Я и Наицонев. Том семнадцатый

История одного человечества.

Я и Наицонев.

В ДВАДЦАТИ ВОСЬМИ ТОМАХ.


        ТОМ СЕМНАДЦАТАТЫЙ


2016 г.


Собрание сочинений
в 99 томах. Том 87-ой.



2248
С судьбой подобной в мире он один.
Эпохи той поры простолюдин.
Не скинешь ты уж там его со счётов
По старым картам древних звездочётов.
Теперь бери, как хочешь, так рули
В миры иные к звёздам корабли.
Планеты все уж там пересчитали,
Хотя ещё и в космос не летали.
Ньютон, Коперник, Пётр, возьми, великий.
Мировоззренье, божьих храмов лики.
Да что писать! Взгляните по итогам.
И мир тогда был неразрывен с Богом.
Своей судьбы тех лет простолюдин
Он не был брошен. Не был он один.
2247
Он не был брошен. Не был он один.
Своей судьбы тех лет простолюдин.
Хоть он порой питался только квасом,
Но дорожил минутой он и часом.
И каждый век свой проживал недаром.
И жизнь ему была священным даром.
Но многие беды не одолели.
Конечно, люди тоже там болели.
Да и сказать «чурбан» считалось матом.
И кто там в чём бы ни был виноватым,
Был высмеян средь трусов и лжецов,
И век оставил миру мудрецов.
И было всё там трепетным и страстным.
Там каждый раб был мудрым и прекрасным.
2246
Там каждый раб был мудрым и прекрасным.
И там не мог быть всякий вздох напрасным.
Там все духовной пищею питались.
И люди благородными считались.
Там взгляды у девиц вполне невинные.
И не были там чувства половинные.
Не телом, но восторгами эротику
Там познавали, дань отдав не ротику.
Там заостряло воспалённый слух
То, что не примут ныне и на дух.
Я сочинял о том, что сердцу мило.
И брал перо, макал его в чернила.
И не губил я выпивкой души.
Не укрывался от проблем в тиши.
2245
Не укрывался от проблем в тиши.
И не губил я выпивкой души.
Но мне приятно сочинять про это.
Достойна ль тема замыслов поэта?
Куда-то в бездну увлекает вас
И мой порой запутанный рассказ.
Работал я в районной сыроварне.
Потом я был носильщиком в пекарне.
И я не мог и бублика украсть.
Такой моя была в то время страсть.
Все поражались, понимая вдруг,
Каким я был. И все меня вокруг
Считали и задумчивым, и страстным.
И видел мир я мудрым и прекрасным.
2244
И видел мир я мудрым и прекрасным.
И был певцом я, несомненно, страстным
Настолько, что и вирши сочинял.
Да и ни в чём себе не изменял.
И вот тогда о том писать я начал.
И стал я жить лишь так, а не иначе.
И с этих пор по щучьему веленью
Подвержен был я тайному стремленью.
Я знал как много в реках ценных рыб.
А где-то в роще рос волшебный гриб.
И стал писать я про любовь и порно.
И голос мой взывал к тебе упорно.
Я говорил себе: «Ну что ж, пиши.
И слушай трепет собственной души».
2243
«И слушай трепет собственной души».
Ну что ж, сказал я сам себе: «Пиши».
Не скрою я. Попутчица была.
И миновали нас позывы зла.
И победил я свой животный страх.
И наглость лжи поверг я тут же в прах.
Вот так меня гордынею задело.
И стал я делать праведное дело.
И в том себя безумно уважал.
И трое суток я как труп лежал.
Потом я стал усердно ездить в гости.
И из меня тогда торчали кости.
Такое вот себе я выбрал дело.
И приступил к нему тогда я смело.
2241
И приступил к нему тогда я смело.
Такое вот себе я выбрал дело.
Уж взяться б так вот делать дело. Ух, ты!
И ни с того сего, с барахты бухты,
Средь стариков, мужчин, да и юнцов,
Ты не найдёшь подобных удальцов.
Немного ты отыщешь и удальцев.
Да что перечислять! Не хватит пальцев.
Но есть в тебе упорство и терпимость,
Решимость и, к тому ж, непогрешимость.
А так же тут к успехам прибавляй
Отвагу, а заслуг не убавляй.
А как приступишь к делу, действуй смело.
Так я сказал. И в этом всё и дело.
2240
Так я сказал. И в этом всё и дело.
Всё повтори, за дело взявшись смело.
И, результат стремленья подытожь.
И растереть. Оно одно и то ж.
Продолжу то, что сочинил я впредь,
Да и решусь я и вперёд смотреть.
А умирать без цели не удобно.
Так как медленье гибели подобно.
И мне идти немедленно вперёд.
И вот настал уж и тому черёд.
Веноцианию, за дело взявшись смело,
Я написал, и в грудь нещадно бил.
Ну, а теперь послушайте, в чём дело.
Какого беса я себя любил!
2239
Какого беса я себя любил!
И будто сук я под собой рубил.
И я судьбой молюсь твоей судьбе.
И отдаюсь, читатель, я тебе.
И пусть горит в моей душе огонь.
Вот, правда, захромал мой старый конь.
А в результате, что сказать о ней?
На всё ушло каких-то триста дней.
И с этими вот вымыслами-снами
Как дальше жить мне? Что же будет с нами?
И, вместе с тем, себе не навреди.
Попробуй ты мечту опереди.
И зря, быть может, время я губил.
Какого беса я себя любил.
2238
Какого беса я себя любил.
Ах, я бесцельно столько лет убил!
И вот иду я по полю пешком
Уже седым разбитым стариком.
А с рвеньем явным и с большим упорством
Я начинал вот эту жизнь с озорством.
Продолжу я возделывать мечту.
И потому бессмысленным сочту
Моей любви знакомство с меломанией.
И я покончу тут с Веноцианией.
А вместе с тем и кончится кипение.
И в результате и уйдёт терпение.
О, я от чаши дружбы пригубил!
Но день настал, мой час пробил.
2237
Но день настал, мой час пробил.
Бывало так, что я себе грубил.
Непостижимо это всё уму.
А почему? И сам я не пойму.
Мой черновик на части разорвало.
Я врать не мог. Хоть всякое бывало.
Из вымысла порою не постельного
Уж ничего не получалось цельного.
За чей же счёт мне требовать расчёт!
Теперь уже всё прошлое не в счёт.
По крайней мере, времени она
Не менее не более равна.
И я порой не сплю и до рассвета.
Так мне мила моя судьба поэта.
2236
Так мне мила моя судьба поэта,
Что я порой не сплю и до рассвета.
Потом я стал тщедушным скандалистом.
Сперва я был душевным реалистом.
Тем более, что мне приснился сон.
И в тот же миг я вырос из кальсон.
Да, я такой дебилистый горилл.
А что я вам сейчас наговорил,
То мне совсем без трудностей дано.
И всё тут это, в принципе, смешно.
Когда я грешным делом заходил
Туда, то там его я находил.
И я когда-то лозунги ронял.
Но я свои привычки поменял.
2235
Но я свои привычки поменял.
И я когда-то лозунги ронял.
И я сужу, о прошлом говоря,
Не с почестями пресс секретаря.
И у того, кто не опущен в гробы,
Уж нету места, чтоб поставить пробы.
На этой даме, что на этаже,
Я пробу ставил восемь раз уже.
Люблю тебя, да и люблю себя,
И пропускаю всё через себя.
И блеск люблю я радостных эмблем.
Один в один я с вами пью и ем.
Ты не ищи, мой друг, в моих сонетах
Ответ в вопросах на вопрос в ответах.
2234
Ответ в вопросах на вопрос в ответах
Ты не ищи, мой друг, в моих сонетах.
Живёт во мне на кончике пера
Скуратовича дивная пора.
На царский трон и пьяного Малюту
Не променяю я тех дней валюту.
И эту пошлость я б не сочинил,
Если б не взял две унции чернил.
Я сочиняю, будь я и еврей,
И про царей и пресс-секретарей.
Уж были б кости, нарастёт и тело.
И ничего. И только в этом дело.
А знали вы ли, как я сочиняю?..
Я, разогнавшись, мысли догоняю.
2233
Я, разогнавшись, мысли догоняю.
Ну, а догнав, я дальше сочиняю.
Уж брошена мной возрасту перчатка.
Учись. И это тут не опечатка.
А нет, то и суда об этом нет.
Прошедшее не входит в мой сонет.
Что не встаёт намедни у него,
Не воскресить уж, в сущности, его.
Не заменить живого человека
Всемирной славой прежнего генсека.
Такого нету у богатырей.
И мы подохнем раньше, чем скорей.
В чём и решились тут мы вам признаться.
И нам пришлось и в этом вот сознаться.
2232
И нам пришлось и в этом вот сознаться.
И стыдно будет в том себе признаться.
Да и возьми ты сельтерской воды.
Куда ты смотришь? Не было б беды.
И он себя совсем в другом нашёл.
Ему всё хочется. Но срок его прошёл.
И он ей шепчет главные мечты.
А истина не терпит суеты.
Хоть ты бери себя в труху сотри.
И весел ты. Но холоден внутри.
И вот она ложится на живот.
А память беспардонная живёт.
Он, отдаваясь трепетным соскам,
Тут и пошёл неспешно по рукам.
2231
Тут и пошёл неспешно по рукам
Он, отдаваясь трепетным соскам.
А ты держи, держи, не упускай.
Пускай себе потешится, пускай.
Моя неприхотливая рука
Кому угодно даст вперёд щелчка.
И свой ли я престиж тут сохраню?
Такое вот пикантное меню.
Она сняла рубашку и помаду.
А мы и подошли в то время к саду.
Она взяла платочек голубой
И многое проделала губой.
Но прежде, чем за это дело браться,
Я там во всём старался разобраться
2230
Я там во всём старался разобраться
Уж прежде, чем за это дело браться.
Так я ведь с детства бегал босиком.
Ну, а сказать тут русским языком,
Все эти вещи очень я люблю.
О, я терплю, терплю, терплю, терплю!
Ну, как ты тут не будешь возражать!
И, крепко сжав, так долго там держать.
А он когда-то членом был ЦеКа!
Рука едва коснулась старика.
Уж я бы с нею сделал ай лавью!
И я подумал: «Я ли не в раю?»
А жизнь она ушла по пустякам.
Бродил я по просторам и векам.
2229
Бродил я по просторам и векам.
А жизнь она ушла по пустякам.
Идёт в Дахау с пленными вагончик.
Струной звенит от напряженья кончик.
Разденут их до подлинных ливреев,
Преуспевавших некогда евреев.
Такая вот любовь по интересу
Досталась-таки Геббельсу и Гессу.
И он возьмёт её к себе в прислуги.
И этим ей заплатит за услуги.
Заплатит ей хотя бы миллион.
А вот кухарка думала что он
Останется ей верным навсегда.
Потом ушёл он молча в никуда.
2228
Потом ушёл он молча в никуда.
А я стоял в штанах и без стыда.
Как черепаха старая Тартилла,
Гляжу, и с корнем весь и заглотила.
Знать, не боится девушка греха.
И хи-хи-хи уже, и ха-ха-ха.
И что-то там она ему щекочет.
И хочет. Очень, очень, очень хочет.
Уже совсем в томлении живом
Она к нему приникла естеством.
И тут же, прямо рядом, в центре парка,
Им было жарко. В них жила запарка.
А возле дома кто-то проходил.
Я в этот лес по ягоды ходил.
2227
Я в этот лес по ягоды ходил.
А возле дома кто-то проходил.
И он целует девушку взасос.
Мол, пыль стирает. Возит пылесос.
И уж её тут стонет естество.
Торшер он гасит. Ждёт она его.
Возьмёт подушку, взглядом обведёт.
Да и уже к кровати подойдёт.
А ввечеру ей дел на кухне нет.
Кухарка днём готовит им обед.
Охрана с ними. И в делах запарка.
А это кто уж там у зоопарка?..
Он слышит крик пронзительный из леса:
«Уж ты повеса. Право, ты повеса».
2226
«Уж ты повеса. Право, ты повеса».
Он слышит крик пронзительный из леса.
И все забыли про Адама... Но!..
Он завалился где-то за окно.
И смастерил из шлакоблоков скид,
Купив приличный к случаю прикид.
Потом по ЦУМу два часа ходил.
Побрился, да и в сауну сходил.
И уж России в средней полосе
Живёт. И усв пшенице и в овсе.
Он с запредельной встретился судьбой.
Потом Адам покончил сам с собой.
И он кому-то, видимо, грубил.
Какого беса я себя любил!
2225
Какого беса я себя любил!
Ну, а как если вам я нагрубил,
То вот умолкло пение моё.
В поступке этом каждому своё.
И без сметаны жареный творог,
И суп с котом, и с гайкою пирог.
И кто из тех, кто там не побывал,
Укажет мне, чьё мясо я урвал.
И в перспективе, в скором, в недалёком,
Ел суп с котом я, где-то и с намёком.
И суп тот был не с кошкой, а с котом.
А дело тут, как видите, не в том,
Что я такой тогда вот был дебил.
Какого беса я себя любил.
2224
Какого беса я себя любил.
А если я кому-то нагрубил,
То потому, что воевал со злом.
Я всё о прошлом. Всё я о былом.
Уж забрели мы тут в пристрастность речи.
Одна надежда, что при новой встрече
Мы и к иным заботам обратимся.
Ах, уж пора. Давайте тут простимся.
Не лучше ли вначале изменяться,
Чем вот потом за это извиняться.
Ни от тоски, ни от ломоты в коже
Не знаю я, как поступить мне гоже.
Но по лицу ведь я его не бил.
А если я кому-то нагрубил?..
2223
А если я кому-то нагрубил?..
Я ремешок меж пальцев теребил.
Я вышел в путь без цели и пешком
На голом теле с тонким ремешком.
Сломалась ось, разбился драндулет.
Всему конец приходит в сорок лет.
Строку-реку индейку извини.
А ты своей судьбе не измени.
И уж меня редакторы сотрут.
Ну и пускай. Проделан тяжкий труд.
И будь здоров. В наличии монета.
Всё! Кончено! Осталось три сонета.
А что случится там, в грядущем с вами,
О том расскажут нужными словами.
2222
О том расскажут нужными словами.
Плыви, сынок! И что случится с вами
У водопада времени реки,
То и поможет снять с тебя портки.
С опаской в мир томительный и жгучий
Уж подтолкнёт отец тебя из кручи.
Пусть вдохновляет матушка рукой.
И обретёшь ты радость и покой.
Кого ты сам встречаешь с пониманием,
К тому проникни должным ты вниманием.
А глупому сражаться с мудрецом,
Как и лукавить сыну пред отцом.
Как накопится за душою яд,
Уж тут вас люди в гневе и сгноят.
2221
Уж тут вас люди в гневе и сгноят,
Когда скопится за душою яд.
Как и Чапаев ночью при луне,
Не растворился ты тогда во мне.
Но думать вот тебе об этом лень.
И шапка повернулась набекрень.
И уж пошла по всей земле молва.
Глядишь, и зашаталась голова.
Беда не в том, что дух не укрепили,
А в том беда, с чего тебя слепили.
И всяк поймёт сей времени урок.
И точно в срок наступит вечерок.
Не выскажешь ты нужными словами,
Как было б вам, случись такое с вами.
2220
Как было б вам, случись такое с вами,
Не выскажешь ты нужными словами.
А виноград уже лежит на блюде.
И наблюдают за тобою люди.
И грязь к прибрежью волнами примоет.
Все понимают: бедного размоет.
И бумеранг не думают бросать.
Его никто не хочет и спасать.
Плывёт вперёд он. А говно не тонет.
Он не вздыхает, не кричит, не стонет.
Да и ни с кем он тут и не простился.
И в вал волны он с берега скатился.
Адам хотел уйти на трантатат.
Его не сразу виден результат.
2219
Его не сразу виден результат.
А жизнь, она идёт не трантатат.
Так и себя ты к вечеру забудешь.
Не будешь есть. И даже пить не будешь.
И ты, по сути, сраное говно.
Сказал бы сразу, знали бы давно,
Как перспективой в вечности звенеть.
Ну, а с тобою нам не дервенеть.
Не заниматься внешним туалетом
Уже теперь при том, да и при этом.
Тот свой престиж навеки укрепил,
Кто из говна соперника слепил.
Вот в этом вся твоя, дружок, забота.
И не мешай, когда идёт работа.
2218
И не мешай, когда идёт работа.
Ведь говорят, твоя и в том забота.
Он требует от бедного юзоля.
Во фрунт стоят вожди, глаза мозоля.
А уж потом творите что хотите.
Сперва такие сами отрастите.
Идите прочь! Усов не вырывайте.
И он кричит: «Нет, нет! Не наливайте!»
Чтоб ненароком не пронял понос,
Вливают каплю ёда в толстый нос.
И суп подносят с вилкою на блюде.
И причитают: «Врать уж буде, буде».
Когда на сопль анализы берут,
То всё тут не считается за труд.
2217
То всё тут не считается за труд,
Когда на сопль анализы берут.
Он наблюдает это в удивлении
В каком-то не пространственном явлении.
Идут отсюда в вечность поезда.
И где? И кто? Зачем? Да и когда?
Он ничего уже не понимает.
Залез в верстак и гвозди вынимает.
Смеётся громко раз наверно сто.
И где-то там, буквально через то,
Себя он вдруг рукою огибает.
И снова восемь пальцев загибает.
И понял тут он: сбился он со счёта.
И не дождётся чести и почёта.
2216
И не дождётся чести и почёта.
Да и не ждёт уж он такого счёта.
Скрипят под нижней верхностью лица
На нём юзоли мелкого сырца.
И от души частично отлетели
Его мечты. И грузный он на теле.
На потемневшей плоскости души
Торчат усы с дорожками от вши.
Глаза ширеют, плечи уже, уже.
А пациенту хуже, хуже, хуже.
Несут его с задумкою лица
Два белоснежных с крыльями юнца.
Напишет что-то и нальёт в сосуд.
И отдаётся на Всевышний суд.
2213
И отдаётся на Всевышний суд.
Напишет что-то и нальёт в сосуд.
И жалко стало парня истеца.
И он умолк с печалию лица.
«Сойду-ка я с сиротского ума.
О, мамочка! Тебя уж нету. Ма!»
Конструкциею этою своей
Гордится он, как песнью соловей.
«Слепил меня ты, всунув миру: «На!»
И из опилок, глины и говна.
Так где же ты! Создатель мой, лепила!
Огнём,  -  кричит,  -  мне душу окропило».
Уж до сих пор не знает он, болезный,
Что этот труд, по сути, бесполезный.
2212
Что этот труд, по сути, бесполезный,
Уж до сих пор не знает он, болезный.
Про мать свою и про свою же знать
Хотел он там подробнее узнать.
Из двух говняшек и ведра опил
Тебя Отец болезного слепил.
И где его, не помнит он, кровать.
Всё, что случилось, стал он забывать.
С тех пор прошло, с момента, значит, това,
И бронзы век, и Рождество Христово.
Она любила жарко и тепло.
Ну, а потом всё в бездну утекло.
И уж таков он, как мы видим, быт.
Да и никто тут, впрочем, не забыт.
2211
Да и никто тут, впрочем, не забыт.
И уж таков он, как мы видим, быт.
В нём хороша под шелест камыша,
Ополоснувшись в озере, душа.
А степь разносит вдумчивый басок.
И наступил он даме на носок.
И там уже и любит как свою.
И ходит кругом, и зовёт к ручью.
И гопца дрица гопца гопцаца.
Бывало встретит вдумчивость лица
И говорит, что у него до пяток.
А шёл ему годов восьмой десяток.
И тут же он о возрасте забыл,
И мыслил он, что будто молод был.
2210
И мыслил он, что будто молод был.
И тут же он о возрасте забыл.
Бывали толще и бывали уже.
И вот пошли другие, и не хуже.
И стало ей тут легче, наконец.
Куда же вглубь. Закончился конец.
Он любит Еву. Нежность в стервеце.
Адам смеётся с миной на лице.
Ну, а пока пусть мечутся века.
И к ней тянулась в трепете рука.
Была она уже в ажиотаже.
И Еве стало в чём-то лучше даже.
Но здесь он тоже глубже заглубил.
А мой сосед спиртного не любил.
2209
А мой сосед спиртного не любил.
И впрямь сошлись. И он ключом забил.
Не забывай. На узел завяжи.
Предохраняйся. Думай. Не скажи!
Застёжка? Видишь, там она, застёжка.
Ну что же ты! Ну что ж ты медлишь, Ёшка!
Ты поступил как в лавке грубый слон.
Но вот иначе не умеет он.
И почему-то в теле зуд и ломка.
И говорит он: «В чём головоломка?»
Тем более, хотя, и тем не менее,
И, применив особое умение,
Он поспешил. Ведь он не одинок.
Он подарил последний ей венок.
2208
Он подарил последний ей венок.
И он всё медлит кануть в бездну ног.
И предлагает не стесняться принцу.
Она ж свою ему вручает принцу.
Во исполненье принципов души
Он медлит, хоть ты кол на нём теши.
И я б сказал, она уже не против.
Но уж и он тут носа не воротит.
И даже ставит девушку в верстак.
И к ней он так. И к ней он вот и так.
Мне указала путь мой до конца
Она с весёлой радостью лица.
А там летает розовая птица.
И тут вот я хочу с тобой проститься.
2207
И тут вот я хочу с тобой проститься.
Пускай летит вдали над морем птица.
Пойду-ка ей я что-нибудь отдам.
«Ты, может, Ева?»  -  думает Адам.
Лежит её доступная сестра.
А вот уж с ними рядом, у костра,
Со рвеньем жарким, да и поневоле,
Лет девяноста, может быть, и боле,
Совсем, совсем прожжённая мадам.
Да и целует вас не по годам.
И предлагает радость без кондома.
И задержалась с ним она у дома.
А мальчик лет семи-восьми, малёк,
Уж прячет свой заветный уголёк.
2206
Уж прячет свой заветный уголёк
Тот мальчик, лет семи-восьми, малёк.
И попадь где, и кое-как, и где бы.
И каждый там способен для потребы.
Идёт борьба совокупленья ради.
Одной семьёй и свёкры тут, и дяди.
А вот и над водою слон кружится.
И с кем ему бы, думает, сдружиться.
И он не может более терпеть.
Да и орёл торопится успеть.
Ближайшие по времени культуры
Тут лебеди и ящуры, и куры.
Там, наверху, над озером, ютится
Премудрая, на всё взирая, птица.
2205
Премудрая, на всё взирая, птица
Там медлит и над озером ютится.
И тащит молча в мраморную сень
Один старик старуху за бекрень.
А малыши свои глаза лучат.
Девицы лет тринадцати молчат.
Уже и дети появились вдруг.
Находит друга каждый юный друг.
И вот заводит вглубь её квача
Мамаша-дочь, смеясь и хохоча.
Влюбляются, используя ветра,
За загражденьем где-то у костра.
Гусь-птица-рыба-дерево-цистит
Лишь на предметы яркие летит.
2204
Лишь на предметы яркие летит
Гусь-птица-рыба-дерево-цистит.
Он, отыскав её, ведёт к костру.
И ищет в массе младшую сестру.
Схватился страстной деве за пистец
Тот, впереди, родной её истец.
Истицу ищут юные истцы.
И ходят парни, длинные концы.
И вот они уж бёдрами мотают.
А дети тоже быстро подрастают.
Идёт борьба за продолженье рода.
Хватают тех. Великий зов народа.
Пленэр темнеет. Слабнет оборона.
Тебе моё доверие, ворона.
2203
Тебе моё доверие, ворона.
Пленэр темнеет. Слабнет оборона.
Торопятся, в кусты скорее мчась,
Вдали мужчины, спермою сочась.
В жюри молчат, скрипят томленьем в хере.
Показ идёт в естественном пленэре.
Ах, браво, браво, браво и брависсимо!
Все, как модели, ходят независимо.
Поди, попробуй маму укажи.
Никто не знает, кто от чьей жужи.
И не своих подкидышей растят.
Мальцы уже влюбляются, хотят.
И пусть Господь меня за всё простит.
Мой труд его, быть может, возмутит.
2202
Мой труд его, быть может, возмутит.
А небеса? Так пусть Господь простит.
В нелёгкой с этой вечностью войне,
Они кипят. Желания во мне.
Когда к нему её прильнула жужа,
Такое вот естественно для мужа.
И с рылом взничь слегка навеселе
Он с ней сроднился в каменной скале.
Уж такова на наших детях шкура.
О, как нежна была тогда культура!
На покрывале ночи гребешка
Распеленали первенца Сашка.
После того, как выйду из салона,
Я отнесусь к проблеме благосклонно.
2201
Я отнесусь к проблеме благосклонно
После того, как выйду из салона.
Не стал ли я артистом в переплясе?
Я всё гулять любил в свободной рясе.
Не впал ли я во блуда посошок?
И как живёт курчавистый Сашок?
Не села ль лодка где-то на мели?
И не плывут ли в море корабли?
Не в затемненья ль синем небе скоп
Я посмотрел в пузырный мелькоскоп?
И я повёл тебя туда гулять.
И незаметно так вот, глядь-поглядь,
Те дни любви, что я познал в борьбе,
Я, безусловно, посвятил тебе.
2200
Я, безусловно, посвятил тебе
Те дни любви, что я познал в борьбе.
Чтоб и прослыть полярником к утру,
Я буду шастать снова на ветру.
И заведу я северных собак.
Ну что ж, дела, подумал я, табак.
И написать поэму я мечтал.
А сказки вашей я и не читал.
Ну, чисто тот я старый, старый дед.
И, глядь-поглядь, смотрю, а я уж сед.
Золоторунность будущих стадов
Я узнавал из прожитых годов.
Воспринимая трепет ожидания,
Уж все мои тут выперлись страдания.
2199
Уж все мои тут выперлись страдания.
И пребывал я в дрёме ожидания.
Я кости в небо весело бросал.
И я тогда там сам себя кусал.
И ароматом трепетным трясячий,
И виноград я там сажал висячий.
И я свою почувствовал юзоль.
Да и натёр я кое-где мозоль.
В моих мечтах их множество витало.
На крыльях быстрых меченых металлом
Стал разводить я белых лебедей
И потому, что знаю я людей.
И пребывал я в неземной борьбе
С природою развившийся в себе.
2198
С природою развившийся в себе,
Я пребывал в немыслимой борьбе.
Весь в винограде мелких-мелких бус
Я и доел тот сладостный арбуз,
Где всё растёт на грядках огорода.
Столицу енту ентого народа,
Чтоб там увидеть в лежбище буян,
Я устремился в море-акиян.
И, в лодку сев, я пил на посошок.
Не едет ли там старший мой Сашок.
И я на волны с трепетом гляжу.
И вот опять я у воды сижу.
И я сдержал тогда в себе рыдания
В дремучий миг поступков оправдания.
2197
В дремучий миг поступков оправдания
Я и сдержал тогда в себе рыдания,
Чтоб им из рук моих и пить, и есть.
Такая мне тогда грозила честь.
Ракушек мелких дерзкие ловцы
Пусть отдохнут у речки, стервецы.
Я вновь бренчу голодными костями,
Да и склонился молча над дитями.
И пусть об этом знает вся округа.
Я очертил вокруг себя три круга.
Но тут открыл я времени ларец
В своей судьбе. Прости меня, Творец!
Тебе вверялся я и в ожидании,
И доверялся я тебе в страдании.
2196
И доверялся я тебе в страдании.
Да и вверялся я и в ожидании.
Тут и улитка. Видишь, тут и рак.
А он, известно, в чём-то не дурак.
И можно будет нам сварить уху.
И рыбью я поджарю требуху.
Тем более, что столько тут костей,
Что можно ждать из космоса гостей.
Ещё мы всех наук не понимали.
А дети спят. И взрослые дремали.
Бренча своими древними костями,
Беспечно увлекались мы страстями.
И вот уж я и не сдержал рыданья,
Когда мои свершились ожиданья.
2195
Когда мои свершились ожиданья,
Тогда вот я и не сдержал рыданья.
И мне удобно было почивать.
И положил её я на кровать.
В сплетенье рук и в трепете страстей
Тогда я искупал в ручье детей.
А чтоб помыть мне всю мою семью,
Я за водою убегал к ручью.
И стал я внуков ожидать двоих,
Когда детей я вырастил своих.
То, что, простите, я имею дочь,
Я заложил потомством в ту же ночь,
Где и бывал я в тяжкий час упорства.
И образцом я там прослыл озорства.
2194
И образцом я там прослыл озорства.
И я бывал в трудах и в дни упорства.
И вот такой, простите, трантатат.
И повлияла жизнь на результат.
Поставлю я пред образом свечу
Для девочки, которую хочу.
Сестрица и в хозяйстве пригодится.
И знаю я, что вот она родится.
Чтоб не остаться в жизни одному,
Теперь нужна мне девочка. Ему
Она проблемой вовсе не была
По мановенью времени крыла.
Поэтому куда-то надо плыть,
Чтобы безумцем в жизни не прослыть.
2193
Чтобы безумцем в жизни не прослыть,
Поэтому куда-то надо плыть.
Заметно уж как выперся живот.
Адам подумал, сидя возле вод,
О том прочтя в довольно жёлтой прессе.
И оказалась дева в интересе.
Со вздохом страсти и, воскликнув: «Ес!»,
Она включилась в общий интерес.
Благодаря его за обученье,
Она не придала тому значенье.
От беспредельно радостных утех
Уж разносился по округе смех.
В нём было это лёгкое озорство
Примером благородного упорства.
2192
Примером благородного упорства
В нём было это лёгкое озорство.
Она порой быстрей его кончала,
Да и ему свои права качала.
Качала многотрудные права
Посредством доброты и мастерства.
И оттого и люди появлялись,
Что все во все века совокуплялись.
То уткой в волнах, то яйцом гуся
Живёт природа, радость разнося.
Засеребрившись в истинном угаре
И в мотыльке, и в каждой сущей твари,
Уж все умели и хотели жить.
Да и старались меж собой дружить.
2191
Да и старались меж собой дружить.
И все хотели и умели жить.
Мы обратились к трепетным мечтам,
Кровей черты приобретая там.
Да и вставляли этот сразу в ту,
Им поводя сперва по животу.
И заела она со мною шуры-муры
Она, лишь я прилёг у края шкуры.
Я не богат. И был я очень беден.
Как говорится: «Пойман, так не съеден».
А весь свой жар, что истомил меня,
Я охладил в живой прохладе дня.
И я познал и в ласточке, и в звере
Себя, да и её, по крайней мере.
2190
Себя, да и её, по крайней мере,
Я и познал и в ласточке, и в звере.
Со шкуры той мы с нею сразу встали.
Потом, когда от этого устали,
То вдалеке стоял волшебный лес.
Друг к другу мы имели интерес.
Мы отдавались в суть нравоученью
Благодаря всемирному ученью.
Не став себя от истины скрывать,
Меня ты положила на кровать.
И, постелив на землю шкуру бычью,
Ты грусть мечты вручила круглоличью.
И я не скрыл того, чем я болел.
И ношу эту я преодолел.
2189
И ношу эту я преодолел.
Я указал на то, чем я болел.
Я ожидаю на исходе века
Уж существо с названьем человека.
Вонзив туда живое естество,
Сдавив совсем в волнении его,
И обрелась она в моей феерии.
И вот душа ликует в лицемерии.
Я сам себя за многое простил.
И с той же целью руку опустил.
Бывает торс изнеженных мужчин
Совокупленью важной из причин.
Я был согласен с ней, по крайней мере.
Ещё я был готов отдаться вере.
2188
Ещё я был готов отдаться вере.
И я стоял. И вот, по крайней мере,
Тем более что я с мечтою дружен,
То я мечте своей тогда был нужен.
И каждый вздох мне стал настолько мил,
Что тут же взгляд я в бездну уронил.
Смотреть на вещи смыслу сообразно
Я удержался всё же от соблазна.
И я себя за всё, за всё простил,
Да и в канаву ноги я спустил.
И я испил заразу алкоголью.
И примирился перед всякой болью.
Укором тем, что я преодолел,
Хотел я, чтобы каждый заболел.
2187
Хотел я, чтобы каждый заболел
Укором тем, что я преодолел.
И всё имеет в этом мире срок.
А, получив аванс, я думал впрок.
Не вспоминай, как ты служил в пехоте,
Когда бежишь за зайцем на охоте.
Пытайся ты увидеть, в чём тут суть.
И потому и, огорчившись, будь
Собою. И пришли, тебя не зная,
И слон, и конь, и гусь, и вепрь лесная.
Характер изменялся у мужчин
От трения безвыходных причин.
Я жаждал и любви, и понимания.
И требовал я и к себе внимания.
2186
И требовал я и к себе внимания.
И жаждал я любви и понимания.
И клоп тебя не будет там сосать.
И вошь тебя не вздумает кусать.
Как попадёшь на алчности иглу,
То не стремись сопротивляться злу.
И вот огонь. И вот ещё вода.
И возвращайся ты опять туда.
А хочешь, так сюда перебегай.
По чёрному и белому ругай.
Да и поставь ты Господу свечу.
И я подумал: «Местность изучу».
И вас я в это утро увидал.
И от себя такого я не ждал.
2185
И от себя такого я не ждал.
А то, что я вас утром увидал,
Гибрид свиньи, коровы и осла,
То то природа в дрёме создала.
Воспринимай уж ты как есть картину.
Не зри осла во мне. Осла скотину.
Не преисподней я ль глубокий царь.
Не неземная я ль в природе тварь.
Не жеребячьего ведь я субъект народа.
Уж такова в нас сущая природа.
И мне костра в ноздрю пахнул дымок.
Ну, а иначе я тогда не мог.
Как нерадивость должного внимания,
Моей задачи зрело понимание.
2184
Моей задачи зрело понимание,
Как нерадивость должного внимания.
Но чувствую я нужды населения,
И тормозящий общий путь мышленья.
А по нужде хожу гулять во двор.
И не смотрю я времени в укор.
Уж со своими скорбными делами
Лежу я меж забытыми телами.
Того, кто молча хлеб и воблу ест
У постепенно загнивавших мест,
Я ожидал без утоленья боли
В своей извечной творческой юдоли.
Я пониманья сути ожидал
В том, кто любил, надеялся, страдал.
2183
В том, кто любил, надеялся, страдал,
Я пониманья сути ожидал.
А все его старанья ни к чему.
И по сему тянулся я к нему.
И мне ты это высказать позволь.
И в этом суть всего, и в этом боль.
А ждал я друга преданного ей.
Ещё я ждал и выгоды своей.
Наметив тем технический прогресс,
Я мог не вызвать к людям интерес.
А всё такое нам не по уму.
Не предлагал я всякое тому,
Кто и других высот не ожидал
В том, кто любил, надеялся, страдал.
2182
В том, кто любил, надеялся, страдал,
Он и других высот не ожидал.
И с этой ношей ехал я к нему.
И там увидел прошлое в дыму.
Он совершал зловредные дела,
И разлагал и души, и тела.
И понесли страдальца со двора.
Мол, наступила новая пора.
Написан тем, кто пестует обман,
Один вполне законченный роман.
И вкруг него закопошились внуки.
Пришёл черёд, на грудь сложил я руки.
Уж тот, кто сбоку, и урюк едал,
Он, как и я, прощения не ждал.
2181
Он, как и я, прощения не ждал.
И он урюк и финики едал.
Где ты себя до пфеннига раздел,
Похоронил он там и свой удедел.
Неизлечимы, если дружба ноль,
Твои страданья и святая боль.
И над тобою радуга дуги
Желаньем влаги. И на ней круги.
Пока в тебя я сам не попаду,
Не испечёшь ты пряник на поду.
Не плохо быть в кого-нибудь влюблённым
Во мраке ночи днём осуществлённым.
В таком вот разе кем остался ты?
Предметом критики? Или мечты?
2180
Предметом критики? Или мечты?
И уж в итоге кем остался ты?
Ты не узнаешь в рубище отца
При встрече с прелюбезностью лица.
Не быть тебе как гостю дорогому,
Не съев кусок, сочувствуя другому.
В таком же разе проживёшь и ты,
Не отнеси умершему цветы.
Не попадёшь ты позже в ветераны,
Не завяжи больному гнилость раны.
Не поглотив спокойно калача,
Не повернёшь на нищего плеча.
И по сему поступок твой безбожный.
Но он, по сути, в чём-то и возможный.
2179
Но он, по сути, в чём-то и возможный.
А посему поступок твой безбожный.
И вот кому ты в жизни угодил?
Кого судил? Да и о чём рядил?
Всё то, что в мире зла и суеты,
Уж отвергать в себе старайся ты.
Разинув рот, я встану у ворот.
Или уже совсем наоборот?
И к котелку с налимовой ухой
Склонён я с миской полной требухой?
Склонюсь к тебе я так же, как сейчас,
Найдётся день, настанет этот час.
Свои зачем-то я измял листы.
Но всё равно. Всего важней мне ты.
2178
Но всё равно. Всего важней мне ты.
И вот полны надежд мои мечты.
Уж пью я чай с восторгом и отвагой,
В раздумье наполняясь чудной влагой.
И знаю я: «В том выгода моя».
К тому ж, комплект мне выдали белья.
Печь я б разжёг, да отсырели спички.
С рассветом те же всё во мне привычки.
И хорошо, что рано я встаю.
И, как умею, так уж и пою.
Я завершаю весь эксперимент,
Как претендент на вечности момент.
Хотя и чай мне тоже очень нужен.
Но, более того, мне дорог ужин.
2177
Но, более того, мне дорог ужин.
И для согрева чай мне тоже нужен.
А на иное мы не претендуем.
Порою мы и на сосульки дуем.
Но надо пить без сахара его.
Чай это чай. Он греет естество.
Затем он взялся нехотя за дело,
Чтоб в нём перо от мыслей не скудело.
Хотя и мы не дружим с Филимоном,
Тем более, не пахнет нам лимоном.
Уж примирил нас всех без чаепития
Вопрос любви, согласья и наития.
Тот, кто, крестясь, в кипящий прыгнул Нил,
Он сам себя вот тем и сохранил.
2176
Он сам себя вот тем и сохранил,
Тот, кто, крестясь, в кипящий прыгнул Нил.
А на приманку вы не поддавайтесь.
И вы не больно в жизни зазнавайтесь.
Встречают нас любовь, мечта и страх.
Осталось трое. Двое на ветрах.
Неумолимо плавилась вода.
Да и на дне прозрачного пруда
Как будто сажа чёрною была.
И я свои не выражу дела.
И замолчала времени струя.
И не томился ожиданьем я.
Я находился в думе ипотечной
Уж в этой тверди странной и беспечной.
2175
Уж в этой тверди странной и беспечной
Я находился в думе ипотечной.
Я знал уже про этот ад земной.
А тот, другой, что был, конечно, мной,
Всех рассчитал на первый и второй.
И мыслей тут кружился дивный рой.
Когда спасали гуси римский скот,
Мы родились как раз вот в этот год.
Такой, скажу я, был тут ананас.
А там уже скопилось много нас.
Для завершенья нужного обряда
Он всё сказал. И вышел вон из ряда.
Вот это то, себя чем ты хранил.
Он дал мне лист и унцию чернил.
2174
Он дал мне лист и унцию чернил.
И понял я, зачем я их хранил.
Я испытал себя четвёртой пробой.
И только лишь пустой своей утробой
Я понимал, что здорово в раю.
И подтвердил я истину твою
Тем, что не стал владельцем дивидендов.
На них тут было много претендентов.
А я мечтал уснуть хоть на часок
Вот в этот краткий времени кусок,
Где я свои испытывал мозги
Посредством неба плазменной дуги.
Я поспешу сквозь утлый мой мирок,
Последний здесь вам и подав урок.
2172
Последний здесь вам и подав урок,
Я поспешу сквозь утлый мой мирок.
И я познаю, как коварен бес
От сих похвал создателя небес.
А может, даже и для осмеяния
Он понесёт меня на покаяние.
И нас на лире времени учтут
На пять тонов неслышимых мной тут.
Там зазвучит и весело, и тонче
Пора любви открытая мне нонче.
Я атеизма больше не приму.
И поклонюсь я мысленно ему.
Уж я порою сдерживал рыдания,
И тем свои лелеял ожидания.
2171
И тем свои я лелеял ожидания,
Что вот порой я сдерживал рыдания.
И я ничей. Конечно, я ничей.
Течёт желаний и любви ручей.
И так скажу я: «Это жизнь моя!»
И я спокоен. И беспечен я.
Тому, что я, свершив, пришёл в чертог,
Уж я подвёл во времени итог.
Чтоб и её я выкушал до дна,
То мне она Создателем дана.
Да и, конечно, с тайным убежденьем
Я проживу свой опыт с наслажденьем.
Писать мне о себе тут между строк
Остался уж совсем недолгий срок.
2170
Остался уж совсем недолгий срок
Писать мне о себе тут между строк.
Но о себе писать мне время жаль.
Да будет вам художника скрижаль.
И в праздности хранит он, и в делах,
Свой подвиг. О, храни его Аллах!
Сам принимал за радостных людей
Я иногда и белых лебедей.
Их представляя в небе лебедями,
Производил я опыты с людями.
И призывал на подвиги людей.
И воспевал я белых лебедей.
И их я видел тайные страдания.
И я познал глубины ожидания.
2169
И я познал глубины ожидания.
И оправдал и смех я, и рыдания.
Тут я и стал писать стихи про это,
Чтоб и постичь стремления поэта.
Кому дано понятие мечта,
Уж в том с лихвой воззрится красота,
И всё в себе самом и переменится.
Да и во мне мышление изменится.
Уйти на хадж, отправиться ли в Мекку
Лишь попытаться стоит человеку,
Как он послужит пользе, не пороку.
И я вставлял не медля это в строку.
И я искал минуты оправдания
В том, кто познал тревогу ожидания.
2168
В том, кто познал тревогу ожидания,
Я и искал минуты оправдания.
И всё в себе я тайно содержал.
И я писать сквозь дрёму продолжал.
Я многократно погружался в сны
За ради чтоб единственной весны.
Я не спешу в поступке изменить
Своих желаний трепетную нить.
Да и в дремоте что-то понимая,
Стихи слагал я, скальп с себя снимая.
Грешить любил я и в словах, и вкусом.
Порой всерьёз, ну а порой с искусом.
Да и не ждал себе я оправдания.
И не хотел скрывать от вас рыдания.
2167
И не хотел скрывать от вас рыдания.
И не искал поступкам оправдания.
Ах, я проснулся. Кто же утром спит!
И Эрос тут во мне опять кипит.
О Василисы трепетной улыбке
Тут я погрезил, как скрипач о скрипке.
И я ныряю в озеро с моста.
И залезаю в тайные места.
И попадь где от жизни не таюсь.
И смерти я уж больше не боюсь.
Но тут и наступает кошкин бал,
Когда нарушен жизни ареал.
И, сад сажая срочно и мобильно,
Его я унавоживал обильно.
2166
Его я унавоживал обильно,
Тот сад, что я тогда сажал мобильно.
О, как душа в том искренна была!
Я видел и порочные дела.
Но это в нас развило мастерство.
И мы уже не слушали его.
Он ждал от нас подарков дорогих.
И обучал он этому других.
Порой он был как будто сам не свой.
И, просыпаясь с ясной головой,
В себе самом он чувствовал соперника,
Ростки рождая замыслов Коперника.
К тому же он и тему развивал.
И этим нам он повод подавал.
2165
И этим нам он повод подавал.
Ну и, бесспорно, тему развивал.
Тут очень важен смысл обычных слов,
Чтоб и распутать вечный клуб узлов.
Хоть и к вруну, и даже и к безбожнику,
Идёт косяк людей. Да и к художнику.
А ведь бывает и наоборот.
К художнику не движется народ.
И принимал он ласку с пониманием,
Хоть сам не избалован был вниманием.
Он больше тут при ней не говорил
О тех, кто был подобен на горилл.
И он смотрел на женщину с любовью.
И думал: «Догореть мне юной кровью!»
2164
И думал: «Догореть мне юной кровью!»
И он смотрел на женщину с любовью.
Она пленялась мглой его лица,
Как волчья харя рожей подлеца.
И их сдружила в том её соседка.
На них легла оливковая ветка.
Хотя и сук они под ней рубили,
Но этот мир они не погубили.
Он не смотрел на прочих не любя
И оттого, что сам познал себя.
Застенчивым, а где-то и стыдливым,
Он не был. Был он в меру терпеливым.
О том, себя чем он и убивал,
Он за работой часто забывал.
2163
Он за работой часто забывал
О том, себя чем он и убивал.
Ах, уж и я поближе к милой сяду!
Иссяк мой ум. Склонюсь душой я к чаду.
А дело в том, что мир нравоученья
Не в кляксе был и не в её значенье.
Когда я в дом её внесу к перу,
Не улетит бумага на ветру.
Чем мне вот тут смотреть на звёзд вращенье,
Пойду я нонче раньше в помещенье.
Закрыв тетрадь, я рассудил с тоской
О том, что плыл я времени рекой.
Если рождён ты был не для свободы,
То для чего ты только тратил годы!
2162
То для чего ты только тратил годы,
Если рождён ты был не для свободы.
Прошла над нами, канув в чащу леса,
Гроза с могучей дланью Геркулеса.
И на звезду задумчиво глядит.
И за горой, нахохлившись, следит.
Я не спешил быть ближе, как бывало.
И за пером желанье поспевало.
И не постиг бы я тогда мечты,
Уж не была бы ночь для красоты.
Не выпив больше рюмки алкоголя,
Я и сидел, стихи б свои юзоля.
Мне остаётся только скорбный труд,
Уж если все мои мечты умрут.
2161
Уж если все мои мечты умрут,
Мне остаётся только скорбный труд.
Ну, а ещё я знаю толк в закусе.
Всё хорошо, когда оно во вкусе.
И потеряет вкус и цвет оно,
Смешай ты с морсом пенное вино.
Шампанским пуншем потонули в ёрше
Вот эти вирши, что трактатов горше.
Своим стремленьем к вечности жива
В туманной дымке сизая трава.
И всё полно дыханья тайной лиры.
И небеса и сказочны, и сиры.
И жизнь она суровый миг природы.
И не изменишь ты её породы.
2160
И не изменишь ты её породы.
Да, жизнь она суровый миг природы.
Хотел бы я от этой лжи удрать,
Хоть я умею беспардонно врать.
Смотреть бы мне на блеск далёких гор.
Ночных фиалок мне б увидеть взор.
Пускай бы ветер гнал туда мой чёлн.
И в продолженье пенношумных волн
Я б избежал извечного вранья.
Ах, изменить бы принцип бытия!
Вам не дадут за это ни гроша.
А сочиненье? В нём твоя душа.
Но я скажу, что полюбил я труд.
А мне вокруг о том без меры врут.
2159
А мне вокруг о том без меры врут,
Что речки гладь, то бывший в прошлом пруд.
Хочу излить я душу на ладонь
Сквозь струи лжи и нечисти огонь.
Себя радетеля, да и себя родителя,
Не запирай ты в кокон предводителя.
А только в самой маленькой нужде
Ты прячься в нём. Но прячься не везде.
О, я в твоём сочувствии нуждался!
И, наконец, с трудом я догадался,
Что от себя я буду защищённым,
И в чём-то буду даже и прощённым.
И не хотел я обвинить себя
За то, что жил я многое любя.
2158
За то, что жил я многое любя,
Мне не хотелось обвинить себя.
И вот пришла ко мне моя беда.
И потекла возмездия вода.
Я не забыл волненье юных лиц
Тех, кто знавал сраженья Аустерлиц.
И можно вызвать возмущенье в лицах,
Сказав такое тут, не в Аустерлицах.
Но всё ж сильна была моя рука.
И получил я прямо в лоб щелчка.
В вопросе этом шёл я по уклону,
Не изменяя теме и наклону.
Ту, к чьей я тайне шёпотом взывал,
Её Веноцианией я звал.
2157
Её Веноцианией я звал,
Ту, к чьей я тайне шёпотом взывал.
И лучше я тут выдумать не мог.
И вспыхнул как-то ночью мглы дымок.
Но мы туристы. Есть средь нас и гиды.
И вот уже встают пред нами виды.
И нас ведут по миру аллегории.
Туристов делят на две категории.
Не знаю, но я суть воспринимал.
Экскурсоводу я с душой внимал.
И тут ты мне сказала: «Видишь, слива!»
А я поверил речи молчаливо.
Повествованьем прошлое любя,
Я тем склонил вниманье на себя.
2156
Я тем склонил вниманье на себя,
Повествованье прошлого любя.
И отданный во власть эксперимента,
И губ сухих особого момента
С глубокой миной умного лица
Писал я эту повесть до конца,
Себя порою в чём-то критикуя.
А где-то с грустью, где-то и тоскуя.
Но не нашёл я на вопрос ответ.
И тут вот я покинул белый свет.
И думал я о том, как прожил Ленин.
На юге я лечил свои колени.
И я дремал средь старых одеял.
И я искал в природе идеал.
2155
И я искал в природе идеал.
И спал я там в лохмотьях одеял.
Вождю народов, тюрем и поэтов
Сбивал я рамки для его портретов.
И делу был я предан своему.
И, может, я и счастлив потому,
Что я гвоздей до миллиона вбил.
А дело делать всё же я любил.
Есть сила правды. Но и есть вино.
И стоит посмотреть тебе в окно,
Как взор любви улыбкой с неба глянет.
Душа воспрянет. Гром на небе грянет.
Я не ворчал средь старых одеял
О том, что нужен в жизни идеал.
2154
О том, что нужен в жизни идеал,
Я не ворчал средь старых одеял.
Интуитивно веря в личный лоций,
Не проверял я свой душевный соций.
Не жаждал я, и не искал сенсаций
И тайных обществ, и организаций.
Не стал я лезть в поэзии отцы.
И не хотел попасть я и в глупцы.
Я не желал на глупость напороться.
И не любил с самим собой бороться.
И не погас мой творчества петух.
Дух вдохновенья в сердце не потух.
И верил я в извечный идеал.
И всё ворчал средь старых одеял.
2153
И всё ворчал средь старых одеял.
И верил я в извечный идеал.
Я взял весь груз своей судьбы на грудь.
И не успел я даже и вздохнуть,
Как и души позыв я угадал.
И больше ничего я и не ждал.
Судьба моя вернула мне права,
Не умертвив порыва естества.
Когда к тебе уже идёт беда,
Ты выходи навстречу ей всегда.
Не проиграл я этот трудный бой.
Трудился я упорно над собой.
И потому я и исполнен сил.
И луч любви я свой не погасил.
2152
И луч любви я свой не погасил.
И потому я и исполнен сил.
К тому же я и в творчество влюблён.
Да что писать! Во всём я был силён!
Ещё люблю я сладкое печенье
При всём его особом назначенье.
Его поешь, и мысли в вас чисты.
Я поливал из чайника кусты.
И я бываю летом на природе.
Да, я люблю копаться в огороде.
Я свой храню лирический скелет.
И потому я до сих пор атлет.
Я чувств и дум, и дел своих достоин.
Да и душою я обеспокоен.
2151
Да и душою я обеспокоен.
И всех я дел и помыслов достоин.
А дело всё в любви. И в человеке.
И суть не в том, в каком рождён ты веке.
Сегодняшней эстрадною фанерой
Я не смотрю на вещи евро мерой.
Ещё тогда я видел странный сон.
Тогда. На водах. Правда, без кальсон.
Но не на пляжных западных водах
Я закалялся в бешеных трудах.
И я писал в мгновения покоя
Про сердца зов и что-нибудь такое.
И дух я свой терпеньем искусил.
И скромен был я. Был я полон сил.
2150
И скромен был я. Был я полон сил.
И вот тогда я дух свой искусил.
И стал марать я белые листы,
Увидев, что они ещё пусты.
Страничек семь назад перелистаешь,
Перечитаешь, строчки сосчитаешь
И отдохнёшь. И снова что-то пишешь.
И вот опять ты вдохновеньем дышишь.
Как гетман, что с железной булавой,
С разумной я и умной головой.
Я был исполнен радостным кипеньем.
И мыслью скор, и полон нетерпеньем.
Моя душа свободна и спокойна.
И памяти веков она достойна.
2149
И памяти веков она достойна.
Моя душа свободна и спокойна.
У тех, в чьём сердце назревает стресс,
Сочувственный ищу я интерес.
Душа моя томительно поёт,
И вам тепло и радость отдаёт.
Да и мечтать умеет за других.
И за собой она зовёт и их.
Излив поток совсем обычных тем,
На всякий случай я лишён проблем.
И след слезы сумел я утереть.
Да и, сгорая, смог я не сгореть.
А сердце будет молнии метать.
А кто-то скажет: «Он умел мечтать!»
2148
А кто-то скажет: «Он умел мечтать!»
И это всё поэзии подстать.
В чём можно вздохи автора узнать,
Мы то и любим радостью познать.
Когда ему не очень просто дышится,
Ему тогда в такое время пишется.
Тогда ему и пишется легко,
Когда душа вздыхает глубоко.
Он пишет так, как он живёт и дышит.
Поэт и сам не знает, как он пишет.
Того бы я хотел разоблачить,
Кто тут меня подумает учить.
Отдам я вам все эти сочиненья,
Когда погаснут прежние волненья.
2147
Когда погаснут прежние волненья,
Отдам я вам все эти сочиненья.
Я исписал, не ведая границ,
Бумагу целой тысячи страниц.
Порой томился я иным куплетом,
Совсем шутя, не думая об этом.
Ах, я схожу уж, видимо, с ума,
Благодаря не удержу письма!
Быть не хочу я щелкопёром местным,
Уйдя под спуд истории безвестным.
Пусть труд мой счёт моих потерь умножит.
А может, мне и кто-нибудь поможет?
Способны ли они со мной мечтать,
Кто и возьмётся труд мой прочитать?
2146
Кто и возьмётся труд мой прочитать,
Способен он ли верить и мечтать?
Ну и ещё одна шестая мира
Со мною здесь, а не во мгле эфира,
В порыве вечном быта описания
От моего почти чистописания,
Когда, устав, перо я в стопку клал,
Тут мне туман сознанье застилал.
Тому, кто там гулял у Лукоморья,
Послушен я, скажу тут не в укор я.
И поднялась же у него рука!..
Чему подвластен автор «Петушка».
Люблю поспать до белого каленья
Я и за счёт народонаселенья.
2145
Я и за счёт народонаселенья
Люблю поспать до белого каленья.
Ну что ж, прости, пойду скорей в кровать,
Чтоб обещаний лишних не давать.
С таким вот я не согласился б мненьем.
Сложить враньё и выдать сочиненьем.
Боюсь соврать. А врать я не умею.
Получится ли так, сказать не смею.
Хочу оставить должный в жизни след
В ближайшие из мне грозящих лет.
Я подтверждаю это на примере.
И обещаю вам, по крайней мере,
Потратить жизнь свою на скорбный труд.
А критики?.. Они, конечно, врут.
2144
А критики?.. Они, конечно, врут.
И не сочтите это вы за труд.
Над коей и склонюсь уж я в отваге,
На ней пишу. На в клеточку бумаге.
Календари, бесспорно, тоже врут.
Закончу свой я беспримерный труд.
И тут решил я за зиму и лето
И завершить всё сочиненье это.
Писал я в сутки лишь один сонет
За столько дней и месяцев, и лет.
А что увидел я, когда проснулся?
Я посмотрел вокруг и ужаснулся.
О, я король! Я бакалавр сонета!
И мне за труд положена монета.
2143
И мне за труд положена монета.
О, я король! Я бакалавр сонета!
И новый слог за отошедшим слышится.
Писать легко, когда свободно пишется.
Со словом ложным в внутренней борьбе
Я послабленья не давал себе.
И, написав сонетов восемнадцать,
Я приписал к ним двадцать и пятнадцать.
И это трудно даже для меня.
Без устали писать четыре дня.
Писать в ночи. А тут всё видно крупно.
А ты молчи. Тебе то недоступно.
Когда везде тебе безбожно врут,
Я принимаюсь за нелёгкий труд.
2142
Я принимаюсь за нелёгкий труд,
Когда вокруг тебе безбожно врут.
И потому и гибнут Дон-Кихоты,
Что нету зверя, чтоб не для охоты.
И в это время будто бы на грех
На ветке белка щёлкает орех.
И волк грызёт морковку и кору
В взволнованном ночной росой бору.
То вдруг бросает вам призывный клич
Какой-то слон, познавший паралич.
Делить с другими радость, да и скуку,
Идёт поэт, испытывая муку.
И ждёшь тут, не дождёшься ты ответа.
И так вот и прошло второе лето.
2141
И так вот и прошло второе лето.
Слышны слова. Но нет на них ответа.
Прекрасен мир! А в нём и мой кумир.
А где же распроклятый батька Лир?
И ты б тогда мой плод не надкусал,
Если б себе затылок почесал.
И Ольга ждёт от Ленского ответ.
А где же Герман?.. Германа и нет.
И, глядь-поглядь, уж полночь у дверей.
И вспомнил я троих богатырей.
Ах, тело! Ах, какое всё же тело!
И он ложится. Чёрный весь. Отелло.
И вот она совсем, совсем раздета.
Прошла весна. Уже проходит лето.
2140
Прошла весна. Уже проходит лето.
Ах, где ты, где ты, бедная Одетта!
Как будто в песне точит голосок,
Разогревая тело об носок.
И ножку ножкой нежно поминает.
Да и стоит, и что-то вспоминает.
Уснули эти, и уснули те
Просцениума в полной темноте.
И правда то, что третья уж година.
И будто светит лампа Аладдина.
И восемь дев. И каждая мила.
И всякая в свои века жила.
Джульетта, Карменсита и Одетта.
А ведь в мечту всё сущее одето.
2139
А ведь в мечту всё сущее одето.
И сумрак ночи гордый как Одетта.
И там, вдали, взрастает баобаб.
Балет к концу. Осталось восемь баб.
Мол, посмотрите, люди добры, в горе я.
И это тоже где-то аллегория.
У каждой море слёзное в глазах.
Стоят баляре. Бабы все в слезах
До горизонта с небом синим в споре,
Искусно оттенив собою море,
Танцуют уж на дальнем береге
Лишь на одной натянутой ноге.
Сперва наполнив как бы брагой кубки,
Да и смочив в них носики и губки.
2138
Да и смочив в них носики и губки,
Уже вином переполняют кубки.
Какой-то сложный творческий язык.
Он вместо просто радостных музык.
Ну а пока, пока, пока, пока…
И здесь вам будут ласки и тоска.
И чтоб её уж в угол затащить,
От этой бабы надо б оттащить.
И чтоб баляр, мужей, что полом слабы,
Позвать к себе, и вышли обе бабы.
А этот всё безголосно орёт.
Народ гурьбою выдался вперёд.
Таков уж, видно, этот он, балет.
Свободы здесь как будто бы и нет.
2137
Свободы здесь как будто бы и нет.
Уж вот таков он этот весь балет.
А гладкий, ишь ты, выродок и гад,
Пошёл в присядку, делает шпагат.
Да и давай от злости землю рыть.
Другой же, бледный, стал его корить,
Ей предлагая руку с кошельком.
И на девицу смотрит со смешком.
Ну, а второй к той девушке идёт.
И горд собой. И музыки не ждёт.
В высокой шапке. Руки в соболях.
Пониже третий. Думаю, что лях.
Таков уж он, сей труд балетный хрупкий.
И таковы у балерины губки.
2136
И таковы у балерины губки.
Таков уж он, сей труд балетный хрупкий.
Все отпускают шутки и смешки
Вокруг нее, да и пошли в прыжки.
И вот давай плясать во всю Елена,
Выделывая всякие колена.
И он колена перед нею пляшет.
А гусь летит. И крыльями не машет.
А там, в оркестре, звук: «Ку-ка-ре-ку!»
Потом он бросил взоры к потолку.
Да и пред нею делает притоп.
И уж по ножке ножкой топ да хлоп.
Ищу для каждой выдумки куплет
Я на конце пера уж много лет.
2135
Я на конце пера уж много лет
Ищу для каждой выдумки куплет.
Глядишь, и кашу тёплую заваришь.
А тут соседка. С нею погутаришь.
Такой вот суп из слов я ей варю.
И рядом просто душу говорю.
И продолжаю я ходить в кино.
И пусть на ту же тему. Всё равно.
И всё вокруг меня на ту же тему.
Меня вплетают в общую систему.
Едва увидев чей-нибудь верлок,
Я раздвигаю в небе потолок.
И захожу в любое в мире зданье.
И от себя спасаю мирозданье.
2134
И от себя спасаю мирозданье.
И захожу в любое в мире зданье.
Как пропаганды медианаган,
Уж правят миром ложь и чистоган.
И в каждом жёлтом долларе рука.
Пустые страсти из-за пустяка.
И лишь доступный времени сонет.
И ничего святого в мире нет.
Я отвергаю истину нахальную,
Рисуя жизнь совсем патриархальную.
И я жую спасительный женьшень.
И целюсь прямо в круглую мишень.
И достаю свой красный партбилет.
Вот я такой довольно много лет.
2133
Вот я такой довольно много лет.
И достаю я красный партбилет.
А вот бычок стоит совсем ничей
У отражённых в озере лучей.
И в доме мрак. И степь белым бела.
Да и огни с соседнего села.
Здоровьем пышет с каждого куста.
Прохладой веет ночи пустота.
Заря, бледнея, устремилась прочь.
Украинская, что тут скажешь, ночь.
А вечер замер. Сердце не молчит.
И на корову женщина кричит.
Но пауза. И тихое мычание.
И должно тут свершиться окончание.
2132
И должно тут свершиться окончание.
И пауза. И тихое мычание.
И я у вас потребую с утра
Такого флирта около костра.
А вам никто ни в чём не запретит.
Мне душу лечит, голову претит.
Оставьте, Маня! В этом ли мозоль!
Вы ошибнулись. Это не юзоль.
Да и, к тому же, был я весь спотемши.
Вот оттого и был я там раздемши.
Меня коснулся лёгкий ветерок
Ещё тогда, в тот первый вечерок.
Иду я к Вале. Но не с целью, нет.
И вот об этом я пишу сонет.
2131
И вот об этом я пишу сонет.
Сомнений прежних больше в сердце нет.
Такие вот тут были трали-вали.
И уж, видать, вы с многими бывали.
И в том письме, что я взяла у Вали,
Вы мне намёки тонкие давали.
И вы и с нею тоже побывали.
Вы мне писали. Как вы там живали?
Забыв печаль, мы распростимся с горем.
И погуторим, и ещё повторим.
Полезем с вами мы за буряками.
Давайте, Маня. Двигайте руками.
Покуда всё на свете не просвищет,
Как тут прожить, как может, каждый ищет.
2130
Как тут прожить, как может, каждый ищет.
Весна не дремлет. Да и ветер свищет.
Супруга ваша в поле за быками.
А мы полезем в склеп за буряками.
Пока нас случай с вами не унёс,
Со мной пройдитесь вы на ближний плёс.
Намедни вы уж в саде, в огороде
Меня спросили: «Маня, вы в свободе?»
Когда о том вас очень попросят,
Не забывайтесь, вам не пятьдесят.
И вы уж тут воздействуйте умело.
И это дело, поглядеть коль смело,
Оно отнюдь. Уж он, юзоль, таков.
И это лишь когда без дураков.
2129
И это лишь когда без дураков,
То он, юзоль, действительно таков.
Куда не ходят даже поезда,
Глядишь, проник он именно туда.
И ноги негде глупому девать,
Как поперёк их бросить на кровать.
Не осрамив крестьянскую мозоль,
Ты и познай дворянскую юзоль.
А он других плепорций ожидает,
Да и Ивана сверху наблюдает.
Потом встаёт и ходит у ворот.
Ну, а на небе лунный приворот.
Не против я ни коньяка, ни пива.
Хоть не король я. Но живу красиво.
2128
Хоть не король я. Но живу красиво.
Не против я ни водки, и ни пива.
И как, и где уж сызнова начать,
И где поставить нужную печать,
И как её потом перевернуть.
И глупый знает, как шнурок тянуть.
Готов я с ней идти и за барак.
И я согласен. Я ведь не дурак.
И предрассудков скучную юзоль
Я отвергаю, как в ноге мозоль.
Тут голова от трезвости пуста.
И у Ивана лошадь без хвоста.
И это так. С умом. Без дураков.
И нам в услуги тысячи веков.
2127
И нам в услуги тысячи веков.
Эпоха  -  вечность. И без дураков.
Я за эпохой радостно слежу.
И там сейчас я, видно, полежу.
И на своём пляжу глубоководном
Расположусь я где-то возле Гродно.
А ночевал я в предпещерном склепе.
И жить любил я в радости и лепе.
Не проронив притом цензурных слов,
Я змей давил о трёх-пяти голов.
Свищу своим трёхдырочным безглазием
И сам слежу за этим безобразием.
Идёт она. Идёт без дураков.
К её услугам тысячи веков.
2126
К её услугам тысячи веков.
Ах, жизнь! Она идёт без дураков.
Увлечь собой для радостного плису
Её хотел я, словно Василису.
Меня позвал пещерный царь Кощей,
Чтоб дать мне блузу с выставки вещей
Его. А мне ещёбы и пиджак.
И я подумал: «Я ведь не брюзжак».
Отдашь тут всё за нюшку табака.
И поднялась же у тебя рука.
А, угождая, не во что рядиться.
А, наслаждаясь, нечем возгордиться.
Порядок тут, и уровень таков.
А жизнь  -  она собранье пустяков.
2125
А жизнь  -  она собранье пустяков.
Идут дела у нас без дураков.
Проценты менту, рэкету за год.
Опять работа, выручка, доход.
На третий день уже ни в зуб ногой.
Болеет Вера месяц уж другой.
Её покинув, он едва живой.
И загрустил он. Свой он и не свой.
Он весь доход поделит справедливо
В своей семье поровну и стыдливо.
И восвояси тут же отбывает.
И плащ дырявый снова надевает.
И превзойти его, Кобзона, нормы
Возьмутся те, кто завершит реформы.
2124
Возьмутся те, кто завершит реформы,
Уж превзойти его, Кобзона, нормы.
А деньги, слышь, он в рваный плащ суёт.
И жжёт как пишет, пишет как поёт.
На то он местный в эросе Кобзон.
И он получит денежный резон.
И даже ночью плакала она.
И в этом Вера сердцем стеснена.
И погасить чтоб жизни суховей,
Тут и отдался он всем сердцем ей.
Она же просит, чтобы её привлёк.
И вот Кобзону дарит кошелёк.
Поставив ей четвёртую печать,
Он снова хочет деву навещать.
2123
Он снова хочет деву навещать,
Поставив ей четвёртую печать.
Через её лирический овал
До почек ей он дважды доставал.
А Вера скачет, в ней печали нет.
Жена Кобзона терпит тридцать лет.
И новых метин прорезь у лица,
Ещё и трети не вложив конца.
И в горле печень ей он щекотал.
Струёй из члена резал он металл.
Кобзон залупой птицам носит корм
На расстоянье трёх шахтёрских норм.
Пройдут, блюдя в эротике реформы,
Тысячелетия рожденья новой формы.
2122
Тысячелетия рожденья новой формы
Пройдут, блюдя в эротике реформы.
И Вера здесь почувствует резон.
И он начнёт работу важных зон.
И не бывает слаще, чем когда
Они пойдут и лягут у пруда.
Сегодня праздник. Быть ей не одной.
У Веры чудный нынче выходной.
Семью прокормит с тёщей и дитями
Уж он своими жёлтыми костями.
Одёжка дрянь. В плаще сплошные латы.
Без денег он. И ходит без зарплаты.
На уйму дел поставил он печать,
Что в этот год все будут отмечать.
2121
Что в этот год все будут отмечать,
На уйму дел поставил он печать.
И весь вокруг облепленный костями
Он был женат, и с тёщей, и дитями.
Но не того, а местного Кобзона,
На Покрова встречали у резона
Совсем другого дивного покрова.
А Вера, Вера, Верочка Петрова,
К нему заходит в этот вечер гарний.
Погодьте, парни. Вы не у пекарни.
Она сказала: «Щас, я раздеюся».
Из Пскова Люся, об заклад я бьюся.
Нужна тут иностранная монета.
Иначе не услышишь ты сонета.
2120
Иначе не услышишь ты сонета.
Кобзон умён. Он просто чудо света.
И уж влюблён лирический Кобзон.
Ну, а у Веры собственный резон.
Как поднесёшь, так и получишь кукиш.
И эту Веру ты за так не купишь.
Тут на троих лирическая драма.
Ещё есть Зяма, общая программа.
На эти штуки чудо как здорова
С парнями Вера, Верочка Петрова.
Тут всё в округе для живых людей.
Везде менты, начальники людей.
На спид и гонорею измерять
Тут вас не будут. Нечем проверять.
2119
Тут вас и будут. Нечем проверять.
На спид и гонорею измерять.
И в Мерседесе уж пойдёт делёжка.
Да и кормёжка. Всем тут правит Ёшка.
Вот потому сюда и прилетели
Они тогда, что кушать захотели.
Вторая Вера. Верочка Петрова.
А та из Пскова. Люся Циганкова.
Там две гуляли ляли  -  Руфь и Нели.
Злость разлилась как лужа на панели.
И на тебя уже зачем-то злятся.
Ты вышел в поле. Вздумал прогуляться.
А нет вопросов, нету и ответов.
И вот оно, число моих сонетов.
2118
И вот оно, число моих сонетов.
А нет вопросов, нету и ответов.
Какой ещё ты бугамент покажешь?
Да что там спорить. Что кому докажешь?
Она поиздевалась надомной
С моею незадачливой виной.
И даже возникает колом в заде
Юзоль, что и в пруду, а также в саде.
И оттого такая вот юзоль.
Навстречу им, зажав в руке мозоль,
Шли два поклонника. Как пень в упор полену.
Иду и я, едва закончив смену.
И я стараюсь посчитать опять
Две тысячи семьсот четыре пять.
2117
Две тысячи семьсот четыре пять
Уж я стараюсь посчитать опять.
И бьют меня в межножия исток.
Ну, а другой был более жесток.
Да и ещё вдобавок подзатыльники.
Я тут в кустах. Они стоят. Насильники.
И просто мне уж делать было нечего
Из-за того, что я гуляю вечером.
Ах, это, я скажу вам, гуетория.
Вот такова была моя история.
А он уже в руке сжимает рацию.
Ну и попробуй сохранить тут грацию.
Такая мне случилась компромись.
И ты полезным чем-нибудь займись.
2116
И ты полезным чем-нибудь займись.
Такая вышла мне тут компромись.
И я упал, споткнувшись на пеньке.
Один за мной. И рация в руке.
В глазах темно. И ноги онемели.
Душа едва жива. И холод в теле.
Я слышу речь про мать такую нашу.
Свистят, зовут, и вспомнили Наташу.
И, вижу я, они той встрече рады.
И вот втроём тут вышли из ограды.
И он мне сразу место указал,
Лишь только я тут плавки развязал.
А голос будто сдобрен пистолетом.
Я сам тебе всё расскажу об этом.
2115
Я сам тебе всё расскажу об этом.
А голос будто сдобрен пистолетом.
Но как назло, ни ветки, ни куста.
Вокруг меня такая красота!
Ещё сильней почувствовалась боль.
Терплю, молчу. Совсем натёр мозоль.
Иду я дальше, слёз не вытирая.
Шумят ветра от края и до края.
Кузнечики стрекочут. Ля! Ля-ля!
А я хожу. И всё смотрю в поля.
Натёр мозоль на самом нежном стыке.
В неразделимом был тогда я тике.
И как тут врежу сам себе. «Уймись!»
Не хочешь, и не надо, не томись.
2114
Не хочешь, и не надо, не томись.
Пописять хочешь? Сам тем и займись.
Терзает грудь античная юзоль.
Едва не лопнет от мочи мозоль.
Переживаю боль, тоску и скуку.
Ну, руку, руку. Сдерживаю муку.
Взял в руки крепче. Вот сменил руку.
Иду, терплю, едва держу строку.
Основу всех бытующих основ
Я представляю без излишних слов.
Цветы везде. Вперёд и влево глядь.
И я иду себе в поля гулять.
Сюзи, Лили и даже Генриетта
Томятся в ожидании рассвета.
2113
Томится в ожидании рассвета
Сюзи, Лили и даже Генриетта.
Ну, а она хохочет и хохочет.
И я подумал: «Может, тоже хочет?»
И я её ласкал там и везде.
Пошла. Легла. Но где легла? Но где?
Куда не ходят даже поезда,
Тогда и я хотел попасть туда.
«Вы бы, гражданочка, часок соснулись.
И что, коснулись?» Говорит: «Коснулись».
«Мне бы коснуться ваших глаз печали!»
«Ах, не хочу! Вы б лучше помолчали».
Красавица с посольства Генриетта
Томится в ожидании рассвета.
2112
Томится в ожидании рассвета
Красавица с посольства Генриетта.
Мы баб в шампанском пять ночей купали.
Потом мы им ни в чём не уступали.
И тут его я в яму уронил.
Ну, и слегка я гробик наклонил.
И у могилы выпимшим стою.
Держись-ка, брат, любезный друг, мусью.
И думаю: «Похороню я друга».
Набил футляр я бриллиантов туго.
Там я его два раза уронил.
Я Страдивари как-то хоронил.
Монета и на кладбище монета.
Проделай сам как будешь у сонета.
2111
Проделай сам как будешь у сонета.
Свиное дело  -  верная монета.
Я уж куплю десяток поросят.
Остепенюсь я лет на пятьдесят.
Да и себя без пользы изводить,
Так стоит краски зря ль переводить.
И я кладу его себе на тело.
Червонец в час. Такое, в общем, дело.
Конец искусству. Не поддамся блуду.
Иду на отдых. Рисовать не буду.
Теперь талант я ставлю на покой.
Червонцы я писал одной рукой.
Мне говоришь ты: «Я таких на лире».
Но это позже. Не в твоей квартире.
2110
Но это уж позже. Не в твоей квартире.
И вот уж я содействую на лире.
И ты молчишь. А я вокруг хожу.
Да, я, как прежде, в даль небес гляжу.
И в дверь, скотина, в щёлочку глядит.
Взяла червонец и ещё нудит.
И всюду ищет, сука, дурачков.
Сама ты гутен, курва без очков.
А ты ей так негромко: «Гутен, мисс!»
Она же говорит в ответ: «Стриптиз».
А я с балкона, что напротив, тётки.
И там, в тюрьме. Стоишь ты у решётки.
И приплюсуем те, что у тюрьмы.
Всё сложим. Ну?.. Поднапрягём умы.
2109
Всё сложим. Ну?.. Поднапрягём умы.
На бороде. И около тюрьмы.
«Выходите?»  -  я спрашиваю. «Где?»
Да и в трамвае в суетной среде.
Втроём весной. Потом пошли мы бродом.
Ещё и там вот с тем кривым уродом.
Тогда была я в бешеном экстазе.
С колен. А ты сидел на унитазе.
Я не считаю тех, что у гардин.
И днём ещё на паперти один.
Да! И один, я помню, в беге дум.
Перемножаем. Пять кладём на ум.
И миллион одиннадцать в сортире.
Две тысячи семьсот сорок четыре.
2108
Две тысячи семьсот сорок четыре
До твоего я знала в этом мире.
Под майку ты надел тогда фуфайку.
Да и наверх ещё другую майку.
И ты сказал: «Прости, я в телогрейке».
Я приложилась под тобой к скамейке.
И позвала тебя. Ты был ничей.
Тогда ещё внизу журчал ручей.
Не успеваю. Недержанье вод.
Опять же вот кончаю на живот.
А на восьмой ты раз сказал: «Зараза!»
И до посадки в поле там два раза.
С минуты той, как ты сбежал с тюрьмы,
Сто девяносто шесть. Умножим мы.
2107
Сто девяносто шесть. Умножим мы.
И плюс двенадцать около тюрьмы.
И что-то ты мне долго говорил.
«Куда? Куда?» Ты дважды повторил.
Серьёзно я ответила: «Туда».
И там по рельсам ходят поезда.
Как будто я на дальнем берегу.
И я тебя постигнуть не могу.
Твоею мне такою милой тушей
Вертела ты весёлою вертушей.
Тогда тебя переполнял экстаз.
И говорила ты: «Оставьте таз».
Те три горячих незабвенных слова.
Умножим на четырнадцать их снова.
2106
Умножим на четырнадцать их снова.
И ты умолкла. И потом ни слова.
«Меня ты там. Зараза! Ах, зараза!
Супругом добрым ты звала два раза»
«И ты со мной вчера любезным был.
Твой портсигар. Ты там его забыл.
Полез наверх. Я млела. Дорогой!
Прижав тебя красивою ногой.
И ты не смог от встречи улизнуть.
Упала брошка, обнажилась грудь.
И сразу тут же клёпки распаялись.
И у окна мы долго распалялись.
И я была как брошенный щенок.
Четырнадцать Веноций. Вот венок.
2105
Четырнадцать Веноций. Вот венок.
Без вас я что? Бездомный я щенок.
Куда же вы, скажите мне, слиняли?
Мы на чулан ту залу помяли.
Что вы пытались этим доказать?
Что вы в окно хотели показать?»
«И в ночь одну, и нежно, и до боли
Я вас любил три раза. И не боле.
Ещё другие, растуды ты, фурии.
Каховка. Вальс на сопках ли Манчжурии.
И тут начнётся новый пересчёт.
Промолвишь звук, нарушишь песням счёт».
«Ты закури и сызнова, и снова».
Сто девяносто шесть  -  основа.
2104
Сто девяносто шесть  -  основа.
«Перекури. Не говори ни слова.
За край уж той сомнительной курилки
Мы и ушли, подкидыши, дурилки.
Отбушевав и побледнев, как мел,
Там даже мрак межзвёздный потемнел.
И не отмоет нас и Мой-Додыр
На глади лет непротивленьем дыр.
Пиши тому, кто нас туда зовёт,
И в той эпохе счастливо живёт.
Да и пиши стихи Большому Лоху.
И с головой уйди в свою эпоху».
«И ты беги. Ступай стопами ног».
Один  -  есть ключ. Четырнадцать  -  венок.
2103
Один  -  есть ключ. Четырнадцать  -  венок.
«Так знай, что то возмездия пинок.
Вконец исчез последний в мире изм.
В эпохе жил когда-то оптимизм.
Не поглотил бы нас хребет Саян
И под гармошку, да и под баян.
Структур известных преобразованья
До основанья без образованья.
Отожествляясь с виденьями снов,
Мы будем рушить время до основ.
А им простим их потребленье хлеба.
И обратимся в тружеников неба.
И столько, сколько надо, мы признаем
Тех, чьих основ мы до сих пор не знаем.
2102
Тех, чьих основ мы до сих пор не знаем,
Мы позовём и равными признаем.
Переживём и эту мы эпоху,
Как говорят на минщине: потроху.
И я прошу подобное учесть.
И это всё вот в нашу с вами честь.
Ах, это то, что есть на солнце пятна!
И что тут мне особенно приятно,
Так то, что нет в природе дураков.
И очень много всё же в ней веков.
Выходит, что повсюду мы в почёте
При даже приблизительном подсчёте.
На рифму слов для глупых и ослов
Веноциания. Да и без лишних слов.
2101
Веноциания. Да и без лишних слов
Ещё и без придуманных узлов.
Живут там люди. Лохи-человеки.
И в совершенно непонятном веке
Кочуют безобразия вселенной.
И там уж, пребывая в роли тленной,
Мы видим две, а то и больше, хари.
И в каждой средь небес зелёной твари
Никто не посчитался с человеком.
Висит он там над сдвинутым парсеком.
По линии движения вранья
Кривая траектории ея.
И там, где мы вдвоём с тобой летаем,
Мы с вами уж давайте посчитаем.
2100
Мы с вами тут давайте посчитаем
Кривую траектории ея.
Под ручку с дальней ширью те края
Мы в мирозданье молча пролистаем.
И по добру, и где-то и по плоху
Мы перешли в грядущую эпоху.
Не оробеть бы, и набраться б мужества,
Уж выпив долю нового содружества.
На межпланетной тризне похорон
Ударим в створки бездн со всех сторон.
И, взяв зари наполненную кружку,
Пора и мне найти себе подружку.
А звёзды блещут в ворохе веков.
И вот и Марс над бездной облаков.
2099
И вот и Марс над бездной облаков.
И звёзды блещут в ворохе веков.
Ты не прикажешь, устремляясь к тлению,
Тебя любить по щучьему велению.
А Нифертити подплывает к Вере.
Ну, а Нептун и Зевс спешат к Венере.
Материки дрейфуют, лев на льдине.
И говорят о века середине.
Заставим порезвиться булавой
Кулибина с упрямой головой.
А небо пополам перегородим.
Глядишь, ещё и мысль какую родим.
В пылу мгновений, в робости веков,
Недолго нам кружить средь облаков.
2098
Недолго нам кружить средь облаков.
Луна сверкает. И в огне веков,
Но к ночи, трепет несколько смирился.
Мой ревматизм в суставах обострился.
Гроза ночная. Холодно с утра.
Уж август. Солнце. К вечеру ветра.
И я подумал: «Надо бы напиться».
И тут я стал без цели торопиться.
Не торопись. Мечты, мечты, мечты.
Закончусь я, закончишься и ты.
Ах, подыхаю! Рана ножевая.
Что, стеснена? Кончаешься? Живая?
Эпоху вижу рядом без портков
И за туманным заревом веков.
2097
И за туманным заревом веков
Эпоху вижу. Вижу без портков.
И мы уже и дышим еле-еле.
Философично нас готовят к цели.
Там некую небесную, иную,
Эпоху обсуждают не земную.
Мыслители, советчики и воры,
Цари, вожди, реформы, разговоры.
И тут уж я налево-вправо глядь.
Ты не спеши резвиться и гулять.
Ах, такова грядущая эпоха!
Но вот тебе совсем, совсем неплохо.
Не надо было слишком уж хотеть
И за традицией, её круша, лететь.
2096
И за традицией, её круша, лететь
Не надо было. И притом хотеть.
Разбогатели грязными руками,
Когда эпоха стукнулась о камень.
Промокли уши, вытекла слеза.
Излить чем душу? Ты открой глаза.
Не будь же лохом. Что за чепуха!
Моя эпоха, говоришь, плоха?
Ты слышишь ли? Но я ещё живая!
Я перегрелась, душу изливая.
Труба скривилась. Я пиджак сниму.
Духовной пищи не ищи в дыму.
И так всегда. Иначе лишь по форме.
Традиций нет. Разрушены в реформе.
2095
Традиций нет. Разрушены в реформе.
И так всегда. Иначе лишь по форме.
А где друзья? А где они бывают?
Да что там смерть! С рожденья убивают.
То уж землёй присыплют за оградой.
То снимут скальп воинственной эстрадой.
И развращают речи мифологией.
Парализуют землю геологией.
Инфарктом жгут, да миокардом душат.
Разят сердца, сажают на кол души.
Огонь, секира, окрик бюрократа.
Идёт война. И брат идёт на брата.
Теперь мы можем муку претерпеть.
А в сложной форме очень сложно петь.
2094
А в сложной форме очень сложно петь.
Всё просто было. Сдобно била плеть.
Да и ломали нас через колен.
Но лишь тогда, когда нас брали в плен.
Так не своих же, нашего всё брата.
Ну, турки, турки. Дети для разврата.
И так в веках: то взлёты, то провалы.
И трансвеститы, и транссексуалы.
А иногда любовный треугольник.
Ну, а порой тефтели и рассольник.
А в остальном проблема назревает.
И приобщенье изредка бывает.
Пока у них достаточно проформ,
Спеши измерить сущность всех реформ.
2093
Спеши измерить сущность всех реформ,
Пока у них достаточно проформ.
Быть нужным им тогда нужды не будет,
Когда случится так, что нас не будет.
И там, пока не будет новой пробы,
Ты и сиди внутри её утробы.
Оставив здесь на этом самом месте,
Без умысла и, не достигнув чести,
Никто из нас не судит ни о ком
Знакомой думой призванной кивком.
Засов сорвали. Там две сотни рыл.
Подобран ключ. И двери ты открыл.
Оттенком чувств ты подбираешь ключ.
И через всё проходит тонкий луч.
2092
И через всё проходит тонкий луч.
Оттенком чувств ты подбираешь ключ.
Но всё равно своё ты говорил.
Ну, пусть не так, но всё ж наговорил.
Так повторял Владим Владимыч часто.
Но тщетно. И сиди себе. И баста.
Вороны нас без удержу кусают.
А небеса над нами нависают.
И плачут, да и некуда их деть.
И будто и не могут усидеть.
И за окном в каком-то гекзаметре,
И в тишине, и в этом буйном ветре,
В гуденье ран и в шелесте тетрадок.
О, сколько тут загадок! И разгадок.
2091
О, сколько тут загадок! И разгадок.
И свист в окне. И чай довольно сладок.
Свистите мне, свистите мне, свистите.
Ах, я проснулся! Вы меня простите.
Верхом езжайте. Ногу вставьте в стремя.
О чём писать? Про нас? Про наше время?
Нет ни дождя, и ни ночного свиста.
Но вы ушли вперёд. И небо чисто.
Я опоздал. Вы время мной украсьте.
Откройте дверь и мне скажите: «Здрасьте!»
Не то другие вдруг начнут стучаться.
Со мной спешите вы скорей общаться.
И мы в просторе выборочных круч.
И в каждом свой венок сонетов, ключ.
2090
И в каждом свой венок сонетов, ключ.
И мы в просторе выборочных круч.
Бери его и всовывай в беремя.
Сулит оно единственное время.
Любому там, и Пушкину, и Фету,
Ты, торопясь, поручишь эстафету
Сомнений, мнений, домыслов, наитий.
И не лишай стремления открытий.
Они спешат не вовремя. Во время.
За ними шло совсем иное время.
Едва родясь, живое умирает.
А время прёт, не спит, не загорает.
И ожидает нас в тенетах сада
Ещё венков венков венков громада.
2089
Ещё венков венков венков громада
Там ожидает нас в тенетах сада.
Другой бы способ для неё нашёлся,
Когда бы ты со мною не сошёлся.
Свои тебе заоблачные страсти
Она предложит: «Плис, пожалте, здрасьте».
И тут она тебе в глаза глядела.
А это уж совсем другое дело.
Другое дело, если б белоруска.
Зачем тебе такая вот нагрузка?
Слова ты шепчешь странно и пугливо.
Во сне бормочешь что-то торопливо.
И слышишь вдруг: «Проснись, мой нежный друг».
Венок венков. Он первый создал круг.
2088
Венок венков. Он первый создал круг.
Ходи потом, ищи-свищи вокруг.
Покривишь нос, уронишь и расчёску.
Лицо попортишь, изомнёшь причёску.
Спрыгнёшь не так, и поломаешь кряж.
Ажиотаж. Не первый всё ж этаж.
Ложусь в кровать я молча с нею рядом.
Идти люблю я утром зимним садом.
Сочась желанья и волненья ядом,
Потом соснуть часок люблю с ней рядом.
Люблю ещё в своих проблемах рыться.
Да и люблю я с ней разговориться.
Беседа за приятной разговорой
Является мне плотью и опорой.
2087
Является мне плотью и и опорой
Беседа за приятной разговорой.
Мы ночью с ней настойку пьём обычно.
И это нам приятно и привычно.
«Тогда другое дело. Здесь побуду».
«Не знаю,  -  говорит.  -  Ведь я оттуда».
Вскочила. Закричала: «А куда я?!»
«Куда тебе колоться, ты худая».
«А мне бы,  -  отвечает,  -  уколоться».
«А где ведро, воды бы мне с колодца».
«Не знаю,  -  говорит,  -  ходила в баню я».
«Где чайник,  -  говорю,  -  Веноциания?»
А без неё я словно как без рук.
И вот она уже со мной, мой друг.
2086
И вот она уже со мной, мой друг.
И, несомненно, в створках милых рук.
А может, и не чай, а вздох со стоном?
А может, мармелад и торт с лимоном?
Средь облаков судьбы благодаренья
И за тепло в твоей душе горенья,
Да и за чушь сего стихотворенья.
Не хочешь ты ли чаю и варенья?
О, нет, совсем и не за огурец!
Да и простит пускай тебя Творец.
В твоё лицо впираясь, как в печать,
Она умеет думать и молчать.
Певец, что жил с упрёком и укорой,
Уж встречи ждёт и трепетной, и скорой.
2085
Уж встречи ждёт и трепетной, и скорой
Певец, что жил с упрёком и укорой.
И в то же время близким, да и нежным
Попробуй быть ты, да и безмятежным.
А время льнёт обилием наречий.
Так ты расплавь свой лёд противоречий.
Одна судьба раба и господина.
Тут ты один. И всё вокруг едино.
В любой строке сего стихотворенья
Высот достиг ты тайного горенья.
А без него и не было б страданья.
И дни б прошли без встреч и ожиданья.
И засыпал я с тою уж, с которой
Награды ждал и трепетной, и скорой.
2084
Награды ждал и трепетной, и скорой
Я с тем и с той, что встретила с укорой.
Переживём мы свой весёлый лепет,
Предназначенье, красоту и трепет.
Как Древний Рим, как Бахус в бездне неба,
Как вздох грозы, как луч, как окрик Феба,
Как хлороформ и тёплый блин с вареньем
Примером форм, родством и примиреньем.
И разлилась надеждой в жирном плове,
И заплелась с другим на полуслове,
И перешла в куплет сей настоящий
Иглой любви. Да и сыграла в ящик.
И вот и я пишу строкою скорой
Веноцианию, что стала мне опорой.
2083
Веноцианию, что стала мне опорой,
Я до сих пор писал рукою скорой
Себе и вам, и вечности, и небу.
Веноций пять я вам отдам в потребу.
А, значит, ей я сразу не отдамся.
Скажу тебе: «Возрадуюсь. Не сдамся».
Уменье жить наивысшая отвага.
Пусть льётся речь и треплется бумага.
И не забудь про баночку варенья,
Ещё одно создав стихотворенье.
Да и умно отдать себя умеем.
Внутри огонь. А мы над реей реем.
А остальное всё и, безусловно,
Веноциания. Четырнадцать тут ровно.
2082
Веноциания. Четырнадцать тут ровно.
А остальное всё и, безусловно.
Там два ответа на один вопрос,
Что прозябаньем времени пророс.
Не выражайся и получишь чин
Воспоминаний, не страшась причин.
Родится Вера, запоёт Кобзон.
Люби и веруй, и придёт резон.
Мы сжались, словно нас пронзает страх,
Расположившись на любви ветрах.
Сидели молча люди у стогов
В ажиотаже тёмных берегов.
Горят в просторе времени огни.
Четырнадцать Веноций. Вот они.
2081
Четырнадцать Веноций. Вот они.
И в то же время вспыхнули огни.
Вот этих сладких пухлых юных тел
Я насчитал там столько, что вспотел.
И бутерброд я взял тогда с икрой.
И взял второй. И съел я и второй.
А целый торт искушала она.
И улыбнулась нежно у окна.
И будто мир в преддверии весны.
А тот, кто дремлет, он уж видит сны.
Мышей не ловят, не растят бугри
На каждом слове, раз-два, раз-два-три.
Тут всё. И всё тут, вижу, поголовно
Веноцианиею названо условно.
2080
Веноцианиею названо условно,
Гляжу я, все тут сплошь и поголовно.
И всё, что сами пишут, всё читают.
Одни плетут, другие расплетают.
И с королевой много мы едим.
Идём налево, вправо поглядим.
Интуитивно дальше мы идём.
Тут связи нет. Мы в реку забредём.
Я вышел в рощу и попал в гулаг.
Неужто в тёще слабым был кулак?
Как по анфасу красным кирпичом.
О чём мы мыслим? Думаем о чём?
Тебя не слышат. Ты же намекни.
Четырнадцать венков. И вот они.
2079
Четырнадцать венков. И вот они.
Поднапрягись, и их ты извини.
И отыщи желания рубин.
Смелей иди до сказочных глубин.
Без Маши ты не ляжешь и в постель.
И без неё и не поёт свирель.
Уж если каши съесть они успеют,
То там, глядишь, и наши подоспеют.
И не скрывай от истины лица.
И будь уверен в этом до конца.
Красноречивость с дивными словами
Крепчает в сердце, если рядом с вами
Та, что поможет не терять опору.
Четырнадцать туда же, в ту же пору.
2078
Четырнадцать туда же, в ту же пору.
Сонетов семь сложил, клади их в гору.
Гони тоску, да и сомненья прочь.
А как проснёшься, пред тобою дочь.
Глядишь, и что-то нужное родишь.
Ты вроде спишь, и в то же время бдишь.
Ты накопил житейскую заботу.
А мозг, он сам проделает работу.
Уж подустал, так отдохни слегка.
Так что трудись пока рука крепка.
И знай  -  всё это божья благодать.
А если так, то нечего страдать.
Ты ничего не выжжешь и огнём.
Венок сонетов, это если в нём.
2077
Венок сонетов, это если в нём
Ты ничего не выжжешь и огнём.
Малаши-каши, Маши и Наташи
Уж просят хлеба, просят простокваши.
Ну, а над ними пролетают феи.
И к ним спешат седые корифеи.
А в стороне большая дремлет лодка.
Всё есть бы вам. Знать, голод он не тётка.
И слышу речь я: «Вы в какие дали?»
Поесть хотят. Уж очень исхудали.
Стоят гуськом. И молча просят каши.
Там, видишь, и другие. Это наши.
А ты спеши, лезь на гору и в гору.
А строк всего четырнадцать, нет спору.
2076
А строк всего четырнадцать, нет спору.
Ну, а сонет, сказать тут к разговору,
Пусть и течёт, как времени река.
Не сомневайся, лезь под облака.
Крути рулетку, выпадет зеро.
И слово ляжет снова под перо.
О том, что в недрах страждущей души,
Не думай долго. Всё подряд пиши.
А наслажденье это боль похода.
Приятен жар предчувствия восхода.
Уж ты пиши, но только не спеши.
И ты вложи туда огонь души.
А дело в том, что ты повёл плечом.
Один сонет ты выстучал ключом.
2075
Один сонет ты выстучал ключом.
А дело в том, что ты повёл плечом.
Сумеешь ты ли хоть потом вздохнуть?
Дойдёшь ли сам? Иной найдёшь ли путь?
Куда идём? Какую видим даль?
Живём зачем? Где выход? В чём медаль?
А то, что нет лекарства от наживы,
То это факт. И оттого мы живы.
Во власти плут, за кафедрой дурак.
И суета вокруг. И смрад, и мрак.
Да и везде во всём ажиотаж.
А ведь, по сути, тут второй этаж.
Седой мудрец, свои мечты листая,
Мне говорит: «Всё это блажь пустая».
2074
Мне говорит: «Всё это блажь пустая».
Седой мудрец, свои мечты листая,
Желаньем прежним в трепетной груди
Вещает он? «Всё будет впереди».
И, как сумеешь, женщину люби.
И в жизнь войди, и радость пригуби.
Я принимаю, хоть и мир жесток,
Живой любви и нежности исток.
Я залетаю, вглядываясь в близь,
На высоту. Верней, лечу я ввысь.
Мечту свою лелея беспримерно,
Я замечаю: всё тут эфемерно.
Преображаю в времени ветрах
Я дни любви. И исчезает страх.
2073
Я дни любви, и исчезал страх,
Преображаю в времени ветрах.
Сниму я фрак, а вам уж и потеха.
Не будьте так, отдайтесь ради смеха.
Души накал, а рук сопротивленье.
Упал бокал. У дамы просветленье.
Тарелок звон, выходит капельмейстер.
И молвил он: «Какой вы славный мейстер».
Судьбы плевок. И вас зовут к расплате.
Свинец в висок. И левый глаз в салате.
И вот уже огонь уединенья
От этих дум и тайного волненья.
Где влажность губ, а где мы в неге таем.
Но мы давайте с вами посчитаем.
2072
Но мы давайте с вами посчитаем,
Где влажность губ, а где мы в неге таем.
Где мрак, где свет, а где любовь моя?
Куда ведут спирали бытия?
Огни, огни. Ах, вечность, вы-то кто?
Секунда, миг, бездонное ничто.
Мгновенья душ проходят через риф.
Летят века, покачивая гриф.
Весы судьбы  -  и дно, и высота.
Подвигни вправо  -  мрак и темнота.
Заметишь вспышку света. Извини.
Качни тарелки, влево поверни.
А судьбы наши будто на весах.
И мы витаем в дальних небесах.
2071
И мы витаем в дальних небесах,
В каких ещё неведомых лесах?
Ни дочке юной, ни её отцу
Служили мы, а плуту и глупцу.
Она звучала крошкой Моргенфри.
И догорала в зареве зари.
Слились в едино души и тела.
Мы обнялись. Уж таковы дела.
То, что случилось в тот далёкий час,
Мне повторилось с трепетом сейчас.
Слилась в созвучье, обретая вес,
Царица всех созвездий и небес.
Ищите нас в нехоженых лесах.
Там мы витаем в дальних небесах.
2070
Там мы витаем в дальних небесах.
Ищите нас в нехоженых лесах.
Талантом дивным был и я силён.
И этим был я с детства наделён.
Осуществилось голосом умело
То, что она, ко мне прижавши тело,
Смогла, как дар звучания отдать.
И я замыслил тут её создать.
В каком-то позабытом старом баре
Играл на скрипке юный Страдивари.
И там ещё была в стакане роза.
И за окном задумалась берёза.
Рождался мир движенья в небесах
В каких ещё неведомых лесах!
2069
В каких ещё неведомых лесах
Рождался мир движенья в небесах.
И всё спокойно счастливо лежит,
Пока оно не мне принадлежит.
Ну и, к тому ж, умение моё
Тут и увидеть прелести её.
А там, где вечность, родина культур.
В Италию бы, в божьи храмы тур.
И в то же время мыслишь про своё.
И будто слышать пение её.
И пусть трепещет и дрожит рука.
Порой всю ночь мечтаешь. А пока
И радость с нею, и печаль до слёз.
О, я упорно эту ношу нёс!
2068
О, я упорно эту ношу нёс!
И радость с нею, и печаль до слёз.
Всё обошлось, конечно, не без Бога.
Приносят пудру. Я посыпал много.
Скользит рука. Кричу: «Несите мел!»
Гриф сжался. Да и сразу потемнел.
Горячим соком прямо на него
Бокал у дамы ни с того сего.
Я достаю  -  и на тебе: два раза
От твоего вчерашнего показа.
Не спим всю ночь. Терзают миражи.
Мне говорят: «Достань и покажи».
Однажды, помню, в холле я обедал.
А слава?.. Что ж. Её ли я изведал.
2067
А слава?.. Что ж. Её ли я изведал.
О, сколько бед я в той поездке ведал!
И вот работа заново пошла.
Потом, с трудом, но всё же ожила.
И нужный тон мне целый такт искала.
Хрипит, скрипит. И нет уже накала.
Я напряжён. Лицо в искринках пота.
Там был сквозняк. Вот такова работа.
Уж двери, помню, плотно не сходились.
И тоже с ней тогда мы простудились.
Пол мраморный. Мы в Риме, на балу.
Она лежит нагая на полу.
Потом он стул из-под неё унёс.
Победа духа! Дни свершенья грёз.
2066
Победа духа! Дни свершенья грёз.
И он оттуда стул тогда унёс.
И вдруг ведущий, на люди являясь,
Берёт её. Она, сопротивляясь,
Всё взгляды мечет. Я смотрю в окно.
И как в подсветку. Ну, а там темно.
А сверху льются люстр хрустальных луны.
Перевернул. Поправил шейку, струны.
Её я взял и молча показал.
Вся знать сошлась. Был переполнен зал.
Была ночная в этот раз работа.
Не клеилось у нас, я помню, что-то.
Какие мы там с ней терпели беды!
Дни осени! О, дни моей победы.
2065
Дни осени! О, дни моей победы.
Приёмы, помню. Ужины. Обеды.
Головка и фигурка, как в невесте.
По форме всё там было в ней на месте.
Она ко мне была обращена.
Смотрю, и перегрелась в ней струна.
Она взялась, не мудрствуя, за дело.
Но и слегка плечо моё задела.
И, как возможно, выше вознести
Её хотелось. И стремлюсь трясти.
И стало мне легко и горячо.
Прижал к груди. Вложил себе в плечо.
Срываюсь тут руладой, наконец.
И я, никто иной, её венец.
2064
И я, никто иной, её венец.
И всё уж мне тут ясно, наконец.
И я ни с кем не собираюсь знаться.
Да, я и сам готов был в том признаться.
Работу эту дивную любя,
Она спешит мне выдать всю себя.
Мелодией знакомою согрелась.
Ну вот. Уже совсем и разогрелась.
Как будто снова тему нахожу.
Лежу себе и пальчиком вожу.
Да и халат свой на неё накинул.
С утра я с ней той ночи тьму отринул.
И будто я в супружеской постели.
Всё, что я делал, делал в самом деле.
2063
Всё, что я делал, делал в самом деле.
И я уже в супружеской постели.
То тут она, а то уже и там.
И нежность льётся прямо по устам.
И в вас опять конвульсий прежних тени.
Каких ещё вам там переплетений!
Я должен знать, что мне и ожидать.
Пришёл ты сам, чтоб это наблюдать.
И не чурбан ведь ты какой-то там.
Я наблюдаю нежность по устам.
А вы его и сердцем закрепите,
Когда блаженство в радости копите.
И думал я: мелодия  -  венец.
И вот пришёл моим трудам конец.
2062
И вот пришёл моим трудам конец.
Подумал я  -  мелодия, венец.
К себе её подвину я руками.
А вы своё. Вы медлите. Рывками
Нерв вдохновенья ласково бежит.
Согрелась уж. Натянута. Дрожит.
О, как волнует, торжествуя в мысли!
Нет, не в прямом, и не в буквальном смысле.
А кто она?.. Скрипичная струна!
Вот так, вот так. Вот так же и она.
Ну, а куда ей труженице деться?
И здесь уже она спешит раздеться.
Так думал я под звон её свирели.
Я доберусь до вожделенной цели.
2061
Я доберусь до вожделенной цели.
И думаешь: «Вот если бы в постели!»
Рождаешь в сердце нежную мечту.
И, перебрав с одной, сменив на ту,
Уж грудь твоя взлетает высоко.
Ну, выбрал. А теперь держи легко.
Решаешь: эта? Или эта?.. Та?..
Две точки. И конечностью перста
Ты там находишь, в чём твоя нужда.
И переводишь пальчиком туда.
И чувств возврат к забытому томленью
Располагает вас к совокупленью.
Ты понимаешь: в этом ты ничей
В потоке времени негаснущих лучей.
2060
В потоке времени негаснущих лучей
Ты понимаешь, что уж ты ничей.
А то, что рядом, то всегда волнует.
К груди подходит. Вот её минует.
И чувствуешь, уже идёт, идёт.
И ждёшь, пока волнение пройдёт.
Потом молчишь, потом уж рядом сядешь.
И вот по шейке ей легонько гладишь.
Меня учили этому в Италии.
Ведём сперва ладонью нежно к талии.
И не мешайте шнур мне развязать.
Нет, лучше взять и просто показать.
Да что уж тут. Не стоит разговору.
И понял я, что не отдамся вору.
2059
И понял я, что не отдамся вору.
Она была близка мне. Даже впору.
Она мне пуще прежнего нужна.
Прелестница! И как она нежна!
То изогнётся, скорчившись гармошкой.
То поведёт куда-то влево ножкой.
То стонет тихо, то вдруг громко плачет.
Вам поддаёт то так, а то иначе.
И вот она из всех присущих граций
Издаст порой и десять вариаций.
Ах, исполнял я прежде восемь штук!
Достанешь вдруг и вставишь под мундштук.
Уж та, пред кем я не скрывал очей,
Меня вела средь дней и средь ночей.
2058
Меня вела средь дней и средь ночей
Уж та, пред кем я не скрывал очей.
Вспотеешь весь, промокнет вся рубаха.
Но чтоб играть и Генделя и Баха?..
Цветы уж там стояли на рояле.
Нет, нет. Не то чтоб вовсе не ваяли.
Я говорю: «Давай уж еле-еле».
И хоть меня об этом не просили,
Но я любил, чтоб быть в здоровом теле.
А баб зову я чаще, если в силе.
Но не зову я к вожделенью баб.
Я заболел. А, заболев, я слаб.
Мечта моя явилась мыслью скорой,
Та, что была мне в тяжкий час опорой.
2057
Та, что была мне в тяжкий час опорой,
Мечта моя явилась мыслью скорой.
И в безмятежной дружеской попойке
Уж я порой не отдыхал на койке.
Того, что в жизни я всегда искал,
Мне не принёс и времени оскал.
Не надо нам реальности пустой
В преображённом образе мечтой.
И вот сквозь дым я вижу огороды.
А за окном все прелести природы.
И лёгкий блеск румянца на луне.
И даль небес распахнута в окне.
Она уже предстала мыслью скорой,
Та, что была мне в тяжкий час опорой.
2056
Та, что была мне в тяжкий час опорой,
Она уже предстала мыслью скорой.
Как лист берёзы в бане или в поле.
Или как кур во щах, уж в крайнем разе.
Ты без него, как армянин в экстазе.
А без любви что делать нам на воле?
Уж там и нужен действенный резон,
Где столько есть пленящих душу зон.
Туда, где жизнь, услада и потеха,
Уж без резона ехать лишь для смеха.
И ты Ветринский, или ты Кобзон,
Там без резона исключён сезон.
И вот тебя везут в больницу в скорой.
И мысль-мечта была тебе опорой.
2055
И мысль-мечта была тебе опорой.
А я хочу быть с Катей, Верой, Ссорой.
С рукой на попе, с бубликом в руке,
Не в бане, ну так в шопе, в бардаке.
Других пытают телом в женской бане,
Да и к себе сзывают бусурмане.
Беда не в том, что нас на части рвут,
А в том, что нас не искренно зовут
К иной системе благ организаций
Цивилизаций этих наглых наций.
Не различал тлетворный тайный яд
Я потому, что не встречал наяд.
Когда себя я изменить задумал,
Что будет так мне тяжело, не думал.