
Сердце Ивана Абрамовича давно искало повод взбрыкнуть не по-детски. Борщевский, неспешно рухнул у ног одетого в чёрный фрак рояля и стал без всякого страха наблюдать как разгорается дивным светом изумруд, окружённый осколками аквариума, множась в каждом из них. И вот уже вся овдовевшая комната была охвачена изумрудной лихорадкой.
Сухой лист
Ванька Чижиков не ожидал такой траектории полёта от уставшего мяча. Сколько раз за сегодня он ребром ударной левой ноги посылал его в стену кирпичного гаража Сергея Нетребко. Всё напрасно, забитый мяч летел почти по прямой с упорством осенней мухи на окне. А когда удар всё же случился, то в это самое раскрытое окно он и влетел по красиво изогнутой кривой. Вот это называется «сухой лист»! Чижиков-Пеле победоносно обвёл взглядом пустырь. Пустырь, он и в Африке пустырь – победить было некого.
Мяч Ванька нашёл не сразу. Глаза сначала пообвыкли к потустороннему сумраку четвёртой квартиры, затем сетчатка равнодушных к смерти глаз мальчишки стала фрагментарно выхватывать перевёрнутые вверх-тормашками изображения предметов быта. Самым светлым пятном оказались осколки стекла, две дохлые незнакомой наружности рыбки и довольно большая гранёная бусина тёмно-зелёного цвета, но без дырки по середине. Слово «отверстие» пацаны считали ругательным. Чижик зажал прохладную «виноградину» в ладони, так – подержать пока не найдётся мяч. Виновник лежал чуть правей, ближе к окну. Держать его одной раскрытой ладонью и крепко сжатым кулачком было не с руки, но и расставаться со стекляшкой не хотелось. Планов по её использованию не было, но где-то в глубине мальца генная память требовала прихватить находку до выяснения!
Споткнувшись о валенок затаившегося подле рояля старика настройщика, юный похититель вздрогнул и уже собрался было жалобно канючить о старших пацанах, запнувших мяч в окно, но Иван Абрамович оставался в засаде без движения и звука. Гулко шли напольные часы в углу, да сердчишко Чижика забегало вперёд. Ванька стал пятится к входной двери, боясь повернуться спиной к пугавшему его пристальным взглядом Борщевскому.
Выскочив из квартиры с подмоченной репутацией, не выпуская мяч из рук, Ванюша ринулся вверх по лестнице на чердак. Там был схрон, тайное место, святая святых, сокровищница уличного бродяги Чижикова. За третьей балкой от входа, слева от слухового окна под слоем шлака, перемешанного с опилками, хранилась жестяная банка из-под чая или монпансье. Малец читать не умел, да и не стремился, а выдавленный золотисто-красный дракон на крышке с ним разговаривал, а не переписывался.
– Вот, смотри что я тебе принёс! Видишь какая гладкая и на солнце смотреть можно, как через стекло! Дракону гладкая и прозрачная понравилась. Ваня ещё рассказал о произошедшем с ним на пустыре и в квартире с разбитым стеклом на полу, двумя рыбками и одним странным старичком.
Стало темнеть, на чердак, потрескивая шифером пробирался вечер. Пришло время убираться восвояси. В перекошенный, вросший в землю родительский дом. Там его терпели, изредка кормили между попойками – воспитывали, одним словом. Чаще матерным иногда отцовским, но тоже матерным. А сестёр и братьев не было… И чердака не было.
Однажды, когда по странному стечению обстоятельств, известному как счастливый случай, все жильцы дома барачного типа отсутствовали по тем или иным причинам, Сергей Сергеевич двинул свои полтора центнера с гаком вниз по шаткой лестнице, торопясь как вшивый в баню. Торопливость не порок, но дом ветеран и инвалид нескольких малых и одной Великой войн не выдержал резко возросшей нагрузки на опорно-двигательный аппарат и стал падать. Сначала умирающий рухнул на оба колена, обрушив шифер на капитальный гараж Нетребко, помедлив, фасадом вперёд продолжил заваливаться, сминая кусты и скамейки возле себя. Испуганные голуби выскальзывали, отчаянно взмахивая крыльями, из-под обломков крыши, серые комочки крыс и мышей кинулись врассыпную с терпящего бедствие корабля.
Через несколько минут пыль осела и из эпицентра, пошатываясь и сохраняя вертикальное положение человека прямоходящего, вышел разрушитель крепостей, бригадир стенобитной установки Сергей Сергеевич Нетребко – теперь человек без места жительства, навсегда похоронивший под обломками изумрудную лихорадку, так и не успевшую заразить «нашего» человека. Строителю светлого будущего незачем болеть постыдными болезнями буржуазии!
А вы, верите в удачу? Который день роюсь в останках рухнувшего столетия и ничего похожего на жестянку из-под монпансье или чая «Огненный дракон» не нахожу. Единственная не конвертируемая удача – это календарь с сакральной фразой: «Храните деньги в сейфах…». Знание о том, где эти сейфы расположены было утеряно вместе с оторванным углом не задавшегося быта Озеровых.
21.08.-29.08.2017