Веноциания. Том 20

 

История одного человечества.
















































































































ВЕНОЦИАНИЯ

том двадцатый


















2016 г.



Собрание сочинений
в 99 томах. Том 62-ой.

































5699
Огромный труд рождённый не у нас
К нам докатился через некий час.
А кто его в изгнанье развивал,
Его он «Капиталом» называл.
Трудился он всерьёз и дни, и ночи.
Его порой в ночи слезились очи
И потому, что он людей жалел,
И потому, что он за них болел.
Труды, возникшие в трёхкомнатном изгнании,
Основаны на опыте и знании,
И на ученье времени творца
С прищуром строгим мудрого лица.
«Мы всё изменим в этом мире грубом».
Так он сказал. Да и присел под дубом.
5700
Так он сказал. Да и присел под дубом.
И родословной наблюдал он ствол
Романовых. И их ругал он грубо.
И объяснял, что и вельможа гол.
И что стена гнилая. Тыркни пальцем,
И сразу и разрушится она.
И если шнур смочить горючим смальцем,
То будет вся земля обожжена.
Взорвётся мир невежества и рабства.
И не вернётся уж на землю швабство.
Мы совершим во всём  переворот.
И  -  о го-го!.. А вкруг стоял народ.
Причину зла он сердцем постигал.
И написал чудесный мадригал.
5701
И написал чудесный мадригал
И потому, что смело он шагал.
Он взялся за невыгодное дело.
И завершил его довольно смело.
Он шёл вперёд. Потом шагал назад.
И не жалел он свой подвижный зад.
И богачей он люто ненавидел.
И новый мир он правильным увидел.
И понимал, что если всех любить,
Буржуев нужно сразу перебить.
И это он умел, конечно, делать.
Ну, а людей хотел он переделать.
«Войну и мир» он прочитал до дуба.
И к царедворцам обращался грубо.
5702
И к царедворцам обращался грубо.
И этот труд преобразил его.
«Войну и мир» он прочитал до дуба.
А Льва Толстого счёл за своего.
Ещё прочёл он юной Софьи сон,
 Где на огромной фабрике крестьянки
Трудились. И уж тут подумал он,
Что женщины они и лесбиянки.
И в образе струящейся парчи
Увидел он рассветные лучи.
Там женщины учились, развивались.
А вот мужья над ними измывались.
Об этом написал он мадригал.
И откровеньем сердце обжигал.
5703
И откровеньем сердце обжигал.
И написал об этом мадригал.
Освобождайте души от цепей.
Так он сказал, потребовав: «Не пей.
Люби жену. Стой за неё горой.
И знай: ни Бог, ни царь, и ни герой
Нас не спасут. Спасём себя мы сами
Вот этими рабочими руками.
Организуемся и создадим свой рай.
И расцветёт преображённый край.
И ты живи, жену не унижая,
Её права и дух в ней уважая...
…И вдруг меня тут и застал рассвет.
И возгорелся надомною свет.
5704
И возгорелся надомною свет,
Родив вопрос, предположив ответ.
И душу он мне этим поразил.
Ах, как я раньше не сообразил:
Убьём мы зло, и станет нам светло.
Убийство зла свободе помогло.
И овладеем мы своей судьбой,
Спасаясь знаньем, правдой и борьбой.
И мне хотелось всё тут поделить,
И свет любви на этот мир излить,
Пожертвовав тобою и собой,
Ведя со злом неукротимый бой.
Вопрос, конечно. И меня в ответ
Томил вечерний затухавший свет.
5705
Томил вечерний затухавший свет
Меня в ответ. И встретил я рассвет.
Одна заря сменяется другой.
Так сочинил писатель. Но другой.
А я молчал и сдержанность хранил.
Да и вдыхал следы его чернил.
Факсимиле, возникшее во мгле,
Уж возродилось тенью на стекле.
И мужиков в глуби сибирских руд
Был бесполезен подневольный труд.
И всё не так. Не так, как у людей.
И губит нас присутствие идей.
И здесь меня на мой вопрос в ответ
Томил вечерний затухавший свет.
5706
Томил вечерний затухавший свет
Меня в ответ. Воззрился я в рассвет.
И зашумела талая вода.
А в рюкзаке моём была еда.
Там клёцки со сметаной в котелке,
Вареники в нейлоновом кульке,
Два круга закопчённой колбасы
Из мест неблизких средней полосы.
Орехи, курага и арахис,
Фисташки и ещё ядрёный рис,
Фасоли под сидением мешок,
И на бедре дублёный ремешок.
Ну, а кинжал ютился где-то выше.
Уж был рассвет. И я в дорогу вышел.
5707
Уж был рассвет. И я в дорогу вышел.
Проснулась мысль и вырвалась из дышел.
И я подумал: «В этот утра час
Я и приму решение сейчас.
Уж соберу я все свои пожитки.
И золото, в металл расплавив жидкий,
Припрячу там, поглубже, между ног.
Да и уйду. И дай мне силы Бог
Спастись от скверны времени, где верный
Вчерашний друг сегодня враг безмерный.
И брат не брат, и сват уже не сват.
Да и никто ни в чём не виноват.
И здесь тому, кого со мною нет,
Я написал блистательный сонет.
5708
Я написал блистательный сонет
Тому, кого со мной уж больше нет.
Да и подумал: «Ах, уж в кои веки
Такие жили люди-человеки!»
Мир разобщён, он зол и не спасён.
И город Грозный в щепки разнесён.
И лжец твердит, что вновь наступит мир.
И миллионы выстроят квартир.
И в песнях мудрых гордого поэта
Всё будет там заслуженно воспето.
Всё оживёт. И каждый потому
И будет думать, как и почему
Мир разобщён и вырвался из дышел.
И у меня он сразу вышел.
5709
И у меня он сразу вышел.
Сонет. А я не умер, не погиб.
И речь того, кто вырвался из дышел,
Я услыхал сквозь лёгкий ветра скрип.
Среди других дымились наши трупы.
Один чужой был, не из нашей группы.
Он не работал с нами на Таганке.
Но он сидел в одном со мною танке.
В том самом, что его и раздавил,
Да и на обе части раздвоил.
На левую и правую. Под правою
Мы понимаем наше дело правое.
И в нём не только прежний блеск наград.
В нём было всё. В нём не было преград.
5710
В нём было всё. В нём не было преград.
И каждый был тому, конечно, рад.
Но вот летят в откосы поезда.
И дождались мы страшного суда.
А поезда оттуда не приходят,
Да и туда не вовремя уходят.
Нет в том вреда. Такая ерунда.
И нас постигли горе и беда.
Ты появляешься, когда горит звезда.
И я проснулся. И везде беда.
Звезда, покинув свод небес, падёт.
И труп мой тут же в бездну упадёт.
И нет причины в одоленье боли
Для откровенного явленья воли.
5711
Для откровенного явленья воли
Ты не почувствуешь ни радости, ни боли.
Да и нужна ли боль тебе, когда
Исчезли пища, кров, покой, вода.
Мы лицемерим и поступком мерим
Лукавство лжи. И верим, и не верим.
И выбираем некие пути,
Которыми нам хочется идти.
Идём путём мы избранным туда.
А там горит заветная звезда.
Звезда желаний чувства греет наши
Не только чтобы съесть перловой каши.
Тут я проснулся у огромных врат.
И был тому я бесконечно рад.
5712
И был тому я бесконечно рад.
И я проснулся у огромных врат.
Зайти туда мне не хватает воли.
А тут стоять, так нету горше боли.
В руке держу я времени арбуз.
Земля в воронках и в разрывах бус
Курганов славы. И орёл двуглавый
Парит над нами у бурлящей лавы.
О, жалко мне, земля, твоих оков.
И жалко мне и наших дураков.
Да и убогих тоже очень жалко.
Земля, ты храм. Но ты, к тому ж, и свалка.
Всему конец. Душа лишилась боли.
И отрешён я разума и воли.
5713
И отрешён я разума и воли.
Всему конец. Душа лишилась боли.
Хоть нет уже в питании нужды,
Но нету и врачующей среды.
Витаю я, парю я и летаю,
И ни о чём я больше не мечтаю.
И вся пропала ненависть во мне.
И утонул я будто бы в вине.
Прощаю я за совершённый грех
По молодости абсолютно всех.
И тех, кто не сгорели от стыда,
Прощаю я. А сам иду туда.
И там я и влетаю в небеса.
И слышу я из бездны голоса.
5714
И слышу я из бездны голоса.
И что же там ещё за чудеса?..
Переродившись, стал хорошим я.
И вкруг меня мне верные друзья.
Уж я никем тут больше не обижен.
Не унижаю сам. И не унижен.
И из меня любовь всё прёт да прёт.
И здесь никто мне больше не соврёт.
А сообщат, что я певец Карузо,
Так тут же я теряю тонну груза.
И пред толпою радостный стою.
И, как Карузо, здорово пою.
Потом уж я лежу в своей постели.
И надомною птицы пролетели.
5715
И надомною птицы пролетели.
Я огляделся. Все в ковчеги сели.
И я сажусь. На вёслах я тружусь.
И не пойму уж, где я нахожусь.
Вот этакие здесь мои занятия.
Такие вот теперь во мне понятия.
И никуда я больше не спешу.
То я пою, а то уж я пляшу.
И не боюсь я, что не знаю я,
Кто друг, кто враг. Мне все теперь друзья.
Мы заселяем этот мирный край.
И понял я, что я спускаюсь в рай.
И, посмотрев на горы и леса,
Я не поверил в эти чудеса.
5716
Я не поверил в эти чудеса.
И я проснулся. Слышу голоса.
На небе звёзды. Лодка подо мной.
И всё питанье и багаж со мной.
Сосиски, что сготовлены в духу.
И куртка на искусственном меху.
И будто я мятежный Пугачёв.
И предо мной лукавый Горбачёв.
Его супруга дремлет у плеча,
Штудируя в дремоте Ильича,
Лишь иногда хихикая и икая.
Картина, я скажу вам, превеликая.
Сижу. Молчу. И нервы закипели.
И я запел. И все вокруг запели.
5717
И я запел. И все вокруг запели.
И пели про горячие тефтели,
Про голубцы, что все б поесть хотели,
И про гуся, что с яблоками в теле,
Политый он рябиновым вином.
И мы слились тут в трепете одном
В такой любви, так буйно угрожавшей
Плодами, и цветами окружавшей,
Сроднившей нас с другими временами,
Где мы с тобой очаровались снами.
В нас мысли были чистыми и стройными.
И вечерами мы гуляли знойными.
И возрастал огромною стеной
Там мирный сад бессрочною весной.
5718
Там мирный сад бессрочною весной
Стоял пред нами грозною стеной.
Как прежде, изнывая от жары,
В полдневный час там пели комары.
Не кажет глаз лишь в жар из леса птица.
И загорают под лучами лица.
И хочется направиться к реке
И полежать под солнцем на песке.
И я сжимал в своей твою ладонь.
И сердцем я почувствовал огонь.
Пылал июль. И был восторг в душе.
А с милым другом рай и в шалаше.
Ну, а теперь и хлеб стоит стеной,
И небеса склонились надомной.
5719
И небеса склонились надомной.
И вот уж хлеб стоит сплошной стеной.
Вернись тот тихий довоенный час,
Что я хотел бы встретить и сейчас,
Мне б дней мечты тогда не убежать,
Да и судьбы б своей не избежать.
А радость нас с тобой застала вместе.
Вот так жених ручается невесте,
Что всё у них едино навсегда.
Их не разлучат горе и беда.
Всё, чем судьба с тобою нас встречала,
Всё повториться. Всё начнём сначала.
А лес шумел. И он стоял стеною.
И небеса склонялись надомною.
5720
И небеса склонялись надомною.
И лес шумел. И он стоял стеною.
И всё, что мнилось, думалось, сбылось.
Лишь утром отдохнуть нам удалось.
И были мы обречены вдвоём,
А может, где-то даже и втроём,
На эту близость. Встретились мы с нею
В Танзании. Нет, кажется, в Гвинее.
Те случаи, что к встрече нас вели,
Сходились словно в море корабли.
Пески, я помню, знойная Сахара.
И залп. И умирает Мата Хаара.
Не веря в дружбу, мы друг друга губим.
Ну что ж, прости, мы все покушать любим.
5721
Ну что ж, прости, мы покушать любим.
И под собою сук мы сами рубим,
Раскусывая времени орех,
И совершая первородный грех.
И, из ореха вылупив сердечко,
Вкусив его, довольны мы, что речка
Течёт, и за собою нас влечёт.
И выбор здесь решительно не в счёт
Неординарных этих поведений.
А в основном в горячке дней рождений
Мы совершаем вечный выбор свой,
Бросаясь в радость встречи с головой.
Под ярким светом утренней звезды
Смотрю я в даль. И нет уж мне беды.
5722
Смотрю я в даль. И нет уж мне беды.
Ну, а вокруг бескрайние сады.
А я, как прежде, в офисе своём.
Баклуши мы с тобой, приятель, бьём.
Безумствуя, ликуя и резвясь,
Мы день и ночь удерживаем связь
Интимную, природе супротив.
И не спешим надеть презерватив
На более задумчивый предмет.
И верим во всесилие примет
Народных. В медицины постулат.
И в то, что мы узнали как уклад.
А он ещё пока собою гибок.
Да и домашних мы разводим рыбок.
5723
Да и домашних мы разводим рыбок.
А он ещё пока собою гибок.
И нас опять зовёт туда мечта,
Где пребывают мир и красота.
Идти нам вместе, дружно и до гроба,
Туда, мой друг, где мы с тобою оба
Коллеги. Ах, какая красота!
Почти американская мечта.
И блеск очей, и стан её прекрасный,
И жар в груди, порыв натуры страстный.
И всё при ней. Она тебе поможет.
Ах, быть не может, что она не сможет!
И засияют обе две звезды.
Уж я богат. Не будет мне беды.
5724
Уж я богат. Не будет мне беды.
И засияли обе две звезды.
Но удержать нельзя одной рукой
Одновременно трепет и покой.
Два кавуна. И в том моя вина,
Что грудь моя желаньем стеснена.
Когда, прорвавшись из-за серых туч,
Коснётся вас надежды тонкий луч,
Пред вами непредвиденность нежней,
Чем распалялись вы когда-то с ней.
Покой вокруг. А жгучая любовь
Воспламеняет трепетную кровь.
Вот так кинолог изучает рыбок.
Но и у рыб рассудок гибок.
5725
Но и у рыб рассудок гибок.
И так кинолог изучает рыбок.
Кинологов, что им бросают мух,
Они не переносят и на дух.
Подводные красавицы форели
Не любят непредвиденные трели
Охваченного трепетом певца.
И зверь бежит с надеждой на ловца.
Под блеск волны густой и многопенной
Кит профиль вглубь спускает постепенно.
Да и трепещет щука плавником.
И сом зажал сомчиху в грязи ком.
Все разошлись по тысячам квартир.
Таков уж он. Подводный этот мир!
5726
Таков уж он. Подводный этот мир!
Спускай штаны, когда пришёл в сортир.
И у речных глухих прибрежных нор
С лещихой лещ томится до сих пор.
В волне притихшей около леща
Вздыхает ёж, иглами трепеща.
И в воду нежно падают лучи.
И уж никто не требует свечи.
Краб положил крабчиху на песок.
И засочился из крабчихи сок.
Крабчиха тоже радостной была.
Но крабу дважды сразу не дала.
Трепещет куст развесистой малины.
Такие вот случаются былины.
5727
Такие вот случаются былины.
Багровым цветом высохшей малины
На зелень отдыхающей парчи
Бросала осень влажные лучи.
Как дикий зверь ложится на живот
Непостижимо мирный небосвод,
Спускает в воду дремлющие лапы.
Заря лучами заполняет трапы.
У брезжащих на рейде кораблей
Дрожат полоски липовых аллей.
И засыпает от бессилья ночь.
И мне уж тут никто не мог помочь.
О, погибай, неугомонный мир!
Я буду есть крестьянский этот сыр.
5728
Я буду есть крестьянский этот сыр.
А надомною меркнущий эфир,
Висящий над заливом, и просящий
Взаимности у задремавшей чащи,
Вперявшей шумно-пенные лучи
В бегущие в безвременье ключи.
Трепещет купол вечности желаний
В потоке межпланетных ожиданий
Многозначительным подмигиваньем звёзд.
И Млечный путь направился под мост,
Объединяя бурю и покой,
Мечтаний взлёт и трепет над рекой
Коричневато-серо-сизой глины.
Ну, а ещё я вижу куст малины.
5729
Ну, а ещё я вижу куст малины.
А блеск реки зажат комками глины.
У золотисто-дымного чела
Лица утёса лысина бела.
И на зелёно-красном ореоле
Ныряет луч в распахнутое поле.
И важно деревенские дворы
Вышагивают с крутизны горы.
Уж ночь собакой дремлющею лает
И цепь любви тяжёлую кусает.
И парень вышел в сени по нужде.
И тишина тревожная везде.
И мир себя задумчиво рисует.
Да и мечта пред миром не пасует.
5730
Да и мечта пред миром не пасует.
Дремота пробуждение рисует,
Остановив желание на миг
Среди страниц невысказанных книг.
Восход, свои перелистав страницы,
В Милане, в Риме, в Вене, да и в Ницце,
В Тулузе в Задунайске и в Твери
Эпохой возникает у двери,
Восторженно разбрасывая вещи.
И общий сон с лица спадает вещий.
И густо-пенный утра помазок
Тревожит ноздри через тьмы глазок.
А миг, идущий к звёздам, мир плюсует.
И я подумал: «Чем мечта рисует?»
5731
И я подумал: «Чем мечта рисует,
Когда себя с природой согласует?»
Но вот забрезжил и взошёл рассвет.
И мыслей прежних и в помине нет.
Минувших дней неповторимый сон
С идущим днём сложился в унисон.
И для кого-то станет непременно
И этот день тем днём одновременно,
Вернувшимся из памяти моей
Неповторимой радостью своей.
А нам всё с вами в вечности не спится.
И хочется хоть в чём-то укрепиться.
И миг один с другим себя плюсует.
И я подумал: «Чем мечта рисует?»
5732
И я подумал: «Чем мечта рисует?»
А время с нетерпеньем согласует
Утрату лет. Альтернативы нет
Ушедшим дням. Но восстаёт рассвет.
И философский я храню покой,
Весло зажав дрожащею рукой.
Весёлый плеск волны и тихий блеск.
И я уже не слышу сучьев треск.
Медведь проходит берегом реки.
Угрюм на вид. И лапы как тиски.
И древних рощ он главный господин
Среди лесных развесистых гардин.
Раздуты ноздри. Прошибает пот.
И кроме сыра, пиво и компот.
5733
И кроме сыра, пиво и компот.
Раздуты ноздри. Прошибает пот.
«Я на народ стараюсь не реветь.
Я молодой неопытный медведь.
И дуги гнуть, да и ломать кусты
Сюда пришёл я с леса густоты.
Я всё крошу огромной бурой лапой.
И так воспитан мамой я и папой.
И не щадил ни рук я и ни ног,
Когда шагал по вдоль лесных дорог.
А где-то там, в совсем густом лесу,
Мои собратья. Вижу я лису.
И лапой что-то тут она рисует,
Перед которой всё вокруг пасует.
5734
Перед которой всё вокруг пасует,
Она мне лапой образы рисует.
Я не настолько грамотен и Лемм,
Чтоб мне познать клубок её проблем.
И я уж тут, скрываясь за стога,
Всё наблюдаю лес и берега.
Коров идущих чувствую тепло.
Озёр дремотных блещет мне стекло.
Журчит поток рассветом осветлённый
И отраженьем леса опалённый.
И поднялись два жёлтых мотылька,
Да и застыли в шуме ветерка.
А на душе светло, и нет забот,
Когда заполнен яствами живот.
5735
Когда заполнен яствами живот,
Душа взлетает, и она живёт.
Так думал я. И тихая струя
Вещала мне, что скоро сутки я,
Как эти вот просторы торопил.
И уж росой лицо я окропил.
И каждый там смочил я сантиметр.
И посмотрел я вдаль на километр.
И в тишину, и в шёпот водных струй,
Зарифмовал я нежный поцелуй
Совсем зелёный. И смотрю влюблённый
На светлый луч мечтою опалённый.
Когда о чём-то радостно мечтают,
То уж душа и сердце в неге тают.
5736
То уж душа и сердце в неге тают,
Когда о чём-то радостно мечтают.
И о свершении мы там мечтали грёз
В потоке чувств и в нетерпенье слёз.
И в том любви стремительном потоке,
Что возникает в юном кровотоке.
И вот восходит к нам она сюда,
Для нас всё та же яркая звезда.
Всё та же самая, которая упрямая
Нам соответствует и преданная самая,
Горящая в сиянии огней.
И мы у ног её уж много дней.
Ах, славный миг! И там, где небосвод,
Нет огорчений, нет земных забот.
5737
Нет огорчений, нет земных забот
Там, где открыт просторам небосвод.
И вы стремитесь в облако мечты.
И восстаёт оно из пустоты.
И ничего милее в жизни нет,
Чем о любви придуманный сонет.
Вы влюблёны. И в этом чудном мире
Согласны вы остаться с ней в квартире.
И в вас она вцепляется любя,
В надежде опрокинуть на себя.
И тут мечта вас выкормит и вспоит,
Да и насытит и ещё напоит.
В путь выходя, всяк радость обретает.
И кто из нас об этом не мечтает.
5738
И кто из нас об этом не мечтает.
И взгляд ваш нежно плавится и тает.
Мир возрождён! И над тобою свет
Роняет луч, нарисовав рассвет.
И позитивы здесь, и негативы
Уж ни к чему. Тут нет альтернативы.
Ты всё снесёшь и в вечность унесёшь,
И сам себя погубишь и спасёшь.
Не бей, клянясь, себя безбожно в грудь.
Пройди свой путь. И кем-нибудь побудь.
И, доверяясь призрачному чуду,
Ты говоришь: «Я жив. Я счастлив буду».
И не забудь в годину сих забот,
Набив живот, и обнажи в  живот.
5739
Набив живот, и обнажив живот,
Ты не забудь в часы земных забот.
И доверяйся только лишь ему,
И будь ты предан брюху своему.
Да и не лезь в соседа огород.
Не только пищей кормится народ.
Живи мечтой, и сможешь долго жить.
И не страшись свой ваучер заложить.
За то, чтоб в этой жизни сильным стать,
Себе быть верным смей не перестать.
Мечтать не просто средь земных преград.
Эзоп подумал: «Зелен виноград».
А хрен мы наш вам кажем не потешный,
Раскрыв его и дерзкий, и неспешный.
5740
Раскрыв его и дерзкий, и неспешный,
Мы хрен свой вам тут кажем не потешный.
Люби девиц, ласкай их плоть и нежь,
Пока ты духом смел и телом свеж.
Пока ты горд, а он покуда твёрд
И норовист, и, в общем, первый сорт.
Когда ты с ним всерьёз, не мимоходом,
Он мнит себя звездой перед восходом.
Но ты уж в дом ли, во дворец вошёл,
И с нею ты согласие нашёл.
И твой потомок вырастет потом,
И заострит внимание на том,
Что каждый тем желанием живёт,
Что и кладёт на вздувшийся живот.
5741
Что и кладёт на вздувшийся живот,
Пусть каждый тем желанием живёт.
Печаль пусть ваше сердце не грызёт.
Ах, без любви и лошадь не везёт!
И не жалейте рта и живота,
Да и исчезнет в сердце пустота.
Цветёт любовь, над вечностью витая,
Осуществляясь, плоть собой питая.
Каприз вселенской нежности горит
И нам о чём-то с вами говорит.
Живите и, конечно же, любите,
Летая, словно спутник, по орбите.
Предмет любви, он строг и не потешный.
О, этот дух стремленья неутешный!
5742
О, этот дух стремленья неутешный!
И справедливый он. И не потешный.
Смелее в гору двигайте его.
И не жалейте пыла своего.
Конём ретивым совершая шаг,
Не верьте тем, кто скажет: «Всё не так!»
Он и волшебник, и колдун, и маг.
А нерешительность ваш самый главный враг.
Тут к месту б и закончить крепким матом,
Размахивая тульским автоматом.
Заряжен он, увы, не на словах.
Со временем на равных вы правах.
И тот, кто знает, для чего живёт,
Он нас обычно к действию зовёт.
5743
Он нас обычно к действию зовёт,
Тот, в ком желанье страстное живёт.
Пожертвовав собою и тобой,
Он и зовёт тебя на смертный бой.
Тем не гнушается он, чем и утешается,
Когда тут всё лишь смертью завершается.
Да и в делах он страстно поспешил.
И, покорив природу, согрешил.
И хорошо, чтоб между прочих дел
Гроб цинковый тут был и не предел.
А если он на том не остановится?
Как говорят, рыбак на рыбке ловится.
И дождик каплет к ночи веселей,
Рисуемый мечтой среди полей.
5744
Рисуемый мечтой среди полей,
Мир кажется нам чище и светлей.
И мы пролили вдумчивый елей.
И на душе уж стало веселей.
Красавицу ты к ночи пожалей.
Скажи, что всех она тебе милей.
Она не любит строгую беззубость.
Приятна ей умеренная грубость.
Лишь в сочетании любви и силы
Её натуре эти штуки милы.
И ничего нет ближе ей его.
Уж таково природы естество.
И вам тогда тут станет веселей
Тот вечный образ, что других милей.
5745
Тот вечный образ, что других милей,
Он и иных гораздо веселей.
И уж как будто на душу елей,
Когда созреет колос средь полей.
Высокий колос дремлет у реки.
Желаньем тёплой девичьей руки
И светом звёзд томится небосвод,
Затрепетав у молчаливых вод.
И пенье птиц навеет летний сон.
И мир вздыхает с вами в унисон.
Среди земных неповторимых див
Будь сдержан ты, будь ласков и правдив.
И заструится радостью смелей
Тот вечный образ, что других милей.
5746
Тот вечный образ, что других милей,
Вдруг растворился в трепете полей.
Уж, зазвенев, поют колокола.
А жизнь, как прежде, каждому мила.
И вот встаёт перед тобой вопрос:
«Откуда ты? Воспитан кем? Где рос?
Что совершил? И много ли грешил?
Каков твой путь? Не слишком ли спешил?
Успел, и что? И что, если успел?
Да и о чём ты, и кому ты пел?
И в чём наказ? Ни царь и ни герой
Нам не указ». И молвил тут второй
Маститый ангел. Первому он вторит:
«Конечно, нужен. Кто об этом спорит».
5747
«Конечно, нужен. Кто об этом спорит».
Маститый ангел молодому вторит.
Да и берёт меня он за бока.
А там уж вдалеке течёт река.
Смотрю туда сквозь тьмы огня завесу.
И из себя представил я повесу.
И будто я туда уже вхожу.
А что боюсь я  -  ясно и ежу.
«Куда меня пошлют?»  -  спросил. «К обеду».  -
Так он ответил. И туда я еду.
«Сперва поешь за счёт небесных ссуд.
Ну, а потом и на Всевышний суд.
Поевши пищи, будет смерть милей.
А я уж тут продолжу лить елей.
5748
А я уж тут продолжу лить елей.
А как поешь, то будет смерть милей.
Последний твой тогда и грянет час.
И ты не спорь. И положись на нас.
И близок он, твоей судьбы итог.
Ты выбрал сам судьбу, уж видит Бог.
А мы сличим что ценно, что бездарно.
И, всё сложив, учтём элементарно
Не зря ли ты срок жизни коротал.
Трудился ли. Да и о чём мечтал.
Чего достиг. Прочёл и сколько книг.
Что написал». И тут другой возник
Маститый ангел: «Кто тут с нами спорит?»
Он молодому осторожно вторит.
5749
Он молодому осторожно вторит.
Хоть с ним никто, по сути, и не спорит.
«А не баклуши ты ли только бил?
Или себя ты больше всех любил?»
А я спросил: «А нравлюсь ли Ему?»
И услыхал: «А ты сажал в тюрьму
Врагов народа? Поощрял ты ложь?
Чего же ты от нас, любезный, ждёшь?
Ты сам судьбу свою тогда решил,
Когда друзей оговорить спешил.
А как туда поднимешься, тогда
Тебя и ждёт там приговор суда.
В предбанник попадёшь, то там приветь
Ты всякий пестик и тюльпанов цветь.
5750
Ты всякий пестик и тюльпанов цветь,
Как попадёшь туда, там и приветь.
И не боись ты всполохов огня».
А третий ангел тут позвал меня:
«Огонь ты видишь? Тот, не голубой.
Так выбирай из них себе любой».
И тут уж я и двинулся в огонь.
И услыхал я сучьев треск и вонь.
Вступаю в жар. И сквозь него иду.
И выхожу в обратную среду.
И говорит мне ангел, но другой:
«Послушай, друг. Товарищ дорогой!
Вошёл туда ты, где сожгли бы ножки
Пчела и жук, и маслик-высуньрожки».
5751
«Пчела и жук, и маслик-высуньрожки
Сожгли бы там и крылышки, и ножки.
А ты вошёл, и сквозь огонь прошёл.
Зачем же ты, скажи, туда пошёл?»
«Да грешен я,  -  ему я так ответил.  -
Душою я измучен и не светел».
Я не скрываю груз своей вины.
И вижу там я профиль Сатаны.
«Да, ты свершил,  -  он говорит,  -  полдела.
Ты душу спас. Осталось, правда, тело.
Но тело можно бросить и в огонь.
Бездушное оно лишь гарь да вонь».
Другой сказал: «Не надо. Будет медь
От этого не правильно звенеть».
5752
«От этого не правильно звенеть,  -
Сказал другой,  -  в расплаве будет медь.
Я все уже определил добавки.
Не будем портить результатов плавки.
Пусть посидит. Я шлаки отгребу.
Иначе мы решим его судьбу.
Вот я спущу в бадью остатки меди.
А он пока пусть учит «азы», «веди».
Пусть слушает как бьют колокола,
Что отливались с ночи до светла».
Не победит дух истины прогресс.
Чист звон небес. И всюду правит бес.
Туда и жук, и маслик-высуньрожки
Стремятся, пробегая вдоль дорожки.
5753
Стремятся, пробегая вдоль дорожки,
Туда и жук, и маслик-высуньрожки,
И конь, и слон, верблюд, карась и жаба,
Медведь, олень, и два персидских краба.
Везде асфальт, повсюду города.
Из кранов льётся ржавая вода.
Смог и удушье, вечный дым моторов.
И не услышишь здравых разговоров.
Не видно рощ и нету тишины.
Везде дела и знаки Сатаны.
Дворцы культуры обратились в шопы.
Вошли во вкус оголенные жопы.
Уж с голым задом ходит естество.
Что скажешь тут! Не будь ещё Его.
5754
Что скажешь тут! Не будь ещё Его,
То не было б и прочего всего.
Всё уничтожили б пришельцы окаянные
И перемены эти постоянные.
И захватили б все они обители.
Учителя! Наставники! Учители!
Ничто не дышит прежней чистотой.
Повсюду пошлость. Нет мечты святой.
Всевышней дланью дареное миру
Ушло в расход, да и взбесилось с жиру.
Лишился мир спасительных небес.
И только посещает Землю Бес.
И все его хаврусники коллеги.
И лишены мы радости и неги.
5755
И лишены мы радости и неги.
И посещают мир его коллеги.
И всё тут возмутительно и гнило.
И прежнее уже душе не мило.
И древеса исчезли, и леса.
И не слышны пернатых голоса.
Склонилось всё к разврату и пороку.
Да и ни в чём уж я не вижу проку.
Всё приземлилось, нету высоты!
Повсюду знаки пошлой красоты.
И голых дев продажными телами
Прельщают нас, вращая вертелами.
Мир оскудел. Не будь ещё Его,
На свете б не осталось ничего.
5756
На свете б не осталось ничего,
Если б ещё и не было Его.
И нет плеча, чтоб твёрдо опереться,
И очага, где можно бы согреться,
Да и былую мудрость обрести,
И крест свой дальше с гордостью нести.
На что надеяться! Чему уже служить!
Зачем на свете бездуховном этом жить!
И только знамя пурпурово-красно
Взметнулось ввысь. И это так прекрасно!
Но гибнет жизнь. И в бездне голубой
Порок, разврат и алчность, и плэйбой.
И мертвецы на раскалённом снеге.
Ах, уж спасёмся ль мы с тобой в ковчеге!
5757
Ах, уж спасёмся ль мы с тобой в ковчеге!
А прежде утопали рощи в снеге.
И дивно было и ночной порой,
Где пенье птиц и пир стоял горой.
Да и любая функция земная
Была понятна. Где же ты, Данная!
И всё, что расцветало на земле,
Лежит теперь в кромешной ночи мгле.
И я тут вижу свой холодный труп.
И лошадь в землю прячет мёртвый круп.
Так и прошло два миллиарда лет.
А я лежу. Лежит и мой скелет.
Не в том ли суть, что пленум согласует?
И нам мечта нездешний мир рисует.
5758
И нам мечта нездешний мир рисует.
И вечность всё с собою согласует.
Сойдёмся мы по осени в стогу.
Смогу ли я как прежде? Не смогу.
Кто мертвеца узреть в прохожем сможет,
Тот пусть ему хоть в чём-нибудь поможет,
Печальных дум с него снимая груз,
И возвращая мёртвому искус
Земных забот и чаяний, и дум.
Да и опять возникнет рощи шум.
Звенящим в крыше и в оконной нише
Одним страданьем стало в мире тише.
И я спросил того, кто всё рисует:
«Так что любовь с собою согласует?»
5759
«Так что любовь с собою согласует?
Зачем она пред трудностью пасует?»
Таков вопрос у перечня чудес.
И предо мною снова зимний лес.
Сомнений тайных строим мы ограду
Сквозь ожиданий радость и отраду.
Куда же нам с тобой теперь идти?
Кого ещё увидеть там, в пути?
И хочется постигнуть принцип меры
И непомерность истины и веры.
Так кто же я? Мурашка на стекле?
Или сверчок раздавленный во мгле?
И всё, что мир вокруг меня рисует,
Зачем любовь со мной не согласует?
5760
Зачем любовь со мной не согласует
Всё то, что дух мне мой во мгле рисует?
Вокруг меня багровые края.
И в этот миг вдруг и проснулся я…
…Угас Восток. Темнея постепенно,
Мир движется сквозь облако степенно
Зелёно-желтым утра ореолом.
Река брандспойта изогнулась стволом.
Протянуты сквозь грустные поля,
Дрожа, в росе томятся тополя.
У берегов семейки ив рядами
Молчат под неба блёклыми звездами.
И новый день уже вздохнул в снегу.
Так думал я, и лёг на берегу.
5761
Так думал я, и лёг на берегу.
И тайну я желанья сберегу.
Я помню всё, что видел в час рассвета.
В том чудном сне я не нашёл ответа.
И вот твои колени я потрогал.
Продрог уж я. И ты ль не недотрога!
Разжёг костёр. Неплохо бы согреться.
В поток реки мне нужно посмотреться.
Всё жив ли я? И кто же я теперь?
Я человек?.. А, может, дикий зверь,
Затравленный разливами реки
В потоках наплывающей тоски?
И перед чем судьба моя пасует?
И понял я: мне мир мечту рисует.
5762
И понял я: чне мир мечту рисует
В пространстве затухающего сна.
Стремленьем звёзд вечерний мрак плюсует
Желание, раскрыв себя сполна.
И не заметить невозможно это.
А там уже, глядишь, проглянет лето.
Оно небесный рай напоминает.
И жизнь другая там тебя не знает.
А остальное всё не в счёт, не в счёт.
Мечта к себе привычкою влечёт.
Её покорность, и её спокойность,
Неколебимость, истинность и стройность
Тебя там ждут. Но я лежу в стогу.
Я сыр от мух нахальных сберегу.
5763
Я сыр от мух нахальных сберегу.
И тут со мною больше пуда сыра.
А за рекой, на дальнем берегу,
Моя обитель. Там моя квартира.
Вино и сыр приметою квартир.
И спальня там, и кухня, и сортир.
И комната просторная диванная.
И море там желаний разливанное.
Соседка там, красавица желанная.
И вас она в ночи к себе влечёт.
И обстановка там благоуханная.
А муж? А муж её?.. Да он не в счёт.
Ещё там пудель у неё душистый.
И с ним я дружен. Он такой пушистый!
5764
И с ним я дружен. Он такой пушистый!
Тот пудель и лохматый, и ершистый.
И там соседка стонет от тоски.
А пёс всё лижет плоть её руки.
Там котик хвостиком весёлым воздух режет.
И пёсик руку у хозяйки нежит.
И уж соседка распалилась, млеет.
И ни о чём она и не жалеет.
И для меня найдётся там работа.
И я упасть хочу в её кровать.
Ах, надо б у соседки побывать!
Да мне и выпить, и поесть охота.
И пледом нас укрыть она спешит
От всякой твари, что вокруг кишит.
5765
От всякой твари, что вокруг кишит,
Соседка пледом нас укрыть спешит.
Но одеяла с нас порой слетают.
И ангелы над нами пролетают.
Смотрю, и распахнулся верхний мир.
И стены пали, сдвинулся сортир.
И нет собачки, и соседки нет.
Луна и ночь. Забрезжил уж рассвет.
Сквозь тучу лучик тонкий опустился.
Он лёг в траву. И с нами он простился.
И это всё о чём-то говорит.
И шляпка гриба в зареве горит.
Ковёр травы передо мной душистый.
Вот ёжик, тонких ножек друг ершистый.
5766
Вот ёжик, тонких ножек друг ершистый.
Плод осени несёт он, гриб душистый.
В реке свистит, едва проснувшись, рак.
Он празднует свой предпоследний брак.
А там последует, как правило, развод.
Смотрю я в глубь и в даль бегущих вод.
И думаю: «С течением реки
Вся живность расползается в пески.
Да и уносит по реке, ко дну,
Морскую тайну главную одну.
Какую роль вот в этом сложном мире
Играю я, когда сижу в квартире?
Так думалось. А ёжик мглой шуршит.
И по тропинке к озеру спешит.
5767
И по тропинке к озеру спешит,
И плодом поздней осени шуршит,
Кормилец, что заботой растревожен.
И путь его непрост. Он даже сложен.
Ах, тяжела ежиная работа!
К зиме готовка, вечная забота.
Свой род обязан в детях он продлить,
И на потомство всю любовь излить.
И вырастить детей, и умереть,
Уменьшившись по старости на треть.
Заплачут дети, попрощавшись с мамой,
И уползут походкою упрямой.
Смешливою ежиною походкой.
И грач летит. И кружится над лодкой.
5768
И грач летит. И кружится над лодкой.
И ёж спешит ежиною походкой.
Вот у реки он медлит на песке
В раздумье, да и в грусти и тоске.
Потом он рядом с берегом проходит,
И вглубь пролеска медленно заходит.
А там медведь в величии спокойном
Стоит в молчанье гордом и достойном.
Летит ворона, избежав оков,
Условностей, лжецов и дураков.
И я привычный всюду вижу ряд
Событий. Вот и звёзды уж горят.
И ветра еле слышится порыв.
И птица прокричала на разрыв.
5769
И птица прокричала на разрыв.
И ветра еле слышится порыв.
Два одуванчика. Я на краю диванчика.
Соседки губы очертаньем бантика.
Ко мне с томленьем неги поцелуя
Она стремится, нежа и милуя.
Ах, талия! О, право! Что за талия!
По случаю припомнилась Италия.
Соседку здесь я срочно раздеваю,
И обо всём на свете забываю.
Соседка, грудь ко мне плотней прижав,
Сомлела, уж меня бедрами сжав.
Да и молчит. И я её целую
Не радостную, нет. Но и не злую.
5770
Не радостную, нет. Но и не злую.
Её я тут решительно целую.
И эти вот счастливые мгновенья
Я вспоминаю силой вдохновенья.
О, я смотрю на это бытие,
И думаю я здесь про житие
В волшебном сне моей душевной лени.
Да и целую я её колени.
И вот она меня в восторг приводит.
И с наслажденьем в бешенство заводит.
И славлю я чудесный дар богов.
Ах, я как будто вновь у берегов
Реки времён. А вечности смешок
Терзает клювом тонкий ремешок.
5771
Терзает клювом тонкий ремешок
Крикливая и по небу кочующая,
И раны заговорами врачующая,
Грач-птица. И садится на мешок.
И ёж выходит снова на дорожку.
У гриба он сгрызает ловко ножку.
И, почесав в остервененье бок,
Садится прямо спинкой на грибок.
«Ах, бедная ворона, ты несмелая!
Но в чём-то ты достаточно умелая.
Ты головой на Север повела
И улетела. Ждут тебя дела.
Так не терзай задумкою своей
Уж ты мечты несдержанной моей.
5772
Уж ты мечты несдержанной моей
Не погуби задумкою своей.
Пока заря с зарёю не простится,
Лети туда, расчётливая птица.
Пока мечта мне наполняет грудь,
Я буду ждать. А там уж, будь что будь.
И не гаси ты памяти моей.
И боль мечты пусть остаётся ей».
Ворона каркнула во всё воронье горло.
«В заботах я, да и в мечтах по горло.
Ты извини. Но полечу я в стаю.
Прощай! Адьё! Спешу. Я улетаю».
И думал я: «Неужто мало ей
Моих желаний и с мечтой моей?»
5773
«Моих желаний и с мечтой моей,  -
Подумал я,  -  неужто мало ей?»
День поднимался звонкою короной.
А время улетало за вороной
На запад, где тонул вечерний мрак.
В реке вздохнул, едва проснувшись, рак.
Река, как прежде, медленно текла
Туда, где даль воздушною была.
С поблекшим небом спорить не умея,
И дню идущему мешать не смея,
Засуетились в море корабли.
И пала грусть серебряной дали,
Не отразив природою своей
Моих желаний и с мечтой моей.
5774
Моих желаний и с мечтой моей
Не отразив, исчез в угоду ей,
Заре вечерней, сумрак. Не по книжкам
Являлась жизнь к несдержанным парнишкам.
Ночь улеглась. Неся поток тепла,
Заря, румянясь, за гору ушла.
Вдали засуетились корабли.
Да и закат с собою увели.
И от ночных тревог освободившись,
Уж я стою, не в шутку рассердившись.
И думаю, что вот приятно мне
Мечтать о счастье в этой тишине.
А вдалеке зари пылала крона.
Её несла летящая ворона.
5775
Её несла летящая ворона,
Ушедшим дням не нанося урона.
Сквозь утра свет вздыхает жгучий зной,
Ворвавшись в мир нагрянувшей весной.
Мечтою мглы небес озарена
Ещё дрожала в воздухе луна.
И с теми я увижусь ли в пути,
Кто, как и я, решил туда идти?
И, как и я, не ожидал наград,
Преодолев препоны всех преград.
Да славен будет путь твой вдоль Европы,
В которой мной исхожены все тропы.
А смысла жизни, отголосков в ней,
Его мне хватит до скончанья дней.
5776
Его мне хватит до скончанья дней,
Простора ночи, и её огней,
Наполненных весёлыми заботами,
Да и давно забытыми работами.
Там, где убиты время и уют,
Иллюзии бессмысленно снуют.
А я в своей придуманной судьбе,
Как прежде, вспоминаю о тебе.
Да и о том, как спорил с неразумными,
И как пленялся целями безумными.
Теперь всё понял я. И я стремлюсь туда,
Блаженство цели зная без труда.
Ну, а уж ты, беззубая ворона,
Лети туда, где дуба блещет крона.
5777
Лети туда, где дуба блещет крона,
До жути неуклюжая ворона.
А если мы и встретимся в пути,
О том ты мир скорей оповести.
Хоть телеграммой. Или эстафетой.
Всего удобней быстрою кометой.
А лучше ветру-парню поручи.
Пускай, вплетаясь в светлые лучи,
Он приземлится в звездии шестом,
Весть принеся тревожную о том
Ребёнке, что и вылез из пелёнок,
И нежен как родившийся телёнок,
Вещая суть, кто грач, кто вороньё.
Садись на сук и думай про своё.
5778
Садись на сук и думай про своё,
Вещая суть, кто грач, кто вороньё.
Пусть раздаются звуки нежной скрипки,
Огня роняя яркие улыбки,
Те, кто во тьме нам встретятся любя,
Где пред рассветом я найду тебя.
И дух небес в просторе голубом,
И дружбы свет в желании любом.
Да и во мне не угасает дух.
И воспринять я всё могу на слух.
Вернётся ль вновь уж, продолжаясь, день?
Внимай теплу, и озарится тень.
И вдруг я слышу шёпот: «Красотищу
Ищи в полях. И добывай там пищу».
5779
«Ищи в полях. И добывай там пищу.
Земную эту радость-красотищу.
А кто попался в лапы тёмных сил,
Тому рассвет дух звёздный погасил.
И все ли там рассудка лишены?
И как дела идут у тишины?
И музыка родится ли, лучась,
Не умолкая, в грудь твою стучась?
В согласии с мечтой неизречимой
Слывёт ли всё она неизлечимой?
Ах, мне влететь бы в поднебесье стран,
Где не у власти деспот и тиран.
Кыш, кыш, уйди, исчезни, вороньё!
Не приближайся. Это не твоё.
5780
Не приближайся. Это не твоё».
И я встречаю снова вороньё.
И кто-то молча мимо пролетал.
И всех он там ворон пересчитал.
И пусть вокруг и злятся, и смеются,
И каркают, и воют, и плюются,
И брызжут пусть отравленной слюной,
Но ты будь твёрд. Отгородись стеной.
Лети, лети, раскинув крылья шире.
Да и гляди на то, что ценно в мире.
Потом о том ты и расскажешь нам,
Вернувшись к этим бывшим временам.
Тебя там ждут. Тебе дадут там пищи.
Ты крыльев царь. А я, по сути, нищий.
5781
Ты крыльев царь. А я, по сути, нищий.
И там тебе дадут кровавой пищи.
Ну, а когда вернёшься к нам, тогда
Ты и услышишь приговор суда.
В пути узришь ты скромный дар восходов
И величавость белых пароходов,
Да и людей, утопленных в вине,
И на войне погубленных вдвойне.
Там хватит пищи всякому зверью.
Но не забудь ты истину свою.
Хочу я знать, как в звездии шестом
Живётся вам, не думая о том,
Где можно встретить умных и благих,
Да и не глупых, сердцу дорогих.
5782
Да и не глупых, сердцу дорогих
Там можно встретить и среди других…
…Проснулся я. И растворился сон.
И предо мною с кактусом вазон.
И смешанный с вечерней синевой
Пролился луч весёлый и живой.
А вслед за ним и прочие лучи
Взметнулись, как от выстрела грачи.
И мысль моя о снившейся вороне
Засеребрилась в облака короне
Столетней липы. Отблеском луча
Река текла, волнуя и журча.
А ворон каркнул. И ответил пятый:
«Отстань. Уйди. Не мучь. Не мучь, проклятый».
5783
«Отстань. Уйди. Не мучь. Не мучь, проклятый».
Тот ворон был на трёх крестах распятый.
И пригвождён он напрочь был к стене.
Да и сказал он при свиданье мне:
«Хочу я жирной и подгнившей пищи.
Хочу я жить в зловонном духотище.
О, рок святой, помилуй и верни
Мне образ прежний, как в былые дни!»
Ах, то не сон ли мне тяжёлый снится!
А может, я не ворон, а синица?
А может, я весёлый соловей
Допившийся до вскинутых бровей?
И понял я, что он среди других
Дороже мне всех прочих дорогих.
5784
Дороже мне всех прочих дорогих
На свете он средь особей других,
Небесных тварей, что в годах не старей.
А был он прежде просто пролетарий.
И он пример ночных и певчих тварей.
И всех базарных он лгунов базарей.
Он лично предан спутнице своей,
Да и ни в чём не изменяет ей.
Вот мне б такой, подумал я, характер.
Как много в нём небесной красоты!
И он сказал: «Да и в любовном акте
С тобою мы не знали б суеты».
Ценю я опыт тех, чьи цели святы,
Друзей моих, мной вынесенный, взятый.
5785
Друзей моих, мной вынесенный, взятый,
Ценю я опыт. Но желанья святы.
И в том ли дело? Сон тут ни при чём.
Мы на себя несчастье навлечём
Своею грустной миной на лице.
А что же ожидает нас в конце?
Мы знать хотим, что ждёт нас впереди
В кустах забвенья. Крест ли на груди?
Регалии? О, знаки ваши мнимы.
Друзья мои! Скромны вы и ранимы
Средь окружавших тесным кругом вас
И лгущих вам, завидующих глаз.
Мир полон светлых дум. Он вам под стать.
И уж о чём тут далее мечтать!
5786
И уж о чём тут далее мечтать!
Тебе ль цветком душистой розы стать.
Магнолией. И коль ты подорожник,
Тут всё равно, католик ты, безбожник,
Всё у дороги будешь ты расти,
Прохожих будешь радовать в пути.
Ну не родился гордым ты тюльпаном.
И хризантемой яркою не взрос.
Но ты душой и сердцем филигранным
Стелился вдоль дорог по дымке рос.
И из тебя нектар старался выжать
Бродяга, чтоб во тьме холодной выжить.
Твоя совсем, совсем иная стать.
Ах, лучше вам тут дальше не читать!
5787
Ах, лучше вам тут дальше не читать!
Природа, разделившая народы
На тех, кто любит к вечеру устать,
И тех, кто обожает бутерброды,
И тех, кто постоянно миру врёт,
Что будет роковая непогода,
И тех, кто смотрит радостно вперёд,
Хоть не протянет он и четверть года.
Земле мы грешной подставляем длань.
О, ты скорее праведником стань!
Пусть взгляд твой зорко тянется к высотам,
А ты служи божественным красотам.
Мечте унынье враг. А жизнь подстать.
Не всем кустам полями лилий стать.
5788
Не всем кустам полями лилий стать.
Природа чуду вымысла подстать.
Такая нам рисуется картина.
А розно то, что, в сущности, едино.
О том, что с нами, ты душой болей
И, пухом пролетая тополей,
И облаками белыми вдали
Ты и погонишь к морю корабли.
И лишь туда твои стремятся ноги,
Куда ведут тебя твои дороги.
И лёжа ты больным в своей постели
Одну из тех дорог в бессильном теле
Вообрази. И вздёрни створки дланей.
Да и отдайся радости желаний.
5789
Да и отдайся радости желаний.
И разорви ты створки вздетых дланей.
Молись усердно, отходя ко сну,
И провожай и осень, и весну.
Природа распростёртая в окне
Восторженно служить стремится мне.
К ней обращусь я, с нею и прощусь я,
Да и дарами мира угощусь я.
И храм она, и дивный образец,
И гения недрогнувший резец.
Природа  -  суть Творца созданья мира.
Тут нет пустот межзвёздного эфира.
Бывает, что и не о чем мечтать.
Но в жизни каждый волен кем-то стать.
5790
Но в жизни каждый волен кем-то стать.
Иной умеет только помечтать.
Иное дело, что мечта иная
Недостижима. Дума неземная
Переполняет наш упрямый ум.
И нам тесны познанья наших дум.
И идолы порою так милы,
Что заряжай ты хоть на них стволы
Желаний наших новым идеалом
В стремленье недоступном и немалом.
Когда нам наш успех ничтожно мал,
Тогда вот нам и нужен идеал,
К которому невольно тянут длани
И буйвол, и осёл, и конь, и лани.
5791
И буйвол, и осёл, и конь, и лани
Невольно к идеалу тянут длани.
А жизнь не стоит ломаного гроша,
Когда мечта не радостная ноша.
Мечты лишиться и за миллион
Не согласишься ты, и он, и он.
Да и за два нельзя отдать мечту,
Любя её земную красоту.
А в миг желанья, пригубив его,
Мы и находим цели естество.
Порою вымысла картиной иностранной
Она кровоточит живою раной.
Когда судьбою ты к мечте ведом,
Мечта тебе и стол, и кров, и дом.
5792
Мечта тебе и стол, и кров, и дом,
Когда судьбою ты к мечте ведом.
И радостью мы этою живём,
И до седин мы так и доживём.
Ну, а природа гонит лошадей.
И нету силы большей у людей,
Чем сила правды. Цель во мраке реет.
И нашу душу радует и греет.
И колесо последнее в куски.
И кровь стучит взволнованно в виски.
И конь подох. А ты стремишься к ней.
К мечте среди грядущих светлых дней.
Ещё рывок, ещё. И стопка водки.
И взгляд её пленительный и кроткий.
5793
И взгляд её пленительный и кроткий.
А мы сидим, перебираем чётки.
Мы верим в предсказанья колдунов
И в воплощенье грезившихся снов.
Мечта, она порою безрассудна.
Но чувство это в нас живёт подспудно.
И какова в тебе твоя мечта,
Вот такова и в мире красота.
Мы безнадёжно тянемся вперёд,
Туда, где ожиданье нам не врёт.
Мы ничего порою не едим,
Пока мечту в упор не разглядим.
И если вы задумались вдвоём,
Пускай мечтает каждый о своём.
5794
Пускай мечтает каждый о своём,
Уж если вы задумались вдвоём.
В сообществе ли, в первобытном обществе,
На гуще ли кофейной, в мизантропществе,
Вычитывая знаки сверх логические
Про свойства пустоты биологические,
И вещества особые мечтателя,
И моего грядущего читателя,
Узнать хочу я, вникнув в пустоту,
Что я обрел, ударившись в мечту.
Я разрешить могу противоречие
Лжеистины лукавством красноречия.
Но я лежу на дне дырявой лодки
Взволнованный, неопытный и кроткий.
5795
Взволнованный, неопытный и кроткий
Лежу я тут, на дне дырявой лодки,
Движеньем рук работу имитируя,
Мечту в реальность тем интерпретируя,
В согласии поступков, в красоте,
Стараясь не погрязнуть в суете,
И обрести плоды цивилизации,
Достигнув внеземной организации.
Так и живём мы в сонме вечных снов
Всесильем чувств всетрепета основ.
Да и исчезнут наши сожаления,
И воплотятся лучшие стремления,
Когда мы будем искренно мечтать,
А не невзгоды вздохами питать.
5796
А не невзгоды вздохами питать
Когда мы будем времени под стать…
…Недолго экспедиция рядилась,
И лодка от движенья прохудилась.
В поход мы взяли масло, хлеб и сыр,
Решив объехать весь подлунный мир.
И мы плывём сквозь вечность и тревогу,
В межзвездии свою ища дорогу.
И видим блеск космической реки
В весёлом всплеске грусти и тоски.
А волны буйно пенятся в прибое,
Нас уводя сквозь небо голубое.
И замирает наша с вами стать.
Так не пора ли нам подняться, встать?
5797
Так не пора ли нам подняться, встать?
Я не хочу бессмысленно мечтать.
Не плохо б, слух свой наполняя Листом,
По жизни оставаться реалистом.
И хорошо б взволнованным Бетховеным
Управиться с дерьмом и нам коровиным.
И выпить из кувшина молока,
Не потревожив сонного быка.
И чаянья тут наши и отчаянья
Останутся за сферой невзначаянья,
Заполненные времени молчанием
И многозвучным вечности журчанием.
Мечтать оно, как комиксы читать.
Так не пора ли нам подняться, встать?
5798
Так не пора ли нам подняться, встать?
А может, мне тетрадь перечитать?
Да и узнать, чего же я достиг,
Заполнив пять больших пространных книг
Сонетами, что собраны в венки,
Да и зажаты, словно как в тиски,
Размерами метрических куплетов
И прочими секретами поэтов
И правил, что путями своевольными
Ведут меня дорогами фривольными.
А некогда, в иной поре, вначале,
Я нёс в душе тревоги и печали.
И помню я, как задремал под ивой.
Но сон в пути важней мечты игривой.
5799
Но сон в пути важней мечты игривой.
И в думе, что застыла молчаливой
Свидетельницей всех моих невзгод,
Прочёл я всё, что выдумал за год.
И выбрал я дальнейшую дорогу,
Оставив академию и тогу.
И тут меня по волнам понесло.
И вот держу я мокрое весло.
С теченьем я и с явным увлеченьем,
И с вечным для поэта самомненьем
Плыву вперёд, со временем ужившись,
И с дерзостью своею подружившись.
А гонор мой, так он ведь мне под стать.
И думать мне о нём не перестать.
5800
И думать мне о нём не перестать.
И гонор мой, так он ведь мне под стать.
О, друг читатель! Не пора ли встать,
Да и от дел наскучивших отстать.
Возьмусь-ка я за срочную работу,
И оправдаю я свою заботу.
И буду жить я где-то в стороне.
Не буду думать я о грешной плоти.
И вы меня тут, видимо, поймёте.
А истина?.. А истина в вине.
Ну, а скажи я, что важна мне плоть,
Меня вы сразу станете колоть
Сатирой, да и пошлостью игривой.
И ночь уж мне тут машет тёмной гривой.
5801
И ночь уж мне тут машет тёмной гривой.
И я увидел в радости игривой,
Что жизнь чревата грустью и тоской.
И неизменный ждёт меня покой.
Но, исчезая и рождая рост,
Любовь живёт, и путь её не прост.
И я несу в завязанном платочке,
Российской гладью вышитой в цветочки,
Свою судьбу. И страхом сыпняка
Уж и бледнеет тут моя рука.
«Не надо, тётя, милая, не надо.
Не возвратить нам свежесть винограда.
Ты умирай, родная, не глазей.
И отгонять придётся мне друзей».
5802
«И отгонять придётся мне друзей.
Но ты, родная,  так уж не глазей.
Ты от всего старайся отвыкать.
И перестань ты, милая, икать.
Всё спит вокруг. Часы лишь только тикают.
Быстрее, тётя, мёртвые не икают».
Вновь начала. Закончила б к утру.
А тётя говорит: «Ох, не умру!
Не думай ты, племяш, уж о наследстве.
А вспомни лучше как в твоём я детстве
Тебя в бадье с ромашками купала.
И в ловкости тебе не уступала?
Так можешь ли решить ты две задачи
Способные лишить тебя удачи?».
5803
«Способные лишить тебя удачи,
Ты и решай две главные задачи.
И наберись-ка мужества и сил».
И тут я тётю радостно спросил:
«Ты всё жива?! Ты притворялась, тётя?»
«Ах, перестань! Моей вы смерти ждёте.
Ну не могу я так вот умереть.
Уж дай мне лучше душу отогреть!
Зачем же ты печалишь маму с папой?
Дождись кончины, а потом и хапай.
Куда вы всё торопитесь успеть?
Не можете хоть сутки потерпеть».
«Ой, хватит, тётя! Хватит. Будь умней.
И так уже лежишь двенадцать дней».
5804
«И так уже лежишь двенадцать дней».
«Дай палку мне, племяш. Мне легче с ней
Идти к реке в просторы тишины.
Ах, только б, только б не было войны!
Твоя рука уже в моей руке.
Увижу там я окуня в реке.
Смотри, смотри, уж палец шевелится».
«Не надо, тётя! Может чай пролиться.
Ты просто пей. Молчи и просто пей.
И не касайся темы не своей.
Потом лицо платочком мы утрём,
Уж если до того и не помрём».
А тётя всё молчит и горько плачет.
А Смерть вошла и от восторга скачет.
5805
А Смерть вошла и от восторга скачет.
И вот уже старуха и не плачет.
И ангел в небо дух её унёс.
И труп последних слов не перенёс.
Тут я цепочку речи разрываю
И у ворот защёлку открываю.
И выхожу в неведомый простор.
И наблюдаю синь далёких гор.
Потом я в чистом озере плещусь,
Да и на дно я в воду опущусь.
Лишусь я жажды. И в один глоток
Я осушу весь времени поток.
Ах, как прекрасен, как прекрасен мир!..
Пора и нам оставить тьму квартир.
5806
Пора и нам оставить тьму квартир.
И я вхожу в неведомый мне мир.
И всякий жук, и каждый воробей
Свободен тут, как в поле Кочубей.
И он летит на зов в ночной тиши,
Чтоб и излить там тайный жар души.
Да и она спешит себя отдать,
И до помолвки радости не ждать.
И трепет лёгкий льётся по кустам.
И вот уста склоняются к устам.
И назовём мы этот мир средой.
А жизнь чревата горем и бедой.
Тут комаров, облив их тёплой водкой,
Мне не спугнуть, кружащихся над лодкой.
5807
Мне не спугнуть, кружащихся над лодкой,
Тут комаров, облитых тёплой водкой.
«Ох, что же я здесь вам наговорил,  -
Подумал конь и воздух заноздрил.  -
Вы не хотите выслушать меня?
Но этим вы обидите коня.
Не надо вечно грабить, да и красть.
Не хорошо, свою лелея страсть,
Жить не трудясь, не целью трудовой».
И тут раздался несусветный вой.
И завопили: «В ров его столкнуть!
Иначе нам и глазом не моргнуть,
Как всем каюк! Уж вмиг его в сортир!»
Ах, беззастенчив и коварен мир!
5808
Ах, беззастенчив и коварен мир!
И тут легко рифмуются: сортир
И котелок, рюкзак, весло и соль,
Чеснок, шпинат, горчица и фасоль.
А также спички, порох, два ружья,
И утварь вся дорожная моя.
Скитальца основное преимущество
В том, что его походное имущество
Вместиться может в небольшой мешок
И вызвать в нас неизлечимый шок.
И он уверен, что его имущество
И есть его большое преимущество.
И я шагаю гордою походкой.
А сыр в дороге может стать находкой.
5809
А сыр в дороге может стать находкой.
И я иду размашистой походкой,
Не думая о смысле бытия,
И думаю о том, что вот уж я
Вновь в этом беге ночи многосложном
В угаре пребываю невозможном
Наития кочующих людей,
Вникающих в волшебный смысл идей.
И что известно всем, оно опознано.
Но до конца оно и неопознано.
Когда ты видишь в небе НЛО,
Тебе, конечно, крупно повезло.
И в этот миг ты космосу под стать.
Прекрасен мир. Но может жертвой стать.
5810
Прекрасен мир. Но может жертвой стать.
Пора уж нам решительнее стать.
И опустить свой пылкий взгляд на землю.
И зов судьбы я чутким сердцем внемлю.
А небо? Небо азбука любви.
И ты меня с собою позови.
Не знаю я, как соткана Вселенная.
Но мысль меня взывает вожделенная.
И вечность, бесконечность одолев,
Вдруг зарычала, как из джунглей лев.
Ах, надышаться б духом новизны!
О, только, только б не было войны!
Ещё хочу я статью выше стать.
Я не красив. И не о чём мечтать.
5811
Я не красив. И не о чём мечтать.
И я хотел стройнее статью стать.
И чтобы мне от дела не отстать,
Упущенное надо б наверстать.
Так выпьем же и доедим тефтели
За то, что есть душа в дремучем теле.
И что она без времени сгорает,
Когда в тебе надежда умирает.
Ах, это всё уж нам с тобой привычно!
И что тут главное, а что тут идентично.
Ну что ж, летим! Путём тебе дорога!
Всё от любви зависит. И от Бога.
И не найти мне спутницу под стать.
Я не красив. И не за чем мечтать.
5812
Я не красив. И не за чем мечтать.
И надо б мне удачливее стать.
И вот начну я новую Веноцию,
Переменив стремление на лоцию.
Мы третий месяц вязь её плетём.
Теперь уж мы пойдём другим путём.
Пишу сонеты. К ним зову гармонию.
И погружаюсь в комикс и иронию.
Ну что ж, пора и нам уже в себе
Переменить, да и в своей судьбе,
Всё то, что нас касалось худо-бедно.
Переменить нам это всё не вредно.
Да и взглянуть в небесных звёзд корону,
Путь указав Мюнхгаузену, барону.
5813
Путь указав Мюнхгаузену, барону,
Тут и заметить в облаке корону.
Тем более, что небо, серебрясь,
Мне указало вот такую связь
Земных существ с небесной звёздной пылью.
И вымысел тут подтвердился былью.
И я представлю мирриадой снов
Основу всех известных нам основ.
Всё схвачено в пучине мироздания.
А мы в ней лишь случайные создания.
Обычная межзвёздная субстанция.
И ждем, что промелькнёт и наша станция.
И мы не знаем, кем нам лучше стать!
Но мне пора подняться с койки, встать.
5814
Но мне пора подняться с койки, встать.
И не о чем тут более мечтать.
Чего тянуть и требовать у вечности
Покоя в этой трепетной беспечности.
Рождаясь, собираясь долго жить
Невежами и в чём-то просветлёнными,
Мы, проживая, так тому и быть,
Стремимся быть в себе осуществлёнными.
И умираем, что же с нас тут взять,
Восторги разделив, забыв амбиции,
Как умирает и пьянчужка зять.
А жизнь хранит бессмертные традиции.
А если так, то не спугни ворону
И занимай сплошную оборону.
5815
И занимай сплошную оборону
Там, где залётные кишмя кишат.
И, пролетая через дней корону,
С рассветом дня увидеться спешат.
И сумрачный племён германских гений
Нам роковую обещает сечь,
Не знающий ни страха, ни сомнений,
На Русь святую обнаживший меч.
Ну что ж, идите. Встретим, если нужно.
Забудем распри и ударим дружно.
И отобьёмся. Повернём вас вспять.
И в прежний сон погрузимся опять.
И в тайной и простительной тоске
Я всё ж встаю, да и иду к реке.
5816
Я всё ж встаю, да и иду к реке
В печали, в грусти, в скорби и в тоске.
А в звёздной бездне сказочно далёкой,
И бесконечно холодно высокой,
Беззвучной мыслью оглашая писк,
Уж предстаёт пред нами тяжбы иск.
И я решаюсь высказать себя,
Да и желаю выслушать тебя.
Нельзя лежать всё время на постели
И рассуждать о прыщике на теле,
Не замечая вечной пустоты
Иглою в стоге алчущей мечты.
Ну, а мораль? Мораль она жестока.
О, мысль, меня пронзившая глубоко!
5817
О, мысль, меня пронзившая глубоко!
Мораль  -  она двулика и жестока.
И древний гунн, и нынешний германец,
Исполнив свой кроваво-мрачный танец,
На Русь святую вышел. И рубаху
Рву на себе я. И ложусь на плаху.
И было так и прежде, в старину.
Не признавали мы свою вину.
Искали всё средь равных виноватых.
А немец в это время правил латы.
И звёзды пришивал на грудь еврею,
Обозначая в рубище ливрею.
И жадно ел свой пудинг в котелке.
Да и чесал, задумавшись, в виске.
5818
Да и чесал, задумавшись, в виске.
И ел он сытный пудинг в котелке.
Он был судьёй. И он же был каратель.
И горд он тем, что он завоеватель.
И мать его, и дочь собой горда.
И без терзаний он пришёл сюда,
Куда его благословила мать.
«Иди, сумей их земли занимать.
И всё, что там увидишь, забирай.
И создадим мы наш арийский рай».
И с ним была согласна и жена,
Что с юных лет во всём ему верна.
Ну что ж, идите. Бурный вал потока
Сдержать нельзя. Ветра идут с востока.
5819
Сдержать нельзя. Ветра идут с востока.
И запах переносят вглубь потока.
Воздушный с бужениной. И с икрой.
А встретишь девок, их ты тут же крой.
А мужики там вздорны и ленивы.
Но женщины бессовестно красивы.
Они умеют петь, рожать, плясать
И красотой своею потрясать.
Оставим только самых плодовитых,
Чтобы рабов рожали нам немытых.
А мы из них у ёлок и дубов
Железной плетью вышколим рабов.
А непокорных изведём как мух.
Ты слышишь, сын, откуда дует дух?
5820
Ты слышишь, сын, откуда дует дух?
Широкая река плывёт там Волга.
Мы изведём их как навозных мух.
И до победы ждать уже недолго.
И мы во всём сумеем преуспеть.
И про Катюшу песни будем петь.
И соберём подснежники в лесу.
И встретим серебристую лису».
Но только уж пришельцу невдомёк,
Что неспроста за речкой огонёк
Всю ночь пылал. И, в думе наклонён,
Там сыр крошил в томленье скорбном он.
И сапогами он скрипел по доскам.
А сыр облит прозрачным жёлтым воском.
5821
А сыр облит прозрачным жёлтым воском.
И карта распласталась на столе.
Сняты чехлы с орудий. Отголоском
Снаряд, оцепенев, молчит в стволе.
Солдат тревожно у лафета дремлет.
А запах ночи мглу прохлады внемлет.
И замер мир пред времени грозой.
И только тихой редкою слезой,
Мужской, письмо прощальное кропит
Тот, кто пред боем в эту ночь не спит,
В беседе с другом чувствуя смертельный
Оскал судьбы. И вшивый страх нательный
Уж тронул утра воспалённый слух.
И потревожил сонных серых мух.
5822
И потревожил сонных серых мух
Тот утра слух. И мухи встрепенулись.
Летят, внимая предрассветный дух,
И лиц солдатских лапками коснулись.
Уже зажглась сигнальная ракета.
Пошли полки сквозь влажный чад рассвета.
Стена с стеною в взрывах обнялись,
И с тьмами тьмы кромешные слились.
Река, мгновенно вспенясь, закипела.
И тут уж и пехота подоспела
Громадой вдохновлённою собой.
И воплотился этот смертный бой.
Роняя мат, мир вздрогнул отголоском.
Его неплохо б разложить по доскам.
5823
Его неплохо б разложить по доскам,
Мат, что несётся в утро отголоском.
Он трёх сортов: ругательский, приятный,
И предмогильный сдержанный и внятный.
Когда ты вдруг взрывной волной сражён,
На полуслове застывает он.
Смертельная военная наука.
Иначе бы была ужасней мука.
Так разряжаться в трудный жизни миг
Привыкли мы словами не из книг.
Скользящие по воспалённой роже,
Они других, цензурных слов дороже.
О, как изъять, как вылупить оттуда
Слова, что к нам приходят ниоткуда!
5824
Слова, что к нам приходят ниоткуда,
Они в тебе в смертельный час живут.
И вот когда душе уж очень худо,
Они тебя в отчаянье зовут.
Но и другие тоже есть понятия:
«Я вас люблю! Я жизнь за вас отдам».
Ах, мирных лет приятные занятия!
Они зовут в объятья милых дам.
Враг потрясён. И вы, увидев это,
Бросаетесь на пулемётный дзот.
И, вспомнив строки гордого поэта,
Вы жизнь отдать готовы за народ.
И вот уж вы и совершили чудо.
Ну, а теперь поесть бы нам не худо.
5825
Ну, а теперь поесть бы нам не худо.
Враг побеждён. Вы совершили чудо.
И не струхнули даже и на йот.
И пулемёт умолк. Уж он не бьёт.
И, в амбразуру грудью залезая,
Труп приподнялся, в землю штык вонзая.
И пулемётный рокот заглушив,
И немца под прикладом придушив,
Лежат два труппа. Наш и иностранный.
И наступил момент довольно странный.
И нет уже в словах иной нужды.
Ах, только б, только б не было беды!
И я подумал, но уже оттуда,
Что и со мною вдруг случится чудо.
5826
Что и со мною вдруг случится чудо,
Подумал я тогда уже оттуда.
Освобождаясь от земных забот,
Иных не знал я в тот момент работ.
Союза смерть ни с кем не заключила.
И бой вести солдатам поручила.
Сошлись в кровавой стычке два барана.
Идёт тиран стеною на тирана.
Шло время за тиранов воевать.
И некому погибших отпевать.
А смерть она преподлая старуха,
Кружится, да и шепчет вам на ухо:
«Доверься мне! В моё войди меню.
И я сыры от порчи сохраню».
5827
«И я сыры от порчи сохраню.
Доверься мне. В моё войди меню».
Огонь шагал решительно на Запад.
А смерть спешила на палёный запах.
И запах был обжаренного мяса,
И крови с потом вспененного кваса.
Он действовал как сладкое вино.
И бой кипел. И было всё равно
Реке нести ли умершее тело,
Тем завершая траурное дело,
И, задыхаясь, воя и хрипя,
Кровавые потоки торопя,
Или безмолвно верить в это чудо,
Да и смотреть в глаза судьбе оттуда.
5827
Да и смотреть в глаза судьбе оттуда.
Так, может, к ним могильщиков послать?
А взять-то их в таком чаду откуда?
Уж дымкой стало небо застилать
И день, и два, и даже и неделю.
А может, нам послать туда Емелю
По щучьему веленью на печи?
А с ним уж и медсёстры и врачи?
В прицепе. Да и спирта для наркоза
Не помешало б. Пуля не заноза.
Когда сидит в плече или в хребте,
Тут выраженья вспомнишь и не те.
В подобном сам захочешь ты меню
Запить водою их, идя к огню.
5828
Запить водою их, идя к огню,
Захочешь ты. И слов подобных много.
И я тебя, читатель, извиню
За то, что у тебя твоя дорога
Сложилась не по волжскому хребту.
И горько узнавать тебе про ту
Войну, в которой нету победивших,
Как учат нас, тогда ещё не живших.
Довольно просто в этом убедив,
И тем без боя нас и победив.
Мол, нет святынь, и быть того не может.
А заграница, вот она поможет.
А тот, кто умирал в бою достойно,
Пусть под землёй теперь лежит спокойно.
5829
Пусть под землёй теперь лежит спокойно
Тот, кто погиб. И кто погиб достойно.
А нам бы сохранить с живыми связь.
И не ударить сонной мордой в грязь.
И уж везут к нам курочек от Буша.
А где же наши сёмга и горбуша?
А ширь и плодородие полей?
А красота российских тополей?
И будто мы тебя не отстояли,
О, Русь, о, Волга-матушка река.
И будто не играли на рояле
Мы как вольна ты, как ты широка.
Неужто всё исчезнет здесь, со мной,
На дне моей посудины речной?
5830
На дне моей посудины речной
Неужто всё погибнет здесь, со мной?
Уже ли нам пивные надоели?
А как мы пили! Да и как мы ели!
Разрушен мир гармонии порядка.
И процветают воровство и взятка.
Безумствует демократичный строй.
И дядя Сэм обкушался икрой.
Отравлен ложью и сражён изменой,
И огорошен жизни переменой
Российский рубль. И жёлтый всюду знак.
А где же наш отеческий госзнак?
Картина вырисовывалась стройно.
Была ли эта мысль меня достойна?
5831
Была ли эта мысль меня достойна?
Конечно, конкуренция нужна.
Но почему сегодня мне спокойно,
Когда исчезла целая страна?!
А было как? Пришёл я на работу.
И всё ещё кружится голова
От выпитого вечером, в субботу.
А в остальном  мне всё тут трын-трава.
И пусть горит оно бездымным гаром.
Пусть всё охватит пламени пожаром.
Ах, обладал я прежде в жизни всем.
Ну, а теперь ликует дядя Сэм.
А я разбит, обманут и больной.
И в это время начинался зной.
5832
И в это время начинался зной.
Шла середина памятного лета.
И оттого, что первая ракета
Взлетела, отражённая волной,
Бой закипел успешней. И в работу
Вошли полки. Военную заботу
Осуществляя в грохоте полей,
Пехоте стало много веселей.
Война вершилась медленно, но верно.
И опыта в нас не было, наверно.
И всё же, дело делая своё,
Не верили мы в Геббельса враньё.
Мол, немцы с карты нас уже слизали.
И мухи сыр раскрошенный сгрызали.
5833
И мухи сыр раскрошенный сгрызали.
А он его решительной рукой
Крошил. И воспалёнными глазами
Смотрел на то, что было за рекой.
На невысокой опалённой круче
Стоял он в думе, что сжигала жгуче
Огнём войны. А в ней судьба страны.
И в этот день, в обычный день войны,
Сержанты и солдаты зацеплялись
За дальний берег. И гонцы являлись
К нему. И говорил он им: «Вперёд!»
И пусть нам Геббельс в радио не врёт,
Что он, как сыр, был от испуга бел.
Продукт крестьянский он спокойно ел.
5834
Продукт крестьянский он спокойно ел.
И понимал он сложность наших дел.
И трудных дней войны, обыкновенных
Поступков беззаветно вдохновенных.
Причиною всему была война.
Не позволяла слабым быть она.
Быть сильным было трудно, но возможно.
Бессилие оказывалось ложно.
И уж покойник ты ли, иль живой,
Ты погружён в сраженье с головой.
Активы здесь твои, да и мотивы,
Совсем не в счёт. Тут нет альтернативы.
А мухи кровь с руки его сгрызали.
Самцы убитым в ноздри залезали.
5835
Самцы убитым в ноздри залезали.
Ах, мы ещё всей правды не сказали.
И ринулась за танками пехота,
Хотя идти туда ей не охота.
Но нет у нас путей-дорог назад.
Не спрячешь свой ты затрапезный зад.
Тылы уже прикрыты загражденьем.
И там в тебя стреляют с наслажденьем,
Чтоб ты не думал, бегая назад,
Как уберечь свой затрапезный зад.
И ты не расставался с убежденьем,
Что там в тебя стреляют с наслажденьем.
Таков приказ. И мастер этих дел
Через пенсне на это всё глядел.
5836
Через пенсне на это всё глядел
Тот, кто возглавил тайный тот отдел
НКВД. Конечно, это Берия.
Лаврентием доволен был отец.
И было у вождя к нему доверие
Ещё за то, что он, хоть и подлец,
Но также был к тому ж и издевателем.
И всякого он мог назвать предателем.
Да и в любом увидеть мог врага.
Мужьям он наставлять любил рога.
Любил чужих он жён и даже внучек.
О, сколько он попортил этих сучек!
И чтоб от них чрезмерно не устать,
Он предлагал им Сталина читать.
5837
Он предлагал им Сталина читать.
И говорил, что вот его колдобина
В любой момент умеет сразу встать,
Пусть перед ней хотя бы и худобина.
И уж какой ты там интеллигент,
Всё будет учтено и крепко схвачено.
А дочь его тем будет означена,
Да и в его войдёт эксперимент.
И он её и кормит, и поит,
И угощает чаем с мармеладами.
И расстилается пред нею как пиит,
И похваляется высокими наградами.
И говорит: «Уж если помечтать,
Не может жизнь страшнее смерти стать».
5838
«Не может жизнь страшнее смерти стать».
И в ванне он в шампанском с нею плещется.
И вдруг ему тут что-то померещится,
И он прикажет Сталина читать.
И сам читает Сосо. «Биографию».
А утром ей подарит фотографию.
А к ней приложит жёлтые цветы.
А там и заведёт её в кусты.
И тут же сам её и расстреляет.
И хоронить три дня не позволяет.
Из нежных он и чувственных натур.
Знаток он всех изяществ и культур.
И если хорошенько помечтать,
Не может смерть страшнее жизни стать.
5839
Не может смерть страшнее жизни стать.
А бой идёт смертельный. Бой за Сталина.
И родина его не опечалена.
И он уж тут Всевышнему под стать.
Взирая через дали обозримые,
И горы им с младенчества любимые,
Он видит уходящие полки
Сквозь в инее блестящие штыки.
И каждый тут поклялся, что за партию
Отдаст и жизнь свою. И эту хартию
Повергнет, и восславит свой народ,
И в наш врага не пустит огород.
От Буга берегов до океана
Не даст он гибнуть родине тирана.
5840
Не даст он гибнуть родине тирана.
А мухи у его лица жужжат.
Он смотрит фильм про Грозного Ивана.
И весь народ в кулак его зажат.
Обращены на нас стволы Европы.
А в пику им восстали Перекопы.
Но Гитлер наши земли забирал.
И вот он устремился за Урал.
Тому он был достаточно обучен.
И к дисциплине строгой был приучен.
Был план у них прорваться за хребет
Уральских гор. И фюрер дал обет,
Что до зимы успеет взять Москву.
А я вот до сих пор ещё живу.
5841
А я вот до сих пор ещё живу.
А до зимы хотел он взять Москву.
Но мы, ему на это отвечая,
Отвыкли и от сахара и чая,
И от прогулок праздных по реке
На пароходе с зонтиком в руке.
И, отложив все пожеланья наши,
С мечтой в душе и с котелком для каши,
Пошли туда, где он нас и не ждал.
И всё ж урок он нам тут преподал.
Он побеждал и нагло, и с насмешкой.
И понял всяк: о, не мудри, не мешкай.
Пришёл твой час. Вставай, народ, с дивана.
Иначе смерть придёт стране Ивана.
5842
Иначе смерть придёт стране Ивана.
А враг, что поживился в закромах,
Замешкал и, увидев партизана,
Уж стал сжигать с детьми старух в домах.
Старухи ярко на огне горели
И гнев сердец у внуков отогрели.
Был беспощаден и бездушен враг.
И каждый понял: Гитлер не дурак.
Не псих, каким его порой рисуют,
Да и каким себя он часто сам
Показывал. С расчётом согласуют
Его нервозный трепет по усам.
И всё ж, упав в канаву, как в посуду,
Он произнёс: «Ах, больше я не буду!»
5843
Он произнёс: «Ах, больше я не буду!»
И, возвратив проценты нам и ссуду,
Явившись как-то вечером ко мне,
За каждый выстрел дал по фишке мне.
И вдохновенно, и не без таланта,
Цитировал из Гегеля и Канта.
Потом, в конце, о главном он сказал.
И тут завёл меня он в тронный зал.
В чугунных чанах, мелко перемолото,
Там закипало плавленое золото.
А он сказал: «Взаимопонимания
Я не достиг. Но мне мила Германия».
Он был со шрамом красным на щеке.
И распластался на моей руке.
5844
И распластался на моей руке.
И завертелся вошью в гребешке.
В мечте своей он был сосредоточен.
И в выраженьях был довольно точен.
«Майн камф,  -  он так сказал,  -  зря не пропал.
Но в Сталинграде я в котёл попал.
Не пожалел бы я родную мать,
Лишь мне бы ваши жизни отнимать.
Да, я подлец и несусветный враль.
Но разве вам не выгодна мораль?
Стремления, они порой двояки.
И я попал в жестокие вояки.
Не мне судить Пилата и Иуду.
В жемчужную я превращусь посуду.
5845
В жемчужную я превращусь посуду,
Да и верну я вам с процентом ссуду».
И видел я, что нет в нём больше сил.
И я его тогда вот и спросил:
«Зачем народ так дружно и решительно
Шёл за тобой?  -  «Тут вещь не утешительна,  -
Он отвечал.  -  Не погружаясь в сон,
Ещё не знает правды Эдисон.
Трус не всегда уходит на окраину.
Кому служить? Пилату или Каину?
Всех гениев кровавые режимы
Порывом всенародным одержимы.  -
Да и добавил:  -  Всё тут в пустяке».
И с диким визгом бросился к реке.
5846
И с диким визгом бросился к реке.
И, глядя в даль небес необозримую,
Он песню пел им с детских лет любимую.
Куплеты о расплавленном песке.
Любил он видеть мир таким жестоким,
Каким был сам. И уж проходят сроки.
И вот опять, как прежде, на просторе
Поёт какой-то фюрер в детском хоре.
Потом карьера и успех в политике.
Наука знает, и немало, в гитике.
И указанья всем он отдавал.
Но сам он никого не убивал.
А мир повис над бездной рыжей белкой,
Искрящийся распластанной тарелкой.
5847
Искрящийся распластанной тарелкой,
Мир повисал над бездной в дрожи мелкой,
Желая жаб зелёных зачерпнуть
И в ил тягучий глубже занырнуть.
И, погружаясь в илистую грязь,
Тут я подумал: «В чём же всё же связь?»
А всё текло и в пику, и в укор,
И догорели мой и дом, и двор.
Ах, времена! Жестокие уроки!
Тут вспомнил я посёлок Тереоки.
И сосны, и дымящийся залив,
И тихий затуманенный прилив,
Проникнутый желанием простым,
Колеблемый под солнцем золотым.
5848
Колеблемый под солнцем золотым,
Был поражён я умыслом простым.
Познай сей мир, и кто есть Шиклгрубер,
И кем он был в родительской утробе.
Моя б могла фамилия быть Рубин,
Могла бы быть фамилия Утробин.
Я мог бы петь в церковном сельском хоре,
А мог бы рисовать цветы гуашью.
Я мог бы жить не в бедности, не в горе,
А мог бы и пахать на зорьке пашню.
Но, не дожив до возраста Иисуса,
Я, как и он, пронзён был смерти стрелкой.
А тот, кто в силу не поверил руса,
Поплыл по быстрым волнам с дрожью мелкой.
5849
Поплыл по быстрым волнам с дрожью мелкой
Эпохи ветеран с оценкой с плюсом,
Преобразуясь в космосе тарелкой,
Антенн торчанья поводящий усом,
Он приземлился в этой тёмной луже,
Где мы живём не лучше и не хуже,
Чем в ней живут немытые скоты.
И закричал он мне из темноты:
«Привет, привет!» И, выйдя с ниоткуда,
Вдруг плюхнулся на грань ночного пруда.
И захлебнулся водами пруда,
Взирая в даль небес из никуда.
Да и разлился звоном золотым
С желудком размождённым и пустым.
5850
С желудком размождённым и пустым
Он и разлился звоном золотым.
И, исчезая, тут же появлялся,
И в каждом прежнем месте проявлялся.
И всё старался обратить свой взор
Туда, где был широкий кругозор.
Оттуда уж, используя ракеты,
В космическую вожделенья гладь
Он полетел, чтоб и упасть с планеты,
Да и миры иные оседлать,
Имея тот же смысл и тот же разум.
И здесь со мной он подружился сразу.
И посмотрел внимательно туда,
Где и горела яркая звезда.
5851
Где и горела яркая звезда,
Он посмотрел внимательно туда.
А как узнать, что у тебя в уме?
Или в каком ты плаваешь дерьме?
Служу тебе я, этот мир творящему,
И ничего о том не говорящему.
Да и познал я в пике и на стыке
Двух мирозданий образы и лики.
Вселенная! Ты траурный венок.
Земля из-под твоих уходит ног.
А там уже, в нематерьяльном мире,
Я попаду в десятку, будто в тире
В жемчужное твоё, о космос, чудо!..
Хотя жемчужною бывает и посуда.
5852
Хотя жемчужною бывает и посуда,
Но пуля, прилетевшая оттуда,
По сути, никуда не улетала,
И ни о чём таком и не мечтала.
И вряд ли беззаботная поймёт,
Что есть услада, ну а что есть мёд.
А тот, кто смог осмыслить тайну цели,
Свои явил нам чаянья и волю.
И думал я: «Чего уж захотели!
Жизнь заменить на неземную долю?»
И здесь они, вникая в эту суть,
Меня старались с берега столкнуть.
А я черпаю жемчуг ниоткуда.
Хотя жемчужною бывает и посуда.
5853
Хотя жемчужною бывает и посуда,
Но не в посуде сохранилась ссуда.
И уж пришелец закрывает банк.
И вот на нас и наезжает танк.
И, суть являя из намокшей кожи,
Я понимаю, в чём мы все похожи.
И я увидел этот беспредел.
И закопался в ворох важных дел,
Не понимая, где моя супруга,
Но понимая, что теряю друга.
Расположившись в некой там среде,
Хотел я быть и всюду, и везде.
Всё. Всё. Молчу. Молчу. Ах, я устал.
А он, самец, посудою не стал.
5854
А он, самец, посудою не стал.
Самцом он был, но быть собой устал.
Воспрянув, да и воспарив над миром,
Он рот скривил, смешав кумыс с кефиром.
И, запивая пряник молоком,
Лизал тарелку жёлтым языком.
И прятался в пуховую подушку.
И там доел он и мою горбушку.
Когда на стол поставили обед,
То я подумал: «В мире правды нет».
А в небесах открылась чья-то дверь.
И по земле сочилась боль потерь.
И я достал заначку из-под спуда.
Ну что ж, подумал я, и здесь полпуда.
5855
Ну что ж, подумал я, и здесь полпуда
Осталось мне питанья из-под спуда.
Несчитанное множество их мне
Дано и наяву, да и во сне.
О, мысль какая! С сутью до предела
Без тела я остался и без дела.
Да и на чём я задержу свой взгляд,
Свободной думой встав в последний ряд?
Я был лишён и света, и огня,
Земли и неба. Не было меня.
И как бы я о чём-то рассуждаю,
И будто я уж где-нибудь блуждаю.
И много здесь, где я ничем не стал,
Я сыра съел быстрее, чем устал.
5856
Я сыра съел (быстрее, чеустал)
Достаточно. Потом с постели встал.
И рассуждая, и везде блуждая,
И сам себя в обратном убеждая,
Я шёл неторопливо. И пока
Я не сплясал ни твист, ни гопака,
Река текла, искрилась и струилась.
Ну, а во мне живое сердце билось.
Вверху я вижу сонмы облаков.
И через тьмы Галактик и веков
Я улетел. Да и попал я в реку
Людских надежд. И посетил я Мекку.
И сам себе я тут оповещаю:
«Налить вам чаю? Или, может, чаю?»
5857
«Налить вам чаю? Или, может, чаю?»
Так сам себе я тут оповещаю.
И предо мной уже вста;т забор.
А за забором старый шумный бор.
И вкруг покой, порядок, тишина.
Ах, мне ли эта вежливость нужна!
И всё смотрю я будто бы в зерцало,
Туда, где мною общество бряцало.
Раздавлен я. Но есть моя дорога.
Убит, отравлен, брошен и забыт.
Внизу Земля. Зависит всё от Бога.
И ждёт меня непостижимый быт.
Так думал я и падаю в траву.
Ах, свежей мяты всё же я нарву.
5858
Ах, свежей мяты всё же я нарву.
И, может быть, я тем и проживу.
Всё, может быть, ещё подумать можно.
Но поступать мне надо осторожно.
А нам дано на этом свете жить
Хотя б затем, чтоб радость заслужить.
И женщины, что молоды и стройны
Осьмнадцати и более годов.
Зачем же мне нужны все эти войны!
Да и зачем мне столько юных вдов.
Ах, бросьте! Только б не было войны.
А лица растревожено бледны.
Пойду к реке, нарву ромашек к чаю,
И в котелке всё это обвенчаю.
5859
И в котелке всё это обвенчаю.
А им-то что! Что им я обещаю?
Я вижу две стоят у речки тёти.
Иду туда. Верней, плыву на плоте.
А сам-то я подумал о еде!
И говорю: «А где вы, тёти, где?»
Но ничего они не отвечают.
Да и меня они не замечают.
А я спросил: «Так вы погибли, тёти?!..
Тогда зачем вы к берегу идёте?
Нельзя войти два раза в ту же реку.
И не дано такое человеку».
А сам в то время я вперёд плыву.
И думаю: «Ах, здорово живу!»
5860
И думаю: «Ах, здорово живу!»
А сам в то время я вперёд плыву.
И это всё, заметьте, без движений,
Без колебаний и без напряжений,
Без прикасаний, и без лишних фраз.
Уж так бывает в жизни только раз.
Всё как во сне, в пучине нереальности
И на просторе беспредельной дальности.
Ну, в общем, в первозданной красоте,
В почти неосязаемой мечте.
И где-то там уж, во Вселенной дальней.
А, может быть, ещё и нереальней.
Писать туда, не хватит и конверта.
Не половить ли рыбки для десерта?
5861
Не половить ли рыбки для десерта?
Подумал я, и сгрыз сургуч с конверта.
А в нём инструкция, как рыбу мне ловить,
И как из звёзд прочней верёвки вить.
А уж из них я буду делать сети.
И были б живы люди на планете.
Судьба моя, ты нынче такова.
И здесь мои особые права.
Смотрю направо  -  Овен. Слева  -  Рак.
А всё вокруг безвременье и мрак.
Но я молчу. И я ещё лечу.
И ничего я больше не хочу.
И тут себе я мысль одну солгал:
«Не написать ли тонкий мадригал?»
5862
«Не написать ли тонкий мадригал?»
А Космос потихоньку убегал.
И там, за убегающей мечтой,
Что пышет бесконечной красотой,
Журчанье звёзд и вечности дымок.
И я стерпеть подобного не мог.
Не мог идти я, и не мог лежать.
Мне захотелось встать и убежать.
Нет, если б я хоть что-нибудь хотел,
То я бы в эту даль не улетел.
Я кровь могу пиявками пустить,
И всё я сам себе могу простить
Под гром открытий Нобеле Умберта.
Так не послать ли мне туда конверта!
5863
Так не послать ли мне туда конверта!
Нет, я не знаю Нобеле Умберта.
Кто Нобеля сумел в себе открыть,
Уж оттого нельзя Умберта скрыть.
У посторонних Нобеле Умберта
Я не просил ни марок, ни конверта.
А то бы я в конверт ему вложил
Всё то, что рок мне в душу заложил.
И в глубину желанья я взглянул,
И на подушку лёг. Да и заснул.
И замереть в пучине этой вечной,
Смирившись с тайной цели бесконечной,
Хотелось мне. Но тут меня достали.
И все вокруг мне вдруг родными стали.
5864
И все вокруг мне вдруг родными стали.
Иду на вы. И тут меня достали.
И я дрожу от пяток до макушки.
И слышу: «Ах, хотите мятной сушки?
А пирожка? И рыбы карася?
И в Рождество под соусом гуся?
Берите. Ешьте. Ешьте с хреном гуся.
Знакомьтесь. Вот Люси. А вот Маруся».
Люси, подумал я, жива Люси!
Ах, Господи, помилуй и спаси!
Судьба, прости мне глупые стихи.
А ночи тут до ужаса тихи.
Ну, а о том, что было в шалаше,
Доставит весточку вам верный атташе.
5865
Доставит весточку вам верный атташе
О том, что там случилось в шалаше.
«О, милый мой! Ты умер, наконец.
Пришла к тебе сюда я, наконец.
И ты вернулся в свой богатый дом.
И, наконец, с тобой я буду в нём.
Не страшен мне горячих пуль свинец.
Всему пришёл, мой милый друг, конец.
Но я ни с кем ни разу не была.
Я всё тебя, желанный мой, ждала.
Как свежий хлеб, как сыр, как молоко,
Скажи, мой друг, хоть это нелегко,
Покажешь ты ли прямо в шалаше
Что у тебя таится на душе?
5866
Что у тебя таится на душе,
Ты покажи мне сразу, в шалаше.
И сквозь желанный жаркий поцелуй
Мы зарифмуем шелест быстрых струй.
Ты покажи мне, обнажая грудь,
То, что и ночью не даёт уснуть.
Ты расскажи мне обо всём сперва,
Пока моя способна голова
Воспринимать глубокий твой рассказ.
Как прожил ты, и как живёшь сейчас?
И где бывал? И был ли ты везде?
И расскажи мне, что и как, и где.
И покажи мне сразу, в шалаше,
Что у тебя таится на душе.
5867
Что у тебя таится на душе,
Я не пойму четвёртый год уже.
Да, уж прошло с тех пор четыре года,
Как хоронил я треть второго взвода.
Вторую половину хоронил.
А впереди блестел широкий Нил.
Воды я в нём ещё тогда напился.
И я в своём решенье укрепился.
Уж возвращусь в мне милые края,
Туда, где радость ждёт меня моя.
Но, возвратившись, схоронил я мать.
И стал я тут яснее понимать,
Что то, что в мире том и быть боится,
Уж в этом мире вовсе не таится.
5868
Уж в этом мире вовсе не таится
Всё то, что в мире том и быть боится.
И с этим я не мог не согласиться.
И вижу я холсты в окне из ситца.
Глаз видит всё. Всё, что пред ним предстанет.
А всё, что глаз увидит, ближе станет.
Не удивляйтесь, я же не дебил.
Я просто вас безумно полюбил.
Да, я вселенских бурь люблю горенье.
И стал я сочинять стихотворенья.
И я наметил верные пути.
И уж туда надумал я идти.
И вот на главном к цели вираже
Я снова оказался в неглиже.
5869
Я снова оказался в неглиже
На этом главном к цели вираже.
Болит мне глаз. Верней, слезится око.
А впереди я вижу гладь потока.
Я погружаюсь с головою в Нил.
И глаз один туда я уронил.
Ну, а потом я убегал из плена.
И не виню я в том аборигена,
Что и пронзил меня своей стрелой,
Смочив её тлетворною смолой.
Вот тут его я в Нил и уронил,
В несущийся в прохладе утра Нил.
Ну что уж мне теперь себя стыдиться?
Осталось только чаем насладиться.
5870
Осталось только чаем насладиться.
И захотелось мне собой гордиться.
Ведь я тогда без компаса и глаза
Из плена убегал четыре раза.
В ту ночь мне удалось пройти посты,
Где ты не сможешь спрятаться в кусты.
Там нет кустов. Пески, да и пески.
Ползёшь, и кровь в твои стучит виски.
И лишь стервятник осторожным взмахом
Свой страх твоим преображает страхом.
И этим он тебе напоминает,
Что он свою работу лучше знает,
Чем ты свою. И свищет ночи плеть.
А пить в реке, так можно заболеть.
5871
А пить в реке, так можно заболеть.
И там, вдали, видна рыбачья сеть.
Но я плыву, на свет ориентируясь
Далёких звёзд, и медленно ретируясь.
И я призвал в спасение богов.
Да и бегу я ночи и врагов.
А боги мне порой напоминали
О том, что у меня сухарь в пенале.
И уж его как если размочить,
То и питанье можно получить.
И, подкрепившись, в том увидеть связь,
И не ударить мордой сонной в грязь.
И заболеть (такая мысль вертелась)
Какой-нибудь заразой не хотелось.
5872
Какой-нибудь заразой не хотелось
Мне заболеть. Такая мысль вертелась.
А в небесах далёкой ночи плеть.
И начинаю я негромко петь.
Я вижу звёзды дальние, не наши,
И думаю: «Сейчас бы тёплой каши.
Да с молоком бы каши из гречихи.
И убежать бы в этот вечер тихий.
И где-нибудь ещё напиться б чаю».
Так я лежу и о подобном чаю.
Аборигены движутся к воде.
И я подумал: «Где же я?.. Я где?»
Над нами ночи африканской плеть.
И тут мне захотелось снова петь.
5873
И тут мне захотелось снова петь.
И я запел. Но я едва успел
Пропеть куплет, как я попался в сеть
И, испугавшись, с визгом захрапел.
Смотрю  -  а сеть аборигены тянут.
В глазах темнеет. Звёзды в небе вянут.
Иду ко дну. Но чую  -  берег близко.
А там две дамы. И у каждой миска.
Улова ждут. А дичь крупноголова!
Притихли обе. И молчат. Ни слова.
И погрузил я голову в плечо.
И жду спасенья. Сердцу горячо.
И здесь уж петь мне сразу расхотелось.
А всё вокруг меня, конечно, пелось.
5874
А всё вокруг меня, конечно, пелось.
Луна кругла. Волна рождала блеск.
Она таила мужество и смелость.
Меня смущал волны тревожный всплеск.
А берег ближе, ближе, ближе, ближе.
И дама шепчет: «Ну, тяни, тяни же!»
Она толкает мужа своего.
И дети ждут улова моего.
И супа. Все хотят, конечно, супа.
И мяса. И в сети ууж я до пупа.
Но не порвать мне, вижу, эту сеть.
И мне тут расхотелось сразу петь.
И я подумал: «Ах, меня сварят!»
Хоть так обычно и не говорят.
5875
Хоть так об этом и не говорят,
Но вот меня действительно сварят.
Да и поделят меж собою мясо.
И тут я будто взбился на Пегаса.
Гляжу, а глаз горит аборигений.
Я матом крою. В нём я сущий гений.
Смотрю. И взгляды детские горят.
И, несомненно, суп с меня сварят!
Но что же это? Мат сильнее нас.
Абориген потёр свой зрячий глаз.
И я без глаза. В небе тусклый свет.
Ох, уж налепят из меня котлет!
Хозяйка тоже в меру симпатична.
Но способ выражаться необычно!
5876
Но способ выражаться необычно
Мне тут помог. И стал я матом крыть.
И, вижу, им такое непривычно.
И что тут мне в ответ им говорить?
Жена в испуге. Мат ей очень странен.
Абориген, смотрю я, тоже ранен.
Морально он совсем уже убит.
Тирадой смелой вражий стан разбит.
Иное слово круче пистолета.
Мне самому тут странно стало это.
Слова убийцы. Возгласы тираны.
От матерщины гибнут ветераны.
Известный способ, бьющий без преград.
Он сердцу мил. И я такому рад.
5877
Он сердцу мил. И я такому рад.
Рыбак опешил и оставил сети.
Не знал я в выражениях преград,
Коль скоро не забыл слова я эти.
Перечислять их мне тут недосуг.
Есть, говорят, издание такое.
Продуктом Академии наук
Является оно. И тут с тоскою
Подумал я: «Мне б этот фолиант.
Во мне бы увеличился талант».
А кто его до корки прочитал,
Тот и в быту куда сильнее стал.
И знает как вести себя прилично.
Хотя для многих это непривычно.
5878
Хотя для многих это непривычно.
И всё-таки звучат они первично.
Пособием они тебе звучат.
И тут вам будто грамоту вручат.
Ну, вручат, вручат. Нотой овладев,
Не дали вы мелодии заглохнуть.
И ваша речь ласкает уши дев.
Нежнейшее из них: «Чтоб вам подохнуть».
Ну, а совсем, совсем наоборот,
Так это фал вам, дама, толстый. В рот.
И хоть вы не питались прежде им,
Вам он приятен трепетом своим.
И наслажденье вам он обещает.
И вот об этом он оповещает.
5879
И вот об этом он оповещает.
И наслажденье плоти обещает.
А без него и сласть уже не всласть.
Вот такова над миром слова власть.
И так уж мил он, да и так приятен,
И так правдив и нежен, и понятен.
И уж его открытым голосам
С тех пор решил довериться я сам.
Запретов нет в стремлениях культуры.
Мат не разрушит цельности натуры.
И я в реченьях стал совсем мудрён.
Природой был я в этом одарён.
А то, что он собой оповещает,
Твой юный взгляд мгновенно отмечает.
5880
Твой юный взгляд мгновенно отмечает
Всё то, что он собой оповещает.
И уж простим мы вольности поэта!
И пусть узнает целый мир про это.
Но забрели мы в словоблудья лес.
Туда завёл нас нечестивец бес.
И лёгкость лани, и предел желаний,
И незабвенно трепетные длани,
И боль восторга, и итог его,
И пониманье чуткое того,
Что уж ничто в подлунном этом мире,
Ну, разве только плов в бараньем жире,
Сравниться смог бы с ним. И он вещает
О том, что взгляд мгновенно обещает.
5881
О том, что взгляд мгновенно замечает,
Он тут тебе всерьёз оповещает.
Он волен бесцензурностью письма
И дерзостью фривольного ума.
Но мы умом уж так поднаторели,
Что и уход его недосмотрели.
И мат исчез из повседневных слов.
А ум остался роскошью ослов.
Да, уж ума в природе очень мало.
И, я б сказал, его совсем не стало.
Уж ум ли то, что утром подают
Тебе в газете в комнатный уют?
Лишь там он жив, где в жаждущей крови
Всё, что твоей касается любви.
5882
Всё, что твоей касается любви,
Ты только намекни и позови.
И слов тебе и говорить не надо.
Любовь, она сама себе награда.
И в глубине твоих правдивых дум
Весь твой тогда и торжествует ум.
Томленьем чувств, настоем ли вина,
Любовь твоя к тебе обращена.
Янтарной гроздью пылкого желанья
И глубиной взаимопониманья
Горит любовь, и нет конца любви
Там, где мечта рифмуется в крови.
Когда любовь во взорах отмечают,
Тебя и жук, и жаба привечают.
5883
Тебя и жук, и жаба привечают,
Когда любовь во взорах отмечают.
И иногда с наивным вожделеньем,
А иногда и с тайным восхваленьем
Душа твоя желания хранит,
Касаясь взором трепетных ланит.
И ты живёшь огнём своей мечты,
Лелея дружбы юные черты.
Огонь любви твой сон переполняет.
А жизнь в тебе надежду сохраняет.
Душа, волнуясь, тайно трепещит.
И грудь твоя пробить готова щит
Преград судьбы. Вот так живут сердца,
Отображаясь радостью лица.
5884
Отображаясь радостью лица,
Слова питают жаркие сердца.
А трепет в сердце дурно не расскажешь,
Цензурным словом главное не скажешь.
Любовь, она с гармонией в ладу.
Она и плод, и ягода в саду.
Она и ветер, мчащийся сквозь гору,
И взор в молчанье брошенному взору,
И грусть невесты, поцелуй жены,
И назиданье мудрой старины.
Она и миг, она и мира бездна,
И ей перечить грех и бесполезно.
Надеждой твёрдый, в мыслях справедливый
Я тут запел мотив неприхотливый.
5885
Я тут запел мотив неприхотливый.
Любовь, она извечный идеал.
И только тот, по сути, и счастливый,
Кто предпочтёт лохмотья одеял
Перед богатым выгодным приданым.
И породнился с другом долгожданным.
Рожденье сына кто считал наследством.
И, в гроб сходя, не расставался с детством.
И по причине тонкого ума
В нём мысль была правдива и пряма.
И трепету он отдавался рук.
О нём все знали, чей он верный друг.
Он журавлям не предпочёл синиц,
Естественно сливаясь с пеньем птиц.
5886
Естественно сливаясь с пеньем птиц,
Он журавлям не предпочёл синиц.
И детство он не разлучил с мечтой,
Учёбой не усердствуя пустой.
Умом он непредвзятым удивлял,
И не за ручку с бабушкой гулял.
А рос на дружном и большом дворе
В доступной всем и каждому игре.
И вечерами слушал анекдоты.
И на гитаре семиструнной ноты
Освоил сам. И сочинял он строки
Про первых чувств жестокие уроки.
Хотя и был средь прочих молчаливым.
И я себя тут чувствовал счастливым.
5887
И я себя тут чувствовал счастливым.
И был пред ней я гордо молчаливым.
Среди цветов и мной любимых лиц
Я не встречал прелестнее девиц.
Со мной она порой была нежна,
Когда ей плоть моя была нужна.
И тут уж ты кричи или молчи,
Она тебя разбудит средь ночи.
И ты её в её целуешь очи
До окончанья этой дивной ночи.
Вот так порой нас женский губит гнёт.
А жизнь, она не только хрен и мёд.
И вспомнишь тут ты в помыслах глубоких
Всех домочадцев, всех друзей далёких.
5888
Всех домочадцев, всех друзей далёких
Тут в размышленьях вспомнишь ты глубоких.
Стремясь испить всю времени напасть,
Ты и готов к ней с нежностью припасть.
Хоть прислониться б, как к трактирной стойке.
Таков порыв. И равен он попойке.
Не усмирить её горячей плоти
Ни в выходной, ни в будни на работе.
Она горит. И хоть прошла война,
Учиться не продолжила она.
Ну, а в ночи, как уголь распалится.
И на неё тут станешь ты молиться.
И всех, кому была она женой,
Явленья их мелькают предо мной.
5889
Явленья их мелькают предо мной,
Всех тех, кому она была женой.
Вот так, живя, собою мы торгуем.
И с каждым новым жарким поцелуем
Всё познаём, чем разнится она
Средь тех, кому оплата лишь важна.
Лежит такая. Стан в ней недвижим.
И так мы с нею целый день лежим
Юнцы безусые и ветреные старцы,
Надеясь больших не изведать бед.
И открываем под подушкой ларцы,
Чтоб взять оттуда денег на обед,
В последний миг проделав вздох глубокий.
Но только сильный сырный дух жестокий.
5890
Но только сильный сырный дух жестокий,
Что и исходит часто от неё,
Отождествлялся с тем, что в ней своё.
И тут я снова вспомнил Тереоки.
А взгляды девы нежно целомудренны.
И рот в помаде с лёгкостью припудренный.
И глаз огонь, сиявший натурально,
И рот широкий выглядит орально.
И всем умом и естеством её
Я был пленён. Я был влюблён в неё.
О, как она была мила в ночи!
И мы сгорели с ней, как две свечи.
И только дух её во тьме ночной
Струился благовонной новизной.
5891
Струился благовонной новизной
Воскресный день той памятной весной.
Иная так сумеет опуститься,
Что дальше даже некуда спуститься.
Уж если ты теряешь в жизни цель
(А цель всегда у женщины постель),
То тут тебе одно и остаётся.
Прилечь. И пусть любовь в тебе смеётся.
Прекрасней нету в мире ничего,
Чем знать, что ты в постель легла его.
И кроме как вот вылюбить тебя,
Не знает он заботы для себя.
Такое, извините, тут пуше.
А с милым другом рай и в шалаше.
5892
А с милым другом рай и в шалаше.
Но вот в постели я заснул уже.
Она, помыв лицо, и там, и тело,
Пришла, и будто нет другого дела,
Мне поднесла большой бокал вина.
И предложила выпить всё до дна.
И тут она совсем обнажена.
Берёт бокал, и пьёт сама до дна.
И льнёт ко мне в едва заметной лени.
И я разжал тогда её колени.
И уж давай себя туда казать.
И тем её решил я наказать.
Такое вот, скажу я вам, пуше.
А с милым другом рай и в шалаше.
5893
А с милым другом рай и в шалаше.
И тут опять рифмуется: пуше.
Пушок усов над верхнею губой.
А поцелуй я выдержу любой.
И я её в объятья заключил,
И быть её неспешной я учил.
Грудь в ней белей, чем свежая сметана.
И крутизна её живого стана
Куда изящней, как сказал бы Блок.
И мы слились в единый с нею блок.
И, утонув в её теплейшей плазме,
Я погибал в томительном оргазме.
И жарко было сердцу и душе.
А с милым другом рай и в шалаше.
5894
А с милым другом рай и в шалаше.
А что у нас на сердце и в душе?
В душе у нас всё то, что в нашем сердце.
Желанье неизбывное до смерти.
Мы постигаем вечное в быту.
Да и лелеем светлую мечту
Тепла и влаги средней полосы
Российской нашей вдумчивой красы.
Сияет небо сумрачной прохладой.
И ничего тебе уж и не надо.
Есть в нас душа. Вокруг поля и горы.
И широки российские просторы.
И свежий сыр, что взял я из-под спуда.
А у меня его не меньше пуда.
5895
А у меня его не меньше пуда.
По триста граммов в день, и то уже
Два месяца неслыханного чуда.
И хорошо и сердцу, и душе.
И думал я о ветреном полёте
В далёкие нездешние края.
И вы меня, я думаю, поймёте.
Ведь в чём-то вы такой же, как и я.
Наевшись, я томлюсь мечтой невнятной.
И наблюдаю я на солнце пятна.
И на земле колеблемую пыль.
И в то же время я слагаю быль.
И сыр я ем. И хорошо душе.
По триста граммов в день. И то уже.