Я и Наицонев. Том двадцатый

14
История одного человечества.

Я и Наицонев.

    В ДВАДЦАТИ ВОСЬМИ ТОМАХ.

          ТОМ ДВАДЦАТЫЙ.

2016 г.


Собрание сочинений
в 99 томах. Том 90-ый.
1270
И навевает сон и аппетит.
И мне желанье прежнее претит,
Переполняя сладкой негой крови.
О, ужас! Оказалось что любови
Как в цирке Бом и как в манеже Бим.
Жизнь  -  барабан. И каждый тут любим.
И, несомненно, это жизни вата.
И вот она ни в чём не виновата.
Мы варвары. И где-то ближе вроде
К пещерным, что гуляли на природе
Не зная огорчений прежних дней,
С любовью, что сегодняшней сильней.
Ну, а любовь, как говорят, не вата.
И разве плоть хоть в чём-то виновата?
1269
И разве плоть хоть в чём-то виновата?
А время строчкой классика чревато.
Но я хотел к тебе поближе лечь,
Хотя б и не касаясь нежных плеч.
Ну, а теперь хоть уваженье дать бы
Далёким чем-то. Тем, что после свадьбы.
Что нам тогда казалось ни к чему.
И не бесстыдно некому тому.
Отдав себя на милость потребленью,
Ты предпочла любовь совокупленью.
Любовь желанья ваши возвратит,
Да и улучшит сон и аппетит.
1266
Да и улучшит сон и аппетит.
И вам любовь желанья возвратит.
Катились дни, как саночки с горы.
Шли годы приснопамятной поры.
Он был продажным лживым купринистом.
И не был он и близко коммунистом.
А я собой являл рабочий класс.
Неполный я седьмой закончил класс.
И не клади мне палец лучше в рот.
Был я такой, как весь честной народ.
И мною он оттуда был повержен.
И был со мной он до предела сдержан.
На третью ночь вернулся твой отец
И помешал биению сердец.
Тогда плоды, что мы нашли друг в друге,
Созрели в приснопамятной округе.
1265
Созрели в приснопамятной округе
Плоды, что мы нашли с тобой друг в друге.
А я всё норовил войти туда.
Была ещё ты девочкой тогда.
И бушевал в тебе девятый вал.
Но я ни разу там не побывал.
О, сколько было между нас экстаза!
И кончил я тогда четыре раза.
Тогда была подобная страда.
Они доклады делали тогда.
Твои в Москву уехали бугры.
И были мы вполне собой довольные.
И огурцы там в банке малосольные.
Но я пишу про кексы и сыры.
1264
Но я пишу про кексы и сыры
Далёкой приснопамятной поры.
Как прибалтийность предэстонских литв,
Друг другу отдавались мы без битв.
И уж тебя почти я и добился.
И я в тебя тогда же и влюбился.
И мне ты всю себя и отдала.
Способною к такому ты была.
Но мне там за тобою не угнаться.
Мне тридцать три. Тебе почти с семнадцать.
С тобою ту таинственную ночь
Провёл я как под небом в солнца круге.
Ведь ты была профессорская дочь.
И оценил тогда я нежность в друге.
1263
И оценил тогда я нежность в друге.
И помечтал о верной я супруге.
Дела у нас пошли совсем иные.
Коньяк французский, блюда заливные.
Всепотребленцев вырос целый класс
Из пролетарских и батрацких масс.
О, сколько в нас желаний этих, боже!
Пусть посмотрел бы тот, кто нас моложе.
Поесть, поспать и женщин, чтоб до сласти.
И решена проблема личной власти.
Отпустим их, так к нам они придут.
Века идут, мгновения не ждут.
Ищу я вдохновенье, как в супруге,
В тебе, в моём товарище и друге.
1262
В тебе, в моём товарище и друге,
Ищу я вдохновенье, как в струге.
Капуста, лук, бекон и хрен испанский.
И бутерброд. С икрой. Американский.
И в каждом ранце шпрот и два лимона
Из погребов времён Наполеона.
А там пайки. И бабы, говорят,
Всё норовят, чтоб выйти в первый ряд.
Куда же нас тут в бездну унесло!
Политика! Чумное ремесло.
Политбюро, чины и чинодралы.
Они и мы. Эсэры, либералы.
Проснулся. И всё там, на той я струге.
А верность в чём? Она в надёжном друге.
1261
А верность в чём? Она в надёжном друге.
Так обратимся взорами к подруге.
Вы расскажите толком мне скорей:
Или узбек я, или я еврей.
Нет, армянин. А, может, я зулусский.
А с ним пришёл сюда и новый русский.
Опять возник всепотребленцев класс!
И, как укор для пролетарских масс,
Иду я всё как будто мимо кассы.
А тут уже опять восстали массы.
Их в коридорах целые завалы.
У них продуктов полные подвалы.
И вот уже осенняя пора.
Ах, как прохладны нынче вечера!
1260
Ах, как прохладны нынче вечера!
Уж на пороге светлая пора.
Распутина головушка светла.
Всё надоело. Всё дела, дела.
О, надо бы управиться с задачей!
А как смириться с этой неудачей?
А нам-то что? Нам на ухо медведь.
А вот у них всё получилось ведь.
И семьянин он славный. И отзывчив.
А как он молчалив! А как улыбчив!
Но как он после этого прищурился!
Ну, с немцем он немного обмишурился.
Он русский царь, вселяющий надежды,
Молчит, развесив уши, как одежды.
1259
Молчит, развесив уши, как одежды.
И только ты уж не теряй надежды.
А это кто?.. Да он из большаков!
Там, смотришь, лезет Гришка Милюков.
А вот уже ползут из всех щелей
Те, что и Троцкого умнее и смелей!
А Ленин запломбирован и  -  битте.
И реформатор был такой вот: Витте.
Стратег известный. Кайзер он второй.
Земель он наших русский царь сырой.
А Николай, так тот наоборот.
А Ленин был с рождения урод.
Стою. Кричу: «Ура! Ура! Ура!»
Разжёг костёр. И в пламени костра.
1258
Разжёг костёр. И в пламени костра
Кричат «ура». И я кричу «ура».
Когда пойдёшь с природой мудрой биться,
Чего сумеешь в жизни ты добиться?
Или меж ног по выступу поленом.
Ну, а ещё по заднице коленом.
Зачем же нам себя по роже бить?
Полено плетью не перешибить.
Да и куда? И разве так удобно?
Непротивленье гибели подобно.
Всё пахнет мятой, хлебом и весной,
Когда сижу я на бревне с женой.
И не садись ты стульев венских между.
О, жизнь! Ты даришь радость и надежду!
1257
О, жизнь! Ты даришь радость и надежду!
Ты кто?.. А он?..  Ты с кем?.. Ты между? Между?..
Последний разменяю я пятак.
Всё переменится. И если что не так,
То мир бескрайний взглядом обозреть
Непросто будет. И предусмотреть.
Почём свинина? Нипочём свинина.
Почётно быть потомком гражданина.
И ваучеры в подушку положить,
Которых ради стоит долго жить
Взращённым самомнением идей
До той черты, где всё не для людей.
И вот уж я последней жду звезды.
Как говорится, не было б беды.
1256
Как говорится, не было б беды.
И вот уж я последней жду звезды.
Создать вселенский праздник для людей
Взывала даль возвышенных идей.
Или в толпы неугасимом шуме
Мне всё равно, как и в холодном чуме
Среди залитых кровью одеял,
Когда уже не веришь в идеал,
За коим и доходишь до безумия.
Но не теряйте вы благоразумия.
Тут вам готова кружечка вина.
Вам хорошо? Чудесная страна!
О, труженицы бурь и испытаний!
Всё ж уцелели вы среди скитаний.
1255
Всё ж уцелели вы среди скитаний.
О, труженицы бурь и испытаний!
Страна моя! Моя ты филармония!
А где же ты, моей мечты гармония!
Ночной они штрихи абракадабры
Вонзают в грудь клыки, рога и жабры.
Тебя там ждут до вечера соломки.
Да и другие есть головоломки.
И не поможет тут ума палата.
А смерть, она за всё, за всё расплата.
Ты попадёшь, поверив в антимонию,
В такую мира вечную гармонию.
Пока растёт гашиш и зреет мак,
Казалось бы, спастись нельзя никак.
1254
Казалось бы, спастись нельзя никак,
Пока растёт гашиш и зреет мак.
Вставать пора. Уж пятая година.
Ах, сущий ад! Как в сказках Аладдина.
Хотя б в квартире кто-нибудь убрал.
Весь день лежу, как к свадьбе генерал.
Пожалуйста! Руби бревно поленом.
Кокосов хочешь? Хочешь редьки с хреном?
И там ютятся в сахарном мешке
Они неугомонные в смешке.
И погибают в небе логарифмы.
Тут рифму я ищу не ради рифмы.
Вся сила рук, конечно же, в питании.
Ну, а ещё в хорошем воспитании.
1253
Ну, а ещё в хорошем воспитании
Вся сила рук. Она же и в питании.
И не болит мне больше голова.
И я люблю. Люблю и раз, и два.
А почему? А просто потому.
И всё с себя, бывало, я сниму.
А как приедешь, сразу позови.
Я дров подброшу. Истина в любви
Ласкать и гладить, возбуждая член,
По юной мягкой коже до колен.
А прежде я любил весёлых баб.
О, я ослаб! О, как же я ослаб!
Весло, ведро, рюкзак и котелок
Уж я едва по берегу волок.
1252
Уж я едва по берегу волок
Весло, ведро, рюкзак и котелок.
Не потому, что я попал в Гарлем,
Я тут не знаю горя и проблем.
А будто я в Гарлеме том живу.
И будто я в Гарлеме наяву.
И снилось мне, что я попал в Гарлем.
Но знаю я одно лишь: «Но проблем!»
И на вопросы я не жду ответов.
Весна. И я лежу среди сонетов.
О, я не в струге! Ночь меня вокруг.
Тут и проснулся я. И вижу вдруг:
Меня тревожат милые досуги.
А под глазами от бессонниц дуги.
1251
А под глазами от бессонниц дуги.
Меня тревожат милые досуги.
Борьба она борьбой в борьбе борбится.
Природа  -  ринг. И тут нельзя не биться.
Да и у нас она с тобой одна.
Осознавал ли я как жизнь сложна?
И век, прошедший в муках и в борьбе.
И белый гриб, доставшийся тебе.
И две корзины жёлтеньких опят.
И проститутка в нежности до пят.
И академик с умной головой.
И самодержца скипетр с булавой.
Ах, завяжу на память узелок!
И не забыть бы в спешке котелок.
1250
И не забыть бы в спешке котелок.
Ах, завяжу на память узелок.
Не расточив себя в заботе дум,
Я сохранил свой непредвзятый ум.
Так это то, что очень мы похожи.
Меня волнуют трепетные рожи.
И болен я. И мы больны. И вы.
Болезнью несваренья головы.
Не умные мы, глупые мы дети.
О, нет, не зол я ни на тех, ни этих.
Довольно уж в сердцах переживать.
Но мне пора об этом забывать.
И так везде, во всей моей округе.
В тебе, в моём товарище и друге.
1249
В тебе, в моём товарище и друге.
И так везде, во всей моей округе.
Мы за царя. А кто не за царя?
Теперь мы все, тем пламенем горя,
Ввязались в бой. А там чины и звания.
Спешим разрушить всё до основания.
То всех в гулаг, то снова в город-сад.
То шаг вперёд, то два шага назад.
Берём мораль заведомо скептическую.
И просто ложь, брехню патриотическую.
Да и дворянско-матерно-гусарскою
Мы видим правду царско-пролетарскою.
Уж мы в девятом и в десятом круге
В тебе, в моём товарище и друге.
1248
В тебе, в моём товарище и друге
Заботы обо мне, о верном друге.
Или о том по радио ля-ля.
Стоять ли, жить, бежать ли в тополя.
Куда и где, зачем и почему?
Тогда не нужно думать самому.
И это очень нравится тебе.
И потому уверен ты в себе.
И опыт нам об этом говорит.
Он сам не знает, что порой творит.
А вы не верьте всякому вождю.
А в небе сумрак. И опять к дождю.
Исчез мираж. Остался я на струге.
К волне склоняюсь. Вижу ноги-дуги.
1247
К волне склоняюсь. Вижу ноги-дуги.
Проснулся я. Лежу на днище струги.
«И будешь ты мне другом дорогим.
Ты исполняй со мной весенний гимн.
И каждый пусть на подвиг позовёт.
Да здравствуют и поле, и завод!
А кровь и смерть пока, конечно, тут.
А там уже и дети подрастут.
И будем жить мы в холе и в нужде.
Россия! О, Лаврентий, ты везде.
И не драчи ты свой холёный херь.  -
И продолжал:  -  Ты в будущее верь.
Померк пейзаж. Упал кленовый лист.
Загрёбаный в Европе скандалист.
1246
Загрёбаный в Европе скандалист.
Великий Ленин. Наш социалист.
Где был тогда ты, о, засранец наш,
Когда я брал Царицын и Сиваш?»
Он в свой смотрел на мраморе портрет.
И помечтал о золоте карет.
«Там все свободны, равны и равны.
Иначе грош мы стоим для страны.
Ты должен видеть всюду и далёко
Без змей намёков. Ты державы око.
И чтоб без этих мне подводных мин.
И всё. И здесь поставь ещё графин.
Переоденься. Будет много проще.
И тут вот убери военных в роще.
1245
И тут вот убери военных в роще.
А мой портрет? Ну что ж. Пусть будет проще.
Ту кровь, что и в Европе тоже знают,
Пускай они тебе напоминают.
Лампасы лучше вышей красным шёлком.
И не гляди ты на Якира волком.
Там стройка века. Сопли подотри.
Иди пока. Иди и посмотри.
Уж ты сидишь со Сталиным в кино.
Чем ты гордишься, сраное говно?
Передо мной дрожишь не только ты.
Дрожат попы, дрожат на них кресты.
Лаврентий Палыч, мой ты онанист.
Так не дрожи, как в жопе банный лист.
1244
Так не дрожи, как в жопе банный лист.
А если ты ещё и коммунист,
Будь неподкупен и прочнее стали.
А дело Ленина возьмёт товарищ Сталин.
И черепушка у него пуста.
Пусть он заменит Будду и Христа.
Да и настанет пусть повсюду мир.
Народу он без времени кумир.
И пусть его питают жизни силы.
Дела его для всей планеты милы.
А Петроград пусть будет Ленинград.
Ему введите в вену виноград.
Там, в мавзолее, он худой и тощий.
И превратится пусть скорей он в мощи.
1243
И превратится пусть скорей он в в мощи.
А сам он и не кормленный, и тощий.
Его вперёд зовущая рука
Должна позвать тебя издалека.
И чтоб была огромной голова.
Что и заменит нам его слова.
И, как и он, я буду поступать.
И в ней я буду часто выступать.
И лифт в его мы голову введём.
Такой мы Дом Советов возведём.
Чтоб не осталось более ни грамма
От куполов Спасительного Храма.
И жду я к утру вдумчивый ответ.
Мы провели семейный наш Совет.
1242
Мы провели семейный наш Совет.
Мы собрались, чтоб дать ему ответ.
Довольно нам сентиментально бредить.
Жидов убрать. Поляков обезвредить.
Весь список сразу... Понял ты?.. Осёл!..
Если не ляжет завтра мне на стол,
Твой хрен собачий, триппер захудалыч,
Я оторву тебе, Лаврентий Палыч…
И он не спит. Он говорит: «Мудэ!
НКВД, ЧеКа, ГУЛАГ, СД.
«Великий вождь!»  -  Нам слышалось в ветрах.
И нас тогда ещё не мучил страх.
И мы с тобою восемь дней не ели.
А в лодку две огромных птицы сели.
1241
А в лодку две огромных птицы сели.
Стремленьем к цели выстроились ели.
Лаская грудь, лицо твоё, ладонь,
Уж разгорался времени огонь.
Тебя возьмёт за холку, как щенка,
Его вперёд зовущая рука.
Порывом неопознанной души
Мир вырос из растаявшей глуши.
Проснулись перезвоны тишины
Граблями растревоженной копны.
Гордилось вдохновеньем личной силы
Движение взнесённое на вилы.
Дома и рощи в облаке рассвета.
Тонуло утро в ярких взмахах лета.
1240
Тонуло утро в ярких красках лета.
Дома и рощи в облаке рассвета.
И растворились в трепете парчи,
Едва лишь вздрогнув, первые лучи.
На чьих-то вспыхнув трепетных устах,
Мгновеньем резко движимым в кустах,
Там кто-то наклонившийся во мгле
С трудом себя увидел на стекле.
Речное дно, не радуясь нимало,
С восходом солнца небо обнимало
И проникало сквозь окна стекло.
А пенье утра в воздухе текло.
И сразу и капели закипели.
И птицы в роще утром тихо пели.
1239
И птицы в роще утром тихо пели.
И зазвенели тёплые капели.
Томящее и сладко, и светло,
К природе льнуло первое тепло.
Вонзаясь в солнце, возвращаясь к ней,
И разливая яркий блеск огней,
Да это что, и жизни упоительней,
И что всего смешней и удивительней,
Тревогой вея в области мечты,
За неизменность вечной суеты,
Передо мною в чём-то извиняясь,
Заря всходила, с сумраком меняясь,
Роняя в травы шелеста металл.
И обновлённый небосвод восстал.
1238
И обновлённый небосвод восстал,
Роняя в травы шелеста металл.
От напряженья мне ломило уши
В кусочке суши. SOS. Спасите души.
Свою непотопляемость храня,
Оно мне и расскажет про меня.
А сердце бьётся сонмами начал.
У борта плеск речной волны стучал.
Претензию к лютующей реформе
Имею ль я хоть в чём-нибудь по форме?
И наслаждений непосильный лепет.
И я подумал: «Вечный жизни трепет».
Преобразуясь в кровь и в ласку рук,
На небе солнца вырос светлый круг.
1236
На небе солнца вырос светлый круг,
Преобразуясь в кровь и в ласку рук.
Шла улица беззвёздною весной,
Колеблемая утра тишиной.
Расплёскиваясь бризом по Неве,
Мерцаньем в той прохладной синеве,
Лучистый воздух снова появился.
Потом на миг весь мир остановился.
Тут я проснулся и опять уснул.
Звенел какой-то непонятный гул.
А над рекой две утки пролетели.
Вставало солнце, травы шелестели.
И я сижу в углу, грущу о Шнитке.
И думаю об Ариадны нитке.
1234
И думаю об Ариадны нитке.
И я сижу в углу, грущу о Шнитке.
Мне ударяет верхней гранью по носу
Тот маленький цилиндр, что ближе к конусу.
А сам я пью из баночки кефир.
Моей природой весь заполнен мир.
Я сочинял сонеты с ржаньем конским
Каким-то духом галльским или боннским.
Я был певцом людских и верхних грёз.
И избран был я знаком ясных слёз.
Тут на меня смотрела нежно ты.
И уж с такой особой высоты
Мечтает каждый о жене и друге
И в этом закипевшем чёрном круге.
1233
И в этом закипевшем чёрном круге
Я стал известен, как в своей округе.
Я сочиняю шелесты травы
Посредством нот и умной головы.
А у ворот уже стоит народ.
Вот с тех времён мой древний длится род.
Да ты в альбом хотя бы посмотри.
Так я о чём? Ах, я о крошке Фри!
Такая вот история моя.
И умер я. И снова умер я.
Погас огонь в моих живых очах.
И загрустил я и, к тому ж, зачах.
Отец вложил все вещи в лондодыр.
Но я промок, как говорят, до дыр.
1232
Но я промок, как говорят, до дыр.
Мать умерла. О чём тут я?.. Ах, сыр!
Ну, а потом ко всем явилось горе.
Ушла из дома, выйдя замуж вскоре,
Моя сестра. И две её сестры.
И вот тогда явилась Моргенфри.
Отец мой петербургский армянин.
И вечером у нас горел камин.
Остался жив я, простудил я глотку.
Домой вернулся. Взял в буфете водку.
И взял сыры. Осталось полвесла.
Потом и лодка под воду ушла.
А в ней уже, к тому ж, зияли дыры.
И вот от них мои намокли сыры.
1231
И вот от них мои намокли сыры.
В челне свистит. На дне сплошные дыры.
Застенчивей, умнее и печальней
Она была других. И изначальней.
Нинон, Сюзи и крошка Моргенфри.
Моя семья. Отец и три сестры.
Козёл в то время здорово доился.
Я пас его, и им я и поился.
И пас я скот, и бегал на лужок.
И дул я там в бамбуковый рожок.
Ещё своей галактики не зная,
Гулял у струй я светлого Дуная.
И я вернулся в свой забытый мир.
И изведи ты эту суть до дыр.
1230
И изведи ты эту суть до дыр,
И скарбом духа ты наполнишь мир.
А если нет, то лезь на переправу.
И что тебе, сам выбирай, по нраву.
Или безвестным тут вот умирай,
Или стремись туда, в небесный рай.
Так что садись, пиши пока прошенье.
Тебя они возьмут для украшенья
С особым преимуществом твоим.
И ты, как Шнитке, нужен будешь им.
Те, кто вольготней нас с тобой живут,
Уж не придут и нас не позовут.
Так думал я. И я сидел у лиры.
Ах, как спасти себя и скарб свой сирый!
1229
Ах, как спасти себя и скарб свой сирый!
А я сижу у напряжённой лиры.
А ты не жди тут крупного улова.
«Ну, как? Понятно? Сразу было слово.
Но ты к нему, как видно, не привык.
И ты не удивляйся, то язык.
Тебе ли я ещё не надоела?
Проснулась ты ль? Помылась ли? Поела?
Остаться ли тебе на месте том?
А уж потом спроси меня о том.
«Ты что-нибудь создай сама сначала».
Так Вечность мне серьёзно отвечала.
И думал я уже почти во сне.
Как бы на берег перебраться мне.
1228
Как бы на берег перебраться мне.
Так думал я тогда уже во сне.
И поднялась тут мигом оппозиция.
Вот такова моя была позиция.
К высотам духа трепетного Шнитке
Я и полез по Ариадны нитке.
А почему? А просто потому.
Мировоззреньем радостным Ему,
Вселенских дум поведав ремесло,
Душой Творца оно в меня вошло.
И предо мною распахнулась дверь
Метаморфозой. Если хочешь, верь.
Напоминая будущее время,
Меня гнело безрадостное бремя.
1227
Меня гнело томительное бремя,
Напоминая будущее время.
И тут, где негде было и вздохнуть,
Грустила осень. Но не в эту суть.
Тому, кто рад был наступленью дня,
Я не жалел ни солнца, ни огня.
И каждый этой вечности поверил.
И на неё костюм он свой примерил.
Уж мне бесспорно очень повезло.
И жил я всем превратностям назло.
Ты по дорогам вечности водила
Меня в пределы. Где и насладила.
Концерт был так. Увы, не о весне.
И даже не о пище и о сне.
1226
И даже не о пище и о сне.
О чём, не знаю. Нет, не о весне.
Концерт был Шнитке. Увертюра шла.
И зазвучали звёзд колокола.
И настоящее куда-то утекало.
Шумела вечность, прошлое мелькало.
А вдалеке виднелась переправа.
Качнулось влево, а затем и вправо.
Потом приблизилось и вдруг запело.
Тревожа ухо, что-то там скрипело.
И мне запахло радостно и кисло.
А стремя-время уж вдали повисло.
Когда мне дали в гриву, да и в хвост,
То тут же я и выбрался на мост.
1225
То тут же я и выбрался на мост,
Когда мне дали в гриву, да и в хвост.
Те времена, где черти в печи просятся,
Теперь вот так стремительно проносятся.
И ты не верь, что все вокруг враги.
А если надо, слабым помоги.
И доверяйся быстрым ветра гривам.
Порывом сердца в духе будь игривом.
Ты не узнал бы, чем я был польщён
С последним вздохом, если б был прощён
Во времени, где ты на высоте,
Уж и свершись ты в этой красоте.
Не будь ведущим, и не будь ведом,
И ты найдёшь свой кров и отчий дом.
1224
И ты найдёшь свой кров и отчий дом.
Не будь ведущим, и не будь ведом.
И пусть теперь им тешится юнец!
Потом сними ты праздничный венец.
И гением себе ты не кажись.
А, рассмотрев итог, не удержись,
Осуществляя светлую мечту.
Комет стремленья ведай красоту.
Срывая звёзд летящих поцелуй,
Не погрузись во тьму небесных струй.
И ощущенье радости зови
В прохладе неги жаждущей в крови.
Живи любя. Гордись своим значеньем.
Да и плыви к извечным приключеньям.
1223
Да и плыви к извечным приключеньям.
Живи любя, гордись своим значеньем.
И всё такое выдумать ты смог.
И посмотри за лесом на дымок.
Да, ты тянулся к видимой химере.
И ощутил стремленье в должной мере.
Воспламенился ты востоком дум.
И твой свободный воспалился ум.
Уж и по ветру флюгером вертело
Твоё вполне осознанное тело.
И я подумал: «В будущее верь».
И вот теперь пред нами эта дверь.
Он стал известным также. Но потом.
Хотя и был он в деле не простом.
1222
Хотя и был он в деле не простом.
Но Шнитке стал известным лишь потом.
Ах, мы забыли множество имён!
Был одинок я. Хоть и был умён.
И в то же время гениальный Шнитке
Носил сюртук. И сшил его по нитке
С того, чем жил. К тому ж, он строил дом.
Добился он всего своим трудом.
И почему я голоден и смел?
Намёк пойми, чью тут я мясу съел.
Когда и чем кого я не обижу,
Уж только здесь я в этой жизни вижу.
И я б хотел управиться с течением,
И снова, друг мой, с прежним увлечением.
1221
И снова, друг мой, с прежним увлечением
Я бы хотел тут справиться с течением.
И пропадут печаль и грусть с тоской.
И обрету я радость и покой.
И жизнь моя к хорошему изменится.
Само собою всё и переменится.
И ничего не надо бы менять,
Уж если жизнь не станешь подгонять.
Тобою ненаписанных трактатов
Ты согласись с оплатой результатов.
А если надо, в твёрдое стучи.
Себя усердно разуму учи.
Я отдаюсь твоим нравоучениям.
И снова, друг мой, с прежним увлечением.
1220
И снова, друг мой, с прежним увлечением
Я отдаюсь твоим нравоученьям.
К тебе, чтоб искупить желанье кровью,
Я обращусь и с верой, и с любовью.
Но я судить такую не берусь.
О, Русь! Моя пленительная Русь!
Куинджи и других я знал имён.
Барклай де Толли и Багратион.
И северных морей холодной крови,
И Франции испытанной любови,
Князей литовских, аглицких имён
Представил я воинственность племён.
Да и не верю уж нравоучению.
И лодка устремилась по течению.
1219
И лодка устремилась по течению.
Ну, а потом согласно увлечению,
Бросаясь под вагоны с высоты,
Мы вымыслы познали суеты.
То грусть-тоску я в сердце навевал,
То очень сильный ветер завывал.
И всех своих кумиров по культуре
Тогда я экзекуции подверг
Не только после дождичка в четверг.
А если уж и вешаться от дури,
То лучше над собой не потешаться.
И стоит ли такому сокрушаться.
О, Русь святая!.. Ни в одном глазу.
Мильонную не урони слезу.
1218
Мильонную не урони слезу.
Куда ты мчишь, о Русь!.. И ни в глазу.
Давай станцуем вальс и гопака.
И купим водки. Может, молока.
Но мяса вряд ли сможем мы купить.
Кто поумнее, перестанет пить.
А как проспится, ни в одном глазу.
Избавится от зла. Прольёт слезу.
Себя же и признает, и отвергнет.
С высот небесных принцип свой низвергнет.
Сама себя она и извинит.
Себя она и хвалит, и винит.
Да, жизнь, она права в самой себе.
Ещё она доверчива к тебе.
1217
Ещё она доверчива к тебе.
И тем я горд. Я рад своей судьбе.
Но кровь во мне славянская бежит.
По паспорту я белорусский жид.
Мы пишем «депломат» и «отташе».
А сами с закавыками в душе.
И мы одёжку судим по культуре.
Всегда мы подозрительны в натуре.
В порыве страсти, смелый и большой,
Я дорожил и телом, и душой.
И я ведь сам куда не с лучшим видом.
Хочу я оправдаться перед жидом.
Уж не пускай ты пьяную слезу,
Перенося ревущую грозу.
1216
Перенося ревущую грозу,
Уж не пускай ты пьяную сл.
Ты свет увидишь радостный вдали.
И не кради, и прочим не вели.
И для себя хороший дом построй.
Порядок вспомни, вспомни домострой,
Что на Руси возник не от балды.
В демократические ты вступай ряды.
И не отдайся в руки подлецу.
Прости себя, заблудшую овцу.
И с теми, кто во всём тебе под стать,
Пора уже достойным статью стать.
Стань, наконец, и ты самим собой
В борьбе с проблемой, жизнью и судьбой.
1215
В борьбе с проблемой, жизнью и судьбой
Стань, наконец, и ты самим собой.
И смело в бой, как гордый Мартин Лютер.
Возьми компьютер футер путер мутер.
Жива ещё непознанная Русь!
Но ты не бойся и, к тому ж, не трусь.
От бушьих ножек Господи спаси!
Уж негде плюнуть в лужу на Руси.
А я поеду в межпланетный тур
За кучей акций всех земных структур.
Распоряжаясь, будь патриархальным,
Успешным будь, но только не нахальным.
Процентом цента доллара кумир
Обозревай необозримый мир.
1214
Обозревай необозримый мир
Процентом цента доллара кумир.
Как твой отец бывать порой умел,
Так будь и ты, и оставайся смел.
Там и проблема в плоскости лежит,
Где каждый куст тебе принадлежит.
Так и не нужно будет миссиян,
Когда ты верить станешь в россиян.
Россия наш извечный домострой.
Ни царь, ни Бог, ни кесарь, ни герой.
Одно с другим местами поменяй.
И на судьбу не сетуй, не пеняй.
Как обещанья, страсти захотело
Уж грозовое розовое тело.
1213
Уж грозовое розовое тело,
Как обещанья, страсти захотело.
Кому служить? Чьей жизнью дорожить?
Куда идти? С кем искренно дружить?
Не то получишь скороваркой в нос.
И только так ты смог решить вопрос.
Он говорит четвёртый раз о том,
Что, указав главенственным перстом,
В своём опять ты прежнем обаянии.
Весь в респектабельном предстал ты одеянии.
И что ни попадь, ты кради и тырь.
Пиджак французский, пальцы оттопырь.
Свободной прессой управляет хмырь,
Раздавшись ввысь и вглубь, и вдаль, и вширь.
1212
Раздавшись ввысь и вглубь, и вдаль, и вширь,
Свободной прессой управляет хмырь.
Очередной творить эксперимент
Опять приходит времени момент.
Добром и злом страданье измеряется.
И вот опять все снова повторяется.
Лежит в руинах, а вокруг война,
И та, и эта наша сторона.
Тут и могила предка моего.
А в результате нету ничего.
Страна рабов и замыслов прекрасных,
Не лишена ты и побед напрасных.
Когда пехота Марсельезу пела,
Торжествовала бездна и кипела.
1211
Торжествовала бездна и кипела,
Когда пехота Марсельезу пела.
Всех вас бы в Чёрном море искупать.
Где мягко стелят, там прохладно спать.
Я по расстрелам массовым слежу,
И по фамильным признакам сужу.
Отец мой был положен за Сиваш.
Бессребреник, слуга покорный ваш.
И я живу без окон и дверей.
Мой дед богатый гродненский еврей.
Я не над вами, над собой смеюсь.
Ах, не шумите! Вас я не боюсь.
Я вовсе не делишек тёмных ради
Порою впереди, но чаще сзади.
1210
Порою впереди, но чаще сзади,
Я вовсе не делишек тёмных ради.
И каждый там в душе подлец и вор.
Да и об чём быть может разговор.
За уик-эндов ихнее меню
Я погибаю прямо на корню.
Уж их бы я вот этими, своими!
А Березовский, да и иже с ними,
Гореть бы им в свинцовой бесконечности.
И Геббельсом, и Гессом быть им в вечности.
Пока не зачесалось в букве хе,
Им надо бы покаяться в грехе.
А я б его вытягиваньем жил
Проверил в том, что он и заслужил.
1209
Проверил в том, что он и заслужил,
Уж я б его вытягиваньем жил.
Чукотской тундры наглый паразит,
Он души нам терзает и разит.
И развязалась между всеми драка.
Москву на Минск, чеченца на казака.
Уж натравили Душанбе на Киев.
Так нет же! И находятся такие.
Живи хоть в тундре весь свой длинный век,
Свободе будь ты верен, человек.
Блестя свиным на рёбрах блина жиром,
Взойди над миром, посмотри кумиром.
Сияет солнце плоскостью оладий.
Плыви, плыви по мутной жизни глади.
1208
Плыви, плыви по мутной жизни глади.
А знал ли ты домашний вкус оладий?
Воспитанный в пенатах тёти Моти
Всей лживой сутью бездуховной плоти.
К таким бы я не экономил мер
Не формой носа, не берлинским «р».
Полураспятый на Чукотке жид
В полупродажной трусости дрожит.
Паршивый пёс с делишками своими
Сам Абрамович. Да и иже с ними.
Вот так все вязни жили без боязни.
Есть слово узник. В белорусском вязни.
Свой длинный век ты весело прожил.
И для других началом послужил.
1207
И для других началом послужил.
А если жизнь ты правильно прожил,
То самых правых ты куда правей,
И самых левых ты куда левей.
Но жизнь она всего тебе милее.
Корми червей, лежи ли в мавзолее,
Уж ждёт тебя земли обычный ком.
Всё ограничен ты своим мирком.
Развеялся ли просто на ветрах,
Ушёл ли в топку вечности во прах.
Майн Рид, Гюго, раввин ли ты жидовский,
Уж Березовский ты ли, Жириновский,
Тот, кто из нас всегда терпеньем жил,
Постилкою для прочих послужил.
1206
Постилкою для прочих послужил
И тот из нас, кто лишь терпеньем жил.
И только надпись изредка меняется.
Уж ничего нигде не изменяется.
И не отмыться нам, да и не выбриться.
Но вот беда! Отсюда нам не выбраться.
И ни при чём тут старая мораль.
И всё опять свивается в спираль.
И ничего уж больше не сбывается.
Она, как говорят, не развивается.
Но жизнь, она трагична изначально.
Хоть думать мне об этом и печально.
Потом уж я ничем не дорожил.
Простор, что одержим, он чувством жил.
1205
Простор, что одержим, он чувством жил.
Теряя смысл, терял я прочность жил.
Отдали вы всё наше на корню
За гамбургера ихнего меню.
Того, чего и в мыслях не бывало,
Чего же вам тогда не доставало?
Оклеветали вы свою же власть,
Наворовавшись досыта и всласть.
Рабы наживы, гейши капитала.
О, недоумки! Меньше вас не стало.
В колокола Синайские звеня,
Дури меня, и режь и ешь меня.
Жди указаний из-за рубежа,
В тревожном тике весело дрожа.
1204
В тревожном тике весело дрожа,
Жди указаний из-за рубежа.
И у тебя такой настырный нрав!
Ты олигарх. Ты где-то даже прав.
Пока твоей я не натешусь лавочкой,
Коли меня, коли своей булавочкой.
Открыв ещё одну «американку»,
Ты не поднимешь ни на йоту планку.
Полу продажный хиленький жидок,
Пусть правит он ещё один годок.
А всем эфиром правит Березовский.
А я поэт. Увы! Но не Жуковский.
Когда толпа на нас пошла тупая,
Сверкали рощи, в ливнях утопая.
1203
Сверкали рощи, в ливнях утопая,
Когда толпа на нас пошла тупая.
Ты волен быть порой самим собой.
Да что писать! На Западе любой
Себе хозяин. И команда с ним.
А президент, он в США, он семьянин.
Взялись всерьёз дружить с капитализмом,
Цинизмом разобравшись с коммунизмом.
И не искали вы б счастливей доли,
Когда бы так беспечно не правели.
И Вали, Вани, Любы, Кати, Оли
Могли бы быть счастливыми доселе.
И уж от гнева лютого дрожа,
Засохла кровь на лезвии ножа.
1202
Засохла кровь на лезвии ножа.
Уже от гнева лютого дрожа,
Как будто не было Чайковского и Шнитке,
И радость собирали мы по нитке,
Переполняя вдохновенья чашу,
И тем надежду вновь спасали нашу.
Повесившие нам лапшу на уши,
Себе разок хоть загляните в души.
Добра и зла извечный поединок.
И всё кричат: «О, рынок! Славный рынок!»
Весь мир преобразуют в барыши.
И всюду трусость жалкая души.
Для них мы мразь, дерьмо, толпа тупая,
В реке резвясь и пенясь, и вскипая.
1201
В реке резвясь и пенясь, и вскипая,
Для них мы мразь, дерьмо, толпа тупая.
Свободной прессе наглых молодцов
Мы ради цели продали отцов.
И растуды-сюды, и просто дутым
Мазутом и раздетым и разутым.
И чтоб они копили капитал,
Из нас любой для них мазутом стал.
Я сам себя обрёк на вымирание,
Став зверем этой пищи пожирания.
И нам такое было по уму.
Вручили Маркса с Карлом мы ему,
Используя забытого меня
В разломах ярких быстрого огня.
1200
В разломах ярких быстрого огня,
Используя забытого меня,
Да и отняв у нищего суму,
Ограбив этим младших по уму,
Построив из голодных пирамиды,
Увидевших все будущего виды,
Присвоив весь себе металлолом,
Начальством предназначенный на слом,
Торгуют оборудованьем танков
Шакалы бирж, концернов, да и банков,
И мирных прибалтийских поясов,
Сибирских неустроенных лесов,
Те, кто вчера осваивали дали
И голубые всполохи видали.
1199
И голубые всполохи видали,
И вековые покоряли дали,
Заставив встать проснувшийся народ.
И это наш второй переворот.
Глазеет саммит преуспевших стран,
Как на ворота старые баран.
Народ доволен. Все права рабам.
Смерть процветанью, вольница гробам.
Удар в удар  -  утроенный удар.
И возгорелся времени пожар.
Проходят в смычке, ты уж нас не тронь,
Огонь любви и не любви огонь,
То сквозь меня, то поперёк меня,
Во тьму вонзая тихий трепет дня.
1198
Во тьму вонзая тихий трепет дня,
То сквозь меня, то поперёк меня.
Когда по жизни гильотиной скачут,
Тогда башкой над плахою не плачут.
Без головы быть в шляпе с волосами?
Проучим их, научимся ли сами?
Простим ли этих, ударяя в темя?
Вернётся ль то? И станем мы ли теми?
Чем повинимся? Где поумираемся?
За что воюем? Для кого стараемся?
В оплавленных черёмухой слезах
Россия молодела на глазах.
Желаний бес разлил на грань медалей
Огни небес, рождая блики далей.
1197
Огни небес, рождая блики далей,
Желаний бес разлил на грань медалей.
Я сам себя в подобном убеждал.
Сидел я там и всё чего-то ждал.
А может, я с седыми волосами?
И где-то прячусь молча за усами?
Куда, в конце концов, и привели
Не только нас пути, что в бездну шли.
Пока искать консенсус научились,
Нас били. И любить и мы учились
В потоке человеческой реки.
Потом пошли всей массой на штыки.
Под шумом и на митинге сейчас
Под грохотом провёл я целый час.
1196
Под грохотом провёл я целый час,
Под шумом и на митинге сейчас.
Мы не считаем вымысел за труд.
И там мне врут, и тут мне тоже врут.
Я узнаю из этой информации
О результате процветанья нации.
И где-то есть таблица умножения,
Как искривленье линии движения.
Всё остальное глупость эфемерная.
Одно ценю я: истину, наверное.
И от любви, и от измен в ответ,
Я понимаю, что иного нет.
И я плыву, смирившись с огорчением,
И под его безудержным течением.
1195
И под его безудержным течением
Я и плыву, смирившись с огорчением.
Туда моя и двинулась нога.
Туда, где честь скитальцу дорога.
И распахнулось сердце дурака.
И потекла безвременья река.
В моё повествование включилось
Всё то, что тут со мною приключилось.
Когда былое в будущность ушло,
То это всё к тому и привело.
И превратило радость в антимонию.
Так нам ли зреть за облаком гармонию.
И в небе разорвался ананас.
И небосвод надвинулся на нас.
1194
И небосвод надвинулся на нас.
И в небе разорвался ананас.
Его, тогда испытывая муку,
И брал я в руку, чтоб не ведать скуку.
Не первый раз пришлось мне на веку
Вести себя как просто дураку.
Та суть, что я изжил до основания,
На грани оказалась выживания.
И я сказал, сглотнув волненья ком,
Уж принятым банальным языком.
Соблазном встреч я грусти убегал.
Своё любви я время подвергал.
Когда-то я застигнут был течением.
Но был покинут. И конец мучениям.
1193
Но был покинут. И конец мучениям.
И отдавался тайным я влечениям.
Не расслабляйтесь. Выпадет зеро.
Не притупилось только бы перо.
И верьте вы и в рвение своё.
Не отдавайте вы ему её.
И никому ни за какие блага
Не продавайтесь. Деньги то бумага.
И липок мёд на плоскости оладок.
А ты всё ждёшь. Твой дух томленьем сладок.
И отличайте аромат от вони.
И не жалейте средств для благовоний.
Не поддавайтесь тайным ощущеньям.
И ждите. И придёт конец мученьям.
1192
И ждите. И придёт конец мученьям.
И был я тоже предан ощущеньям.
И в стариках и в дряхлых и седых
Такой вот спрос не только в молодых.
И кто её в том действии уймёт.
А тётя снова пахнет словно мёд.
Ты и осталась жить, меня убив,
Неуловимо радость пригубив.
Одним глотком в каком-то быстром беге,
Да и в секунды беспримерной неги
Всю эту радость-муку благодать
Мне невозможно речью передать.
Я поглощён таинственным влеченьем.
А мир разверзся радостным теченьем.
1191
А мир разверзся радостным теченьем.
И вот тогда с желаньем и влеченьем
Был запах исходящий от неё,
Лишь как сняла она с себя бельё.
И думал я, что я бывал у тёти.
Всё это было будто в анекдоте.
Я произвёл обратный разворот.
Совсем, совсем, совсем наоборот.
Я наслажденье вчетверо удвоил.
Потом, когда я технику освоил,
Я получил прилив счастливых чувств.
И, иссушившись эросом искусств,
Я и ушёл от них, и лёг в ограде.
И было всё, увы, как на эстраде.
1190
И было всё, увы, как на эстраде.
И я ушёл от них, и лёг в ограде.
Зачем же я там голову сложил?
Что потерял я? Чем я дорожил?
И почему я снова лёг у скал?
Куда я шёл? Где истину искал?
И мерный рокот бьющих в дно дубин
Я и постиг из рокота глубин.
И чем-то я о твёрдое стучал.
И кто-то мне из дальних бездн кричал.
Не помню, правда, плыл я там куда.
Мне вспоминались прежние года.
И этой я отправился рекой.
Промчалась рябь. Я вдаль смотрел с тоской.
1189
Промчалась рябь. Я вдаль смотрел с тоской.
И дальше я отправился рекой.
И тут я не дослушал анекдот.
А дело в том, что перезрел мой плод,
Мне не позволив вспомнить ничего.
Две фавны плыли с нами. Для чего?
Вернулся муж из творческой поездки.
И на столе лежали две повестки.
И он заходит в дом к себе. И вот.
Жена в постели гладит свой живот.
Пускай созреют радости огни.
Будь нежен. Не спеши и не тяни.
Разнёсся запах гречневых оладий.
И облака дымились в водной глади.
1188
И облака дымились в водной глади.
И помню я чудесный вкус оладий.
Как дурака от нечего валянья,
Тут и мои премилые гулянья.
Люблю я Волгу матушку реку.
Мечтал я с вами где-то на веку.
И я услышал утренний рожок.
И, видит Бог, я вышел на лужок.
И я люблю подняться утром рано.
Смотрю  -  поляна. Вижу  -  ширь экрана.
И потерял я радость и покой.
Такой вот я с протянутой рукой.
А мне она запомнилась иною.
И трепетал я раннею весною.
1187
И трепетал я раннею весною.
А мне она запомнилась иною
На той реке, трагически плывущей,
В той трепетной среде, туда зовущей.
Ах, я хочу украинских борщей.
И любим мы поесть горячих щей.
Тот, кто сперва нам радость отдаёт,
Он суррогатом жизни предстаёт.
Потом мы моем член не меньше раза
У состоянья пылкого экстаза.
Её пытаясь вежливо украсть,
Мы наполняем тем мечту и страсть,
Разнообразя формы и движенья
И от свободного и скорого скольженья.
1186
И от свободного и скорого скольженья,
Разнообразя формы и движенья
Совокуплений через табуреты.
А там пойдут сплошные оперетты.
И уж познал я оперу-балет
В незабываемых пятнадцать юных лет.
Они не мною некогда воспеты.
Ромео, Карменситы и Джульетты.
Стоит передо мною, как скелет,
И этот обретённый опыт лет.
И даже не избегнул я мучений.
Потом я знал немало огорчений.
Как некогда в июльских вечерах,
В душе моей таились боль и страх.
1185
В душе моей таились боль и страх.
И снова, как в далёких вечерах,
Наедине с профессорскою дочью,
Какой-нибудь там августовской ночью,
Как шоколад, мы пили с молоком
Истому страсти нежным языком.
Мы соль ссыпали прямо на доску.
По мелочам познали мы тоску.
И, потеряв, старательно искали.
И по дорожке весело скакали.
Такая вот случается наука.
А вот сближенье  -  это ли не мука.
В разлуке мы, да и в момент сближенья,
Переменяем формы и движенья.
1184
Переменяем формы и движенья
В разлуке мы, да и в момент сближенья.
Одни столетья вычурные эти.
И ничего на целом белом свете.
Как на венок заплетенный сонет.
Не верь желаньям. Их в природе нет.
И уходи в далёкие дороги.
Ах, думал я: «О, делай, делай ноги».
И тут заглох мой жизни мотоцикл.
И завершился весь желаний цикл.
Зачем-то томно медленно идущее,
Напоминало мне уже грядущее.
Распространялась в чувственных слезах
Мечта, сгущаясь прямо на глазах.
1183
Мечта, сгущаясь прямо на глазах,
Распространялась в чувственных слезах.
Верша движенья быстрые и спешные,
Смотрю я в очи страстные и грешные.
К твоим прильнул я трепетным устам.
И там, где я впервые буду, там
Я даже далеко не херомантик.
А просто я безудержный романтик.
И с этих пор суставы мне болят
Там, где Макар не пас ещё телят.
Туда, куда направлен юный гнев,
Я посмотрел, увы, оцепенев.
Её любил я далеко от мысли.
И облака над бездною повисли.
1182
И облака над бездною повисли.
И у меня зашевелились мысли.
Её я взял, желая и любя.
И отдала мне всю она себя.
И я запомнил это навсегда.
Нога её не ведала стыда.
Я пригласил желанную в дорогу.
И вот её и тронул я за ногу.
Она дала мне толику огня.
И посмотрела нежно на меня.
Сближался я с какой-то юной дочью
И вечером, и утром, да и ночью.
И там я неудачником прослыл.
Потом я резко в сторону поплыл.
1181
Потом я резко в сторону поплыл.
И там я неудачником прослыл.
Через какое-то без цели пребыванье
Я и скрутил себя в бараний рог.
Вот в этот тихий летний вечерок
Ты не спугни очей очарованье.
О, ты не медли, милый! Поспеши!
Во имя откровения души.
А явно, даже более, к несчастью,
Волшебной я пронзён был тайно страстью.
Там шёл о том пикантный разговор.
И, помню я, я выбежал во двор.
В дальнейшем мы в томлении повисли
Лучом последним, что исполнен мысли.
1180
Лучом последним, что исполнен мысли,
В дальнейшем мы в томлении повисли.
Но не дано нам обойтись без порно,
Хоть и желали мы служить покорно
В разгар войны, где тоже радость есть.
Но так, чтоб вдруг вам расхотелось есть?
Мир нам принёс особое призванье.
И чудный образ ночи на заре,
Где и мелькала нежность на горе,
И в проходном, мне помнится, дворе,
И не совсем спугни очарованье.
Мы встретились с тобою на диване.
С надеждою, что я тебя любил,
Я предан был тебе. Я предан был!
1179
Я предан был тебе. Я предан был
Мечтам своим. Но я о них забыл.
И к сердцу я тропу любви искал.
А возраст в нас мечты не отпускал
Настолько, что и сук я сам рубил.
А я ведь и сидеть на нём любил.
С воображеньем пылким в голове
Иные уж корячились в траве.
А бездну лет ласкал мечты укол.
Стонал топор, срубая в роще кол.
Я поглощал нежнейший аромат
Сквозь воровской и неприкрытый мат.
И я тебя всем сердцем полюбил.
И очарован я тобою был.
1178
И очарован я тобою был.
Ах, я тебя всем сердцем полюбил!
Узнать, куда не ходят поезда,
Мне нужно было в те ещё года.
Вцепился я в какой-то ближний риф.
О, грусти вечность!.. И, тоску смирив,
Я и расстался с негою, любя.
Непросто было сдерживать себя.
Преобразуясь в благодатный край,
Уж из него рождался светлый рай.
И мой тогда взъярился организм.
Ещё вдали не грезил коммунизм.
А я ведь прежде кем-то тоже был.
И замер я, и обо всём забыл.
1177
И замер я, и обо всём забыл.
А я ведь прежде кем-то тоже был!
Живёт во мне презрению в укор
И мой престиж с каких-то неких пор.
Но, умирая, жизнь не унывала.
Хотя такое прежде не бывало.
И подстрелить весёлую зверушку,
И целью выбрать в пистолете мушку,
Да и вот деток надо б искупать,
И, полежав, немного бы поспать.
Мечта застряла в створке глотки ноткой,
Споившись водкой, закусив селёдкой.
Дышали тихой влагой камыши
Искрящейся мгновеньями души.
1176
Искрящейся мгновеньями души
Дышали тихой влагой камыши.
Внедряясь, суть уж носом завертела.
Накалом жажды тело захотело
Вонзиться в радость утренних коров.
И тайну лет, и трепет вечеров
Воспламенил лирический узор.
И чувств моих, и ожиданий взор
Уж предо мною вырос как тропа.
Тут я предался танцам Петипа.
Не приносили будущему вред
И сонмы чувств, преобразуясь в бред.
Под этих дней дымящихся сурдинки
Касались нас разбуженные льдинки.
1175
Касались нас разбуженные льдинки
Под этих дней дымящихся сурдинки.
И он меня удерживал за плечи.
И шёл тогда счастливый тихий вечер.
Я, заслужив всеобщее вниманье,
Тут и упал в широкий мокрый ров.
И заболел я розою ветров
И глубиной взаимопониманья.
И сэкономлю я машину дров.
И посетит нас с вами меломанья
Всех этих летних тихих вечеров.
Уж не спугни очей очарованья!
Мы с вами там, вплывая в камыши,
Взирали в даль безветренной тиши.
1174
Взирали в даль безветренной тиши
Мы с вами там, где тень и камыши.
И он любил бывать в её руке.
И тишина пред бурей на реке.
Своим трескучим утра топором
Перекрестил нас первый летний гром.
Хотя порой ласкала землю влага,
Но нет, не благо, и совсем не благо.
И понял я, что опускаюсь в рожь.
Мы знали дрожь. Её не ценят в грош.
Да и в минуты плоти созревания,
И в глубине живого пребывания
Поплыли мы тогда на той ладье
С тобою рядом. Ты плыла в бадье.
1173
С тобою рядом. Ты плыла в бадье.
Поплыли мы тогда на той ладье.
Я ждал щедрот от всех проделок беса
В опушке леса. И не ты ль, повеса,
Среди зелёно-утренних ковров
Противоборством вечных вечеров,
Что на шагрень изящную похожи,
Не пожалел живому телу кожи.
Небесных бурь в сопротивленье вялом,
И чёрным-чёрным тонким одеялом,
Горя огнём неповторимых лоз,
Желаньем поз и запахом мимоз,
Тут и явился мне, как в грёзах, вдруг
Мой дальний родственник и мне знакомый друг.
1172
Мой дальний родственник и мне знакомый друг
Тут и явился как-то сразу, вдруг.
Несущий в небо тучу с ветерком
И хладный лёд, облитый кипятком.
Неповторимо, как депеша в срочности,
Тут сочетанье бездн и непорочности.
Для нас важнее, чем Балтийский флот,
Что получил я выигрышный лот.
И в нас такое с вами чувство встроено.
Не в этом суть. Но так оно устроено.
Кому-то сорок. Или двадцать пять.
Кому-то жить, ну, а кому-то вспять,
Вонзившись в небо ночи ветерками,
Идти. И плыть в межзвездье, словно камень.
1171
Идти. И плыть в межзвездье, словно камень,
Чуть шелохнувшись ночи ветерками.
И шнур резинки в спущенных трусах
На голове и в грязных волосах,
Во цвете ночи утра гребешка,
Где рыжеватость оного пушка.
А луч луны кривил на небе шутки
Вдоль влажных губ в румянце проститутки.
Со спермою у ног и щёк размазанной
С высокой шеей марлей перевязанной,
Как боль Израйля в крике петуха,
Как крест, но ближе где-то к букве «ха»,
И с беззащитным утомленьем рук,
С водой в реке и с воздухом вокруг.
1170
С водой в реке и с воздухом вокруг,
И с беззащитным утомленьем рук,
И мне уже с доверившимся ртом,
С ничем ещё не мнимым животом,
По холодящей травами дороге,
Раскинув вширь бледнеющие ноги,
Сказал бы я сегодня, как поэт,
Мне запылал неслыханный рассвет.
Лежавшей с вами временем прощённой,
И не о деве в думе огорчённой,
Пока на свете жить вам суждено,
Того немного, что не всем дано.
Я помню, затоптал я башмаками
Неразделимый камень с облаками.
1169
Неразделимый камень с облаками
Уж брал я нежно чистыми руками.
И отдала мне толику тепла
Та женщина, что там со мной была.
И на траве, и около скамейки,
Сиявшего в изящной тонкой шейке.
Уж вот такие странные дела.
Но и она внезапно умерла.
А девочке вдруг заболели почки.
И в этом мы вопросе одиночки.
И нас он там с тобой мечтать заставил.
Ах, сон растаял! И на всё расставил
Он в тот же миг истому ночи сна.
Хоть и вопрос не ставила она.
1168
Хоть и вопрос не ставила она
У тех трёх сосен в переливе сна.
В годину этих нежных сладких пут
Уж не спугни невидимых минут.
И ты меня возьми и обласкай.
Ну что ж, пускай. Вожжей не отпускай.
А он уж нас дубиною огрел.
И я в лицо ему тут посмотрел.
Я посмотрел направо и налево.
«Вы мне писали?»  -  слышалось из чрева.
На чьи признанья тут мне указать?
И что же мне вдобавок вам сказать?
Блестят лучи от утреннего света.
И ожидали мы с тобой рассвета.
1167
И ожидали мы с тобой рассвета.
Блестят лучи от утреннего света.
И в организме таинства истоков
У токов эротических потоков,
Глубоких чувств наметивших пути,
С надеждой возжеланья двадцати
На той горе в минуты встречи рьяной,
Полуголодной и чрезмерно пьяной,
Туберкулёзом в девичьей груди
Победы нас не ждали впереди.
И это только лютики-цветочки.
И заболят вам там сердца и почки.
И ей казалось, будто это сон.
И проплывал по небу Эдисон.
1166
И проплывал по небу Эдисон.
А ей казалось, будто это сон.
Где двадцать пять терзали чью-то дочь,
Нас посетили в ту же с вами ночь.
Первопроходец радостных эротик,
Цветочек-лютик и усатый котик.
И распустились пестики и почки.
И двоеточие переходило в точки.
Проблемой речи зрела запятая.
А в это время, в космосе летая,
На что он, бедный, руку поднимал.
Хотя и он не много понимал.
Тот, кто прослушал мой рассказ про это,
Проник ли он хотя бы в глубь сонета.
1165
Проник ли он хотя бы вглубь сонета,
Тот, кто прослушал мой рассказ про это.
Я на кофейной жижице гадал.
И я там чувством этим обладал.
И у неё желанья тоже есть.
И вязь любви мне с ней хотелось сплесть,
Пока не минет миг её отрадный,
Сплетаясь нитью грубой Ариадны.
Нить Ариадны оживает в тёще.
А я волчица, что уснула в пуще.
Закваска страсти в вашей тихой роще.
И жизнь, она полнее, да и гуще.
Умением в вопросе знать ответ,
Уж всё ли может высказать поэт?
1164
Уж всё ли может высказать поэт
Умением в вопросе дать ответ?
Не бред собачий, а свершённый факт.
И правильно лишь то, что этот акт
И внутривенно где-то симпатичен.
И был я всею сутью эротичен.
Без лишних мною вымолвленных слов
У юного волнения полов
И через боль интимного сближения
Мы избежали с вами унижения,
Напоминая трепетность утра.
И в нас рождались ранние ветра.
Хотя уже явился миг рассвета,
Но мир вокруг остался без ответа.
1163
Но мир вокруг остался без ответа,
И хоть восстал уж светлый луч рассвета.
И наше время вашему не врёт,
Шатаясь и гуськом плывя вперёд.
Она ушла искать дальнейшей связи.
Поднялся я, не стряхивая грязи.
В себе перебурожив онанизм,
Я обновил свой детский организм.
И без сознанья в холоде дрожать,
Мы так её оставили лежать.
Мы видели, как ночь была красива,
Туда вонзив бутылкою от пива.
И жадно ожидали свой черёд,
Воображая, как она берёт.
1162
Воображая, как она берёт,
Мы жадно ожидали свой черёд.
Дроча о ногу член штанины складкой,
Мы там скрывались молча за палаткой.
И вот уж ей не избежать капкана.
Потом чекушка. Дальше полстакана.
Как мы залили ей чекушку в рот,
Она взяла на вилку вкусный шпрот.
Она на шпрот с батоном спокусилась.
И за еду тогда и согласилась.
Ну, а у нас, конечно, деньги есть.
Не выпить ей хотелось, а поесть.
Тот, кто тебе удачнее соврёт,
Пусть в пустоте и в радости замрёт.
1161
Пусть в пустоте и в радости замрёт
Тот, кто тебе удачнее соврёт.
И не пила она, да и не ела.
И уж совсем, совсем осоловела.
Когда вникаешь в суть и в назначенье,
То лишь тогда ты чувствуешь значенье.
И я об этом в вымысле не вру,
Где много вони даже на ветру.
Под нависавшей в воздухе звездой
Идут секунды, мчатся чередой.
Через какой-то там отрезок срока
Ты вынужден слезать уже с порока.
В конце оно кончается сочением,
Меняясь формой, цветом и значением.
1160
Меняясь формой, цветом и значением,
В конце оно кончается сочением.
И всё вокруг волшебно и туманно.
Дыхание частит благоуханно.
И почему-то без конца щекочется.
И хочется, и хочется, и хочется.
И закружилась к утру голова.
В глазах туман. Прохладная трава.
И это было в чём-то симпатично.
Держу её в ладонях эротично.
А как под нею ногу мне свело,
Душе тут стало сладко и светло!
И ожидая, и когда замрёт,
Оно беспечно движется вперёд.
1159
Оно беспечно движется вперёд.
И ожидая, и когда замрёт.
Лицом её касался я лица.
Да и вложил до самого конца.
И всякий в этой прелести нуждается.
Так нет! Никто о том не догадается.
Пускай бы каждый, как хотел бы, ёб.
А уж потом и просушил её б.
И вытер у неё б хотя бы грудь.
И как-нибудь её б перевернуть.
А вдалеке вечерний скрип парома.
На небе нет ни тучки и ни грома.
Да и не спит она в уюте дома.
И не растёт без колоса солома.
1158
И не растёт без колоса солома.
Да и не спит она в уюте дома.
И не познает удержу себя.
И всё ликует страстно и любя.
И вместо кукол юности твоей
Любовь приходит к нам навстречу ей.
Получат то, чего не ожидали,
Те, кто стремились ради милой дали.
Где дёготь слаще, там кислее мёд.
А тот, кто не врубился, не поймёт.
Здесь всё нам непонятно и таинственно.
Такая в сердце нега. И единственно
Вам не даёт на ваш вопрос ответ
В сравненье с вашим вымыслом поэт.
1157
В сравненье с вашим вымыслом поэт
Вам не даёт на ваш вопрос ответ.
Никто вам и не сможет здесь помочь.
Ночь на Диканьке. Украины ночь.
Как сон волшебный. Это тут уж вам не
Текущий светлый луч на лунном камне.
Сквозь сперму не стихающий поток.
Добрейшей вашей радости цветок.
И в памяти у вас приют находят
И конкуренты, что по миру ходят.
И красота, и нежность, и мечта.
О, грусть и боль! Святая простота.
И где-то там живёт живое лоно.
И тайна безграничья небосклона.
1156
И тайна безграничья небосклона
Напоминает нам живое лоно.
И вот такой, скажу я, виолетт
И в двадцать пять, да и в семнадцать лет.
И уж туда его и запускать,
Чтоб легче было дырочку искать.
Положенную на прохладный камень,
И обнажая девочку руками,
Твой уголёк в блаженный канул сад.
Ты тоже опустился в этот ад.
Мы и не знали твёрдости отростков.
Есть череда из нас ещё подростков.
Ни спереди, ни сзади тоже нет.
Да, обладал! И в этом мой ответ.
1155
Да, обладал! И в этом мой ответ.
За бутерброд и вафля, и менет.
Когда она скривляет в мину ротики,
Какой тут не хватает вам эротики.
Той плоти вонь. Ах, да. И я попробую
Её нектар и грацию особую,
Там побывало, может, только два леща.
И там, в тепле разбитого влагалища.
И совершенно уж её промок живот.
Четвёртый, третий, и девятый вот.
Всю эту радость, муку благодать
Словами уж никак не передать.
Всё, что проникло в глубину сознания,
Нам принесло немыслимые знания.
1154
Нам принесло немыслимые знания
Всё то, что проникало к нам в сознание.
Влагалищем желтеющей мочи,
Блестевшие в космической ночи,
Там трусики в траве сырой лежавшие,
Слезавшие с неё и наползавшие.
И вздохи исполнителей свистящие.
И травы от томленья шелестящие.
И ножки посиневшие, свинцовые.
И глазки. Будто бусинки пунцовые.
Ей развязал я два на блузе бантика.
А дева в лет четырнадцать романтика.
Тут каждый эту деву постигал
Как беспредельный ночи мадригал.
1153
Как беспредельный ночи мадригал,
Тут каждый эту деву постигал.
Тот впереди, кто был с авторитетом
Селекции отбора. Паритетом.
И тут же по решению простому
Не пятому, и даже не шестому.
И, как другим, она досталась мне.
Во сне она лежала на спине.
С завядшею ромашкой в голове
На мокрой и некошеной траве.
Трава по пояс. Синяя гора.
Я помню ночь. Июльская жара.
И сами, получая эти знания,
Мы достигали возраста сознания.
1152
Мы достигали возраста сознания.
И сами получали эти знания.
Случалось нам не избегать страстей
И в том, что тут касается детей.
Об этом всё мы там и узнавали.
И нам отцы советов не давали.
И вот уж мы на солнечной поляне,
И где-нибудь на стареньком диване,
На деву соблазнённую едой
Порой и налегали всей средой
В угаре прошлых лет противоречий.
И помню я ещё другие встречи.
А встреч дальнейших я не избегал.
И ничего я там не отвергал.
1151
И ничего я там не отвергал.
И встреч дальнейших я не избегал.
И так рождались в нас шестидесятники.
И мы входили в тёмные курятники.
Ну, а она с довольно твёрдой прочностью.
И нам пришлось сражаться с непорочностью.
Как до седин без деток им дожить?!
Кому хотелось век одной прожить?
Затем и близость к девичьим штанам
Одной лишь пищи было вдоволь нам.
И наше в детстве скудное питание,
И это дворовое воспитание.
А семафор усиленно мигал.
Но я его намёки отвергал.
1150
Но я его намёки отвергал.
А семафор усиленно мигал.
Таксист спросил: «Вас отвезти куда?»
«Туда, куда не ходят поезда».
И это всё мне вспомнилось сейчас.
Потом мы с ней прощались целый час.
И дал он нам две рюмки коньяку.
И не такое знал я на веку.
Конечно, с нею я куда хорош.
Таксист сказал: «Спечётесь ни за грош».
А кровь во мне усиленно кипит.
А он притворно замер, будто спит.
А светофор таинственно мигал.
И я экспромта тут не избегал.
1149
И я экспромта тут не избегал.
А светофор таинственно мигал.
И там уже вконец мы долюбились.
И вот в такси мы в угол с ней забились.
О, Господи, помилуй и спаси!
Глазок мелькал нам встречного такси.
Вот так её я там и полюбил.
И сукин сын и мышкин кот дебил.
А мы всё глубже в неге утопали.
И наши ноги в лужу наступали.
В неё мои впивались жадно пальцы,
И шевелились, будто в прялке пяльцы.
Кипела в нас взволнованная кровь.
И так бывает. Вот она любовь.
1148
И так бывает. Вот она любовь.
И в звёздах ночь. И не стихает кровь.
Не знаю, правда, чем мы их прижали,
Два зонтика. Крест на крест мы держали.
А дело всё в естественной натуре.
Во славу нас и не во вред культуре.
Так мы стояли молча и любили.
Водители в ладоши дружно били.
А мы стояли с нею и любили.
Шуршали в беге шин автомобили.
А дождь такой, как прежде не бывало.
Гроза на ней одежды разрывала.
И мы тогда с ней прятались под зонтом.
А облака неслись над горизонтом.
1147
А облака неслись над горизонтом.
Впервые мы случались с ней экспромтом.
Потом мы ели чудное драже,
От страсти замирая в неглиже.
Рвёт грудь она мою. Щелчок зубами.
Магнолией трепещет. И губами.
Лежит, истомой нежно истекая.
Такая прелесть, милая такая!
А вот овса я лошади давал.
Хоть на коне верхом я не бывал.
Но, правда, дама лошади умней.
А у коней почти как и у ней.
Бывало, как съедим горячий плов,
То думаем о назначенье слов.
1146
То думаем о назначенье слов,
Как приготовим и приправим плов.
А там  -  ну просто беличий глазок.
И всунешь ей туда другой разок.
И пьяный я однажды обмер в луже.
Она жила тогда с калекой-мужем.
Я стал её, как водится, ети.
И встретил журналистку на пути.
Однажды до Москвы чуть не доехал.
И я с парторгом подружился цеха.
И стал я там порядок наводить.
И стал я по редакциям ходить.
Когда вернулся раненый я с фронта,
Пытался я писать стихи экспромтом.
1145
Пытался я писать стихи экспромтом,
Когда вернулся раненый я с фронта.
Но возбужденья и в помине нет.
Ко мне девицы ходят юных лет.
Глаза опухли, челюсти висят.
И мне в субботу стукнет шестьдесят.
Но у меня уже и не стоит.
А сердце от обиды вопиит.
Я на девиц два года не смотрел.
С годами я безумно постарел.
В печать пойду. Издамся хоть сейчас.
Таков был грустный в это время час.
Я плюнул тут себе через плечо,
Решив придумать что-нибудь ещё.
1144
Решив придумать что-нибудь ещё,
Я плюнул тут себе через плечо.
И без на встречу в будущем надежд
Она ушла в лохмотиях одежд.
И хочешь верь, а хочешь и не верь,
Тут я её и вытолкнул за дверь.
Да и прогнал. «Я там не побывал,
Так, значит, и туфлей не отдавал».
Сказал я так. И взял я сраный веник.
И говорю: «Ну что дороже денег?»
И, как и прежде, дальше не сую.
Снимаю туфли. И притом пою.
Уж, наконец, туда вхожу рукой
С печалью и с оправданной тоской.
1143
С печалью и с оправданной тоской,
Уж видит Бог, туда вхожу рукой.
А позже я её к врачу сводил.
И так я слов тогда не находил.
Ты смущена. Потом опять кричишь:
«Французу отдана». Потом молчишь.
«Не зря Москва спалённая пожаром».
И говорю я: «Я с тобой я даром».
И вдруг почти-почти и засажу.
Прижму к стене. И вдоль стены вожу.
Давно то было. В прошлом. Не вчера.
И так всю ночь. До самого утра.
Она всё просит: «Ну, ещё, ещё!
Сними с плеча. Не напрягай плечо».
1142
«Сними с плеча. Не напрягай плечо».
«Ну, как?»  -  спросил. И слышу: «Горячо!»
Ну, а она усиленно сосёт…
…Сказал так Стасик. И его несёт.
Под состояньем времени лучей
Погорячей кончай поток речей.
«Мне б молока (в углу стоит корова)!
Ангина. Я не очень и здорова».
И просит, чтобы как-нибудь иначе.
Да и берёт. Но не сосёт, а плачет.
«А хочешь, можно вкруг и с поворотом?
А хочешь, как тогда, с открытым ротом?»
«Ах, Стасик, Стасик! Душу успокой».
А я её по роже бью рукой.
1141
А я её по роже бью рукой…
…Так он сказал. Мир душу упокой.
Она молчит. Ему не отвечает.
А Стасик всё упорно не кончает.
«Всунь, Стасик, всунь. Хотя б на посошок».
Сказала так. И парится пушок.
«Да и сними с меня ты эти шкуры.
Открой сарай, чтоб разбежались куры».
И продолжает что-то ожидать.
И перестала тут она рыдать.
И курица иное ищет место,
Слетая с невысокого насеста.
И молвил Стасик с жаром, горячо:
«Напачкали мне прямо на плечо».
1140
«Напачкали мне прямо на плечо».
Он так сказал с восторгом. Горячо.
Всё повторялось действиями вспять
Часа четыре. Может, даже пять.
И продолжал он эти трули-фули.
И туфельки модельные мелькнули.
Торчали ноги кверху в потолок.
Забились куры молча в уголок.
И глубоко в том смысле поражённой
Она была до нитки обнажённой.
Он до утра ей так и не всадил.
И всё он этим поверху водил.
Простите, но рассказ тут не про это.
А птицы просыпались до рассвета.
1139
А птицы просыпались до рассвета.
И сделал он всё то, что любит Света.
И плюнув ей туда, он уходил.
И ей уж он тогда и угодил.
Да, он о ней давно уже мечтал.
По тем годам огромный капитал.
Сам был он ростом чуть повыше кильки.
Он туфли сшил из хрома. И на шпильке.
Была она не худшей из ****ей.
В ней возвышалась купина грудей.
И левый в ней, и правый глаз искрился.
Короче: он тут с ней договорился.
Она ему в ответ: «Да и не чё.
Куда ты заведёшь меня ещё?»
1138
«Куда ты заведёшь меня ещё?»
Он к ней пришёл и говорит: «Ну, чё?..»
Она ему в тот вечер не дала.
И не подсёк он ей тогда крыла.
Та женщина меня уже любила.
Четырнадцать мне в это время было.
И девушки у тех руин гуляли.
И в жаркий полдень жажду утоляли
У дома, где стояла водокачка.
Она была калмычка. Нет, казачка.
С эротикой сроднило нас соседство.
Был у меня приятель. Друг мой детства.
Мне помогал он постигать всё это.
И пробудил во мне он там поэта.
1137
И пробудил во мне он там поэта.
Горит свеча, как грация рассвета.
В гашишиевом дымном алкоголе
Вы мне писали? Так чего же боле!
Туда, где можно что-то доказать,
Мне путь никто не в силах указать.
И нам порою всё же жить охота.
Мы защищаем что-то от чего-то
На нашей и не нашей стороне,
В Чечне, в иной ли кастовой войне,
И где-нибудь ещё в просторах лета,
В Дахау ли, в Майданеке и гетто.
В тенетах лжи блуждает без ответа
Порыв души влюблённого поэта.
1136
Порыв души влюблённого поэта
В тенетах лжи блуждает без ответа.
Добро и зло расстрелом обвенчали
С лицом, увы, напыщенной печали.
Во всех местах для творчества удобных,
В себе самих, да и в себе подобных.
И тем путём пошлют в поход детей.
Глупцы покажут азимут путей.
И нарядятся в праведников воры.
И зажурчат былые разговоры.
И нам с тобой с молвою передаст
Судьба в ответ и то, что всем воздаст.
И наблюдаю я небесный свет.
И замечаю утро и рассвет.
1135
И замечаю утро и рассвет.
Но то, на что не даст молва ответ,
Увижу я у министерской дачи.
Хотя давно не знаю я удачи.
Кулак мой дед! И с дедом мы враги.
О, помоги! И внука сбереги.
Вопрос родства до одури серьёзный.
А внук поэт. Поэт официозный.
Так говорят, и видят в этом вред.
Раздет до бед, хоть это сущий бред.
Я всю почти страницу исписал.
Но почему я правду не вписал?
И я подумал: «Уж проснулось око».
И мысль моя возносится высоко.
1134
И мысль моя возносится высоко.
Так я подумал. И проснулось око.
И в исполненье принципов морали
Мы и тогда уж беспринципно врали.
И нам объявят материальный гнёт.
Над протоколом голову согнёт
И вопреки желанию поступит
Судья, что этим логику притупит.
Небесполезны, в сущности, ротации
На пляже ли, на южной ли плантации
Доходов в счёт подростков задвижения
Опроверженьями таблицы умножения.
И только чтобы слюнь не источали,
Я в каждом третьем вижу взгляд печали.
1132
Я в каждом третьем вижу взгляд печали.
И только чтобы слюнь не источали.
Душа моя волнуется журча.
В ночном сосуде тешится моча.
И травами лечебными, и вазами
И стрелами, и газами, и сглазами,
Откормленный, как горькими пилюлями,
Эпохи мелочами, то бишь, пулями,
В постели в стопроцентном неглиже
Лежит он на четвёртом этаже.
И всё, что будет, где-то уж бывало.
Под этим валом гибло нас немало.
Разгорячившись, да и разомлев,
Я просыпаюсь… Я в Сахаре лев.
1131
Я просыпаюсь… Я в Сахаре лев,
От нежного дыхания сомлев.
И лёгкий пух я узнаю Эола.
И чаще чтоб не нашего всё пола.
Я жду, по сути, радостных вестей.
Смотрю я сквозь затворы крепостей.
И где созреет жизни ананас,
Желанья наши там покинут нас.
Те, что безумно и бесспорно любим,
Те чувства мы, да и стремленья губим.
А возжеланье мимолетных снов
Не повторится радостью основ.
Лишь то, куда мы точно опоздаем,
Мы с безнадёжной грустью ожидаем.
1130
Мы с безнадёжной грустью ожидаем
Лишь то, куда мы точно опоздаем.
И дорожим мы каждым тут мгновеньем.
И утро нас встречает вдохновеньем.
И в небе снова вспыхнул солнца мяч.
А к чаю сушки. Да и чай горяч.
Ах, нет, совсем, совсем не в алкоголе.
О, сколько неги! Сколько нежной боли!
А сколько смысла в крабовом филе!
И даже где-то далее, в тепле.
А вот уже вздыхают в томной лени
Сердца, что ждут особых впечатлений.
И он пылает язвенным огнём.
Мой тяжкий рок. И искупленье в нём.
1129
Мой тяжкий рок. И искупленье в нём.
А мир, терзаясь вечности огнём,
Во времени, которому служу.
О нём я с повторением сужу.
Особенно в мгновенья просыпания
Произношу я: «Дания! Испания!»
От вечной этой мира пустоты
Устал я до вседневной суеты.
И я вникаю в думы сверх сознания,
Бурля на дне жемчужины познания.
Я режу на три части колбасу,
В раздумье ковырявшего в носу,
И на кофейной жижице гадая,
Сознанием вселенским обладая.
1128
Сознанием вселенским обладая,
Я замолчал, решенья ожидая.
На дне ручья резвятся оба дива.
Ручей течёт свободно и правдиво.
И я иду как за добычей вор.
У ручейка я слышу разговор.
Тут я уже вступаю на порог.
Непостижимо. Это Козерог.
И в осмысленье неземных дорог
Настало время для переживанья.
О, этот тихий летний вечерок!
Ты не спугни очей очарованья.
Я продолжаю думать ни о чём.
И в рожу бью зелёным кирпичом.
1127
И в рожу бью зелёным кирпичом.
И продолжаю думать ни о чём.
А там перила твёрдые не гнутся
До тех глубин, с которых не вернуться.
До тех вершин, где трудно разминуться,
Тянуться мне уж и не дотянуться.
Я постигаю таинства наук.
Нет. Вангой я пронзаю ультразвук.
И вот лечу я радостным каланом.
Иду я и земным, и верхним планом.
И ничего мне более не жаль.
И я в дорогу взял с собой скрижаль.
Судить о жизни просто, а не сложно,
Мне в этом мире где не всё возможно.
1126
Мне в этом мире где не всё возможно,
Судить о жизни просто, а не сложно.
И понимаю я: дела не те.
И я сижу в кромешной темноте.
И не придёшь ты более ко мне.
И он тебе является во сне.
А мне уж разве легче оттого,
Что ей вполне достаточно его?
А за окном красавица луна.
И вот уж я вздыхаю у окна.
«Но я, прости, сегодня не твоя.
С тобой,  -  она сказала,  -  мы друзья».
Ко мне давно никто не забегал.
И в том уж мой сердечный мадригал.
1125
И в том уж мой сердечный мадригал.
Я в этом смысле время постигал.
Но утром закричали петухи.
А так, в быту, мои уста тихи.
В конце концов, рождаются стихи
Из этой вот душевной чепухи.
Ну, а потом себя и извинишь.
Бывает, что слегка и приструнишь.
И это я. И только, только я.
Таинственная вотчина моя.
Мой вариант. Он в чём-то даже сложный.
А у меня единственно возможный.
Предмет дорожный, это жизнь моя.
Ну что ж. А вот и мой предмет не сложный.
1124
Ну что ж. А вот и мой предмет не сложный.
И потому я в слове осторожный.
И не напишешь ты тогда сонет,
Когда в тебе такой вот прыти нет.
Короче говоря, из вдохновения
Стихи рождают чудные мгновения.
Обед из трёх вполне приличных блюд.
В пустыне плыл, как по морю, верблюд.
Моя не издавалась долго книжка.
В лесу совсем голодный ходит мишка.
А женщина всегда немного Пышка.
Отрыжка  -  это та же в сердце вспышка.
Есть рифма риф. И рифма есть фингал.
Предмет любви. Его я постигал.
1123
Предмет любви. Его я постигал.
А тот, кто мимо молча пробегал,
От тех, с кем мы достигли понимания,
Не требовал особого внимания.
Плеснув волной на тонкий женский стан,
Течёт река в Индийский океан.
Необходимо ль слышать божий глас
О том, что жизнь с небес приходит в нас.
О том читать я правильным не счёл.
Прочту я то, что прежде не прочёл.
С обратной стороны смотрю медали я.
А далее?.. А далее... А далее...
Тут рифмой мы напишем: мадригал.
Предмет любви его не постигал.
1122
Предмет любви его не постигал.
А в это время герцог пробегал.
Не съев пирог, принцесса на балу
Не взросший плод вам не подаст к столу.
И дно ручья покрыл солёный мох.
Засох ручей, и корень там засох.
А полдень знойный землю обжигал.
Ручей прохладный мимо пробегал.
И солнца луч взволнованно светил.
Плод под землёю корни распустил.
И я надел вдруг платье от Бурды,
Чтоб не писать подобной ерунды.
Уж он бы лучше сзади забегал,
Тот, кто в словах рассудка избегал.
1121
Тот, кто в словах рассудка избегал,
Уж он бы лучше сзади забегал.
Но на восток не движется поток,
Когда стремится к западу восток.
Ну, а у нас, как прежде, дефективная
Свобода. И она не перспективная.
Тут отношенье к вам притворно нежное.
Пожалуйста. И плата та же. Прежняя.
В общении, уж если есть нужда,
Берите сами. Это не беда.
Проехали, к примеру, вы две мили и,
Ни имени не зная, ни фамилии,
Вам предлагают образ красоты.
То, что для вас из области мечты.
1120
То, что для вас из области мечты,
То для меня есть образ красоты.
А если надо, то и в час дневной
Уж всяк тут знает место под луной.
В такой стране от голода не мрут,
Где эротичный не бесправен труд.
Как бы у нас сказали: за зарплату.
Но за простую должную оплату.
И не за возглас: «Милая моя!»
Не с воздыханьем около ручья.
И в рот, и в нос, и в ухо, и в цветочек.
Без проволочек сразу в восемь точек.
И тут тебе ответ не нужен срочный.
Но он ослаб. И он уже не порочный.
1119
Но он ослаб. И он уже не прочный.
Читатель, ты, конечно, правомочный.
Она при вас без сроков до конца
С лицом Мадонны, с прелестью лица.
И над она, а, если надо, под.
Вас не измучит варвар и деспот.
Ах, только б, только б не было войны!
И там они к тебе обращены.
И верьте мне. Не вру я вам сейчас
Во времени оплата каждый час.
Там ноги никогда не затекали
Под девяностый градус в вертикали.
Да и нежна она, и без сует.
И уж сама его туда сует.
1118
И уж сама его туда сует.
Она полна движений без сует
На час, на сутки, и на десять дней.
И ты в восторге уж пребудешь к ней.
Там если парта, то уж точно парта.
А ноги в даме высшего стандарта.
Уж если ты закажешь пару ног,
То компетентность тут всевышний Бог.
И там, у них уж всё давно свободно.
И всё там можно, если вам угодно.
Там всё давно исполнено идей
И в обиходе мыслящих людей.
То, что сейчас вы ищете в фантазиях,
Там всё давно и в школах, и в гимназиях.
1117
Там всё давно и в школах, и в гимназиях,
То, что вот тут вы ищете в фантазиях.
Вы ждёте их советов и услуг.
А если что, то призывайте слуг.
Душа добреет в деле и без дела
От воспаренья жаркого предела.
Спасая створки обнажённых душ,
Уж вы её ведите прямо в душ.
А подустал, так выпей чёрный кофе.
Ах, ты замучен. Будто на Голгофе!
Когда распят ты дважды на кресте,
То нет предела вечной красоте.
Такие уж твердит она слова:
«Прости! Прости! Кружится голова»
1116
«Прости! Прости! Кружится голова».
О нет, не ты, она твердит слова.
И в лёгком пунше рюмку алкоголя
Ты наливаешь, пестуя и холя.
Когда неловко что-то скажешь ты,
То и забудешь прежние черты.
Бессмертья тайн и обретенья чувств
Совсем иных исполнен ты искусств.
Слова несут ростки очарованья
С глубин тоски к вершинам ликованья.
Насчёт того, чего уж больше нет,
Тут вам понятен образный ответ.
Слова, что так порой высокочтимы,
Необратимы и невозвратимы.
1115
Необратимы и невозвратимы
Слова, что так порой высокочтимы.
И не вредит вам неустройство быта.
И ханжество давно меж вас забыто.
Всё. Отдыхаю. Пользую антракт.
Женат ты, значит, выполнил контракт.
И если да, то даже очень скоро.
А утром мы уходим от позора.
Когда теряешь ты остатки воли,
То ты почти не ощущаешь боли.
И это так, а не престижа ради.
Всё тут о нас написано в тетради.
Восторженно о том шумит молва.
И не нужны здесь в принципе слова.
1114
И не нужны здесь в принципе слова.
И говорит об этом нам молва.
Мы ожидаем встречного блаженства.
И думаем о духе совершенства.
Пускай нас и глупцами тут сочтут,
Но мы живём и там, и там, и тут.
Мы ощущаем с прежнею тоской,
Все формы повторяя под рукой.
Тебя порой в беспамятство заводит
Фантазия, что нас по миру водит.
И умоляет наши в нас грехи
Сквозь интеллект извечной чепухи.
Нам чужд амурных шашней опыт мнимый
Обоим в этот миг неповторимый.
1113
Обоим в этот миг неповторимый
Нам чужд амурных шашней опыт мнимый.
И в чём-то мы вольны, а в чём-то вольны.
Собою мы порою не довольны.
И мы тревожим свой коварный ум.
И попадаем в лапы вечных дум,
Очерчивая круг живых стенаний
В блаженстве и в пылу воспоминаний.
Ах, только б, только б не было войны!
Бездействуя, мы действия полны.
Продукт страстей и вымысел культуры.
Вот таковы мы. Сложные натуры.
Приходит к нам неповторимый час
Любви навек и недюбови глас.
1112
Любовь навек и нелюбови глас
Приходит к нам неповторимый час.
И всё-таки неплохо ты живёшь.
Но всё ещё грядущее зовёшь.
И ходят ли по рельсам поезда?
Где ложь, когда она вам скажет: да?
Где ложь, когда ты ей об этом скажешь?
Где ложь, когда в постель ты с нею ляжешь?
Где ложь, когда собрался ты на пляж?
Где ложь, когда уже готов гуляш?
Где ложь, когда сомненье ты убьёшь?
Где ложь, когда тебя укусит вошь?
Где ложь, где нет  -  вопрос для многих вечный.
И тут вот принцип важен человечный.
1111
И тут в нас принцип важен человечный.
Где ложь, где нет  -  вопрос для многих вечный.
И на него извечное гоненье!
О, разума горенье и волненье.
Такое чувство в сердце многократное.
А нужно  -  докажу совсем обратное.
И сразу я представлю доказательства.
Всё ложь, шепчу, всё подлость и предательство.
Как тут же вот о том и тараторю я.
Или ещё какая там история.
Подумаю, бывало, лишь о Боге я,
Великая наука демагогия.
Уж прикрывался парой-тройкой фраз
И я когда-то в детстве. И не раз.
1110
И я когда-то в детстве, и не раз,
Уж прикрывался парой-тройкой фраз
О том, что взяток больше не берут.
А, в самом деле, всё об этом врут.
Он не вникает в пенье Гвердцители,
Не находя в том благородной цели.
Он сделал всё совсем наоборот.
Призвал он совершить переворот.
И исторгает из гнуснейшей пасти
Гнев, возносясь на нём к вершинам власти.
Он мёртв без чувства, да и в чувстве глух.
Альтернативный он желанью дух.
Гнуснейший пёс и душ растлитель вечный.
И клялся он, что он не бессердечный.
1109
И клялся он, что он не бессердечный.
И думал я: «Зачем и  я беспечный!»
Да возгорится снова в мире свет!
А я наметил вдумчивый ответ.
Его поставил сам Иисус Христос.
И он стоит, извечный тот вопрос.
Стремленье ввысь всему первооснова.
И что таит в своей основе слово?
И кто такой, по сути, Авиценна?
Не понимая, что важно, что ценно,
Я в мир воззрился в фьючерсном окне.
И он пришёл в ту ночь опять ко мне.
И вот собрат твой взбалмошный, беспечный,
Поклялся в верности. Но бессердечный.
1108
Поклялся в верности. Но бессердечный.
Так был ли ты достаточно беспечный?
Поступком добрым, вальс танцуя белый,
Рассудок твой укрылся за пределы.
Живое чувство пряча по котомкам,
От предков ты идёшь к своим потомкам.
И прочее из области искусств.
Надежда, дружба, исполненье чувств
Предшествуют подобному вначале.
Любовь и небо, радости, печали,
Луга и воды, реки и поля.
Ничто не вечно. Взять хотя б Земля.
Чем не доволен, милый человек?
Ты умирал. Но возрождался век.
1107
Ты умирал. Но возрождался век.
Чем недоволен, милый человек!
Когда исчезнут радость и уют,
О чём ещё тут птицы запоют?
Тлетворный дух и трепет в вас уснул.
Хотите, чтобы между гор мелькнул,
Воспользовавшись тем, что день текущ,
Тот райский луч из тех же райских кущ?
И не гордился я собой совсем.
Ведь мне до встречи было тридцать семь.
И это, я скажу вам, ё-моё.
И тридцать три я прожил для неё.
Ах, эта чувств счастливая пора!
Касался я волшебного пера.
1106
Касался я волшебного пера.
И так вот с поздней ночи до утра.
Я каждой мысли место указал.
И горькую, но правду, рассказал,
Безмерно ожидание любя,
Воображеньем радую тебя.
Опять туда к реке сейчас иду я,
Всё то же чувство с мыслью чередуя,
Витийствуя свободно и зеро.
И я смочил чернилами перо.
Как перуанца ночь зовёт в Перу,
Меня звало стремление к перу,
Да и совсем не с чем-нибудь другим,
А с этим побужденьем дорогим.
1105
А с этим побужденьем дорогим,
И уж совсем не с чем-нибудь другим,
Когда они к ней приступили вновь,
То не исчезла прежняя любовь.
Нет, он, конечно, между ними был.
Нельзя сказать, что пыл меж них остыл.
Сплетенье рук и раздвиганье ног.
А остальное всё, уж видит Бог,
Или тепло друг друга на бедре,
Или жеванье лошадью в ведре,
Или решенье, что любовь важней.
Я отпустил пастись к реке коней.
Тогда была ненастною погода.
И вот она тут и вкусила плода.
1103
И вот она тут и вкусила плода.
Тогда была ненастною погода.
Он убегал обычно утром в порт.
И с детских лет он погружался в спорт.
И тонкий был он, как в модели пальчик.
Да, он был физик. Юный вундермальчик.
Но не лишалась нежности она.
И оттого была ему верна.
А он с пирожных сладкие вершки
Любил съедать, и с маком пирожки.
Но пошлость не касалась их сердец.
Как парень, он упрям был и гордец.
И опыт их такого, в общем, нрава.
Ну что ж, на это им давалось право.
1102
Ну что ж, на это им давалось право.
А там дорога влево, да и вправо.
В тех древних замках прежде короли,
По сути, жизнь счастливую вели.
И потому она через плечо
Потребовала радости ещё.
Пыл исчезает, гибнет жар в крови,
Пока всему ты учишься в любви.
Она дошла до пика мастерства.
Равна природа плоти естества.
Тот от восторга и любви немеет,
Кто с нежным чувством в дружбе быть умеет.
Мы тут словами всё и огрубим.
И то, что не был ею он любим.
1101
И то, что не был ею он любим,
Мы это тоже с вами огрубим.
Ведь то был рот. А девственную плеву
Он не нарушил, не ославил деву.
Он взял её в предивный оборот.
И уж, не медля, тут она берёт.
Она брала и правой, да и левой.
И всё ж, притом, и оставалась девой.
И, правду речи ложью заменив,
Да и ни в чём себе не изменив,
Поступком этим наплевав ей в душу,
Сказать, что в ней он что-нибудь нарушил,
Так это не служить восторга праву,
И клеветать божественному нраву.
1100
И клеветать божественному нраву,
И это не служить восторга праву.
Второй рукой тревожил он покой,
Её касаясь с нежною тоской.
Простор сверкал лимонной новизной.
Свершалась встреча нежности с весной.
Лицо девицы и лицо юнца
Слились в едино, нежно до конца.
Когда у всей планеты на виду
Такая ночь бывает раз в году,
То и, свершая нужные дела,
Под сводом ночи тешатся тела.
Мы эту верность тем и укрепим,
Что свежей влагой губы окропим.
1099
Что свежей влагой губы окропим,
Мы эту верность тем и укрепим.
И он за то девицу извинил.
И вечер всё тут сразу изменил.
Да и она душою всей к нему.
Хотелось деве высказать ему,
Чтоб взгляд он свой стал ниже опускать.
И стала дева милого ласкать.
А там журчала быстрая вода
В вопросе секса около пруда.
И радость в парня всей душой вошла.
И дева парня тут же обняла.
И парень мыслит прежнего небрежней
О той любви несбывшейся, о прежней.
1098
О той любви несбывшейся, о прежней,
Уж парень мыслит прежнего небрежней.
Был парень ласков, нежен и правдив,
Встревожив сов, и удивляя див.
Уж радость льётся в утренних ветрах.
И исчезает в них смущенья страх.
И парень шепчет: «Ну же, не сгорай!»
И сила в деве плещет через край.
И хочет дева сызнова начать.
И стонет дева, думает кончать.
И просит страстно, просит горячо.
И просит жарко: «Ну, ещё, ещё!»
Да и у парня уж бушует страсть.
У ночи хочет он мечту украсть.
1097
У ночи хочет он мечту украсть.
Такая в парне тут вспылала страсть.
И он её, естественно, имеет.
И лошадь, что под ним, совсем немеет.
И их тела друг к другу нежно льнут.
И у неё в ладони лёгкий кнут.
Пасутся кони. В клетке дремлет слон.
А над простором лунный небосклон.
И, видит бог, уж парень раздевается.
Куда девается всё то, что не сбывается!
Но не со мной, а где-нибудь в кустах,
Уж задремал ты с негой на устах.
И, вижу я, ты хочешь лечь в одежде.
О, друг мой юный! Я горю в надежде!
1096
О, друг мой юный! Я горю в надежде!
И слышу я: «А ты ещё в одежде?»
Отодвигая в сторону ведро,
Уж я её хватаю за бедро.
И конь бедром касается меня.
Мы скачем рядом. Рядом два коня.
А туч на небе и в помине нет
Всего, что нужно. И лишь лунный свет.
Лишь стук копыт. И спутница в седле.
И в горле кость. Как бык на вертеле.
И пахнет миррам, пахнет и алоэ.
Ну, а бывало в нас и всё былое.
И ты умел бутылочку достать.
И в тот же миг хотел мне мужем стать.
1095
И в тот же миг хотел мне мужем стать.
И ты умел бутылочку достать.
Такой вот приключился там балет.
И так тянулось более трёх лет.
То боль сжимала задницу в тиски,
То ели печень мы с тобой трески.
Досталось всем, чего и я не ем.
И потому её, промежду тем,
Я и увидел в звуковом кино.
А сука ей понравилась давно.
Была она ещё не влюблена.
И дело в том, что в этот миг она,
Когда её он там увидел стать,
Ему хотела верным мужем стать.
1093
Ему хотела верным мужем стать.
И так я там её увидел стать.
Одну я знал. Не знать бы мне покоя.
И знал других способных на такое.
Я ублажать готов десяток жён.
И так уж я безумно напряжён.
Торчит, как сук для выделки здоровый,
Мой фал на вид почти полуметровый.
Её имея талию и круп,
Уж вот я с нею совершенно груб.
Ты медлишь, медлишь, думая своё,
В табун влетая, не найдя её.
Как жеребец с кобылой в танце грив,
Ты сдержан и расчётлив, и игрив.
1091
Ты сдержан и расчётлив, и игрив,
Как жеребец с кобылой в танце грив.
И пятна крови в прорези халата.
И дорога тебе твоя зарплата.
Для сук богатых, чтоб продлить их век,
И существует смертный человек.
Бушуют схемы электронных плат
В твоём мозгу. И ты надел халат.
Та, что была отправлена в бега,
Уж побежала в поле и стога.
Включили блок, скомандовав: «Беги!»
Зажглось табло от вольтовой дуги.
И не случился между них разрыв.
Зажил нарыв, забылся и порыв.
1090
Зажил нарыв, забылся и порыв.
И не случился между них разрыв.
Ах, хорошо, что дёшев так народ!
Ну, а собачья жизнь наоборот.
И сука снова сможет угодить
Хозяйке, если фал пересадить.
И печень, что взяла за миллион
Миллионерша, вот такой резон.
У этой суки заболела печень.
И вот когда заняться было нечем,
Уж лесбиянкой ей она была.
Миллионерше. С ней она жила.
И селезёнкой загордятся суки.
И легче телу под ярмом науки.
1089
И легче телу под ярмом науки.
И селезёнкой загордятся суки.
Твоим мотором нежить по средам
Та сука будет всех прекрасных дам.
И все они поедут отдохнуть.
А раньше не могли ведь и вздохнуть.
Теперь же может ехать в санках с гор.
Так с новой силой действует мотор.
И он уже целуется взасос.
Кому-нибудь приживлен твой насос.
И рифмой тут пусть будет морген фри.
И вот уж ты очищен изнутри.
Твой трансплантат той суке был вживлён
В собачью плоть. И космос удивлён.
1088
В собачью плоть, и космос удивлён,
Твой трансплантат хирургом был вживлён.
Склоняйся к фугам, к опусам и пеньям
Противоядьем всем изобретеньям,
Двухмиллиардный древности Китай.
А ты молчи. Молчи. Изобретай.
Мир загордится засухой лесов,
Как потепленье грянет с поясов.
Вот и прошли зима, весна и лето,
Тысячелетье тем кончая это.
А страх в душе побудет и уйдёт.
На смену ночи новый день грядёт.
Созрела слива. Ночь была бурлива.
А всё вокруг взывало горделиво.
1087
А всё вокруг взывало горделиво.
Созрела слива. Ночь была бурлива.
Душа твоя в неверии убога.
Не притворяйся, будто веришь в Бога.
Ну что молчишь? Что не глядишь на небо?
А дал ли ты вчера соседу хлеба?
А губят нас безверье и цинизм.
Да и ещё, к тому ж, и феминизм.
Но ты не смог потомства завести.
И уж меня ты тут за всё прости.
И по себе ты не оставил плод.
Ты прожил жизнь, как в море эхолот.
Занялся дух и будто в горле ком.
Ты помнишь встречу ночи с ветерком?
1086
Ты помнишь встречу ночи с ветерком?
Иди, смирись. И будет в горле ком.
А ты, мой друг, молчи, не возражай.
Великий мор, большой неурожай.
Всё, всё, молчу. Сейчас, сейчас, сейчас.
Настал твой час. Судьбы смертельный час.
Страданий прежних лопнувший нарыв.
Я смерть твоя, последний я порыв.
И он звучит как притча старины.
И не убий, не пожелай жены.
Едино всё. Мечты, мечты, мечты.
Убил ли ты, убит ли кем-то ты.
Да, ты дрожишь, скрываешь страх игриво.
Игра порыва. Отголоски взрыва.
1085
Игра порыва. Отголоски взрыва.
Ах, ты дрожишь! Почти на грани срыва.
Ты слышишь ли?!.. Тебе сбивают ящик.
И поцелуй изменою грозящий.
Полдневный зной и расставанья гнёт.
Огонь и лёд, полынный вкус и мёд.
А ты была и проще, и скромней.
Не возвратить нам больше этих дней.
Пришла ты сразу. И как с плеч гора.
Теперь уже совсем не та пора.
И это было время не твоё.
Там жизнь отдать хотел ты за неё.
Ты помнишь случай? С девой? Помнишь? С той?
Что на поверку был совсем пустой.
1084
Что на поверку был совсем пустой,
Тот поцелуй, ты помнишь, с девой той?
Кто так встречал судьбу сквозь горький смех,
Тот был из этих. Или нет, из тех.
Иди за мной. Путём тебе дорога.
Будь наготове. Жду я у порога.
Я не с парадной. Я уж со двора.
Пора, пора! Пришла твоя пора.
Но у тебя бессмертной жизни нет.
Пусть Тютчев ты. Пусть Блок. И пусть ты Фет.
Ну, а порою где-то ты покорный.
Ты алчный и упорный, и притворный.
Но оставался всё же образ вечный.
Простил он ей порыв её сердечный.
1083
Простил он ей порыв её сердечный.
И видел я как, встретив час беспечный,
Преодолев незыблемую твердь,
Вошла к тебе спокойно в двери смерть.
Сердечный друг томительной мечты,
Готов ли ты жить в мире красоты!
И у тебя бессмертной жизни нет.
Кто прожил жизнь, не зная зла и бед,
Не убивал он, хоть и видел смерть.
Кто выбрал смерть, тому земная твердь.
Да и, поди, тут выбери уют.
Не ты убьёшь, тогда тебя убьют.
Той я эпохе верил непростой,
Когда прощался с прежнею мечтой.
1082
Когда прощался с прежнею мечтой,
Той я эпохе верил непростой.
И были мы крикливо молчаливы,
Тем испытав приливы и отливы.
Как только мог, старался и спешил
Тот, кто тогда за нас всё и решил.
Судьба моя решилась. Но другая.
Ушла эпоха сердцу дорогая.
Мороз трещит сквозь мелкий сук лесной.
А утро дышит юной новизной.
Сияют звёзд томительные очи
Перед закатом и в разливе ночи.
А над землёю путь воззрился млечный.
Так произнёс мой юный друг беспечный.
1081
Так произнёс мой юный друг беспечный.
«Тирана образ  -  образ бесконечный».
Не видим мы ни в чём противоречий.
О нём читал я траурные речи.
Собою удобряем мы луга.
Нам наша жизнь безумно дорога.
Перекуём орала на мечи.
Ах, если так, то все мы палачи!
А тот, о ком уж колокол зазвонит,
Тот и тебя на поруганье гонит.
Когда нас нестерпимый холод дрючит,
То всяк своё сполна уж тут получит.
И вздох его я услыхал сердечный.
Так произнёс мой юный друг беспечный.
1080
Так произнёс мой юный друг беспечный.
Союз толпы и кесаря, он вечный.
Нам наша нетерпимость дорога.
Умеем мы везде найти врага.
Он только волю общую являл.
Не он в карьере в грудь тебе стрелял.
Не он ровнял промёрзлые ломы
На головах. Уж это были мы.
Имел и так, и для разоблаченья,
Двадцатый съезд особое значенье.
А я в Кремле на съезде побывал.
Гулаг, этап, расстрел, лесоповал.
Над Заполярьем мрак трепещет млечный.
Любовь, любовь! Источник счастья вечный.
1079
Любовь, любовь! Источник счастья вечный.
Над Заполярьем мрак трепещет млечный.
Ну что ж, начнём давайте всё сначала.
Гигиенично строчка прозвучала.
Как гений идеальной красоты,
Тогда во сне ко мне явилась ты.
И думал я: «Забуду ль те мгновенья
Любви к тебе живой прикосновенья».
Мы с нею обрели земные блага
И в дни, когда на почве мрак и влага.
Мы не чуждались и, попав в гулаг,
Вот этих неизбывных жизни благ.
Умеем мы с подругой сердцу милой
Разжечь огонь с неодолимой силой.
1078
Разжечь огонь с неодолимой силой
Умеем мы с подругой сердцу милой.
И тут я вижу и моральи ценность.
И в жизни, проходя сквозь постепенность,
Играл и я, использовав свой шанс.
И вспомнил я весенний преферанс.
И вспомнил весь я поднебесный свет.
И взяв этюдник, я иду в рассвет.
Совсем вальяжный, мирный и спокойный
Иду я в полдень радостный и знойный.
Я более о деве не в заботе,
Отдавшись цели в страсти и охоте.
И я иду и вспоминаю душ.
Вот так мечтаю я, поевши груш.
1077
Вот так мечтаю я, поевши груш.
О, я не муж! Я далеко не муж!
Не жду себе я больше ничего.
И я в плену желанья своего.
Я постигаю времени поток
И ощущаю жизни кроваток.
Себя с квартиры выставив в расход,
Я тут же вышел в длительный поход.
Без вдохновенья, да и без кумира
Всё мне казалось пусто в недрах мира.
Очарованье сгинуло вчера.
Не в смысле: «Ах, унылая пора!»
В осенний час, в сей час поры унылой,
Уж и творцу расстаться трудно с милой.
1076
Уж и творцу расстаться трудно с милой.
Пора была осенней и унылой.
И хорошо, что были мы не лживы.
И мы, как прежде, счастливы и живы.
И в том познал я суть заветной трели.
Я был отменный мастер акварели.
Ещё хотел я быть большим поэтом.
В пример приводим, соглашаясь в этом,
Воспроизводство трепетных рулад,
Не исключая песен и баллад.
Такую грань губить в себе таланта
Я не хочу, цитируя из Канта.
Ах, ухожу! Ведь я тебе не муж.
Но ванная! И в ней прохладный душ.
1075
Но ванная! И в ней прохладный душ.
Да, ухожу. Тебе ведь я не муж.
Вы к ней придите. Осень на дворе.
А, может, и попозже, в октябре.
Она вас ждёт до дней весёлых мая.
И вот она, вас сердцем понимая,
Встречает вас. И вы у верной бабы.
Её характер добр. Но он не слабый.
Судьбы творцом предвиденные вехи!
И там и пораженья, и успехи.
Всегда планшет вы носите с собой.
И ждёт вас всюду с жизнью смертный бой.
Никто во всём подлунном этом мире
Не счастлив так, как вы в её квартире.