Почему Андрей Жданов не любил Анну Ахматову

 I.ПАНЫ ДЕРУТСЯ – У ХОЛОПОВ ЧУБЫ ТРЕЩАТ
   
   В декабре 1945 года Сталин вызвал Андрея Александровича Жданова, занимавшего Ленинграде пост Первого секретаря Ленинградского обкома и горкома партии, в Москву. Жданов не был карьеристом, к высоким постам не рвался, но прибыв в Москву он, неожиданно для себя, в одночасье стал вторым лицом в государстве, отодвинув Молотова, Берию и Маленкова. Сталин поручил Жданову возглавить Отдел пропаганды и агитации ЦК ВКП(б), Отдел внешней политики, вместо Маленкова. Жданов председательствует на заседаниях Оргбюро ЦК, возглавляет комиссию, работавшую над проектом новой партийной программы. С ним согласовывались практически все решения Политбюро, Секретариата и Оргбюро ЦК. Сталин всерьёз подумывал о кандидатуре Жданова на роль преемника в случае его смерти.
   Виталий Волков в статье «За кулисами», опубликованной в восьмом номере журнала «Аврора» за 1991 год утверждал, что главную роль в интриге против Жданова играл именно Маленков. Свалить опытного и умного конкурента было не просто. А. М. Иванов в статье  «Андрей Александрович Жданов» (рустрана.рф›article.php?nid=9075) пишет:
   
  «Обвинения идеологического характера против Жданова он (Маленков. – В.Г.) выдвинуть не мог, так как в этой сфере политической деятельности не чувствовал себя в своей стихии и явно уступал Жданову в способности вести соответствующие дискуссии. Для атаки на ленинградскую группировку Маленков избрал ту область партийной работы, в которой чувствовал себя увереннее всего — кадровую. Маленков старался заострить внимание Сталина, с зиновьевских и кировских времен относившегося очень подозрительно к «ленинградскому сепаратизму», на том, что в Ленинграде «творится самоуправство в вопросах подбора и расстановки кадров», переходящее в «неприкрытое игнорирование установок ЦК».

   7 августа 1945 года ставленник Маленкова, начальник Управления агитации и пропаганды ЦК Г.Ф. Александров подготовил записку о неудовлетворительном состоянии ленинградских журналов «Звезда» и «Ленинград», в которой критиковались 15 авторов, и в первую очередь наиболее популярные среди читателей поэтесса Ахматова и писатель Зощенко, которому покровительствовал Жданов. Через два дня на заседании Оргбюро поверивший клеветнической записке, фактически доносу  Александрова, Сталин устроил грубый разнос ленинградских журналов, а 14 августа было принято печально известное «Постановление о журналах «Звезда» и «Ленинград», в котором издания обвинялись в том, что они стали проводниками чуждой идеологии.
   Жданов понимал, что удар был направлен по нему лично и по Ленинградской парторганизации, которую он оставил в Ленинграде после переезда в Москву. Чтобы отвести удар от себя и своих соратников по работе в Ленинграде, как можно скорее закрыть дело и окончательно обезопасить себя от дальнейших вылазок Маленкова, Жданов постарался ограничить обсуждение писательской средой. Пришлось для этого пожертвовать Ахматовой и Зощенко, сделав их козлами отпущения, но благодаря этому ходу Жданову  удалось «малой кровью» разрушить интригу, сплетённую Маленковым и Берией.
   Современные либералы проклинают Жданова за доклад, с которым он выступил в августе 1946 года и в котором поносит Ахматову и Зощенко последними словами. Однако следует понимать, что в той обстановке главный идеолог страны вынужден был вести себя так, понимая, что их уже не спасти, а спасая их, погубил бы и себя и свою ленинградскую команду. Кроме того, жертвуя меньшим, чтобы сохранить больше, Жданов сделал всё что мог, чтобы смягчить удар, который ему пришлось нанести по ни в чём не повинным «жертвенным агнцам».  Все были уверены, что Ахматову и Зощенко арестуют, однако Жданову удалось спасти их от ареста. Поскольку их исключили из союза писателей, у них отобрали продуктовые и промтоварные карточки, оставив их без средств к существованию, но Жданов вызвал их в Смольный и снова выдал им карточки, спася их тем самым от голодной смерти. Редколлегия «Звезды» отделалась «малой кровью» - получила выговор, но журнал «Ленинград» спасти не удалось – он был закрыт.
   Вернувшись в Москву, Жданов принял все меры, чтобы никто из участников интриги против него и его группировки не остался безнаказанным. Он добился снятия Маленкова с работы в аппарате ЦК, отправив его в «длительную командировку» в Среднюю Азию, организовал дискуссию по книге Александрова «История западноевропейской философии», в ходе которой Александров был разгромлен и полетел со своего поста. Берия и Маленков затаились и выжидали момент для реванша. Момент этот представился после смерти Жданова в 1948 году от очередного сердечного приступа (есть версия, что ему «помогли» уйти из жизни): через год началось кровавое «ленинградское дело». Но это, как говорит Леонид Каневский в телепередаче «Следствие вели», «уже совсем другая история».

               
          II. ДВЕ ИДЕОЛОГИИ: ИДЕОЛОГИЯ БРАТСТВА И ИДЕОЛОГИЯ ИНДИВИДУАЛИЗМА

   Но у истории травли Ахматовой, как мне представляется, кроме указанной выше причины, есть  и ещё одна: личное отношение Жданова к поэтессе. Моя версия может не понравиться поклонникам Ахматовой, однако я призываю читателей судить, руководствуясь принципом римского историка Тацита, «без гнева и пристрастия». Да простят мне поклонники Ахматовой – я давно уже не обольщаюсь по поводу духовного облика людей искусства и привык отделять «мух» (их личную жизнь со всеми её грешками, грехами и пороками) от «котлет» (их произведений). Ведь ещё Пушкин писал, что пока Апполон не потребует поэта к творчеству, «меж детей ничтожных мира, быть может, всех ничтожней он». Поклонники поэзии Есенина прекрасно знают, что Есенин страдал алкоголизмом, а поклонники Высоцкого – алкоголизмом и наркоманией. Об их далеко не примерной, довольно грешной жизни открыто птшут, снимают фильмы, но поклонникам их творчества это не мешает любть их стихи и песни, потому что «мухи отдельно, котлеты отдельно».
   Некий безымянный далеко не поклонник творчества Ахматовой рассказал такую историю из своей жизни. Одна его продвинутая в поэзии приятельница  познакомила его с мировой поэзией, и в частности, привила любовь к русской поэзии «серебряного века». Но по поводу стихов Ахматовой вкусы их разошлись, и они часто спорили: «Она была её защитницей, я не понимал восторгов в адрес этой странной женщины». Потом эта знакомая уехала «в Питер», что-то там закончила, занялась наукой и получила доступ к архивам, где у неё была возможность ознакомиться с материалами о своём кумире. И вот однажды автор этих воспоминаний, приехав в Петербург, встретился со своей давней знакомой и по старинке заговорил об Ахматовой. И к своему удивлению, он «вдруг вместо привычного придыхания увидел шипение разъярённой кошки». В одном из своих стихотворений Ахматова писала: «Когда б вы знали, из какаго сора растут стихи, не ведая стыда». Когда почитательница Ахматовой узнала из архивных документов, «из какого сора» росли стихи обожаемой ею поэтессы, она пришла в ужас и вычеркнула её и её поэзию из своей жизни, «а меня попросила тему «этой ужасной женщины» больше не поднимать» (Блудница и посудомойка (Алексей Волынец ) | Блог Дзёсо. cont.ws›post/185296).
    Судя по этому рассказу, знакомая автора была по-женски эмоциональна и переходила от одной крайности в другую, не зная золотой середины: либо осанна, либо анафема. Всё же надо отделять мух от котлет и вместе с «грязной водой» биографии Ахматовой не выплёскивать «ребёнка» - её стихи. Если мы все будем пафосно отрекаться  от тех, кто «меж детей ничтожных мира, быть может, всех ничтожней» и сбрасывать их с заслуженных пьедисталов, боюсь, русское, да и мировое искусство заметно обеднеет.  Ахматова как человек была, несомненно, плохим образцом для подражания, и я пишу о её несовершенствах   не для того, чтобы умалить её поэзию и обидеть, позлить почитателей её творчества, а чтобы постараться ответить на вопрос, вынесенный в заголовок статьи: почему Жданов не любил Ахматову.
 Я  призываю читателя в оценке событий восьмидесятилетней давности принять во внимание менталитет той эпохи и  встать на точку зрения  Жданова, посмотреть на жизнь и творчество Ахматовой его глазами – и тогда многое становится ясным.  Либералы о деятельности Жданова судят  гневно и пристрастно, но они в оценке советского прошлого всегда без меры гневливы и пристрастны, и ожидать от них объективности и беспристрастности так же бесполезно, как от работниц борделя целомудрия. Мы же, как выразился в юности Ленин, «пойдём другим путём» - без гнева и пристрастия. Правда, это очень трудно, и самому Тациту это не очень удалось, но мы хотя бы постараемся. Будем помнить о том, что с тех пор прошло достаточно времени, а время примиряет многих когда-то непримиримых врагов. Вот и оставшиеся в живых ветераны Отечественной войны встречаются со старичками-бывшими солдатами вермахта в Бресте, Волгограде, Севастополе, Берлине – и, выпив по рюмке русской водки или немецкого шнапса, «бойцы вспоминают минувшие дни».

                *  *  *
  Ненависть либералов к Жданову вызвана не только тем, что он травил Зощенко и Ахматову - тем более, что Зощенко  был абсолютно советским писателем и всегда это подчёркивал, то есть, по большому счёту, им глубоко  враждебен. Причины их ненависти гораздо глубже. Жданов вошёл в историю как влиятельный советский идеолог, организатор Первого съезда советских писателей. Кроме того, что для русофобствующих либералов особенно ненавистно, он был одним из лидеров «русской партии» в ЦК ВКП(б), выступал против взглядов историков так называемой «школы Покровского», занимавшей антирусские позиции. Не случайно известный сионист М. Агурский считает Жданова одним из главных лидеров «черносотенного направления» в партии, у которого якобы  настольной книгой были «Протоколы сионских мудрецов». 
  Любое государство утверждает свою государственную идеологию, которая, подобно тому, как железные обручи скрепляют деревянные клепки у бочки, не давая им развалиться, соединяет единой идеей, единой мыслью, единой целью разрозненные умы жителей страны в единый народ. В царской России такой идеологией было православие. 
  Церковь, став государственной идеологией в Риме, калёным железом выжигала язычество, но и христианскую литературу подвергла  жёсткой цензуре: одни книги канонизировала,  и они стали почитаться как «священное писание», другие были объявлены еретическими, и за хранение и чтение этих книг полагались  репрессии, а третьи стали апокрифами – читать их можно, но они не «священное писание»: читать – читай, но не особо верь тому, что там написано. Из всех существовавших  к тому времени евангелий были отобраны четыре более-менее не противоречащие друг другу книги (Евангелие от Матфея, Марка, Луки и Иоанна), да и те подверглись цензурной правке.  Кроме этих четырёх «священных» книг известны четырнадцать апокрифических Евангелий, два псевдоапокрифических и четыре Евангелия детства.
   Сицилийский инквизитор Луис Парамо утверждал, что первым инквизитором был ни кто иной, как сам господь бог, изгнавший из рая Адами и Еву за «политическое вольнодумство» – съели плод с древа познания и стали слишком много понимать. Английский и итальянский писатель Рафаэль Сабатини писал в книге «Торквемада и испанская инквизиция» (1913 г.):

  «Со времен императора Константина христианство неизменно увеличивало свое могущество, и первейшим проявлением его силы стало обнажение карающего меча: оно забыло о тех протестах против преследований, с которыми некогда само выступало, и той широкой и благородной поддержке принципа религиозной терпимости, к которой призывало в дни своих бедствий. Теперь раздаются призывы устроить резню донастистам, заявлявшим об истинности своей церкви, а Константин грозится посадить на кол любого иудея, проповедующего против христианства, и любого христианина, склонного к иудаизму. Он разрушает церкви арианцев и донастистов, изгоняет их священников и под страхом смерти запрещает распространение их доктрин».

                RoyalLib.com›book/sabatini_rafael…i_ispanskaya…

   Вся история русской православной церкви есть история преследований инакомыслящих, и эти преследования закончилась лишь с приходом к власти большевиков, когда церковь из гонительницы сама стала гонимой. Цензура – непременный атрибут любой государственной власти. Уже в 1073 году  на Руси появился «Список отречённых (т.е. запрещённых) книг». Собственно цензура, сначала религиозная, а затем светская, существовала в России со второй половины XVI века, когда появилось книгопечатание, и до последней четверти XVIII века фактически существовала монополия государства на печатание книг.    Цензура всегда хороша для тех, кто поддерживает существующий государственный строй и плоха, преступна для тех, кто относится к строю враждебно. Либералы проклинали советскую цензуру, на всех перекрёстках кричали о свободе слова, но когда сами пришли к власти, захватили 99% СМИ, с которых пропагандировали свою идеологию (на телевидении, главной в то время трибуне пропаганды,  альтернативная точка зрения вообще не была представлена, интернета же ещё не было). Это была современная, хорошо отработанная в «цивилизованных странах» форма  цензуры: у оппозиции вроде бы формально и нет запрета на высказывание иной точки зрения, но и почти нет возможности её высказать, поскольку все СМИ либералы прибрали у рукам, а те жалкие крохи возможностей, которые ей оставлены, практически не заметны в бурном потоке либеральной пропаганды. Захар Прилепин справедливо пишет:

   «За эти годы страна получила в нагрузку тонны и тонны печатной продукции, посвящённой созданию «чёрного мифа» вокруг СССР и социализма. На телевидении властвовал коллективный Сванидзе, эфирное время оккупировали бесконечные антисоветские сериалы, которые, надо сказать, снимают и по сей день».
            Захар Прилепин. Страна стала на коммунистический путь исправления. Почему власть отстает?  http://publizist.ru/

  Главной целью Советского государства, ради которой большевики совершили революцию, было, как известно, построение принципиально нового строя – коммунизма, а коммунизм – это не только пресловутое «от каждого по возможности, каждому по потребности». Это, в первую очередь, создание «нового человека» - человека, следующего принципам коллективизма, добровольно подчиняющего свои интересы интересам общества и готового ради блага общества принести себя в жертву. Советская пропаганда через книги, фильмы,  пьесы, песни воспитывала в гражданах  патриотизм, товарищескую взаимопомощь, честность, нравственную чистоту, простоту и скромность в общественной и личной жизни. Эта идеология опирается на традиционные русские ценности, сформировавшиеся ещё в период язычества и оказавшие влияние на формирование русского варианта православия.

   «Способом приспособления к русской природе до конца XIX в. была коллективная – родовая, общинная или семейная – деятельность, поэтому в русской культуре как высшая ценность утверждается ДУХОВНЫЙ ИДЕАЛ (здесь и ниже выделено автором. – В.Г.) коллектива, рода, общины, семьи. […]
   Во все времена к незнакомому человеку обращались МАТУШКА, ОТЕЦ, ДЯДЮШКА, СЫНОК, ДОЧЕНЬКА. Это означало включение его в круг родственных отношений – высших ценностей правды и лада. Это создавадо обстановку душевной теплоты, неизвестную, скажем, западноевропейскому обществу, помогало людям выживать при трудностях и испытаниях. Взаимопомощь была незыблемой нормой народной жизни».

            Ионов И.Н. Российская цивилизация, IX  - начало XX в. Учеб. Для 10-11 кл. общеобразоват. Учреждений  М. Просвещение, 1998. – с.31

    Любую группу людей, соединившихся для общего делания, называли дружиной – от слова «друг».   Дружиной назывались и воинское соединение, и монахи одной обители, и артель иконописцев, и плывущие на одном корабле, и паломники, идущие одним путём.   В «Слове о полку Игореве» князь обращается к своим воинам: «Братие и дружино!», то есть, братья и друзья. Суворовское «Сам погибай, а товарища выручай» было близко и понятно русским солдатам, потому что пословицы, которые они знали с детства, учили тому же: «Ты, гроза, грозись, а мы друг за друга держись», «Друг за друга стой - выиграешь бой», «Если враг у ворот - на защиту весь народ», «Миром-собором и черта поборем», «Если народ един - он непобедим».
   Советские идеологи, как и позднее пришедшие к власти либералы, важную роль в пропаганде своей идеологии отводили литературе, искусству, печати, радио, телевидению, различным формам устной пропаганды. Как христиане для утверждения своей христианской идеологии  боролись с прежней, языческой идеологией, так и советские идеологи приоритетное значение отводили «непримиримой наступательной борьбе» с «пережитками прошлого» - против «буржуазной и ревизионистской идеологии». Культуролог Даниил Дондурей отмечал:
   «Советская власть […] понимала: формирование человека — это не только очевидная пропаганда, но и программирование личности при помощи культуры».
                Пропаганда в СССР — Википедия. ru.wikipedia.org›Пропаганда в СССР

   Советский партийный идеолог Жданов в своём «Докладе о журналах «Звезда» и «Ленинград», в котором он громит творчество Ахматовой и Зощенко, так определяет задачи советской литературы:

   «Ленинизм признаёт за нашей литературой огромное общественно-преобразующее значение. […]
   Литература призвана не только к тому, чтобы идти на уровне требований народа, но более того, - она обязана развивать вкусы народа, поднимать выше его требования, обогащать его новыми идеями, вести народ вперёд. […]
   Отбирая лучшие чувства и качества советского человека, раскрывая перед ним завтрашний его день, мы должны показать в то же время нашим людям, какими они не должны быть, должны бичевать пережитки вчерашнего дня, пережитки, мешающие советским людям идти вперёд. Советские писатели должны помочь народу, государству, партии воспитать нашу молодёжь бодрой, верящей в свои силы, не боящейся никаких трудностей».

                1946. Доклад А.А. Жданова с критикой Зощенко и Ахматовой
                domarchive.ru›history/part…construction…socialism…

   В истории советского искусства есть немало примеров, когда оно с успехом выполняло эти задачи. В 1940-м году вышел в свет фильм «Тимур и его команда» по сценарию Гайдара и написанная на основе сценария книга с тем же названием. Основную идею книги выразила Ольга фразой, сказанной главному герою повести, идеальному советскому пионеру Тимуру: «Ты о людях всегда думал, и они тебе отплатят тем же». После выхода фильма и публикации повести о Тимуре в стране началось тимуровское движение. Пионеры-тимуровцы в годы войны помогали семьям, в которых мужчины ушли на фронт, одиноким старикам, колхозам, детсадам, тем самым внося свой вклад в Победу, занимались благоустройством населённых пунктов, ухаживали за могилами погибших воинов. Тимуровское движение было предшественником современным российским волонтёрским организациям. Книга и в наши дни не утратила воспитательного значения и в 2013 году была включена в список «100 книг» рекомендованных школьникам Министерством образования и науки РФ для самостоятельного чтения.
   Актриса Элина Быстрицкая рассказывала в одной из телепередач, что после того, как она в фильме «Неоконченная повесть» (1955 г.) сыграла роль Елизаветы Муромцевой, идеального советского врача, полностью отдающей себя служению людям, нуждающимся в медицинской помощи, она стала получать массу писем от молодёжи, в которых авторы писали, что после просмотра фильма они выбрали профессию врача. То же самое произошло и после выхода в 1971 году на киноэкраны фильма «Офицеры». «Есть такая профессия – родину защищать» - говорит один из героев фильма, и мальчишки выбирали «профессию» офицеров, чтобы «Родину защищать». В 1976 году кинорежиссёр Евгений Карелов снял фильм «Два капитана» по одноимённому роману Вениамина Каверина. Исполнитель главной роли полярного лётчика Григорьева Борис Токарев рассказал по телевидению, как однажды его остановил на улице прохожий и спросил, не он ли сыграл роль Саню Григорьева в «Двух капитанах» и, получив положительный ответ, сказал, что благодаря этому фильму он стал лётчиком и тоже служит в морской авиации. И подобных примеров советское искусство знает не мало.
   Влияние на советских людей произведений, созданных по методу социалистического реализма – это отдельная тема, нуждающаяся в специальном исследовании. Я остановлюсь на одной книге – возможно, самой культовой, оставившей наиболее заметный след в жизни Советского государства – романе «Как закалялась сталь» Николая Островского. Опубликованный в 1934 году, роман  сразу же стал, как говорится, настольной книгой советской молодёжи, в библиотеках за ним выстраивались целые очереди, проводились коллективные чтения и обсуждения.  Книга была  настолько востребована, что только при жизни писателя она переиздавалась 41 раз, став самым издаваемым произведением советской литературы. Она была очень популярна в революционном Китае, издавалась в 47 странах мира на 56 языках. Пафос книги выражен в словах главного героя – Павла Корчагина «Самое дорогое у человека — это жизнь. Она даётся ему один раз, и прожить её надо так, […] чтобы, умирая, смог сказать: вся жизнь и все силы были отданы самому прекрасному в мире — борьбе за освобождение человечества. И надо спешить жить. Ведь нелепая болезнь или какая-либо трагическая случайность могут прервать её».
   В интернете я нашёл многосисленные отзывы современных читателей этой книги. Приведу выдержки из некоторых:

   «Эту книгу вместе с «Оводом» и  «Повестью о настоящем человеке» мне предложил прочесть отец. И эта книга стала одной из моих настольных книг.
   Все дело в том, что в детстве я «поцеловалась» с шаровой молнией и получила контузию от взрыва, спровоцированного этой молнией. Чудом выжив, я долгое время болела и, кроме того, потеряла слух. Выручило то, что к моменту потери слуха я уже хорошо читала.
   Родители не захотели меня сдавать в областной интернат для слабослышащих детей. а учиться с таким недостатком в обычной школе мне было очень тяжело. И папа, как мог поддерживал меня. Причем, не нотациями и беседами долгими. Он предлагал мне читать.
«Как закалялась сталь» не была моей культовой книгой. Я восхищалась мужеством и убежденностью Павки Корчагина, его стремлением быть людям полезным, стойкостью его убеждений. […]
  Если бы не пример Павки, Овода я не смогла бы закончить школу, да не просто закончить. Я окончила 10-й класс с «Золотой медалью» и не просто поступила в университет, а окончила его с Красным дипломом. А когда работала в школе учителем математики, дети даже не подозревали, что общаются с глухим человеком. И аппаратом слуховым я при этом не пользовалась. Я научилась читать по губам, что мне говорят.
Вот так повлиял на меня этот роман. Он учил мужеству, самоотдаче, честности наше поколение. А сейчас на таких примерах молодежь уже не учат. […]
   Я бы все же рекомендовала нынешней молодежи почитать этот роман. Он сейчас мог бы стать примеров и для них в нынешнее смутное время, особенно у нас, в Украине».
                galinaflusova

«Долгое время для меня Павка Корчагин был героем моего романа. Его образ я искала во многих парнях, с ними сравнивала тех, кто проявлял ко мне интерес и знакомился. Он был моим рыцарем, принцем, идеалом. Время прошло. Современная молодёжь сейчас имеет, к сожалению, другие образцы для подражания. Но это произведение из школьной программы оказало на меня особое влияние. Я с уважением отношусь к нему и сегодня, как к одному из лучших образцов нашей литературы.
                Настенька

  «Я знаю, что в 30-е годы эта книга вдохновляла на подвиги будущих героев Великой Отечественной войны. Не случайно бойцы брали её с собой в танк, в подводную лодку, носили в вещевых мешках. Это была любимая книга комсомольского вожака молодогвардейцев Олега Кошевого.
  Я слышал, что писатель Борис Полевой рассказал о своей встрече с негром, которого звали Павел Корчагин. Негр неспроста назвал себя этим именем. Бесчеловечно избитый полицейскими, он медленно умирал. И именно книга «Как закалялась сталь», на английском языке, которую он прочитал, вернула его к жизни.
                katib

   «Больше всего в ней мне понравился, конечно же, тот духовный подъем, который эта книга даёт во время прочтения и ещё на долгое время после. Ты понимаешь, на что способны люди ради достижения преследуемой цели, и это не может не вдохновить тебя! Они сплачиваются ради одной цели и, действуя слаженно, способны на огромные подвиги ради светлого будущего. Стоит привести фразу из книги и думаю все станет понятно:
   «Павел потерял ощущение отдельной личности. Все эти дни были напоены жаркими схватками. Он, Корчагин, растаял в массе и, как каждый из бойцов, как бы забыл слово «я», осталось лишь «мы»: наш полк, наш эскадрон, наша бригада.»
   Как можно не вдохновиться их духу единства!? Именно эти моменты мне и понравились в книге больше всего, она затягивает тебя и дает ощущение, что ты наделен огромными способностями, которые в один прекрасный момент вырвутся наружу и смогут раскрыть тебя до конца.
                Dusty sky

   Знаете, как и всем советским школьникам, нам рассказывали о героях и их подвигах, не как сейчас - о насильниках и подлости. И это была правильная, на мой взгляд, пропаганда, потому что из детей вырастали достойные граждане, пытающиеся принести пользу своей стране.
                Килина. Украина, Чернобыль

   …эта история одна из моих самых любимых, а героя романа Павла Корчагина вообще считаю для себя идеалом личности.
                korolevnikita
.
    Книга «Как закалялась сталь» - Николай
   Конечно, были и иные отзывы – тех, для кого не существует понятия подвига, кому чужда идея служения великой цели, для кого идеал – либеральные «общечеловеческие ценности». Но такие люди были и в 30-е годы. Читая приведённые выше отзывы, убеждаешься, что книга жива, как живы лучшие образцы советского соцреалистического искусства – несмотря на то, что либеральные мещане в «перестройку» и ельцинское лихолетье много сил потратили на то, чтобы оболгать её, дискредитировать главного героя Павла Корчагина, а вместо него навязать молодёжи своих «героев».
   Идеология современных российских либералов вся насквозь буржуазна, и потому советская идеология им ненавистна. Русские пословицы утверждали: «Не в деньгах счастье, а в добром согласии».   «Доброе братство лучше богатства». Либеральная же пропаганда в 90-е внушала, что счастье могут дать только деньги, и недостойный внук писателя Гайдара Егор Гайдар с Чубайсом срочно создавали «клас собственников», «новых русских», то есть, «правильных» русских, принципиально отличающихся от «совка», «рашки». Идеология  либералов -  «свобода и демократия», но за этими красивыми словами скрывается индивидуализм, эгоизм как в отношениях между отдельными личностями, так и между государствами. В советской пропаганде страны  социалистического лагеря (ГДР, Польша, Румыния, Болгария, Венгрия и т.д.) назывались «братскими странами» - после развала СССР они «освободились от советской оккупации» и больше ни нашу страну, ни друг друга братскими не называют: каждый сам за себя, один бог за всех. Возможно ли представить себе, чтобы США в своей пропаганде называли своих вассалов – страны Европы «братскими»? В моё советское детство на политических плакатах, на транспарантах, которые несли во время демонстраций 1 мая и 7 ноября, было написано: «Свобода, равенство, братство». Либералы о братстве помалкивают, о свободе же говорят постоянно, но это в первую очередь свобода частного предпринимательства, которое, как известно, невозможно без конкуренции, а разве конкурент, соперник может быть братом? Что же касается равенства, то принцип буржуазного равенства   сформулировал ещё в XVII веке философ Т. Гоббс: «равными являются те, кто в состоянии нанести друг другу одинаковый ущерб во взвимной борьбе». Такое равенство индивидуалистов и эгоистов предполагает как идеал не любовь и солидарность, а непрерывную войну: «хотя блага этой жизни могут быть увеличены благодаря взаимной помощи, они достигаются гораздо успешнее подавляя других, чем объединяясь с ними».
   Утверждая в своём докладе советские идеалы, Жданов выступает против «буржуазной культуры», против, как он выразился, «пошлой безидейной литературы и искусства, наполненных гангстерами, девицами из варьете, восхвалением адюльтера и похождений всяких авантюристов и проходимцев». Он обращается к  слушателям:

   «К лицу ли нам, представителям передовой советской культуры, советским патриотам, роль преклонения перед буржуазной культурой или роль учеников?!»

  Для Жданова ответ очевиден: «Нет, не к лицу». Для либералов-антисоветчтков тоже очевиден ответ: «Да, к лицу». В 90-е они пошли «в ученики», и телевизионные экраны заполнили грязь,  пошлость и безвкусица, «туалетный юмор», «юмор ниже пояса», всевозможные «стрелялки-убивалки», «Дом-2», «Comedy Club» «На самом деле», «смехопанорама», «Осторожно, модерн» и прочее. Рок-музыкант Михаил Горшенёв дал такую оценку «ученикам буржуазной культуры»:

   «У нас даже не потрудились придумать что-то своё или хотя бы немного изменить. […] Когда я смотрю эти содранные с западных стандартов программы, у меня такая стыдуха наворачивается! Стыдно за культуру-то!»

                Михаил Горшенев («Король и Шут»): «За Comedy Club лично мне стыдно». km.ru›music/
                III. «ПЛЕБЕЙ» ЖДАНОВ И «ВЗБЕСИВШАЯСЯ БАРЫНЬКА» АХМАТОВА
   Разумеется, никакой «новый человек» либералам не нужен, им нужен «новый русский» - потребитель, приобретатель, ради материальных богатств подавляющий своих ближних и дальних. Жданова они воспринимают как врага потому, что он как раз и стоял у истоков формирования советской идеологии, ставившей своей целью формирование «нового человека», чуждого индивидуализму и эгоизму, которые воветская идеология называла «пережитками капиталлизма» и против которых боролась. Как представитель революционно-демократического, разночинного  крыла российской интеллигенции, Жданов испытывал неприязнь к эстетству, салонному стилю, аристократизму, декадансу и модернизму. В своём «Докладе о журналах «Звезда» и «Ленинград»  он назвал поэтов Мережковского, Вячеслава Иванова, Михаила Кузьмина, Андрея Белого, Зинаиды Гиппиус Фёдора Сологуба и Зиновьевой-Аннибал «представителями реакционного мракобесия и ренегатства в политике и искусстве». Сын Жданова Юрий Андреевич в книге «Во мгле противоречий» вспоминает такой случай. Одна из  родственниц Жданова любила повторять: «Мы – аристократы духа», на что он ей в сердцах сказал: «А я – плебей!». Отсюда понятна его неприязнь к Ахматовой:

  «Тематика Ахматовой насквозь индивидуалистическая. До убожества ограничен диапазон её поэзии, — поэзии взбесившейся барыньки, мечущейся между будуаром и молельной. Основное у неё — это любовно-эротические мотивы, переплетённые с мотивами грусти, тоски, смерти, мистики, обречённости. Чувство обречённости, — чувство, понятное для общественного сознания вымирающей группы, — мрачные тона предсмертной безнадёжности, мистические переживания пополам с эротикой — таков духовный мир Ахматовой, одного из осколков безвозвратно канувшего в вечность мира старой дворянской культуры, «добрых старых екатерининских времён».

  По форме сказано грубовато, как того требовала обстановка, но правда в его словах всё же есть. Она действительно «металась между будуаром и молельной»:

Будуар:

В пушистой муфте руки холодели.
Мне стало страшно, стало как-то смутно…

Перо задело о верх экипажа.
Я поглядела в глаза его.
Сжала руки под тёмной вуалью...
«Отчего ты сегодня бледна?»
- Оттого, что я терпкой печалью
Напоила его допьяна.

Молельная:

Но клянусь тебе ангельским садом,
Чудотворной иконой клянусь,
И ночей наших пламенным чадом -
Я к тебе никогда не вернусь.

   Почитатель её творчества Корней Чуковский писал о ней в 1920  году в статье «Ахматова и Маяковский»:

   «Читая «Белую Стаю» Ахматовой, — вторую книгу ее стихов, — я думал: уже не постриглась ли Ахматова в монахини? […]
В России давно уже не было поэта, который поминал бы имя Господне так часто.
Когда идет дождь, Ахматова говорит:
— Господь немилостив к жнецам и садоводам.
Когда жарко, она говорит:
— Стало солнце немилостью Божьей.
Увидев солнечный свет, говорит:
— Первый луч, благословенье Бога…
Увидев звезды, говорит:
— Звезд иглистые алмазы к Богу взнесены.
Вся природа у нее оцерковленная. Даже озеро кажется похожим на церковь:
И озеро глубокое синело,
Крестителя нерукотворный храм»  .

    А критик Юлий Айхенвальд (1872 – 1928) писал о ней:

   «Смены мотивов, да и весь  общий стиль её любви связаны с тем, что Анна Ахматова — моральная монастырка, монашенка, с крестом на груди. Она помнит об аде, верит в Божье возмездие. Её любовь – такая  же власяница».
                Ю. Айхенвальд. Силуэты русских писателей. az.lib.ru›

   По поводу «монастырки» (не монахини, а «монастырки»)  Тамара Катаева иронизирует:

   «Монастырка — воспитанница учебного заведения при монастыре. Воспитанницы были весьма далеки от религии и находились там только для придания лоска, который был необходим при вступлений в будущий буржуазный брак».

                Т. Катаева. Анти-Ахматова. ModernLib.ru›books/tamara_kataeva/anti-ahmatova…
  То есть, её религиозность искусственна, фальшива, как иностранный акцент певицы Эдиты Пьехи и либерализм  партийного карьериста Ельцина.
  Даже сын Ахматовой Лев Гумилев с детства терпеть не мог в матери эти барство и будуарность, и когда она на людях начинала изображать из себя аристократку высшего света, ворчал: «Мама, не королевствуй!».      Корней Чуковский выразился в статье «Ахматова», написанной в 1964-68 гг.  об этой черте характера поэтэссы дипломатично, корректно, но, по сути, писал о том же самом – о её манере «королевствовать»:

   «Порою, особенно при гостях, среди чужих, она держала себя с нарочитой чопорностью, как светская дами высокого тона, и тогда в ней чувствовался тот изысканный лоск, по которому мы, коренные петербургские жители, безошибочно узнавали людей, воспитанных Царским Селом. […]
   В двадцатых-тридцатых годах среди малознакомых людей, в театре или на парадном обеде, она могла показаться постороннему глазу даже слишком высокомерной и чинной».

  Чуковский смягчает эту неприятную характеристику дипломатичным «могла показаться», но в личном, не предназначенном для печати дневнике, 29 марта 1922 года он пишет уже не выбирая выражений:

  «…я сказал поэтессе, что у меня в Студии раскол между студентами: одни за Ахматову, другие против.
   - И знаете, среди противников есть тонкие и умные люди. Например, одна моя слушательница […] в минувший четверг прочитала о вас доклад – сокрушительный, где доказывала, что вы усвоили себе эстетику «Старых Годов», Курбатовского «Петербурга», что ваша Флоренция, ваша Венеция – мода, что ВАШИ ПОЗЫ КАЖУТСЯ ЕЙ ПРОСТО ПОЗАМИ (здесь и ниже выделено мною. – В.Г.)
   Это так взволновало Ахматову, что она почувствовала потребность аффектировать равнодушие, стала смотреть в зеркало, поправлять чёлку и ВЕЛИКОСВЕТСКИ сказала:
   Очень, очень интересно! Принесите мне, пожалуйста, прочитать этот реферат.
   Мне стало страшно жаль эту трудно живущую женщину. Она как-то вся сосредоточилась на себе, на своей славе – и еле живёт другим».

               Читать онлайн «Дневник» автора Чуковский Корней...rulit.me›Книги›dnevnik-read-330019

     Искусствовед Николай Пунин в своём дневнике об Ахматовой злее:

«…она невыносима в своем позёрстве, и если сегодня она не кривлялась, то это, вероятно, оттого, что я не даю ей для этого достаточного повода».

                Николай ПУНИН. Дневники. Письма.
                Журнальный зал: Звезда, 2002 №4 – Николай Крыщук.              magazines.russ.ru›Звезда›2002/4/kry.html

    О её «королевстве», позёрстве, индивидуализме  писал не только Чуковский - писали многие, кто знал её лично:

   «Она жила с оглядкой на собственную биографию…[…]  Красивая, сдержанная, умная дама, да к тому же прекрасный поэт — вот что придумала для себя А.А».
                Н. Я. МАНДЕЛЬШТАМ. Из воспоминаний.

Ахматова в своих стихах так и осталась вся из «старых (дореволюционных) годов». Почти анекдотический случай:

«Ахматова для меня звучала как поэт минувший, предреволюционный, и только потом я узнал, что она жива и пишет. «Александр Трифонович! Позвоните Ахматовой!» — «Неожиданная мысль… Здравствуйте, Анна Андреевна, с вами говорит Твардовский…» Царственно ответила».

                А. И. КОНДРАТОВИЧ. Твардовский и Ахматова.

«Царственно  ответила»… Будто Твардовский позвонил в год эдак 1911-й, и оттуда Ахматова «царственно ответила».

   Современный автор, суровая, но справедливая Тамара Катаева уже в наши дни пишет в своём исследовании «Анти-Ахматова» о том же: (booksonline.com.ua›view.php…):

   «Иногда люди видят, как нарочито всё у неё: и постоянное упоминание царскоселства, и бесконечные манерные «смиренно»…
    «А ещё героиня, мать-страдалица, бесстрашная гонительница Сталина, вдова трех мужей, вершительница мировых судеб…
Это все её мифы, всё то, чего не было на самом деле».
   «Добросердечные воспоминатели любят говорить, что к старости, мол, она стала чрезмерно внимательна к своему имиджу. Это вовсе не так. Достаточно прочитать её девичьи письма к деверю, выспренние и манерные до крайности — на краю психического здоровья — чтобы удостовериться: этот человек никогда уже не излечится от желания не жить, а создавать образ своей жизни для других. Это было её «строительство» — то, что она делала в этой жизни».

Прочитав эти нелицеприятные характеристики,  невольно согласишься с грубым, оскорбительным определением Жданова: не аристократка, не величественная дама высшего света, не барыня даже, а «взбесившаяся барынька». «Взбесившаяся» - Т. Катаева выразилась мягче: «на краю психического здоровья». Но такой Ахматова была в юности, а к старости, видимо, она этот край, эту черту психического здоровья давно перешла. Слава стала для неё навязчивой идеей, вера в собственную гениальность переросла в манию величия. На неё даже пародию писать не нужно, потому что она сама - готовая пародия на манерную, насквозь фальшивую, помешавшуюся на мечте о всемирной славе  «барыньку». Просто персонаж фельетона её товарища по несчастью Зощенко, прости господи!
   Жданов, «плебей», революционный демократ и советский идеолог не выносит стихов Ахматовой – и это так же естественно для него, как естественно то, что Ахматова считала Есенина плохим поэтом – его посконная, сермяжная крестьянская поэзия претила ей «утончённому аристократическому вкусу». И не  один Жданов так воспринимал её стихи. Вспомним: слушательница литературной студии, которую  вёл Чуковский ещё во время гражданской войны, в своём реферате доказывала,  что Ахматова  застряла в прошлом – «усвоила себе эстетику «Старых годов» (журнала, издававшегося в 1907 – 1916 гг. в Перербурге), что её стихи – это «позы».
   Прошёлся Жданов и по поводу её, как говорили в советское время, «морального облика»:

«Не то монахиня, не то блудница, а вернее, блудница и монахиня, у которой блуд смешан с молитвой».

   Но не она ли сама в 1911 году писала:
Все мы бражники здесь, блудницы,
Как невесело вместе нам!
На стенах цветы и птицы
Томятся по облакам.
Ты куришь черную трубку,
Так странен дымок над ней.
Я надела узкую юбку,
Чтоб казаться еще стройней.
*  *  *
Бензина запах и сирени,
Насторожившийся покой…
Он снова тронул мои колени
Почти не дрогнувшей рукой.
   Но если её «монашество», чётки, клятва иконой действительно «позы», то «бражничество», «блуд», узкая юбка, надетая соблазна ради – действительные факты её биографии. Сразу оговорюсь: современная либеральная культура обожает копаться в чужом грязном белье («Пусть говорят», «Дом-2», «На самом деле» и прочее), нам же важно остановиться на этой стороне её натуры не из пошлого любопытства любителей «клубнички» и не для того, чтобы с ханжеским пафосом осудить и заклеймить, а чтобы ответить на вопрос, за что Жданов как советский  идеолог осуждал и как частное лицо не любил Ахматову, и почему в его докладе появилось это слово «блудница». И разобраться в этом вопросе нам поможет статья Алексея Волынца «Жданов и Ахматова: Блудница и «Доктор Зло» (liveinternet.ru›users/2458238/post379781659/):

   «Апологеты «серебряного века», чьи взгляды на литературу ныне господствуют почти безраздельно, как-то старательно обходят тот факт, что весёлое декадентство Ахматовой воспринималось значительной частью современников примерно так, как мы сейчас воспринимаем эпатаж Ксении Собчак с её «Домом-2»
   Из личных мемуаров (записки А.Смирнова «Заговор недорезанных») до нас дошел пересказ колоритных и злых воспоминаний дочери художников Кардовских:
«Старики Гумилевы восприняли брак Николая Степановича с Горенко как несчастье… Аня часто приезжала из Петербурга домой на рассвете, совершенно разбитая, с длинной шеей, покрытой засосами, и искусанными губами. Потом, после таких загулов, она обычно спала полдня, а потом уезжала снова. И постепенно молодой Гумилев понял, кто такая на самом деле его жена, и вообще перестал обращать внимание на её поведение. А Кардовские, хорошие семейные люди, с ужасом смотрели на образ жизни Ахматовой… […]
   Сексуальная раскрепощённость будущей поэтессы Ахматовой не секрет и не повод для морализаторства. Но, как минимум, причина вспомнить, что в нашем обществе всегда существовали и другие точки зрения на отношения полов и на отношения социальных классов и даже, о ужас, на литературу. Помимо и параллельно нынешнему мэйнстриму «серебряного века» остаётся ведь и классическая литература с её «тургеневскими барышнями» и совсем не модным ныне народничеством». 

  До революции Жданов не был знаком с Ахматовой, но у будущей поэтессы и семьи скромного калежского асессора Ивана Жданова, дяди будущего советского идеолога были общие знакомые -  те самые Кардовские - дворянин Ярославской губернии Дмитрий Кардовский и его жена Ольга Делла-Вос-Кардовская, дочь крупного чиновника из Министерства финансов, талантливая художница «серебряного века». Кардовские были соседями дворян Гумилевых по даче в Царском селе, и Ольга, будучи близкой подругой молодой пары – Гумилёва и Ахматовой наблюдала, как пишет Волынец, «все перепетии их бурного романа и не очень удачного брака». В Ярославской губернии у Кардовских  было наследственное имение и дом в Переславле-Залесском, в котором они часто отдыхали от петербургского света, а в соседнем доме обитал их хороший друг, преподаватель греческого языка в местной женской гимназии Иван Жданов, и каждое лето до начала первой Мировой войны в их общем дворе бегал его родной племянник, росший без отца гимназист-подросток Андрюша Жданов, который через четверть века станет вторым лицом в правительстве Сталина.
   В отличие от дворян Гумилёвых, Ахматовых и Кардовских, Иван Жданов был типичный разночинец, «плебей», сын сельского священника. В 1905 году его родного брата застрелили при подавлении крестьянских волнений в Рязанской губернии, а в Переславской полиции была заведена папка с надписью «Дело Жданова А.И.». Не удивительно, что в такой семье Андрей Жданов вырос убеждённым потомственным «плебеем» и гордился этим. Волынец пишет:

  «Именно Ольга Людвиговна (Кардовская. – В.Г.), друг обеих семей Гумилёвых и Ждановых, стала для будущего члена Политбюро первоисточником вполне небеспочвенных слухов о весьма вольной личной жизни Анны Андреевны. […] Кардовская явно симпатизировала молодому Николаю Гумилёву, сочувствовала его семейной драме и вполне по-женски осуждающе, сплетничала с приятелями о жизни Горенко-Ахматовой. Для круга общения провинциальных интеллигентов в переславской усадьбе Кардовских такие «римские» нравы петербургской богемы были весьма шокирующими. Литературное отражение этих ноавов тем более негативно воспринимались людьми, воспитанными на русской классике XIX века. Здесь мы видим совершенно понятное и очевидное для нас тихое противостояние столичного «креативного класса» и «непродвинутой» провинции – за сто лет Россия тут не сильно изменилась.
   Всё семейство Ждановых с их священническим происхождением и «народническими» вкусами отличалось  и весьма строгими взглядами на мораль в отношении полов. Так что после таких соседских баек в Переславле, услышанных ещё подростком, Жданов искренне презирал «блудницу» Ахматову».

                Там же

  Вряд ли в строгой в моральном отношении семье Жданова  подобные разговоры велись в присутствии подростка (по крайней мере, в моей семье такое было невозможно). Несовершеннолетнему мальчику о таких вещах знать не положено, но он мог узнать об этом от родных позднее,  в 1914 году, когда  в связи с началом войны Кардовские перестали приезжать в Переславль-Залесский, ему уже было восемнадцать лет.   На личное отношение «плебея» Жданова к «блуднице» Ахматовой накладывалось и неприятие подобного образа жизни как советского идеолога.
   В 20-е годы молодёжь помешалась на теории «стакана воды», согласно которой вступать в половую связь с первым встречным надо так же легко, как выпить стакан воды. Секс объявлялся такой же естественной человеческой потребностью, как сон, еда и прочее, и порядочной комсомолке не пристало отказывать товарищу, если ему невтерпёж срочно удовлетворить эту свою «естественную потребность».

   «Обычным явлением того времени были комсомольские коммуны. На добровольной основе в такой «семье» обычно проживало 10-12 лиц обоего пола. Как и в нынешней «шведской семье», в подобном коллективе велись совместные хозяйство и половая жизнь. Вот что пишет по этому поводу наш современник психолог Борис Бешт: «Разделение на постоянные интимные пары не допускалось: ослушавшиеся коммунары лишались этого почетного звания. В отличие от шведского аналога, рождение детей не приветствовалось, так как их воспитание могло отвлечь молодых коммунаров от строительства светлого будущего. Если все же ребенок рождался, его отдавали в интернат... Постепенно половое коммунарство получило распространение по всем крупным городам страны». Доходило даже до того, что, к примеру, в коммуне Государственной библиотеки в Москве коммунарам предоставлялись не только одинаковые пальто и обувь, но и... нижнее белье.
Образцовой в этом смысле считалась трудовая коммуна ГПУ для беспризорных в Болшево, созданная в 1924 году по личному распоряжению Дзержинского. В ней насчитывалось около 1 тысячи малолетних преступников от 12 до 18 лет, из них примерно 300 — девочки. Воспитателями коммуны приветствовались «совместные сексуальные опыты», девочки и мальчики проживали в общих казармах. […]Кстати, подобная практика существовала и в других детских домах и даже в пионерских лагерях.
                «Секспросвет» и сексуальная революция ussrlife.blogspot.ru›2012›Секспросвет›?m=1

    Можно себе представить, как тяжело было жить  отличавшемуся «строгими взглядами на мораль в отношении полов» Жданову в годы разгула послереволюционной «сексуальной революции». И конечно, он не мог не приветствовать меры, принятые Сталиным, когда тот пришёл к власти. С принятием Сталинской Конституции потерял силу декрет «Об отмене брака», были запрещены аборты.  В фильмах 30 – 50-х годов. положительные герои, юноши и девушки чисты и целомудренны. Правда в «культовом» фильме «Цирк» главная героиня Марион Диксон, роль которой сыграла Любовь Орлова, прижила ребенка без брака, но она – американка, с американцев что взять? Став советской женщиной, «спортсменкой, комсомолкой», женой идеального советского мужчины, она перевоспитается и больше так делать не будет. А во-вторых, родила она не от какого-нибудь буржуя, а от негра, а негров в сталинском СССР любили, поскольку в Америке их угнетали расисты-буржуи. (По телевизору был приведён интересный факт. В фашистской Германии некто занимался доставкой из СССР рабов для работы на немецких предприятиях, и он доложил Гитлеру о поразившем его выводе: 90% привезённых в «третий рейх» русских девушек – девственницы! И он якобы сказал Гитлеру, что народ, у которого 90% целомудренны, побелить нельзя. Даже если это всего лишь легенда, всё равно есть о чём задуматься при нашей теперешней сексуальной свободе нравов.)
   И вот в такой обстановке, когда общественная мораль постепенно и неуклонно приходила в норму, когда принцип «Семья – это ячейка советского общества» воспринимался как нечто само собой разумеющееся большей частью советских людей, Ленинградское отделение издательства «Советский писатель» в 1940 году выпустило солидный сборник стихов Ахматовой. Как позднее вспоминал будущий доктор искуствоведения, а тогда референт литературной секции Комитета по сталинским премиям, приятель Ахматовой  Виталий Виленкин, этот сборник «стал событием для старой интеллигенции и совершенно ошеломил студенческую и литературную молодёжь».
  Такая реакция была вполне закономерна. Не сказать, что советская литература была бедна хорошими поэтами – на Руси таланты никогда не переводились. Как писал Есенин, «Есть Маяковский, есть и кроме». И кроме Маяковского и Есенина, были Асеев, Пастернак, Мандельштам, Багрицкий, Васильев и т.д. А стихи Ахматовой пришли из другого мира, из «России, которую мы потеряли» (так режиссёр Станислав Говорухин назвал один из своих фильмов) – из России с дамами в шляпках, перья которых задевали край экипажа, «пушистых муфт», «тёмных вуалей», «чудотворных икон». От её стихов веяло салоном, утончённым развратом, запахом французских духов и церковного ладана. Старая интеллигенция читала эти стихи со сладкой ностальгией, для молодого поколения они были экзотикой. Так в наши дни и люди старшего поколения, и те, кто родились после уничтожения СССР, смотрит старые советские фильмы – «Девчата», «Три плюс два», «Кавказская пленница», слушает старые советские песни: «Ой, цветёт калина», «Я гляжу ей в след, ничего в ней нет».
   Но власть сразу почувствовала фигу в кармане. 25 сентября 1940 года управляющий делами ЦК ВКП(б) Крупин представил на имя секретаря ЦК по идеологии Жданова докладную записку «О сборнике стихов Анны Ахматовой», в которой отмечалось:

   «Переиздается то, что было написано ею, главным образом, до революции. Есть десяток стихов (а в сборнике их больше двухсот), помеченных 1921-1940 гг., но это также старые «напевы».
Стихотворений с революционной и советской тематикой, о людях социализма в сборнике нет. Всё это прошло мимо Ахматовой и «не заслужило» её внимания.[…]
   Два источника рождают стихотворный сор Ахматовой и им посвящена её «поэзия»: бог и «свободная» любовь, а «художественные» образы для этого заимствуются из церковной литературы.[…]
   Необходимо изъять из распространения стихотворения Ахматовой».

   Помимо  этого сборника, в том же году стихи Ахматовой публиковались в ленинградских литературных журналах «Ленинград», «Звезда» (через шесть лет, в 1946-м им дорого придётся заплатить за эти публикации) и «Литературный современник».  Первый секретарь Ленинградского обкома и горкома, Жданов, воспитанный в семье разночинце  с  «весьма строгими взглядами на мораль в отношении полов», раздражённо пишет на первом листе докладной свою резолюцию: «Просто позор… Как этот Ахматовский «блуд с молитвой во славу божию» мог появиться на свет? Кто его продвинул?» Волынец справедливо пишет:

   «Накануне же рокового 1941 года сюда примешивался ещё один немаловажный момент: осознание, что в преддверии великой войны уж точно не нужны рефлексирующие неврастеники или колеблющиеся созерцатели – нужны характеры бойцов, когда человеческие чувства и интеллект становятся средством достижения победы, а не растворяются в личном самокопании или салонном эстетстве. Ведь современные «ахматоведы» как-то упорно забывают, что описываемая ими «тоталитарная» критика Ахматовой звучала не в наше травоядное время, а в эпоху двух мировых войн…»
                Волынец. Жданов и Ахматова: Блудница и «Доктор Зло».

  Выполняя указания Жданова, Управление пропаганды и агитации ЦК ВКП(б) подготовило проект постановления «Об издании сборника стихов Ахматовой» из двух пунктов. В первом «за беспечность и легкомысленное отношение к своим обязанностям» объявлялся выговор директору издательства «Советский писатель» и директору его Ленинградского отделения, а также политредактору (цензору) Главлита. Вторым пунктом предлагалось «внести в ЦК ВКП(б) предложения об усилении политического контроля за выпускаемой в стране литературой». Жданов ограничился коротким «За» и подписью «Жданов» на проекте постановления, председатель Комиссии партийного контроля прореагировал жёстче: «По-моему, это решение недостаточно. Андреев» и вписал карандашом последний пункт: «Книгу стихов Ахматовой изьять».
   Как мы видим по этим резолюциям, Жданов был не столь «кровожаден», как Андреев: объявить выговор, усилить политический контроль? – «Да». А что он ещё мог написать? Служебное положение обязывало, написал бы «Нет» - дело бы выговором не ограничилось, получил бы «по полной программе». И для меня очевидно, что он бы закончил это дело в своей ленинградской «епархии» максимально малой кровью, а уж в 1946 году, за давностью лет, да к тому же после такой страшной войны, не только не стал бы об этом поминать, но и постарался, чтобы все об этом забыли, если бы не интрига  Маленкова и Берии.    Конечно, Жданов в своём докладе говорит об Ахматовой и «гневно», и «пристрастно», и не только потому, что этого требовала обстаковка – он действительно был и гневен, и пристрастен. Но это не помешало ему в страшные дни блокады позаботился об эвакуации поэтессы. Кстати, все эти оскорбительные определения, которыми он наградил Ахматову  в своём докладе, принадлежат не ему:
   
   «…исследователи творчества и судьбы Ахматовой не сомневаются, что не раз звучавшая в разных вариациях фраза товарища Жданова про ахматовский «блуд с молитвой на устах» является всего лишь плагиатом из статей почитаемого им Бориса Эйхенбаума, крупнейшего ленинградского литературоведа 20-х годов прошлого века: «…начинает складываться парадоксальный своей двойственностью образ героини — не то «блудницы» с бурными страстями, не то нищей монахини, которая может вымолить у бога прощение».

                Волынец. Там же

  Как я понимаю, тогда, в 1940-м Ахматову не исключили из союза писателей, а членство в союзе давало право на получение постоянного дохода, даже если писатель или поэт ничего не публиковал. Так что на жизнь ей, должно быть, хватало. Но это членство и обязывало писать в рамках социалистического реализма, то есть,  создавать советскую мифологию с «житиями» советских «святых» и «мучеников» и при помощи этого мифа создавать советский народ. В Уставе Союза указывалось:

«Союз советских писателей ставит генеральной целью создание произведений высокого художественного значения, насыщенных героической борьбой международного пролетариата, пафосом победы социализма, отражающих великую мудрость и героизм коммунистической партии. Союз советских писателей ставит своей целью создание художественных произведений, достойных великой эпохи социализма».

   Про «блудниц с бурными страстями» и «нищих монахинях» тоже можно было писать, но только как об отрицательных персонажах», «пережитках проклятого прошлого» - так например Алексей Толстой описал в романе «Хождение по мукам» богемную стеду Перербурга накануне Первой Мировой войны с её блудом и ахматовщиной.  А у Ахматовой – о ужас! - чуть ли не воспевание этих «пережитков». «Просто позор… Как этот Ахматовский «блуд с молитвой во славу божию» мог появиться на свет? 
   Конечно, ничего социалистического в стихах Ахматовой не было. Она могла бы сказать о себе словами Остапа Бендера: «Советская власть хочет строить социализм, а я не хочу. А. Смирнова в своих мемуарах «Заговор недорезанных» писала:

   «Ахматова была сложным взрывным поэтическим механизмом с огромной энергией неприятия того, что ей не нравилось, а не нравилась ей с 1917 года и до самого конца в глубокой старости вся советская власть полностью».

                Волынец. Жданов и Ахматова: Блудница и «Доктор Зло».

   И Жданов был совершенно прав, когда вещал с трибуны:

    «Что общего между этой поэзией, интересами нашего народа и государства? Ровным счетом ничего. Творчество Ахматовой — дело далёкого прошлого; оно чуждо современной советской действительности […] Мы вовсе не обязаны предоставлять в нашей литературе место для вкусов и нравов, не имеющих ничего общего с моралью и качествами советских людей. Что поучительного могут дать произведения Ахматовой нашей молодежи? Ничего, кроме вреда».

   Сергей Есенин писал о себе:

Я человек не новый!
Что скрывать?
Остался в прошлом я одной ногою…

   Но, оставшись одной ногой в прошлом, он хотел «задрав штаны, бежать за комсомолом:

Стремясь догнать стальную рать,
Скольжу и падаю другою.

   Ахматова осталась в прошлом обеими ногами и до конца своих дней так и не поняла, в какой стране она прожила бОльшую часть своей жизни. Эта её жизнь в дореволюционном прошлом порой принимала почти пародийный оттенок. Так, в стихотворении военной поры «Победителям» она пишет:

Сзади Нарвские были ворота,
Впереди была только смерть…
Так советская шла пехота
ПРЯМО В ЖЁЛТЫЕ ЖЕРЛА «БЕРТ».
Вот о вас и напишут книжки:
«Жизнь свою за други своя»,
Незатейливые парнишки -
Ваньки, Васьки, Алешки, Гришки...


   Эту строфу безымянный автор прокоментировал в интернете так:

   «Имеет смысл предположить, что в стихотворении «Победителям» Ахматова показывает крепкую связь времен. Через образ Нарвских ворот Отечественная война 1812 года рифмуется с Великой Отечественной войной 1941-45 годов. В четвертой строке произведения к ним присоединяется Первая мировая война при помощи образа «Берт» — немецких дальнобойных орудий, которые активно использовались в период с 1914 по 1916 год».

                «Победителям» А.Ахматова. pishi-stihi.ru›

   Нарвские триумфальные ворота, построенные в память о героях Отечественной войны 1812 года, упомянутые в стихотворении, действительно показывают связь времён, но приравнивать Первую Мировую бойню с двумя Отечественными - значит, оставаться под влиянием военной пропаганды времени конных экипажей, монастырок-дворянок и «Берт», снятых с вооружения немецкой армии ещё в 1916 году.  В двух Отечественных войнах каждый в армии, от солдата до главнокомандующего, знали, за что они воюют и идут «в жёлтые жерла «Берт». Никто не приказывал крестьянам, колхозникам, рабочим создавать подпольные организации на окупированных врагом территориях и партизанские отряды. Что же касается Первой Мировой, генерал Алексей Брусилов в книге «Мои воспоминания» писал:

«Сколько раз спрашивал я в окопах, из за чего мы воюем, и всегда неизбежно получал ответ, что какой то там эрц-герц-перц с женой были кем то убиты, а потому австрияки хотели обидеть сербов. Но кто же такие сербы — не знал почти никто, что такое славяне — было также темно, а почему немцы из за Сербии вздумали воевать — было совершенно неизвестно. Выходило, что людей вели на убой неизвестно из за чего, то есть по капризу царя».

                Брусилов Алексей. Мои воспоминания . ModernLib.ru›books/brusilov…moi_vospominaniya/read

   Согласитесь, читатель: трудно идти на смерть за какого-то неведомого «эрц-герц-перца» и его жену, и боевой генерал Брусилов совершенно справедливо писал, что  «Ванек, Васек, Алёшек и Гришек» «вели на убой неизвестно из-за чего, то есть по капризу царя».
  Конечно, помнить о героях той войны – наш долг. О них, как о героях и жертвах Великой Отечественной, нужно  говорить: «Никто не забыт, и ничто не забыто», и поминать ежегодно 1 августа, и ставить памятники. Но, помня об этих героях и жертвах, надо помнить и о том, что герои двух Отечественных войн были освободителями и спасителями России, Европы и мира, а герои, храбро воевавшие и погибавшие на фронтах Первой мировой, были «пушечным мясом», брошенным на алтарь чужих интересов, и когда солдаты, наконец,  это поняли, они сначала братались с немцами, а потом массово дезертировали, оголив фронт. Министр Временного правительства генерал Александр Верховский говорил в середине октября 1917 года:

   «Ни один офицер не может быть уверен, что его приказание будет исполнено. Его роль сводится к уговариванию. Никакие убеждения не способны подействовать на людей, не понимающих, ради чего они идут на смерть и лишения».

                Евгений Спицин история СССР №74 Брестский мир, левоэсеровский мятеж… newstube.ru

   Коренное отличие Первой Мировой от Отечественных в том, что в последних с врагом не братались и не дезертировали массово, оголив фронт, а дошли до Парижа и Берлина.
   Алексей Толстой был в Первую мировую военным корреспондентом, своими глазами видел, как «Ваньки, Васьки, Алёшки, Гришки» шли в «жёлтые жерла «Берт» и чуткой душой писателя уловил метафизику той войны и написал об этом в романе «Хождение по мукам»:

   «Сентиментальные постановления Гаагской конференции, - как нравственно и как безнравственно убивать, - были просто разорваны. И вместе с этим клочком бумаги разлетелись последние пережитки никому уже более не нужных моральных законов.
    Так в несколько месяцев война завершила работу целого века. До этого времени еще многим казалось, что человеческая жизнь руководится высшими законами добра. И что, в конце концов, добро должно победить зло, и человечество станет совершенным. Увы, это были пережитки средневековья, они расслабляли волю и тормозили ход цивилизации. Теперь даже закоренелым идеалистам стало ясно, что добро и зло суть понятия чисто философские и человеческий гений – на службе у дурного хозяина.
    В это время, когда даже малым детям внушали, что убийство, разрушение, уничтожение целых наций – доблестные и святые поступки. Об этом твердили, вопили, взывали ежедневно миллионы газетных листков.[…]
Никакой разум не мог объяснить, почему железом, динамитом и голодом человечество упрямо уничтожает само себя. Изливались какие-то вековые гнойники».

  Среди первых читателей романа были и ветераны Первой мировой, те самые «Ваньки, Васьки и Гришки», и они, надо полагать, понимали правоту Толстого и понимали, то, чем война отличалась от Отечественной. Ахматова, судя по стихотворению «Победители», этого не понимала.
    Впрочем, я, наверно, пристрастен. В конце концов, это не так важно – понимала она это различие или нет. Важно, что  в годы войны эгоизм Ахматовой уходит на второй план. В поэме «Реквием» она написала, проговорившись по Фрейду: «Муж в могиле, сын в тюрьме, помолитесь обо мне». В этом вся она: не о расстреляном муже помолитесь, не о сыне, который страдает в лагере – обо мне, любимой, помолитесь, которая не в могиле и не в тюрьме. Но в лихую военную годину она, как и многие (если не все) поэты пишет о войне. Я не считаю, что то, что она написала в те годы - лучшие стихи о войне, многие поэты в военную пору писали куда ярче, талантливее. Но важно, что и её, салонную индивидуалистку, что называется, «проняло» и в её стихах вместо гипертрофированного «Я» появилось наконец-то «Мы» и зазвучала тема Родины:

А вы, МОИ ДРУЗЬЯ последнего призыва!
Чтоб вас оплакивать, мне жизнь сохранена.

МЫ детям клянемся, клянемся могилам,
Что НАС покориться никто не заставит!

МЫ знаем, что ныне лежит на весах
И что совершается ныне.
Час мужества пробил на НАШИХ часах,
И мужество НАС не покинет.


Прошло пять лет,— и залечила раны,
Жестокой нанесенные войной,
СТРАНА МОЯ,
и русские поляны
Опять полны студеной тишиной. […]
Ты стала вновь могучей и свободной,
СТРАНА МОЯ!

  Думаю, эти стихи – не «поза», как выразилась девушка из литературной студии Чуковского, и не из «сора» выросли. В те годы её поэтическое сердце действительно стучало в унисон с народом.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

   Выставив прелюдно Ахматову «взбесившейся барынькой», «не то монашкой, не то блудницей», Жданов в этом поединке  с Ахматовой морально потерпел поражение, и Ахматова могла торжествовать. Ничто так не поднимает популярность писателя, как скандал, ничто так не предаёт ему веса, как ореол мученика.
   Там, где есть гении и герои-мученики, обязательно должны быть злодеи-мучители, и в сознании «определённой части советской интеллигенции» таким злодеем, несомненно, был Жданов. И если во времена «оттепели» и «застоя» слать ему проклятья можно было лишь во время  посиделках на кухнях этой «определённой части», то в «эпоху гласности» Жданов гласно получил по полной. При жизни гонитель Ахматовой, он сам стал гонимым посмертно. И если в ждановских обвинениях Ахматовой всё же было много истины,  в обвинениях  либералами самого Жданова была хлестаковская «лёгкость в мыслях необыкновенная». Ни на одного государственного деятеля советской эпохи, за исключением Сталина, не обрушили пришедшие к власти либералы столько ненависти, злобы и лжи. Большинство наиболее нелепых слухов было запущено популярным «перестроечным» журналом «Огонёк». В январе 1989 года вышло Постановление ЦК КПСС «Об отмене правовых актов, связанных с увековечиванием памяти А. А. Жданова», якобы в ответ на «многочисленные обращения трудящихся с предложениями отменить правовые акты, увековечивающие память А. А. Жданова».  В постановлении утверждалось, что «А. А. Жданов был одним из организаторов массовых репрессий 30–40-х годов в отношении ни в чём не повинных советских граждан. Он несёт ответственность за допущенные в тот период преступные действия, нарушения социалистической законности».
  В этом акте ложь на лжи едет и ложью погоняет: и «многочисленные обращения трудящихся», которые якобы завалили ЦК письмами с требованием «отменить правовые акты», и Жданов – «один из организаторов массовых репрессий». И главное - обвинение в «нарушении социалистической законности»! Постановление сие подготовлено  идеологом «перестройки» ренегатом Александром Яковлевым, который впоследствии хвастался, что ему лично и ему подобным удалось «сломать хребет советской власти», то есть, они-то как раз и были теми самыми «нарушителями советской законности». Сейчас, когда СССР ими давно уже успешно разрушен, и маска «защитников социалистической законности» им уже не нужна, в этих пресловутых «нарушениях» Жданова не обвиняют – не актуально. Обвиняют в другом:

   «За 900 дней блокады ответственность должно нести партийное руководство, и в первую очередь самый бездарный чиновник – первый секретарь Ленинградского обкома ВКП(б) товарищ А.А. Жданов, который к героическому подвигу жителей города никакого отношения не имел. Первый секретарь блокаду «проспал»: много пил, много ел, занимался физкультурой, чтобы сбросить лишний вес, на передовую не ездил и хозяйством не занимался».

                Кто руководил обороной Ленинграда - Блокада Ленинграда. blocada.ru ›rukovodstvo

   И  это написано о человеке, который в годы блокады от перенапряжения духовных и физических сил перенёс на ногах два инсульта, но не прекращал поездки на предприятия и на фронт! Гарисон Солсбери, шеф московского бюро газеты «Нью-Йорк таймс», в отличие от автора этого пасквиля, встречался с Ждановым лично, когда тот руководил обкомом в трудные дни блокады, и он пишет совсем иное:

   «От бесконечного курения у него обострилась астма. Он хрипел и кашлял. Глубоко запавшие губы и тёмные глаза горели, напряжение испещрило его лицо морщинами. Он редко выходил погулять».

Страна Советов. Забытые вожди... | kadu.ru | Красвью. kadu.ru›video…vojdi…Andreiy_Aleksandrovich_Jdanov

  Со смаком пересказывают либеральные  Хлестаковы  сплетни о том, как Жданов якобы «обжирался» в умиравшем от голода Ленинграде пирожными,  персиками и даже… ананасами! Про эти пресловутые ананасы доктор филологических наук Евгений Водолазкин  впервые поведал миру 8 мая 2009 года со страниц «Новой газеты» и впоследствии не раз писал в целом ряде публикаций про эти «ананасы»,  которые, по его утверждению, Жданову привозили в блокадный Ленинград спецрейсами. Это даже почище супа в кастрюльке, который привозили Хлестакову спецрейсами на пароходе из Парижа. Мне часто кажется, что антисоветизм  – это какая-то новая, не исследованная наукой психическая болезнь, заболев  которой даже доктора наук начинают  нести околесицу.
   Сталин, как известно, был жёстким  руководителем и даже своих ближайших соратников держал в чёрном теле. Что было бы со Ждановым, если бы Сталин узнал что тот, когда судьба Ленинграда висела на волоске,  действительно, как утверждают «правдивые» либералы, вместо исполнения своих обязанностей, занимался пьянством и обжорством? А Сталин непременно узнал бы об этом, если бы такое происходило на самом деле. Он поступил бы со Ждановым как положено по законам военного времени, и любитель персиков и ананасов попал бы в либеральные святцы мучеников и жертв кровавого тоталитарного режима Сталина. Но Жданов не удостоился этой чести, потому что вместо того, чтобы сдать Ленинград немцам, что, по мнению либералов, он должен был сделать, как сдали немцам «цивилизованные» поляки Польшу, а французы Париж, он руководил Ленинградом  так, что город, который Гитлер собирался стереть с лица земли, а всё население уничтожить, продолжал жить и работать в тяжелейших условиях, несмотря на голод,  артобстрелы и лютые зимы 1941-1942 годов.
   О том, как на самом деле пистался Жданов в блокадные годы, имеется  достаточно много свидетельств его современников, которые в отличие от Водолазкиных и прочей хлестаковствующей либерал-антисоветской братии, имели возможность наблюдать это лично. Приведу лишь некоторые из них. Оператор  располагавшегося во время войны в Смольном центрального узла связи Михаил Нейштадт вспоминал:

   «Честно скажу, никаких банкетов я не видел. Один раз при мне, как и при других связистах, верхушка отмечала 7 ноября всю ночь напролет. […] К ним в комнату мимо нас носили тарелки с бутербродами … […] Но каких-то там излишеств не помню. Жданов, когда приходил, первым делом сверял расход продуктов. Учет был строжайший. Поэтому все эти разговоры о «праздниках живота» больше домыслы, нежели правда...».
   Даниил Натанович Альшиц (Аль), рядовой ленинградского народного ополчения в 1941 году, пишет в недавно вышедшей книге: «...По меньшей мере смешно звучат постоянно повторяемые упреки в адрес руководителей обороны Ленинграда: ленинградцы-де голодали, а то и умирали от голода, а начальники в Смольном ели досыта, «обжирались». Упражнения в создании сенсационных «разоблачений» на эту тему доходят порой до полного абсурда. Так, например, утверждают, что Жданов объедался сдобными булочками. Не могло такого быть. У Жданова был диабет и никаких сдобных булочек он не поедал [...] Мне приходилось читать и такое бредовое утверждение - будто в голодную зиму в Смольном расстреляли шесть поваров за то, что подали начальству холодные булочки. Бездарность этой выдумки достаточно очевидна. Во-первых, повара не подают булочек. Во-вторых, почему в том, что булочки успели остыть, виноваты целых шесть поваров? Все это явно бред воспаленного соответствующей тенденцией воображения».
  Как вспоминала одна из двух дежурных официанток Военного совета Ленинградского фронта Анна Страхова, во второй декаде ноября 1941 года Жданов вызвал её и установил жёстко фиксированную урезанную норму расхода продуктов для всех членов военсовета Ленинградского фронта.
   Участник боёв на Невском пятачке командир 86-й стрелковой дивизии (бывшей 4-й Ленинградской дивизия народного ополчения) полковник Андрей Матвеевич Андреев, упоминает в мемуарах как осенью 1941 г., после совещания в Смольном, видел в руках Жданова небольшой черный кисет с тесемкой, в котором член Политбюро и Первый секретарь Ленинградского обкома и горкома ВКП(б) носил полагавшейся ему пайковый хлеб - хлебная пайка выдавалась руководству несколько раз в неделю на два-три дня вперёд.
  Конечно, это не были 125 грамм, полагавшихся иждивенцу в самый кризисный период блокадного снабжения, но, как видим, и пирожными с лаун-теннисом тут не пахнет.
   Действительно, в период блокады высшее государственное и военное руководство Ленинграда снабжалось куда лучше, чем большинство городского населения, но без любимых разоблачителями «персиков» - здесь господа разоблачители явно экстраполируют на то время собственные нравы... Предъявлять же руководству блокадного Ленинграда претензии в лучшем снабжении - значит предъявлять такие претензии и солдатам Ленфронта, питавшимся в окопах лучше горожан, или обвинять лётчиков и подводников, что они в блокаду кормились лучше рядовых пехотинцев. В блокадном городе всё без исключения, в том числе и эта иерархия норм снабжения, подчинили целям обороны и выживания, так как разумных альтернатив тому, чтобы устоять и не сдаться, у города просто не было».

      Алексей Волынец. Блокада. Как питался Жданов в блокадном Ленинграде. newrezume.org
                *  *  *

   Время всё расставляет по своим местам. Выражаяст библейским языком, «перестройка» второй половины 80-х и 90-е годы ельцинской «свободы и демократии» были временем разбрасывания камней: «весь мир насилья мы разрушим, а потом…».  Разрушить разрушили, но ничего не построили. Сейчас время собирания камней. Сбылось пророчество Сталина: «Я знаю, что после моей смерти на мою могилу нанесут кучу мусора, но ветер истории безжалостно развеет её».  Оклеветанные, оболганные герои советского прошлого освобождаются от куч мусора, которые навалили на их могилы дорвавшиеся до власти либералы. Развеял ветер истории кучи мусора и дерьма и с могилы Андрея Александровича Жданова. И вот уже активисты партии «Другая Россия» предлагают  установить в Петербурге памятник выдающемуся руководителю города, который в годы войны, в тяжелейших условиях блокады обеспечил бесперебойную работу всех служб, во многом благодаря которому были пресечены диверсии, саботаж и пораженчество. В 2014 году в серии «Жизнь замечательных людей» вышла фундаментальная биография Жданова, написанная членом исполкома партии «Другая Россия», историком Алексеем Волынцем (litmir.me›bd/?b=193183), в которой разоблачаются все грязные и подлые мифы об этом человеке.
   Что же касается Ахматовой, то ей памятники уже установлены: два памятника в Москве - на Большой Ордынке (2000 г.) и , четыре  памятника в Петербурге - на Шпалерной и набережной Робеспьера (2006 г.), в сквере школы №209 и в саду возле Фонтанного дома (2006) и во дворе филологического факультета СпбГУ (2004 г.0,  в царском селе во дворе гимназии искусств, Николаю Гумилёву, Анне Ахматовой и Льву Гумилёву в Бежецке (2003 г.), в Ярославле, в парке-музее «Губернаторский сад» (1990 г.), В Киеве на территории Научно-технического университета им. Бугая, ,в Харькове напротив российского консульства, в Одессе в Саду скульптур Одесского литературного музея (2013)… (я уж не упоминаю мемореальные памятные доски).
  Ахматова была одержима желанием славы – всенародной, всемирной, так, чтобы «и славен буду я, доколь в подлунном мире жив будет хоть один пиит», чтобы к её памятнику  не зарастала «народная тропа». Чуковский записал в своём дневнике:  «Она как-то вся сосредоточилась на себе, на своей славе – и еле живёт другим». Понимая, что для воплощения своей мечты одних стихов не достаточно, Ахматова придумывала и распускала о себе легенды, в которых она, подобно Хлестакову в сцене вранья,  была такой, какой хотела видеть себя в реальности. Писателю Эринбургу она пишет:
   «В Москве: вечер в Клубе пис[ателей], когда ДВАЖДЫ все встали. Ст[алин] спрашивал: «Кто организовал вставанье?».
                Анна Ахматова. Т. 5. Стр. 191. Цит. по: Тамара Катаева. Анти-Ахматова.             profilib.com›kniga/121283…anti akhmatova.php

   Ложь в духе Хлестакова (двойное вставание – это на уровне тридцати пяти тысяч хлестаковских курьеров) - всеобщей славой и почитанием она в писательской среде никогда не пользовалась, но в «перестройку» эту байку «определённая часть советской интеллигенции» со слезами умиления пересказывала на страницах либеральных газет и журналов. Хлестаковщина на грани клиники и в другой байке, рассказаной ею Лидии Чуковской:

   «Есть один в Ленинграде, инженер по турбинам. […] У него однажды был билет в филармонию, но, узнав случайно, что и я  этот вечер должна быть там, он заявил, что не пойдет: «я не имею права находиться под одной крышей с нею, я того не стою».
                Л.К. Чуковская. Записки об Анне Ахматовой. 1952–1962. Стр. 117

    И опять же ложь – среди «инженеров по турбинам», то есть, не литераторов, а читателей она не пользовалась всесоюзной народной любовью. В те времена кто-то сложил эпиграмму о Пастернаке: «Хотя твой стих, конечно, очень нов, но популярен всё ж не ты, а СимонОв» (надеюсь, я привёл её без искажений). То же можно сказать и об Ахматовой: она была популярна среди в той или иной степени оппозиционной «определённой части советской интеллигенции», среди части интеллигенции не оппозиционной, но любящей поэзию, но среди «инженеров по турбинам» и других читателей из народа были популярны Симонов, Твардовский, Исаковский и другие поэты.
   В поэме «Реквием» она написала:

  А если когда-нибудь в этой стране
  Воздвигнуть задумают памятник мне,
  Согласье на это даю торжество…

   Поклонники Ахматовой воспользовались этим «согласием», воздвигли массу памятников и несчётное количество мемореальных досок – это ли не всенародная слава? Рискуя вызвать проклятья со стороны её почитателей, утверждаю, что нет. Ахматова занимает прочное и заслуженное место  в советской поэзии, но это всё же не всенародная слава. В искусстве каждый художник  имеет свой круг читателей, слушателей или зрителей. У кого-то этот круг шире, у кого-то уже, одними книгами зачитываются миллионы, кто-то творит за узкого кружка эстетов. Есть «Богатыри» Васнецова и «Боярыня Морозова» Сурикова – и есть «Чёрный квадрат» Малевича и абстрактные картины Кандинского, есть «Калина красная» Шукшина – и есть «Зеркало» Тарковского. Маяковский писал «Левый марш» и «Стихи о советском паспорте» для тех, «кто вышел и строить, и месть в сплошной лихорадке буден», а «ушку  девическому в завитушках волоска с полупохабщины не разалеться тронуту». Для «ушка девического» - Есенин: «Ты меня не любишь, не жалеешь. Разве я немного не красив?». Кто-то добивается славы при жизни и полностью забыт после смерти, а бывает, и старость доживает в безвестности, а кто-то умирает в безвестности и нищете и лишь после смерти бывает признан генинм. У Ахматовой тоже свой круг читателей, в котором она пользуется заслуженной популярностью, но до всенародной славы ей всё же далеко. Для всенародной славы нужны качества, которых у неё не было. Она, как писал Чуковский,  слишком  «вся сосредоточилась на себе, на своей славе – и еле живёт другим». «Другим» она жила в стихотворениях, написанных во время войны, в «Реквиеме», но даже и в этой поэме она оставалась сосредоточенной на себе, даже в ней призывает читателей: «помолитесь обо мне» - а не о расстреляном муже и сидящем в тюрьме сыне. Поэтому всенародной славы добились Есенин, Шолохов,  во время войны – Симонов, Твардовский, после войны – Высоцкий, Шукшин. Всенародная слава у кинорежиссёров Гайдая, Рязанова, Данелии, фильмов «Летят журавли», «Баллада о солдате», «Девчата», «А зори здесь тихие», «Москва слезам не верит» «Семнадцать мгновений весны» (список можно продолжить). Эти фильмы выдержали проверку временем и любимы всеми слоями общества, от академика до уборщицы, от интеллектуала до человека, еле закончившего восемь классов, потому что авторам этих фильмов удалось выразить нечто близкое и важное если не для каждого, то для большинства. 
   В настоящее время о жизни и творчестве Ахматовой складивается неоднозначное мнение. Первыми поколебали культ Ахматовой в своих «ахматоборческих» работах советский и американский лингвист, литературовед и писатель Александр Жолковский и российский литературовед и профессор Николай Богомолов. В 2007 году в Москве, в издательстве «ЕвроИнфо» вышла антибиография Тамары Катаевой «Анти-Ахматова» (эта книга неоднократно цитировалась мною в данной работе), в которой автор подвергла тотальному пересмотру жизнь и, в меньшей степени, творчество Ахматовой. Эта публикация, ставшая бестселлером, как и следовало ожидать, вызвала большой скандад. Читательская аудитория резко разделилась на сторонников и противников книги. «Анти-Ахматова» включена в научный оборот, на неё ссылаются в филологических диссертациях, книга была предметом рассмотрения на конференции «Биография в истории культуры», прошедшей в Институте мировой литературы им. А.М. Горького РАН в июне 2009 года.
   Против «Анти-Ахматовой» и Тамары Катаевой ведут последовательную литературную борьбу либеральный писатель, поэт, литературный критик, участник проекта махрового либерального телеканала «Дождь»  Дмитрий Быков и литературовед Наталья Иванова, как вы, читатель, очевидно, догадались, не испытывающая, мягко говоря, симпатии к советскому периоду истории России, а также две актрисы, специализирующиеся на исполнении стихов Анны Ахматовой – Светлана Крючкова и Алла Демидова, постоянно негативно упоминая эту книгу в интервью и выступлениях.
   Заслуживают внимания «ахматоборческие» высказывания читателей книги. Поэт Игорь Сид:         

    «Книга наконец-то развенчивает миф об Ахматовой, который весь опирается на вековечную российскую потребность в создании кумира и бездумном ему поклонению. […]
   О том, как Анна Андреевна всю жизнь подчищала и переписывала свою биографию, приходилось читать и раньше. Поэт она, конечно, по-своему талантливый, но не сравнимый по масштабу с её великими современниками, не прилагавшими, в отличие от неё, таких титанических пиар-усилий по повышению и закреплению собственного статуса. И конечно же, только на запустевшем, в результате эмиграции и репрессий, культурном поле советской России мог вырасти этот, не побоюсь сказать, циклопический прижизненный монумент «Королевы Поэзии». Тотальный позорный блеф и фальсификация длиной в жизнь […]
  Кто-то когда-то должен был назвать вещи своими именами. Не то чтобы: «Король-то голый!», — а что никакого короля попросту нету».
                Цит. по: Анти-Ахматова — Википедия. ru.wikipedia.org›Анти-Ахматова

Культуролог Екатерина Дайс:
 
   «Это книга о том, как можно в России создать себе дутую репутацию по всем пунктам: семья, любовь, талант (в даном случае — гений), порядочность, голод, гонения. И все будут — из рабского преклонения верить. […] Это книга — о зазоре между мифом и реальной личностью, которой он был сконструирован».

   Время всё расставляет всё на свои места, но не сразу, и точки над i в оценке двух современников – Андрея Жданова и Анны Ахматовой ещё не расставлены. Будет ли в ближайшее время установлен в Петербурге памятник Жданову, пока не ясно, а вот бюст Карлу Маннергрейму, союзнику Адольфа Гитлера, осаждавшему Ленинград с севера, благодарные либеральные потомки установили, и даже не один, а целых два. Памятников же и бюстов Жданову нет – не заслужил. Но ещё не вечер. Пусть не сейчас, всё равно памятник  ему в Петербурге стоять будет, и будет памятник на егородине  в Мариуполе (три мариупольских памятника Жданову разрушены в январе 1989 году), и снова назовут его именем улицы и проспекты (в эти же годы проспект Жданова в Мончегорске переименован в проспект Металлургов).
   Кстати, в героической Донецкой Народной республике, которая выдержала первую торговую блокаду, устроенную «свободной демократической» Украиной и готова противостоять второй, до сих пор есть городок под названием Ждановка.


РЕЦЕНЗИИ

    Великолепный текст! Я живу в Коломне, и  у нас "ахматовопоклоннчание" запредельно! Повод смехотворный: когда-то она побывала в нашем городе и даже присела на какую-то скамейку, к которой теперь водят туристов как чуть ли не святыне! Смешно, ей-Богу - но РАБОТАЕТ! И вопрос: а почему вы разместили ваш текст здесь, на ПРОЗА.РУ? Ему место в литературоведческих изданиях! 

Алексей Курганов               

   Уважаемый Алексей! Спасибо Вам за тёплый отзыв – любому автору важно, когда его  труд встречает понимание среди читателей. А на Ваш вопрос, почему я поместил свою статью не в литературоведческом издании, отвечу: потому, что считаю её не литературоведением, а публицистикой. Я сознательно уходил от художественной оценки её творчества. Сам я считаю, что стихи её – так себе, но если кто-то восхищается ими – ради бога! Лишь бы все были здоровы, как говорят в Одессе. Как сказал господин Паратов в исполнении Михалкова в фильме «Жестокий романс», «У всякого свой вкус: кому арбуз, а кому свиной хрящик». Но дело в том, что Ахматова – это уже не столько поэзия, сколько политика и идеология – и идеология антисоветская и антирусская. Не случайно после публикации книги «Анти-Ахматова»  на защиту её «честного имени» встал Дмитрий Быков. А кто такой этот Быков (настоящая фамилия  Зильбельтруд)? Чтобы узнать, что представляет из себя этот господин, достаточно прочитать одно его высказывание: «Многие меня спрашивают: как вы относитесь к тому, что русских убивают в Донецке? У меня вопрос: а что русские делают в Донецке? Донецк – территория Украины. Кто их туда позвал?» Любому мало-мальски грамотному человеку известно, что русских туда никто не звал, изначально это русская территория. Наоборот, туда «позвали» украинцев – то есть, после революции присоединили к исусственно созданной Украине донецкую территорию, чтобы там промышленность была.
  «Что русские делают в Донецке? Донецк – территория Украины…» Знакомая песенка: Германия для немцев, Украина для украинцев, и потому соплеменников Быкова – Зильбельтруда, немецких евреев под корень («окончательно решить еврейский вопрос»), русских «недочеловеков» под корень (решить «русский вопрос»). Но, следуя этой логике, и Россия для русских, и что в таком случае еврей Быков– Зильбельтруд делает в России? А делает русофоб Быков– Зильбельтруд то же самое, что и его единомышленники либерал-русофобы и украинские  русофобы-бандеровцы: пытаются эту ненавистную им Россию уничтожить, о чём они открыто заявляют: «Россия как государство русских не имеет исторической перспективы»  (Егор Гайдар), «Моя мечта – разровнять место, где была Россия, и построить что-то новое. Вот просто разровнять…» (Михаил Жванецкий),  «Всем на свете стало бы легче, если бы русская нация прекратилась» (Валерий Панюшкин, журналист русофобского телеканала «Дождь»),  «Русский народ – это генетический мусор» (Ксения Собчак, дочь Анатолия Собчака), «Истреблять! Всех поголовно, меньше народа – больше кислорода. Вам мешает российский народ, его нужно ликвидировать! Я не призываю к смене власти! Я призываю к смене народа!» (Людмила Нарусова, жена Анатолия Собчака).
   Всех этих упырей роднит с Ахматовой ненависть к советской власти, но, в отличие от них, она не считала, что Россия – для русофобов, она не спрашивала, что русские делают на русской земле. Напротив, в 1941 блокадном году она написала: «Мы детям клянёмся, клянёмся могилам, что нас покориться никто не заставит». Если уж тогда не покорились, то что сейчас с нами сделают эти выродки? Как писал Маяковский, «Мы их всех, конечно, скрутим», и американские, польские, украинские и прочие «ляхи» им не помогут. Но дело в том, что как в политике они уповают на помощь западных «ляхов», как в идеологии опираются на российских «ляхов» - Солженициных, Сахаровых и прочих, в искусстве им тоже нужны свои «ляхи», и не случайно среди «ляхов»  Ахматова занимает одно из первых мест – она сама сознательно подавала для этого повод. Не мной первым замечено, что ненависть к СССР рано или поздно перерастает в  ненависть к России и русскому народу (я употребляю слово «русский» в широком смысле; для меня и еврей, и украинец, и узбек, родившийся в России, для которого русский язык, русская культура родные, хоть при этом они остаются евреем, украинцем и узбеком, в широком смысле русские, и за границей их считают русскими).И, возможно, живи Ахматова в наши дни, она бы в своих стихах тоже бы призывала: «Истреблять! Всех поголовно … российский народ нужно ликвидировать!»  Поэтому антисоветчики и русофобы всех мастей будут, как лягушку через соломинку, раздувать авторитет её личности, превозносить до небес её поэзию: «Вот на этой скамье Анна Андреевна высочайше соизволила посидеть,  вот этот сортир она осчастливила своим посещением».
   А оценкой её творчества пусть занимаются честные, объективные, не сошедшие с ума от ненависти к России  литературоведы – я не литературовед.