Верные поклонники Пушкина уже приготовились читать о его жене – кого же еще можно так называть? Возможно, они будут разочарованы: речь пойдет о женщине, красота которой превосходила знаменитую и очень многими воспетую прелесть супруги Пушкина. Речь пойдет о ее матери – Наталье Ивановне Гончаровой, урожденной Загряжской, которой вообще мало кто интересовался и интересуется. Из которой сделали почти анекдотический персонаж: мегера, стерва, пьяница, не желавшая общаться со своими детьми и доведшая мужа до сумасшествия. Одно слово – теща.
Но… «Мир меж своими – первейшее благо, милость Божия почиет на семьях, живущих в добром согласии, дай Бог, чтобы мы все её удостоились», – написала Н.И. Гончарова в письме из Яропольца к старшему сыну Дмитрию.
Как-то не соответствуют эти до афористичности простые слова рассказам о Наталье Ивановне. Да и характер у нее не был тяжелым от рождения, а стал таким в результате многочисленных жизненных испытаний, по сравнению с которыми судьба ее младшей дочери – просто грустное стечение обстоятельств.
А жизнь Натальи Ивановны с самого ее начала и даже до этого(!) была очень непроста. Прежде всего, она была незаконнорожденной, а таким детям в России приходилось несладко. Она родилась от авантюрного, головокружительного романа русского дворянина, бригадира Ивана Александровича Загряжского и лифляндской баронессы Ульрики фон Поссе, урожденной фон Липхардт, женщины редчайшей красоты, сбежавшей от своих законного мужа и трёхлетней дочери Жанны. Ко всему прочему, лихой ротмистр был женат и имел двоих дочерей.
Наталья Ивановна была младшей из детей Загряжского. Она родилась в подмосковном Яропольце. Сюда, подальше от сплетен и пересудов, подальше от людских глаз Загряжский привез свою беременную любовницу. Почему в Яропольц? Да потому, что там была семейная усадьба, где мирно проживала его законная супруга с дочерьми Софьей и Екатериной.
Привез и оставил на попечение жены – Александры Степановны, надеясь, что все как-нибудь образуется, особенно если родится мальчик, а сам, будучи в то время командиром Каргопольского полка, отправился вместе со своим полком в действующую армию на Кавказ, выполнять предписание Военного ведомства.
Это было весной 1785 года. А 22 октября на свет появилась девочка, получившая при крещении имя Наталии. В это трудно поверить, но законная жена приняла беременную любовницу своего супруга более чем тепло. Ухаживала за ней до родов, пригласила в крестные достаточно знатных соседей, которым объяснили, что роженица – троюродная сестра Александры Степановны из Германии, оставшаяся сиротой и вдовой.
Это еще не все. При содействии своего свекра, госпожа Загряжская добилась выправления метрики для Натальи, в которой сама значилась матерью. Да и относилась к новорожденной по-матерински, не делая разницы между нею и своими родными дочерьми.
От своего отца Наталья Ивановна унаследовала гордый и независимый нрав, а от своей родной матери – неземную красоту и решительность. Иван Загряжский был до глубины души потрясен поведением жены. Узаконить внебрачного ребенка в то время могли только особы из императорской семьи.
Иван Артемьевич Загряжский после смерти дяди унаследовал имение Кариан в Тамбовской губернии. Претендовал на пост правителя Тамбовского наместничества. Известен тем, что конфликтовал с Г. Р. Державиным, занимавшим этот пост, и вызывал его на дуэль.
К концу жизни разорился. Умер в возрасте 58 лет. Особой близости со своими детьми у него никогда не было, но после смерти прекрасной Ульрики через пять лет после рождения дочери, и смерти Александры Степановны в 1800 году, принял на себя все заботы о будущем детей. Сын Александр делал блестящую военную карьеру, обе дочери – Софья и Екатерина – были приняты фрейлинами к императорскому двору.
Наталье Ивановна шел пятнадцатый год и благодаря протекции дяди обер-шенка Николая Александровича Загряжского и его супруги Натальи Кирилловны (урожденной графини Разумовской), в начале 1806 года она присоединилась к сводным сестрам, произведя при дворе Александра I подлинный фурор.
В семействе Гончаровых из поколения в поколение передавалось предание о том, что Наталья Ивановна, мать Натальи Николаевны Пушкиной, признанной красавицы середины XIX в., в молодости была прекраснее своей младшей дочери. И портреты молодой фрейлины Загряжской это подтверждают.
Заметьте: не в пышном бальном платье, без драгоценностей и перьев, Наталья Ивановна не имеет той кукольной красоты, которая впоследствии прославила ее младшую дочь, но от ее одухотворенного светлого лица невозможно оторваться.
С первых же дней пребывания Натальи Загряжской при дворе начала разворачиваться полудетективная, полулюбовная история. Она числилась фрейлиной императрицы Елизаветы Алексеевны, но в официальных списках ее имени нет. Возможно, потому, что ее слишком быстро выдали замуж, причем выдали так, как если бы она была членом императорской фамилии, а не просто дворянкой.
Император к ней явно благоволили, что не могло не вызвать беспокойства у императрицы. Одно время поговаривали, что мадемуазель Загряжская вот-вот займет место официальной любовницы Александра – Марии Нарышкиной. Но неприятнее всего для императрицы было то, что за Натальей начал ухаживать кавалергард Алексей Охотников, которого почти открыто называли любовником императрицы. Нет, замуж – и с глаз долой, в какое-нибудь имение, подальше от двора и его соблазнов.
Единственным человеком при дворе, благоволившем к юной фрейлине, была вдовствующая императрица Мария Федоровна, которая как-то обронила:
- Это дитя удивительно похоже на мою дорогую Элен…
Великая Княгиня Елена Павловна, в браке герцогиня Мекленбург – Шверинская, скончалась тремя годами ранее от чахотки, но вдовствующая императрица все еще оплакивала ее.
Неизвестно, как сложилась бы судьба «самой прекрасной фрейлины», но на одном из придворных балов Наталью Ивановну увидел Николай Афанасьевич Гончаров, единственный наследник богатейшего майоратного имения Полотняные Заводы под Калугой. Юноша страстно в неё влюбился. Красавица ответила взаимностью. Или просто здраво рассудила, что от добра добра не ищут, а Николай Гончаров, помимо всего прочего, был сыном миллионера и единственным наследником.
Их свадьба была описана сразу в в трёх придворных журналах, которые синхронно велись при дворе в то время, а именно: в камер-фурьерском церемониальном журнале, в Журнале императора Александра I и в Журнале императрицы Марии Фёдоровны.
Уже 3 июня 1806 г., почти за 8 месяцев до венчания, в Камер-фурьерском журнале появилась запись, что императрице в Малой Столовой комнате императорского Зимнего Дворца статс-дамой графиней де Литтой была представлена «девица Загряжская, приносившая всеподданнейшее благодарение за Высочайшее соизволение на ея брак и за Монаршую милость».
А спустя примерно два с половиной месяца, а именно, в воскресенье 16 сентября 1806 г. императору Александру I был представлен отец невесты, видимо, специально приехавший в Петербург по случаю обручения дочери.
Отставной генерал-лейтенант И.А. Загряжский, чтобы иметь возможность достойно подготовиться к свадьбе дочери, ещё в феврале 1806 г. занял в Московском Опекунском Совете под залог недвижимости в родовом имении Знаменском-Кариане солидную сумму в 21000 руб. серебром.
Венчание Н.И. Загряжской и Н.А. Гончарова состоялось 27 января 1807 г. Камер-фурьерский журнал 1807 года даёт следующее описание события:
«Ввечеру въ придворной Большой церкви, при присутствіи Его Императорского Величества, Ихъ Императорских Величествъ Государынь Императрицъ и всей Императорской Фамилии, обвенчана живущая при Дворе съ фрейлинами девица Загряжская, сговоренная предъ темъ въ замужество за титулярнаго советника Гончарова.
Передъ выходомъ въ церковь невеста къ венцу убрана была Императорскими брильянтами во внутреннихъ покояхъ Государыни Императрицы Супруги Его величества и для того приведена госпожъ фрейлинъ гофмейстериною Вильде.
Посаженые отцы и матери были: съ жениховой стороны действительный тайный советник графъ Петръ Кирилловичъ Разумовскій и княгиня Наталья Петровна Голицына, с невестиной стороны оберъ-шенкъ Николай Александровичъ Загряжской и княгиня Варвара Александровна Шаховская.
При бракосочетаніи венцы держали: надъ женихомъ лейбъ-гвардіи Преображенскаго полка подпоручикъ Титовъ, а надъ невестою камергеръ Загряжской.
По совершеніи бракосочетанія въ церкви новобрачные и ближніе ихъ родственники Государю императору, Государыням Императрицам и Ихъ Высочествамъ приносили всеподданейшее благодареніе и жалованы къ руке.
По Высочайшемъ отсутствіи изъ церкви новобрачная въ дворцовой цугомъ карете, съ двумя за оною придворными лакеями, а новобрачный въ собственномъ экипаже изъ Дворца отъ подъезда, что подъ Фонарикомъ, отвезены были въ домъ новобрачнаго съ последованіемъ туда всехъ званыхъ на свадьбу и бывшихъ во Дворце при бракосочетаніи обоего пола особъ».
В «Журнале вдовствующей императрицы Марии Фёдоровны», – описание венчания Н.И.Загряжской и Н.А.Гончарова содержит ещё несколько интересных подробностей, в частности, названы члены императорской семьи, присутствовавшие на церемонии венчания Н.И.Загряжской и Н.А.Гончарова – великие князья Николай Павлович, будущий император Николай I, и Михаил Павлович и их сёстры – великие княжны Екатерина и Анна Павловны.
Столь пышная свадьба вызывает удивление. Было ли все это организовано Н. К. Загряжской или царская фамилия имела свои причины показать, что Наталья Ивановна по-прежнему пользуется ее благоволением,- сказать трудно.
Немудрено, что Наталья Ивановна всю оставшуюся жизнь вспоминала свою свадьбу. Как показали дальнейшие события, венчание осталось одним из самых счастливых моментов их совместной жизни.
И это было еще не все. В воскресенье 17 февраля 1807 г., спустя 20 дней после свадьбы, по свидетельству придворных журналов, после воскресной литургии в Малой дворцовой церкви в Большой столовой Зимнего дворца последней из четырёх знатных дам, представлявшихся через статс-даму графиню Литта императрице Елизавете Алексеевне и «жалованных к руке», была «госпожа Гончарова, приносившая за Монаршія милости благодаренія».
Всё происходило по протоколу, как и у всех фрейлин Двора, вышедших замуж, но Наталия Ивановна на всю жизнь сохранила восторженно-трепетное отношение к императору Александру и императорской фамилии. Императорская семья благословила начало её семейной жизни, и это навсегда осталось в памяти Натальи Ивановны как самое счастливое время, полное надежд на будущее.
Не ищите в бумагах Пушкина хоть что-нибудь лестное о его теще. Для него она была сумасбродной и деспотичной старухой (это в сорок-то с небольшим!), которой посчастливилось породниться с блистательным семейством Пушкиных. Хотя мать самого Александра Сергеевича и называли в свете «прекрасною креолкой», под венец ее снаряжали отнюдь не члены императорской фамилии, которой вообще не было никакого дела, на ком женился гвардии майор Сергей Львович Пушкин.
Правда, так блистательно начавшийся 1807 год принес семейству Гончаровых и печальные события. В конце года ушел в мир иной и её отец, отставной генерал-лейтенант Иван Александрович Загряжский. Его похоронили рядом с законной супругой в родовом имении Загряжских Знаменское-Кариан под Тамбовом.
Венчание родителей Н.Н. Пушкиной было лучезарной прелюдией к их будущей совместной жизни. Молодым представлялось, что и дальше будут балы, обеды при дворе, непрерывная череда развлечений. Так оно первоначально и было. Но потом выяснилось, Наталья Ивановна ждет первого ребенка.
В 1808 году, получив чин коллежского асессора, Николай Афанасьевич перевелся в Москву и поступил на должность секретаря к московскому губернатору. Вероятно, переезд молодых был вызван необходимостью быть поближе к Полотняному Заводу, где «хозяйничал» Афанасий Николаевич.
Дом, построенный дедом в Полотняном Заводе и не отличавшийся изяществом архитектуры, надстраивается, богато отделывается внутри. В архиве Гончаровых сохранились описи обстановки, посуды и других вещей, в том числе упоминаются мебель, отделанная бронзой и инкрустациями, люстры фарфоровые из венецианского стекла, дорогие сервизы, фамильное серебро с инициалами Афанасия Николаевича и т. д. Небольшой гостиный гарнитур с Полотняного Завода можно видеть и сегодня в Калужском музее.
Парк расширяется, гроты, беседки, статуи украшают его тенистые аллеи. Строятся оранжереи, где выращивают даже ананасы. При конном заводе, где выводят породистых лошадей, появляется огромный великолепный манеж, на стенах которого большие медальоны с изображениями лучших рысаков. По одной стороне манежа шел балкон для гостей. Периодически там устраивались конноспортивные праздники - показы выездки лошадей, выдрессированных берейторами, которых Афанасий Николаевич приглашал даже из-за границы! Когда Александр I приезжал в Москву на коронацию, Гончаров подарил ему великолепного коня своего завода.
Пиры и празднества, иногда продолжавшиеся по месяцу и более, следовали одни за другими. В доме насчитывалось до трехсот слуг и дворовых. Зимой Гончаровы жили в Москве в собственном доме и вели такой же безрассудно-расточительный образ жизни.
Решили зимой жить в Москве в своём доме на углу Скарятинского переулка и Большой Никитской, а летом – под Калугой, в родовом имении. Молодожены мечтали о большой семье и, по свидетельству современников, обожали друг друга.
Сохранился рисунок московского дома Гончаровых, сделанный А. П. Васнецовым в 1880-х гг. Большая усадьба с барским домом и флигелями (все постройки деревянные) занимала чуть ли не целый квартал между Большой и Малой Никитскими, вдоль Скарятинского переулка. Вероятно, при усадьбе был и небольшой сад. В доме на Никитской много раз бывал Пушкин, а в одном из писем к жене он пишет, что живет на антресолях гончаровского дома.
Старший сын Дмитрий, наследник гончаровского майоратного владения «Полотняный Завод», родился 1 марта 1808. Наталья Ивановна была счастлива и полностью погружена в семейные заботы. 22 апреля 1809 родилась старшая дочь Екатерина, через год – сын Иван наследник «Ярополческой экономии», то есть имения, доставшегося Наталье Ивановне по наследству от родителей. Дочь Александра родилась летом 1811, а младшая дочь Наталья – 27 августа 1812, в самый разгар войны с французами.
Война же стала косвенной причиной ухудшения семейной жизни Гончаровых. Почти сразу после свадьбы сына, уезжая в длительное путешествие за границу, А.Н. Гончаров, отдал на некоторое время бразды правления Заводами Николаю Афанасьевичу. Тот успел многое поправить за время отъезда отца и даже заслужить от государя орден святого Владимира 4-й степени за вклад в стабилизацию огромного хозяйства Заводов, имевших большое значение для государства. А это считалось высоким отличием.
Об этом есть две записи в путевых заметках его отца А.Н. Гончарова, сделанных в Вене в 1812 г.:
1) «25 Генваря. Четверг. Получил писмо от Н.<иколая>А.<фанасьевича>, уведомляющее о пожаловании его кавалером. Из Питербурга». 2) «27 Генваря. Субота. Отвечал Н.А. на его писмо. Поздравлял с получением ордена. 25-е мое к нему из Вены писмо. Отдал на почту. <...> Также писал к матушке».
Радость за успехи сына в управлении Заводами не помешала, однако, Афанасию Николаевичу безапелляционно отстранить его от дел после возвращения в Россию. Он желал один бесконтрольно распоряжаться доходами от Заводов.
Супруги часто обсуждали будущее: как они поведут дела, когда станут полноправными хозяевами Полотняных заводов и получат легендарное миллионное наследство. Пока же свёкор Натальи Ивановны А.Н. Гончаров ежегодно выплачивал немалую сумму на содержание семьи единственного сына, что позволяло держать в доме открытый стол и нанимать для детей лучших воспитателей.
Тем не менее, средств в доме постоянно не хватало: столь успешный в бизнесе, Николай Афанаьевич не желал вмешиваться в домашние дела, а Наталья Ивановна просто не умела разумно хозяйствовать. Благополучие семьи начало постепенно рушиться после 1812 г. и не только по причине нехватки средств, но и от вынужденного бездействия его главы – Николая Афанасьевича, отстраненного своим отцом от управления Полотняными Заводами столь примечательных успехов самостоятельного ведения дел.
Война заставила семейство Гончаровых покинуть родные места в Калужской губернии и искать убежища в Кариане. В то время отец семейства Николай Афанасьевич Гончаров служил при гражданском губернаторе в Калуге; ему удалось "не итти на ратное поле", как он говорил, и уехать в Тамбовскую губернию. Вот что писал он 30 августа 1812 года неизвестному лицу:
«Несчастливый переворот политических дел Европы и разгоревшаяся неожиданная война в отечестве возвели на-конец бедствия домашних неустройств наших до той степени, которой кажется уже никакие удары судьбы превзойти не в силах. Вам известны они будут в полной мере, когда думая найти в прародительском доме семейство Ваше, с ужасом застанете лишь стены собственности прежней сделавшейся жертвой вероломных хищников и варваров, столь нагло нарушивших священной Союз с Россией! Сии надвинувшиеся громовые тучи на любезной край наш и предчувствия вящих нещастий решили меня, между страхом и надеждою за своих колеблющегося, спасти жену в то время на сносе беременную и невинных изнемогающих болезнию младенцов от когтей Тигров, соорудавших погибель вселенной.
И так для вящей осторожности назначил я дорогим сердцу моему мирным убежищем деревню шурина моего Загрязского*, село Кареян, где они теперь все находятся с 19-го числа августа. Служба моя при Гражданском губернаторе в Калуге требуя меня налицо, заставила против воли бросить все заведения наши ибо естьлиб не был при нем, то по понуждению дворянства итти на ратное поле конечно бы и я не миновал участи протчих. Должностным невозможно было в таких смутных положениях получать от-пуски, ибо строго запрещалось оставлять город, но выезжать лишь тогда, когда приказано будет губернатору и всей его канцелярии в случае неизбежной опасности и лишь тогда выбираться вместе с присутственными местами. Меня ж к щастию, по особенному препоручению, освободили выездом прежде и теперь соединился я уже с моим семейством там же в Кареяне, где ожидаем гибель или спасение. Бога ради дайте себя видеть и удостовериться тем, что имеем еще близкого сердцу нашему и истинного друга в числе живых. Все те, которые решились принять меры осторожности, отправились в Тамбовскую губернию или в самый город Тамбов; в числе последних выслал туда же сам губернатор Каверин, своих детей, так как в край отдаленной от центра России, где и до сих пор все жители спокойны».
В тридцати верстах от Тамбова, при впадении реки Кариан в Цну, некогда находилось богатое родовое поместье Загряжских, приходившихся близкими родственниками Наталье Ивановне. Это было «одно из лучших дворянских гнезд на Тамбовщине». Большой барский дом с колоннами стоял в прекрасном старинном парке. Здесь 27 августа 1812 года родилась и была крещена в местной Знаменской церкви Наташа Гончарова.
Афанасий Николаевич в самом начале войны сумел пробраться через границу и вернулся в Завод. И не один. Он привез с собой любовницу - madam Babette, тем самым чрезвычайно осложнив семейные отношения.
Семья Гончаровых пробыла в Кариане до августа 1813 года, но Николай Афанасьевич за это время неоднократно бывал в Полотняном Заводе, учитывая необходимость возобновить работы на фабриках. Видимо, в 1813 и 1814 годах отец и сын ведали делами совместно, во всяком случае имеются документы за эти годы, подписанные ими обоими. Николай Афанасьевич ездит по поручениям отца в Калугу, Москву и Петербург.
К детям нанимались иностранные гувернеры и гувернантки, учителя музыки. В одном из писем Николай Афанасьевич передает им приветы, сообщает Наталье Ивановне, что послал в Завод настройщика. «Друг мой Ташок» называет он жену...
Но атмосфера в доме складывается нетерпимая. Старик требует оказывать все знаки внимания мадам Бабетт (которую домашние звали «парижской прачкой») как хозяйке дома. Несомненно, Николай Афанасьевич пытался удержать отца от бесхозяйственности и расточительства, но безуспешно. В начале 1815 года Афанасий Николаевич совсем отстраняет сына от управления делами, стремясь бесконтрольно распоряжаться доходами.
В конце концов молодые Гончаровы переехали в Москву, оставив в Полотняном Заводе маленькую Ташу, любимицу Афанасия Николаевича. Дед в ней души не чаял и страшно баловал. По-видимому, девочка прожила там года два-три, окруженная всяческими заботами. Надо полагать, именно здесь была к ней приставлена, помимо других, и гувернантка - англичанка мисс Томсон, которую она очень полюбила. Впоследствии в 1849 году Наталья Николаевна написала ей за границу письмо и сама удивлялась, что не забыла язык, следовательно, так хорошо его знала с детства.
Ее комната была завалена выписанными из-за границы игрушками, и образование ей дали по тем временам блестящее. Чего стоят только четыре языка и слава первой шахматистки Санкт-Петербурга. Плюс – красота.
По воспоминаниям современников, ее сестры также были достаточно привлекательны, умны, образованы, но у всех трех был огромный по тем временам недостаток — девушки были бесприданницами, так как их дед растранжирил все семейное состояние вместе со своей любовницей-француженкой и оставил сыну только долги. Плюс – странности отца, так что родниться с Гончаровыми никто не спешил.
Усилия Николая Афанасьевича спасти семью от разорения оказались тщетными. Все вернулось на круги своя. Именно это, возможно, и послужило толчком к постепенной моральной и психической деградации супруга Н.И. Гончаровой. Всю свою жизнь его отец А.Н. Гончаров, непутевый хозяин Полотняных Заводов, думал лишь о своих собственных удовольствиях и промотал огромные средства. Получив от отца и деда многомиллионное состояние, он после своей смерти в 1832 г. оставил наследникам полтора миллиона… долгов.
«Дедушка – свинья», – так назвал деда своей жены в одном из своих писем А.С.Пушкин. Видимо, и в молодом семействе Пушкиных рассчитывали на часть баснословного гончаровского наследства. И в женитьбе Пушкина на Натали был далекий расчет: пусть сейчас она практически бесприданница, зато потом…
Но это «потом» так никогда и не наступило.
Вернемся к семейству Гончаровых. Николай Афанасьевич получил прекрасное домашнее образование, был в высшей степени интеллигентным и воспитанным, но очень ранимым и впечатлительным. Он, несомненно, страдал от своего неумения проявить твёрдость и решительность. В молодости он не смог добиться от родителей, чтобы его определили на военную службу.
Теперь, будучи сам отцом большого семейства и понимая свою ответственность за его благополучие, он не смог убедить своего родителя в правильности своих распоряжений по Заводам, стушевался перед властью своего эгоиста-отца, потеряв авторитет у своей властной супруги (безмерная любовь к которой у него постепенно сменилась такой же безмерной ненавистью).
Испытывая, видимо, жгучее чувство обиды и оскорблённого самолюбия и попранного достоинства, он замкнулся в болезненном отчаянии, то надолго становясь тишайшим и отрешенным от жизни философом, то внезапно превращаясь в пугающего собственных детей озверевшего буяна.
Сказалась и наследственность. Домочадцы стали невольно припоминать первые признаки заболевания его матери Надежды Платоновны, тоже сопровождавшиеся приступами неукротимого гнева. Но там были гораздо более веские причины: обстановка в семействе Гончаровых складывалась далеко не лучшим образом. Глава фамилии дед Афанасий Николаевич и после свадьбы по-прежнему жил бесшабашной и расточительной жизнью.
Супруга Надежда Платоновна, устав от мужниных сумасбродств, разъехалась с ним. Она покинула Полотняный Завод и поселилась в Москве, в собственном доме. Полученный от мужа капитал в двести тысяч рублей предоставил ей полную независимость. Да и ветреный супруг Надежды Платоновны, обретя желанную свободу, не преминул ею воспользоваться: тут же уехал в Австрию, затем во Францию.
Вот она, первая супружеская пара, словно в зеркальном отражении: Гончаров — Пушкина! Девичья фамилия Надежды Платоновны была Мусина-Пушкина. Народная молва приписывала ей, крестнице самого митрополита Платона, чуть ли не царское происхождение.
Признаки неадекватного поведения у Н.А.Гончарова стали проявляться в гнетущей меланхолии, постепенно переродившейся в более острую форму, когда малейшее противоречие вызывало у него вспышку неудержимого гнева и агрессии. И вскоре уже никто не сомневался в том, что «наследственность заявила свое зловещее право».
Ссылались на некое роковое падение с лошади, после которого и начались все эти странности. Возможно, это падение было не причиной, а катализатором душевного заболевания Николая Афанасьевича.
Наталья Ивановна с детьми и больным мужем, которому требовалось врачебное наблюдение, была теперь постоянно вынуждена жить в Москве, в доме на Никитской, где главу семьи с прислугой поселили в отдельный флигель. Но медицина оказалась бессильной, точнее, к ее помощи прибегали, но – безуспешно.
В присутствии врачей и собираемых Натальей Ивановной консилиумов он всегда оставался безупречно вменяемым и приятным в общении, толково отвечал на все самые замысловатые вопросы, а под конец намекал на затаённую вражду жены.
«Кончалось тем, что призванные с целью поместить его в лечебницу судьи проникались глубоким состраданием к его мнимым бедствиям. При прощании с Натальей Ивановной они решительно отказывали в её ходатайстве, и за вежливыми фразами ей нетрудно было разобрать предубеждённое недоумение или даже немой укор».
Но после такой напряжённой победы над врачами и женой буйные припадки главы семьи проявлялись с удвоенной силой.
Был ли Николай Афанасьевич действительно психически ненормальным, как это упорно приписывала ему семья? В свете недавно обнаруженных нами писем Натальи Ивановны создается совсем иное впечатление о его болезни. Он попросту пил. Несомненно, толчком к тому послужил разрыв с отцом. После напряженной активной деятельности по управлению многочисленными гончаровскими предприятиями, принесшей такие хорошие результаты, он вдруг оказался не у дел и сознавал, что гибнет все сделанное им, а семье предстоит полное разорение.
Наталья Ивановна, тем не менее, не теряла надежды на то, что все еще наладится. 11 февраля 1815 году у супругов родился младший сын Сергей. Последней, через три года после Сергея, в семье родилась девочка Софья, умершая в младенческом возрасте.
После этого семейная жизнь в московском доме окончательно разладилась и стала адом из-за регулярно повторявшихся буйных и агрессивных припадков мужа, державших в страхе все семейство, особенно младших детей. Буйные вспышки Н.А. Гончарова резко усиливались от выпитого даже в незначительном количестве спиртного, а он со временем пристрастился к вину. К тому же Наталью Ивановну не мог не мучить постоянный страх перед нависшим над детьми зловещим призраком дурной наследственности.
Не так уж она была и неправа: психические отклонения обычно передаются вперекрест: от отца – к дочери, от матери – к сыну, и у трех дочерей Надежды Ивановны были реальные шансы стать, мягко говоря, психически неуравновешенными. Обошлось. Но судьбу трех сестер вряд ли можно назвать завидной по разным причинам.
Тяжёлое психическое состояние мужа и необходимость самой решать все бытовые проблемы многочисленного семейства сделали властную Наталью Ивановну неуравновешенной, обидчивой и несдержанной, суровой до жесткости, вспыльчивой и религиозной до фанатизма.
Удалив сына, Афанасий Николаевич, однако, в первые годы прилично обеспечивал его семью. Он сдал в аренду некоему Усачеву одну из полотняных фабрик, с обязательством выплачивать ежегодно семье Николая Афанасьевича на содержание и воспитание детей 40 тысяч рублей. Но обстановка в доме на Никитской была тяжелой. Николай Афанасьевич иногда пил запоем и в это время действительно находился в буйном состоянии. Дети боялись отца, и поэтому его поселили с обслуживающим его слугой в отдельном флигеле гончаровского дома.
Наталья Ивановна неоднократно жаловалась свекру, что муж пьет.
«Все его расстройство происходит лишь от большого употребления вина, - пишет она 7 января 1819 года,- как он сам мне в оном признался, что выпивал до семи стаканов простого вина».
Однако, очевидно, бывали длительные периоды просветления, когда жизнь шла в более или менее нормальном русле. Так, в августе 1817 года супруги по совету врача ездили на "Нащокинские воды", о чем пишет отцу сам Николай Афанасьевич, упоминая, что с собой они возьмут "одну Ташеньку". Но воды ему не понравились, и они вскоре вернулись домой.
("Нащокинские воды" - водолечебное заведение в Серпуховском уезде, принадлежавшее троюродному брату П. В. Нащокина.)
«Николай Афанасьевич кажется стал лучше, - пишет Наталья Ивановна свекру 27 февраля 1818 года, - заходит в детскую, на Ташины проказы иногда улыбается».
По-прежнему Николай Афанасьевич любил музыку и до конца своих дней играл на скрипке. В одном из писем он жалуется, что ему не дают денег на струны для инструмента. Денег ему действительно на руки не давали, опасаясь, что он пошлет слугу за вином.
После смерти в 1821 г. бездетного дяди Н.И. Гончаровой действительного статского советника Н.А. Загряжского, последнего потомка А.А. Загряжского по мужской линии, остались владения: «Яропольская вотчина» в Московской губернии, имение Знаменское-Кариан под Тамбовом и имение Осаново под Венёвым в Тульской губернии. После раздела наследства со своими единокровными сестрами Софьей и Екатериной, Наталья Ивановна получила в свою собственность «Яропольскую вотчину», в которую входило село Ярополец вместе с окрестными деревнями и приселками. Н.И. Гончарова любила Ярополец, здесь она родилась, здесь прошло её детство, здесь, видимо, умерла её мать Ульрика, и при разделе наследства сестры постарались это учесть.
С 1823 г., вступив в права наследства и став полноправной подмосковной помещицей, Наталия Ивановна почти безвыездно жила в Яропольце, оставив больного мужа в Москве под присмотром прислуги, а позднее под опекой повзрослевших сыновей. Дочери требовали внимания, заботы, продолжения начатого образования, а все это требовало денег, которые Наталья Ивановна так и не научилась считать. Обычно к концу месяца господский стол мало чем отличался от трапез прислуги. Ничего странного не было в том, что характер «соломенной вдовы» нельзя было назвать мягким.
Тем удивительнее смотрится её малоизвестный акварельный портрет, созданный художником В.Гау значительно позднее, в 1840 г. (Н.И. Гончаровой уже около 55 лет). Перед нами женщина в расцвете физической и духовной красоты, с легкой полуулыбкой внимательно и сочувственно смотрящая на зрителя. И это так не сочетается с уже привычным по литературе образом престарелой и сварливой Н.И. Гончаровой, о которой летом 1833 г. Пушкин пишет, что хотя и нашел её здоровою, «но возле неё лежала палка, без которой далеко ходить не может».
Будучи женщиной властной, Наталья Ивановна воспитала своих дочерей в строгости, иногда доходящей до жесткости. Лишь кроткая Наталья Николаевна всегда умела заставить себя быть беспрекословно послушной матери, чего нельзя сказать о её старших сестрах. А.С.Пушкин в полной мере испытал на себе давление «матери Карса», как он иносказательно называл свою будущую тёщу.
Из-за её придирок и сцен объяснений, оскорбительных для поэта, свадьба едва не расстроилась. Пушкин даже вынужден был обратиться к Бенкендорфу, чтобы тот дал гарантию Наталье Ивановне в его благонадежности. Отношения между поэтом и Натальей Ивановной стали значительно теплее после появления в его семье детей, желанных внуков.
Со временем Пушкин стал отменным дипломатом, научился своими доводами урезонивать вспыльчивую, обидчивую и раздражительную тёщу, в сущности, незлую и умную женщину, хотя излишне резкую и колючую по отношению к своим близким.
Между прочим, письма Николая Афанасьевича к отцу (как впоследствии и к старшему сыну Дмитрию) вполне нормальны. Они свидетельствуют о том, как тяжело он переживал свое положение. Создается впечатление, что семья - сначала Афанасий Николаевич, а потом, возможно, и Дмитрий Николаевич - сознательно стремились признать его сумасшедшим, чтобы не было с его стороны никаких поползновений вернуться к делам майората. К нему приглашались врачи и разные должностные лица, но никаких отклонений в его психике они не находили.
В 1832 году не по возрасту разгульная жизнь Афанасия Николаевича привела его к печальному концу - 8 сентября он скоропостижно умер.
Можно себе представить волнения всех членов семьи Гончаровых. Братья повезли тело старика в Москву, где, вероятно, ненадолго остановились. В каком состоянии был в это время Николай Афанасьевич, простился ли он с отцом в Москве или поехал в Полотняный Завод - неизвестно.
Что касается Натальи Ивановны, то она, несомненно, принимала участие в похоронах, осталась в Заводе и после и даже, судя по письмам, «управляла делами» в течение некоторого времени, пока Дмитрий Николаевич оформлял опекунство над больным отцом. Полагаем, что она хотела лично убедиться, в каком положении дела майората.
Миллионный долг вместо ожидаемого огромного наследства стал огромным разочарованием для всего семейства. Рухнули планы о блестящих партиях для дочерей, о поездках за границу, о возвращении к прежнему роскошному образу жизни. Характера Натальи Ивановны это, разумеется, не улучшило.
Оформление документов заняло много времени. Потребовалась доверенность от всех членов семьи, в том числе и от Натальи Николаевны. Но в столице не оказалось никаких документов, свидетельствующих о болезни Николая Афанасьевича Гончарова. Тем не менее, настойчивые хлопоты Дмитрия Николаевича в конце концов увенчались успехом, и он встал во главе гончаровского майората. Ему было тогда 24 года.
Тем временем шли годы, дети подрастали. Следует отдать должное Наталье Ивановне: она делала все, что могла, чтобы дать им хорошее образование. Маленькой Таше было лет пять-шесть, когда она приехала с Завода в родительский дом. Девочку привезли в собольей шубке.
Наталья Ивановна выразила свое недовольство:
- Это преступление приучать ребенка к неслыханной роскоши,- сказала она, и дорогую шубку переделали в «палатинки» и муфты для всех трех сестер. Но дедушкино баловство ничуть не отразилось на мягком характере ребенка. Она безропотно подчинилась суровому режиму, заведенному в доме, и впоследствии выносила его гораздо легче старших сестер.
В доме Гончаровых жили гувернантки и гувернеры-иностранцы, приходили учителя по разным предметам. В архиве сохранились толстые подшивки ученических тетрадей детей, свидетельствующие о том, что они достаточно подробно изучали историю (русскую и всеобщую), географию, русский язык и литературу, мифологию и т. д.
Нечего и говорить об иностранных языках - немецкий, английский и особенно французский они знали очень хорошо. Когда старший сын Дмитрий заканчивал университет, к нему для подготовки к экзаменам приглашались профессора. Иван и Сергей окончили частные пансионы.
Афанасий Николаевич первое время давал семье сына 40 тысяч рублей в год, но потом всячески стремился уменьшить эту сумму. Наталья Ивановна писала свекру, что это невозможно, так как только образование детей стоит не меньше 15 тысяч.
До сих пор принято было считать, что Наталья Николаевна и ее сестры получили очень скромное домашнее образование. Знание французского языка, танцы, музыка и регулярное посещение церковных служб - этим обычно тогда ограничивалось воспитание девушек в дворянских семьях. В свете новых материалов теперь можно сказать, что образование сестрам Гончаровым было дано значительно выше среднего.
26 мая 1830 года в Полотняный завод приехал Пушкин уже женихом – познакомиться с любимым дедом Наташи и отпраздновать с новой семьей свой 32-й день рождения. Он влюблен и счастлив. Ведь это юная невеста уговорила мать, которая год тянула с благословением, дать согласие на брак. С точки зрения будущей тещи, первый поэт России – незавидная партия. Не богат, репутация плохая – на заметке у тайной полиции. Да и правильнее было бы сначала определиться со старшими дочками. Но что уж теперь?
В парадной гостиной накрыт стол. (Посуда, приборы – все сохранилось…) Вместе со своей Мадонной Пушкин гуляет по тенистым аллеям, крутым мостикам через протоки и пруды. Поэт в восторге:
«Боже мой! Кабы Заводы были мои, так меня бы в Петербург не заманили и московским калачом. Жил бы себе барином».
Три дня в гончаровском гнезде, быть может, самые счастливые дни в его жизни. Недаром же это лето завершает чудо Болдинской осени – вершина творческой биографии поэта.
Наталья Николаевна вышла замуж и уехала, а сестры три года безвыездно провели в деревне. Пчелы жужжат, варенье варится, денег нет. Маменька женихов от дочек отвадила и уехала в поместье Ярополец, оставив их с безумным отцом, который больше не буйствует, а все молчит.
Конечно, сестры стали проситься к Пушкиным, в город. Они не будут в тягость, помогут с детьми, выпросят у брата Дмитрия денег – хоть сколько-нибудь. И тетенька поможет… Наташе жалко сестер. Так ведь и жизнь пройдет, в глуши.
Осенью 1834 года 25-летняя Екатерина и 23-летняя Александра переезхали в Петербург, к Пушкиным. Три сестры снова вместе. Они гуляют по бульварам в коляске и верхом. И танцуют, танцуют на балах, наверстывая упущенное, так что туфли протираются до дыр.
10 января 1837 года состоялось венчание Екатерины Гончаровой с Дантесом. Прибывшие из Полотняного завода братья на свадебный обед не остались. Пушкин в церкви не был. Тетушка Загряжская приличия соблюла, но потом все связи со старшей племянницей сразу же порвала.
Уже через 17 дней после этой свадьбы происходит страшное – Пушкин и Дантес стреляются у Черной речки. Поэт смертельно ранен. Свет, до этого с удовольствием наблюдавший за семейной драмой, ужаснулся. Дантеса высочайшим повелением выдворяют из страны. Екатерина, конечно, едет с ним.
Ей больше не суждено побывать в России. «Я по-прежнему люблю Завод», – признавалась она брату Дмитрию.
Что имеем – не храним.
Александра вышла замуж только в 41 год за австрийского дипломата Густава фон Фризенгофа. Она покорила его сердце, ухаживая за его тяжело больной женой. И прожила с ним целую жизнь – 37 лет. Ее тепло принял пасынок, 10-летний Грегор, который впоследствии стал видным ученым, геологом и почвоведом. В 43 года Александра родила дочь и назвала ее в честь сестры – Натальей. Дожила до 80 лет, пережив всех родственников своего поколения, воспитала двоих внуков.
К 1842 году все три сына Н.И. Гончаровой были в отставке по разным обстоятельствам. Дмитрий полностью был поглощен работой на Полотняном Заводе, где всеми силами пытался поправить подорванное дедом семейное дело, у Ивана в это время тяжело больна жена. Старшая дочь Натальи Ивановны баронесса Екатерина Дантес де Гекерен уже пять лет жила с семьей вдали от родных в Сульце (Франция). Другая дочь фрейлина Двора А.Н.Гончарова всё еще была не замужем. Младшая дочь Н.Н. Пушкина пять лет как была вдовой с четырьмя малолетними детьми.
Её искреннее и жесткое письмо старшему сыну, написанное 11 февраля 1845 г., где вскользь упоминается и о непростых отношениях между её младшими сыновьям, показывает не только непримиримость позиции Натальи Ивановны по этому вопросу, но и надежно спрятанное от глаз страдание:
«Ты мне пишешь, что вы хотите, чтобы вы, все братья, собрались у меня в Яропольце для обсуждения дел в отношении состояния отца. На это должна сказать тебе, Дмитрий, что я не могу согласиться, и по причинам весьма для меня тягостным. Ты знаешь, что между Ваней и Сережей не всегда бывает доброе согласие; я тоже не могу ручаться за себя: моя истерзанная столькими жестокими событиями душа может не выдержать, и у меня также могут вырваться ранящие слова. Я могу отвечать за свои действия, которые, разумеется, должны основываться, конечно, беспристрастно, на чувствах и долге Матери, но я также не смогу скрыть глубину ран моего сердца, от которых я всегда страдаю, и обнажать их вновь значило бы иметь новый повод для страданий в будущем. Избавь меня от этого, пожалуйста, я уже более чем достаточно их имела в прошлом и имею в настоящем. Я знаю снисходительность твоего характера и не сомневаюсь, что ты ни в коем случае не будешь настаивать на том, на что я не могу и не должна соглашаться».
В 1843 г. Наталью Ивановну постигло новое несчастье: в Сульце умерла её дочь Екатерина, оставив сиротами трёх дочерей и своего долгожданного сына-младенца, рождение которого стоило ей жизни. Наталья Ивановна была потрясена смертью дочери и писала зятю, что готова взять сирот на воспитание:
«Дорогой Жорж, со скорбью, присущей сердцу матери, узнала я о смерти моей дражайшей дочери. Она тем более жестока, что наша милая Катя оставила столько существ, для которых ее жизнь была столь же драгоценна, как и необходима. Ваше положение, положение ваших детей глубоко меня печалит, не могу ли я принести вам свою долю облегчения. Меня угнетает чувство скорби, и если бы мое предложение могло быть принято вами, а именно – доверить мне ваших детей, чтобы быть им матерью, это было бы для меня драгоценной обязанностью, которую я исполнила бы с таким же усердием и самоотвержением, какие воодушевляли меня в воспитании моей собственной семьи. Предлагая вам это откровенно от всей души, я однако же осмеливаюсь рассчитывать на успешное исполнение моего желания. Я выражаю его так, как чувствую».
Дантес детей ей не отдал, пообещав почаще извещать о них бабушку, зато потребовал денег на их содержание от братьев Гончаровых(!). Наталья Ивановна в своих письмах успокаивала Дантеса, извиняясь за небрежность своих сыновей в финансовых вопросах и обещая в будущем выделить французским внукам часть своих владений. Но в августе 1848 г. Наталья Ивановна неожиданно умерла, не оставив никакого распоряжения на этот счет...
Последней радостью в жизни Натальи Ивановны было вторичное замужество её младшей дочери Наталья Николаевна Пушкина, которая в 1844 г. с благословения матери вышла замуж за генерала П.П. Ланского.
В последние годы жизни, после всех выпавших на ее долю несчастий, Наталья Ивановна Гончарова нашла утешение в религии. Она окружила себя монахинями и странницами, много часов проводила в своей молельне. Она регулярно бывала в Иосифо-Волоцком монастыре, где проводила дни в молитвах. Во время одного из таких паломничеств, а именно 1 августа 1848 г. ей стало плохо, с трудом довезли её из монастыря до Яропольца. На другой день здесь, в своем имении, она и умерла. Отпевали её в усадебной церкви Рождества Иоанна Предтечи, а похоронили 4 августа в Иосифо-Волоцком монастыре.
Незадолго до смерти Наталья Ивановна написала в своем дневнике, обращаясь ко своим взрослым детям:
«Я полагаю, никто из вас не может взять под сомнение мои материнские чувства. Я посвятила вам всю свою жизнь, неустанно следя за вашей нравственностью, прошлое, если оно свежо в вашей памяти, должно вас в этом убедить. Я всегда старалась быть хорошей матерью и с этим умру».
С этим и умерла, фактически всеми забытая, а после смерти еще и оклеветанная.
Портрет Натальи Ивановны Гончаровой. Художник E. Voiltier. Частная коллекция