Оба фильма 1957 года, мастеру около сорока… Оба фильма с обилием наград, прославили всего лишь успешного театрального режиссера, вывели его в первый ряд кинотворцов. Нельзя не согласиться со всеобщей оценкой, хотя не можешь перестать размышлять, нет, не над несовершенном в работах, - над стилистикой полотен, давно вошедших в историю киноискусства.
Да простят меня почитатели Бергмана, он, всегда писавший сценарии к своим работам, – незатейливый сценарист. Трудно смотреть его фильмы, в смысле – труд смотреть их. Возможно, это авторский ход, ключ к стилистике. Сюжетная канва предельно проста, почти без событийна. Что-то там такое, что под микроскопом рассмотришь в душе человека, что едва звучно возникает в его чувствах, мыслях, движениях, поступках. Что почти не меняет внешнюю линию его бытия, словно и не может ее изменить. Но, что как камень падает на чашу весов вечности, на ту или иную чашу: добра или зла. Совсем же трудно различимым является альтернативный вопрос, всегда приходящий извне, облаченный в простоту повседневных нужд. Ответ на который, есть всегда необходимый выбор будущего, пока человек может выбирать его здесь, в этой жизни. Это герой фильма может размышлять о существовании Бога (Рыцарь Блок), позиционировать себя как неверящего (Йонс). Автору фильма известен ответ, хотя он и распределяет свои мысли и сомнения по ролям героев, ведя диалог сам с собой, публично и средствами кинематографа. Открытое им на пути поисков обладает абсолютно всеобщей ценностью. Это такое же общее достояние как молитва старца, как творение человеческого в пространстве культуры. Иногда это называют вечными темами. Но кто задумается над этими вопросами в повседневности? Хотя реальность сталкивает нас с ними ежечасно. Пойти ли с детьми в технически необеспеченный водный поход или остеречься, утонуть или спастись, жить на зарплату или брать взятки, провалить студента на экзамене и взять на его место своего недобравшего баллы ребенка. Этих вопросов накал давно утратил нравственный градус и стал всего лишь конфликтом интересов, к которому вдруг, при катастрофических происшествиях, возвращается общество в целом, осознавая цену размытой личной морали, как всеобще опасную. В обществе двойных стандартов, а иначе и быть не может в потребительской цивилизации, ценности вечных ответов, в лучшем случае, товар художественного или около художественного рынка. Престижно их приобрести, анонсировать, расположить на достойном месте в кругу своего обитания. Пользоваться же ими неловко, неудобно, а подчас и опасно. Опасно здесь, а как оно Там, кто об этом думает. Если только режиссеры, как Бергман, которые передвижения человека видят, как Путь. От моря к родовому замку через лес, или из деревни в город за почетной наградой. В случайно обретенных спутниках – друзей и сотрудников-соратников (… … …). В общении с ними – не тяготы нарушения личных интересов, а обогащение взаимной поддержки в естественной любви живого к живому, совместно противостоящему враждебно-мертвому (ангел смерти в «Седьмой печати», предстоящий уход профессора Исаака в «Земляничной поляне»). И что, как не каждодневное «памятование о смерти», заповеданное святыми отцами, может явить истинную перспективу человеческих деяний. Но, кто помнит об этом из тех, кто старые житницы разрушает и новые строить начинает? Воды жизни, у кого мутные, у кого прозрачные, текут непрерывно, потопляя под водами камни, о каковые мы споткнулись, и о каковые не успели. Течение бурное, не успел уловить – проплыли, несет не куда хочешь. Упустил право выбора – потерял нить творчества, стал игрушкой в чужих руках. Всматриваться и увидеть, внимать голосам реальности, как трубам ангельским. «Седьмую печать» открывает текст Апокалипсиса, значащий и тогда не больше, чем теперь – ангелы трубят, возвещают приближение нечаемого. Но кто слышит их?
Бергман сомневается, как человек, но доверяет знаниям детства, и верит, как творец – здесь в глубинах действительности, соединяющей наши ответственности за прошлое с возможностями будущего, рождается вечность для каждого, в которой ему предстоит быть. Не потому ли идет настойчивым рефреном из уст рыцаря Блока, из уст профессорского сына Эвальда – люди пусты и беспечны, жизнь трудна и никчемна. Повторов достаточно чтобы заразиться унынием. Но герои не оставлены их создателем – рыцарь Блок утешен добродеянием друзьям, и светом любви и верности при встрече с женой. Эвальд – сознанием глубины любви к жене, профессор – воспоминаниями о единственной и настоящей любви, обман которой (Сара) он возмещал трудами своего само отреченного служения, неверно понятого близкими, как эгоизм и черствость. Выбор не всегда делает счастье, но, оказывается, – открывает будущее, в том его виде, в котором не избежит его каждый.