Когда идёшь по римской дороге
и подворачиваешь ногу,
мир обрывается в месте падения.
И внутри поселяется ощущение того, что всё уже закончилось, как вылетело в трубу, ещё даже не успев обозначить себе исток.
Когда идёшь по заросшим травой рельсам,
чувствуешь даже через громоздкую подошву,
даже через кожу, что прежде не была ещё такой твёрдой,
призрачную дрожь поездов,
некогда скользивших по рыжим металлическим прутьям, вдыхая ток.
Как же долго мы учимся не воспринимать события близко к сердцу,
но как же чертовски быстро становимся твердыми.
Чтобы не дать внешнему загромоздить.
Чтобы твоё место не занял грохот набитых донельзя тележек и корзин, чтобы твоё место не заняли навьюченные барышни с цумовскими пакетами, и дабы не вытеснили из тебя слух твой лужёные глотки новомодных базаров, раскинутых вдоль, поперёк и поверх всего, что ты чувствуешь. Вместо того, что ты хочешь по-настоящему. Вместо.
И если еще не поздно проложить себе дорогу в ином измерении,
если есть на земле еще параллельные пространства -
свернуть бы туда.
Но поворот себе засчитаешь новым отступлением и новым бегством.
Потому поворот так редко находит себе оправдание.
Чаще - не находит никогда.
Грустный поворот.
И повороту - грустно.
Когда идёшь по римской дороге
и подворачиваешь ногу,
будто знаешь наверняка,
что все пороги уже обиты
и вытоптаны паласы, прожжены линолеумы.
И знаешь будто наверняка, что ничего прекрасного на твоём пути уже не может случиться..
Но чудеса всегда случаются - вопреки.