Рецензия на статью Д. Портера
«Николай Иванович Фешин – история двух стран»
(вместо вступления к книге статей и очерков о художнике)
Статья Дина Портера «Николай Иванович Фешин – история двух стран», составившая одну из частей добротной по иллюстрированности, красочности и по содержательности книги, посвящённой жизни и творчеству художника и увидевшей свет в 2011 году [1], буквально в следующем же абзаце ставит в тупик весьма спорным высказыванием. Говоря об обстоятельствах «вынужденной» эмиграции семьи Фешиных из России, Портер в полной уверенности в истинности своей фразы утверждает: «Несмотря на то, что он приехал из Казани, насчитывающей в то время около двухсот тысяч жителей, и в девятимиллионном Нью-Йорке Фешин весьма скоро стал известным художником» [1, 19]. Между тем не мешает помнить, что и во времена Фешина провинциальная Казань, где художник творил свои шедевры, прошедшие испытание временем, не так мало значила для художественной жизни России, а изобразительное искусство нашей страны и тогда, и задолго до этого было одним из самых видных в пространстве мировой живописи. А Фешин уже до приезда в США стал признанным художником, получив высшие награды на известных международных выставках – за картины, созданные в 200-тысячной Казани, а не в 9-миллионном Нью-Йорке.
Самоуверенность и безаппеляционность суждений (как показывает практика, и действий: ведь слово – это тоже дело), столь характерная для американца как такового и прославившая его во всём мире, ещё не раз проявят себя по дальнейшему течению ценной в целом статьи. Чтобы поставить точку на своих придирчивых замечаниях, справедливости ради всё-таки приведём некоторые, отмеченные нами по ходу чтения. Например, говоря об американском периоде творчества Фешина, Портер без тени сомнения пишет: «Художник наслаждался новой свободой творчества и работой без давления, которое он испытывал в России после революции» [1, 21]. Человеку, посвящённому в перипетии биографии, в том числе и творческой, Фешина, это высказывание покажется далеко не бесспорным: так ли уж наслаждался? и о какой работе без давления (какого именно давления?) идёт речь? Не видим ли мы здесь вновь демонизации истории нашей страны и её в целом, пусть и советского, но дорогого нам прошлого, в котором остались жизни десятков миллионов наших сограждан, положенные ради спасения от всякого рода чумы и избавленной от советщины (прежде всего благодаря нам) столь же осовелой, обезумевшей от бедствий XX века западной цивилизации? Завершая свою статью и говоря о причинах, почему Фешин был на долгие годы забыт на родине, Портер в том же духе резюмирует, правда, теперь уже, видимо, для вящей убедительности читателя, приводя цитату из работы другого исследователя с нерусской фамилией: «официальная историография молча игнорировала его за бегство из раздираемой войной России» [1, 34]. Но ведь когда Фешин покидал родную страну, гражданская война уже была на спаде, основная борьба происходила на окраинах России и уже не представляла непосредственной угрозы власти большевиков, тем более Казани и её жителям.
В недоумение приводят и такого примера замечания исследователя, как то: «Ия (дочь Фешина – Р.С.) оказалась замечательной моделью. Фешин рисовал её, пока она оставалась "милой"» [1, 23]. Стало быть, в какой-то момент жизни художника его единственная любимая дочь, оставшаяся с отцом после развода родителей и разделившая с ним все тяготы дальнейшей после этого жизни, вдруг оказалась ему не «милой»?
Однако имеются в статье Портера и такого рода наблюдения, на которые до, да и после неё, мало кто обращал пристальное внимание, а между тем их анализ и определение их полного значения могли бы дать многое в понимании творческого метода, типологических особенностей письма, пристрастий и ценностной составляющей художественного мира Николая Фешина. Процитируем некоторые высказывания, показавшиеся нам в этом ключе наиболее интересными: «Многие работы кажутся созданными двумя художниками. На них открытые части тела великолепно промоделированы, как и на выполненных в классической манере рисунках, но в то же время он трактует фон и одежду позирующего в абстрактной манере. Наиболее удачные портреты Фешина отмечены напряжённой борьбой противоречащих друг другу стилей» [1, 29]; «Женщина в "Танце зерна" (1927-1933) и "Танцующие индейцы" (1927-1933) в своих ритуальных костюмах являют собой скорее типы исполнителей, нежели конкретных индивидов» [там же]; «Особенно хорошо ему удавались портреты людей, с которыми он лично был знаком. Это отчётливо прослеживается в рисунках, на которых изображены члены семьи художника» [1, 30]. Всё это сказано Портером о произведениях, созданных Фешиным в эмиграции, но что мешает посмотреть сквозь призму этих ценных замечаний и на русский период творчества художника, ведь уезжал он в Америку уже зрелым в жизненном и творческом смысле человеком, который вряд ли мог творить без опоры на весь предыдущий опыт?
Этой, как получилось, своего рода рецензией мы посчитали уместным предварить свои размышления о Фешине, поскольку рассмотренная нами статья, посвящённая эмигрантскому периоду его жизни и творчества, показалась нам в силу своих «плюсов» и «минусов» наиболее удачным началом пути осмысления личности художника и мира, созданного им. Именно с изучения фактов, событий, воспоминаний, связанных с оставлением России – этим важнейшим моментом его судьбы, нам представляется логичным повести разговор о таком ярком явлении отечественной и мировой живописи, каковым является Фешин, поскольку именно с такой точки зрения он предстал перед нами во всей своей полноте и значимости.
Библиография
1. Николай Фешин / Альманах Государственного Русского музея. Вып. 317. – СПб: Palace Editions, 2011. – 120 с.
2-3 сентября 2017, Казань,
Государственный музей изобразительных искусств Республики Татарстан