Я пытался убить Надежду, но эта Сука так просто не дохнет:
Поливал кислотой,
Раскаленной смолой,
Даже щелочью едкой.
Отрезал куски плоти - кровавый сироп.
Прижигал темно бурые раны.
Истязал ее я кнутом и душил в опьяненном экстазе.
Медленно рвал каждый нерв на запястье, ее вскрытой правой руки.
Я отрезал ей веки, что бы видела части, что я - изверг в котел положил.
А она все, Сука, не дохнет,
тяжко стонет,
временами кричит.
Положил я ее на кафельный пол
и гвоздями кости пробил...
Пятый час, за окном лучи солнца, восхода.
Я у входа стою и курю.
Там в ангаре полуживое, но еще дышащие тело поет.
Она, ****ь, просто не дохнет. Ей все пытки мои ни по чем.
Лишь сквозь песню смеётся, говорит: «что же ты натворил».
Я зашел в помещение снова, оборвал дверью лучик тепла.
И сперва, не церемонясь, извлекать начал кусочки стекла....
Я зашил ее рваные раны, обработал ожоги и швы.
Позвонил я в 03, там спокойно: «ждите машина уже в пути».
А она успокоилась вовсе и даже блеск покинул глаза.
Я стоял и курил папиросу, я уже знал, она умерла.