Затылок опустив в прозрачно- голубое,
А темно- синее, разбрызгав мощным лбом,
Упал на спину под серебряной луною,
И уснул великан Меганом.
Теснится воздух в каменной груди,
Он спит на краю Кара- Дага,
Во сне на него Одиссей заходил,
Цари Боспора, хмурые варяги.
Дыханьем тревожит ночные стада,
На море рисует зигзаги,
Покой для него стерегут навсегда,
Сухая трава да овраги.
Он смотрится в небо, ветрами объят,
Лишь солнцем и морем согретый,
И воин понтийский и царь Митридат,
К нему приходил за советом.
Он смотрится в море, где спящий вулкан,
Скалистою черной грядою,
Причал превращает в подводный курган,
И саваны стеллит волною.
На жухлых склонах камень дышит,
И за волной вздымается волна,
Мы шли под небесные крыши,
Нас наверху встречала тишина,
Мы видим крест в вершинах Меганома,
Но кто этот Христос, что вот сюда,
В пространство дикого пустого дома,
Пронёс его, не бросив ни следа?
Да, Меганом, пожалуй, русская Голгофа,
Но судит здесь ни Понтий, ни Пилат,
А только ветра жалобные строфы,
Да каракурт нелепой смерти брат.
И некому кричать: «Распни его, распни!»,
Здесь только гравийные черные монахи,
Согнули чресла как обугленные пни,
И водрузили головы на солнечные плахи.
Сложили руки в мраморной тени,
Припали лицами к отцу большого дома,
Решив от моря, взгляд отворотить,
И отыскать покой у Меганома.
На теле каменной чешуйчатой гряды,
Серебряными крыльями сверкая,
Стрекоз гигантских стройные ряды,
Уселись и от края и до края,
Стальные лопасти вращают с высоты.
Уставший путник, не увидит там грозу,
Застыв под ними, живо представляет:
Ударом молнии распорет стрекозу,
А ветер с треском крылья вырывает.
На море бросает светящийся нимб,
Гигант в хрустале и бетоне,
И чайка ночная летая над ним,
То плачет, то жалобно стонет.
В его пустынной гулкой тишине,
Где ветер носится, колючками играя,
На выгоревшей добела земле,
Возьмешь колючку, веки, опуская,
И растворишься в этой синеве.
И в этом душном небе растворяясь,
Увидишь все, чем живы были те,
Кто хоть единожды сюда поднялись,
И тут же отдаваясь красоте,
В прекрасные фантомы обращались,
От мира праздного блаженны беглецы,
Им иву не срывала Персефона,
Они у вечности жильцы,
И постояльцы в капищах Харона.