Веноциания. Том 25

История одного человечества.





























































ВЕНОЦИАНИЯ


том двадцать пятый















2016 г.



Собрание сочинений
в 99 томах. Том 67-ой.





























6610
И жил бы ты как осенью медведь,
Уж если бы не перестал реветь.
В твоей душе остался резкий след
От потрясений уходящих лет.
Ах, отошла уж трудная пора.
И будто всё теряли мы вчера.
Разруха, унижение, позор.
И в результате неподкупный взор.
И ничего ты больше не сказал.
И только рану молча завязал.
Пойду, отмщу коварному соседу.
Вернусь, продолжим мы с тобой беседу.
А не уйди я без тебя в походы,
И жил бы я с тобой все эти годы.
6611
И жил бы я с тобой все эти годы,
О, эти мне привычные походы!
Готовясь к ним, я был неукротим.
Свободнойой жизни мы ли не хотим.
Удар снеся, да и подставив щёку,
Я без борьбы не доверялся року.
И стал я жить заветами Христа,
Боль чувствуя как девичьи уста.
Чей твёрже меч, с тем Бог и с тем история.
Того и власть, того и территория.
Тебя прельщает то, что я решил
Пожить в лесу, и в лес я поспешил.
А ведь когда-то ладили народы.
Хозяином я тоже был природы.
6612
Хозяином я тоже был природы,
Когда ещё не ссорились народы,
Свой постоянно сдерживая пыл
Под пенье кос и под жужжанье пил,
Под звон металла сельской наковальни,
Под стон невесты в дымной тёмной спальне,
Под квокот кур, под крики петуха.
Там нас мечта спасала от греха
Завоеваний. Не делите землю.
И эту мысль я, как молитву, внемлю.
Внемлю дыханью я твоих полей,
Земля моя, отчизна тополей.
Я духом смел. И уж со мною боги.
А ты-то кто? Ты просто зверь двуногий.
6613
А ты-то кто? Ты просто зверь двуногий.
Идёшь ты по исхоженной дороге
С лицом вождя, в одежде батрака.
И мир пронзают стрелами  века.
А что вот там за горизонтом реет?
Там жизнь тебя полюбит и согреет.
И чёрт не знает, кто, по сути, ты,
И чьи лелеешь нежные мечты.
Вот ты ослаб и немощен, и стар.
И в плодородье твой иссяк гектар.
Он невелик по площади, но твой.
И потому ты счастлив. Ты живой.
Зажат ты в створки вешек, как в тиски,
Оторванный от леса и реки.
6614
Оторванный от леса и реки,
Зажат ты в створки вешек, как в тиски.
И стар уж ты. Года твои идут.
Поставлен ты в безвременья редут.
Мечтаешь, чтоб расшириться к реке.
Испуган. Да и дрожь в твоей руке.
Да что там дрожь. Ты сжал рукой обрез.
И глаз твоих прищурился разрез.
Сосед заснул. Пора идти к соседу.
Решился ты. И празднуешь победу
Заранее. Удар ему нанёс,
И вешки на два метра перенёс.
Да и проснулся. Ах, не мучьте, боги!
Ты бродишь по безжизненной дороге.
6615
Ты бродишь по безжизненной дороге.
В бреду ночном твои ослабли ноги.
Сил прежних нет. Томит тебя тоска.
И бьёшь ты в грудь соседа с каблука.
Вдали ты слышишь плеск весёлых волн.
Удар весла о потемневший чёлн.
Горит фитиль, прельщая рыб и раков.
Сосед лежит подальше от бараков.
А тут не раки, тут одни угри.
Ты сколько хочешь, столько и бери.
Завидуя, зубами скрежеща,
Живут в неволе оба два леща.
Ты, как и я, мечтаешь у реки,
Зажатый в камни створок, как в тиски.
6616
Зажатый в камни , как в тиски,
Познал ты боль и тихий зуд тоски.
И, обладая почвой под собой,
Ведёшь ты сам с собою этот бой.
Твоя, моя. Так блохи на полу,
Освоив площадь, прыгают во мглу.
Клопы в диване делят доски сфер.
Велик тому бытующий пример.
Наука жить не всякому дана.
Кому-то жизнь и вовсе не нужна.
Осуществляя времени полёт,
Душа живёт и стонет, и поёт.
И хочется ей с кем-нибудь сдружиться.
И я подумал: «Как же нам ужиться?»
6617
И я подумал: «Как же нам ужиться?
Огонь души, с тобой ли мне сдружиться?»
Есть способ жить на расстоянье блох,
Уж если ты натурою оглох.
За пеленою сферы бытия
Когда-нибудь с тобою встречусь я.
В том мире нет вина и хрусталя.
Там замер старый боцман у руля.
Плывёт корабль безвременья вперёд,
И время там тебя не забеврёт.
И там не делят мир на грани сфер.
И не взирает в бездну Люцифер.
Там невозможно время иссушить.
Да и непросто душу заглушить.
6618
Да и непросто душу заглушить
Там. И нельзя там радость потушить.
Твоя душа. Она и там, и тут.
И там тебя за умного сочтут.
Всё там, всё там, и радость, и тоска,
Печаль, любовь. И времени река.
Твоя ладья за призраком стогов.
Течёт река твоя без берегов.
Под сенью ив, вблизи роскошных нив,
Не зная сна, и сроков не спросив,
Плыву и я. Очнулся. Бездны нет.
И вот об этом я пишу сонет.
Куда спешить? И что в себе глушить?
То, что годам в душе не потушить?
6619
То, что годам в душе не потушить,
Не нужно нам в отчаянье крушить.
Философичен в нас приоритет,
И нелогичен наш авторитет.
Осуществив вневременную связь,
Не нужно жить обычному дивясь.
Не спишь ты ночь, и день не спишь, и два.
И у тебя кружится голова.
И я тебя уж не отдам врагу.
А ты мне шепчешь: «Больше не могу».
Ты хочешь жить и мирно почивать.
Так и иди, ложись в свою кровать.
И, знай: тогда, когда мы вёсла сушим,
Мы пыл души в себе обычно тушим.
6620
Мы пыл души в себе обычно тушим,
Когда мы парус перед бурей сушим.
Пускай звучат во всю колокола.
Ты ж не страшись. Уж сажа не бела.
И в ожиданье теплится душа.
И тем она в тебе и хороша.
Веленьем божьим, истину храня,
Ты извини за прошлое меня.
Ты мне прости мои воспоминанья.
И все, что с ними связаны: признанья.
Переместив движение комет,
Поверь в себя, поверь и в суть примет.
Ах, не резон нам думать и тужить!
Медведь сказал: «С тобою буду жить».
6621
Медведь сказал: «С тобою буду жить.
И небу бы неплохо послужить.
Пусть догорает всё палёным гаром.
И не нужна мне эта роскошь даром.
Уйти. И жизнь обрадует других.
Тебе когда-то близких, дорогих.
А как покинешь уходящих предков,
О них ты думай, ну хотя бы редко.
Редка святая в мире красота.
А без неё и жизнь твоя пуста.
О, нежный стан! О, голос чудный, звонкий!
Полунамёк волнующий и тонкий.
А если мы в сердцах желанья рушим,
Тогда уж мы, конечно, вёсла сушим.
6622
Тогда уж мы, конечно, вёсла сушим,
Когда с тобою мы надежды рушим.
Зачем же я по роще той хожу?
Зачем я этим берегом брожу?
Невольно я вокруг вращаю взглядом.
И сын мой Мишка тут со мною рядом.
Довольно мне глотка воды и корки.
Но я бы съел, конечно, и икорки.
Ещё хочу и жареных цыплят.
Вот так мне чувства чувствовать велят.
И уж к тебе, и несть тому числа,
Меня случайность эта привела.
И я присел и почесал в трусах.
Но чаще мы скрываемся в лесах.
6623
Но чаще мы скрываемся в лесах.
И ничего не видим в чудесах
Особенного. Встретишь рыбака,
И уж к нему потянется рука.
И бедному помашешь молча лапой.
И скажешь: «Больше, больше, больше хапай!»
Ещё люблю я пчёл тревожить улей.
А растревожишь, убегаешь пулей.
Ах, я любил поесть в охотку мёду!
Особенно в ненастную погоду.
В меня порою, спрятавшись за хатой,
Мужик стрелял с ружья горячей ватой.
Но чаще мы по вдоль реки гуляем.
Там бродим мы. И там и промышляем.
6624
Там бродим мы. И таим и промышляем.
А больше так по берегу гуляем.
Но если уж возьмусь я за работу,
То и тружусь с желаньем и до поту,
Не замечая в небе лебедей
И на земле бесчувственных людей.
И вот при том, да и ещё при этом,
Трудись, осёл. И будь, к тому ж, поэтом.
И даже если очень ломит плечи,
Работай. Труд поможет. Он излечит.
Сочувствующих как-то тоже нет.
Смотрю туда. И там погашен свет.
Немного смысла в людях и в ослах.
Да и пчела скрывается в дуплах.
6625
Да и пчела скрывается в дуплах.
А мёд хорош. Хранит пусть вас Аллах!
Мёд это чудо. Да и жизнь ведь чудо.
И хлеба бы кусок мне съесть не худо.
Скажу я, тут уж лучше, чем в раю,
Когда ты любишь родину свою.
И жизнь, и эта речка, и поля,
И эти вот, как свечи, тополя,
И женщину, что вёдра понесла,
И вот тебя, неглупого осла
Люблю, люблю. Но жаль, что жизнь одна.
Всего одна. И выпита до дна.
И мы о том не очень размышляем.
Поевши мёду, по лесу гуляем.
6626
Поевши мёду, по лесу гуляем.
И ничего себе не позволяем
Особенного. Всё у нас едино.
Душа жива, когда она не льдина.
И тут уже не спи, верши, твори.
Но ты об этом меньше говори.
Коль ты осёл, ты должен понимать.
Ума тебе, мой друг, не занимать.
Уж сколько вас доверчивых в миру!
Но вы мудры, и в этом я не вру.
И вот ничто вас в жизни не берёт.
И кто-то долго движется вперёд.
Пойду туда я, влезу там в гущак.
Вкуснее мёд обычно натощак».
6627
«Вкуснее мёд обычно натощак».
И побежал медведь рысцой в гущак.
Осёл и эту речь его прослушал,
И сена он немного тут же скушал.
Да и издал весёлое: «Ии-я!»
История у каждого своя.
«Способен жить ли ты чужим умом?»
Так рассудил он в образе прямом.
«Да будь я хоть и лошадью безрогой,
Я все равно бы шёл своей дорогой.
И оставался б я в душе ослом.
И вот мой дом. И он пойдёт на слом.
Люблю я пот проделанной работы.
Его лизнёшь, и нет тебе заботы.
6628
Его лизнёшь, и нет тебе заботы.
Мне сладок пот проделанной работы.
Всегда ли я доволен ею? Нет.
Отдельный отведён мне кабинет.
Задачу я решаю не простую.
Уж зря ли я тружусь? Не в холостую ль?
Нет или да? Что взять из двух основ?
И выше ль жизни вымышленность снов?
Мудрён вопрос. Ответ ещё сложнее.
Который труд реального нужнее?
Земной? Небесный? Неизвестно мне.
Вот и тружусь я днём и при луне».
Медведь вздохнул, добавив: «Ах, пустяк!
И крушишь лес, и так его, и сяк».
6629
«И крушишь лес, и так его, и сяк.
Мир на одной проблеме не иссяк.
Живи себе, влекись к реке и лесу,
И не стремись перечить Геркулесу».
«Я тоже счастлив»,  -  заключил осёл.
И речь об этом далее не вёл.
И тут медведю я поклон отвесил,
Да и сказал: «Я постоянно весел».
И, повернув глаза на палки дышел,
Пошёл к копне. И там на берег вышел.
И искупался. И смотрел вперёд.
И в этот миг осёл всегда орёт.
И, поорав, добавил: «И заботы,
Так это мне лишь пот моей работы».
6630
«Так это мне лишь моей работы».
И всё. И нет другой ослу заботы.
Какой резон нам споры заводить
И в заблужденье прочих заводить.
Я знал осла. Придворного осла.
Жизнь у него совсем спокойно шла.
Не вёз он воз по скользким берегам.
И на балы ходил по четвергам.
Мазурку, вальс, миньон он танцевал.
И с кем он только в дружбе не бывал!
Прижавшись грудью к чьей-нибудь груди,
Он понимал, что будет впереди.
И вот он с нею тут не как-нибудь.
И радость уж ему сжимает грудь.
6631
И радость уж ему сжимает грудь.
И был он с ней уже не как-нибудь»
«Но это, знаешь, было б ничего,  -
Прервал медведь тут радостно его.  -
Понятно мне, в чём смысл пути зверей:
Так это быть вдали от егерей.
Иди, осёл, не глуп ты и не слаб.
И кабы был решительней ты, каб
За дело б взялся, то не хуже б их
Ты б сочинял из помыслов своих.
И мудрому не вольно на просторе.
А что ты пишешь мало, то не горе».
Так он ответил и присел в кустах.
Дышала вечность нежностью в перстах.
6632
Дышала вечность нежностью в перстах.
Осёл присел по малому в кустах.
Да и сказал: «Вот сад. Пойду вперёд.
Рука пусть плод на дереве берёт.
А я вот тут пониже соберу
Опадки, что упали на ветру.
Ослу приятно на воду глядеть.
Опорожнился, можно по… сидеть.
Уж в кои веки, да и в кои дни
Я в сад ходил. Меня ты извини.
А мёд, он как? Он сладок ли на вкус?
И есть в ослах к экзотике искус.
Но жизнь, в каких не встреть её местах,
Всё ж тает вечной нежностью в перстах.
6633
Всё ж тает вечной нежностью в перстах
Туман предгорий. Радость на устах.
Стада идут с холмов, наевшись трав,
Росу тропы копытами поправ.
Дорога уж уходит под себя,
Овец движенье нежа и любя.
И ты, мой друг, в поход собрался вдруг.
Куда идёшь ты, мой любезный друг?
Ещё вчера не представлял ты сам,
Что выйдешь в путь к двенадцати часам.
И всё стоял, покусывая ус,
В себе лелея к творчеству искус.
Но ты воспрянул, обретя движенье,
Увидев в небе дня отображенье.
6634
Увидев в небе дня отображенье,
Ты вышел в путь и приобрёл движенье.
И быстро шёл туда ты, в эту даль,
Где полнолунья реяла медаль.
Она бела, и в грудь твою вошла.
И жизнь взлетела нежностью крыла.
И кровь кипит. И в небе кумачи.
И едет танк. По башне постучи.
Победы сталь. И нежный запах роз.
А вдалеке я слышу шум берёз.
В Берлине праздник. Радостен Мон-Руж.
Победной флейтой брызжет смех из луж.
А я подумал: «Это фрицам крах».
И тут убил я свой животный страх.
6635
И тут убил я свой животный страх.
И на семи развеялся ветрах.
Собой замкнул я отделенья ряд.
И в лес пошёл, и там вступил в отряд.
Под платьем штык. Я взял его у шваба.
Я не мужик. Я из деревни баба.
В руках моих с подарками корзина.
Я Зинаида. По-простецки Зина.
В корзине банки. В них взрывчатка смесью.
Иду я с местью к тем, кто полон спесью
Сверхчеловеков. Вот тебе, болван!
Я смерть твоя. Со мною мой Иван.
Мой сын Иван не терпит униженья.
Такое вот сложилось положенье.
6636
Такое вот сложилось положенье.
Мой сын Иван не терпит униженья.
И дом у нас и родичи сгорели.
А палачи на углях руки грели.
Послал сюда их фюрер идиот,
Чтобы дошли до зауральских вод.
И всех тут нас и бросили в поленья,
Да и сожгли до белого каленья.
Сияло пламя. Небо в вечеру.
И каждый думал: «Вот сейчас умру».
И дом, и сад, и землю, и меня
Там обвивали всполохи огня.
И думал я: «А как останусь жить,
То буду ль я тобою дорожить?»
6637
«То буду ль я тобою дорожить,  -
Так думал я,  -  уж как останусь жить?»
Жить-поживать и счастье наживать,
И никогда ни с кем не воевать.
Уж в людях есть престранная привычка.
Такая вот в природе закавычка.
И если жизнь зацепится за тело,
То тут уже и нет до вас ей дела.
Сидит в тебе, не  в ы к о в ы р я е ш ь
Её, пока ты спишь, вздыхаешь, ешь.
И за здоровьем ты своим следи.
А всё, что будет, будет впереди.
Уж смерть пришла. Но мы всё едем, едем.
Медведи мы. И вместе жить медведям.
6638
Медведи мы. И вместе жить медведям.
Уж и не грех тут подсобить соседям.
И мигом ты, и цвай, и три, и раз.
И угодил ему ты в левый глаз.
За каждый пфенниг я отдам пятак.
Ах, извините, если что не так!
За каждый выстрел встречный шквал огня.
И двадцать фрицев лягут за меня.
Огонь гремит легендами «Катюш».
Трубач трубит, звенит победный туш.
Играйте звонче марши трубачи.
А ты свиньёю резаной кричи.
Уж мы не будем долее тужить.
Заботясь друг о друге, будем жить.
6639
Заботясь друг о друге, будем жить.
Да, мы не будем долее тужить.
Прошло всего пять раз по десять лет,
И в чём-то изменился белый свет.
Свободны мы. Не так уж прочно туг
Клубок вражды. Течёт спокойно Буг.
Неважно суть. А важно выбрать путь
Существованья. И не как-нибудь.
И, развивая мир, да и прогресс,
Мы соблюдаем общий интерес.
Ну и, конечно, личный, персональный.
Тут важен факт любви не межзональный.
И нужно жить и зайцам, и медведям,
Как и положено в густом лесу соседям.
6640
Как и положено в густом лесу соседям,
Так нужно жить и зайцам, и медведям.
Но заяц захотел верблюдом стать.
Или хотя б об этом помечтать.
Глядишь, осёл решился быть орлом,
Орла сочтя притворщиком, козлом,
Над кручею высоко воспарившим
И незаконно горы покорившим.
И вечный бой! И нет уже покоя.
Ах, время, время, ты всегда такое.
Ну, ничего. Мы всё переживём,
И жизнью мы иною заживём.
Вот перестройку только б не спугнуть.
А дуги гнуть? Ну что ж, и дуги гнуть.
6641
А дуги гнуть? Ну что ж, и дуги гнуть.
Уж только б перестройку не спугнуть.
И не вернуть себя туда, назад,
В большой кровавый город-лагерь-сад.
Где все сидели при еде по клеткам
И сталинским служили пятилеткам.
А жизнь  -  она сложна, как у китайца.
И у трамвайного испуганного зайца.
Восток оно, конечно, дело тонкое.
С трибуны зазвучало слово звонкое.
И убедительное. И почти как сталь.
Вот только дел незавершённых жаль.
Мы гнули дуги, дожидаясь роста.
Да их-то гнуть не так уже и просто.
6642
Да их-то гнуть не так уже и просто.
Об этом нам вещали в сводках РОСТа.
Да и в подборках ежедневных ТАСС
Мы кое-что узнали и о нас.
А то, что мы с собою сотворили,
Об этом мы на кухне говорили.
И жизнь была печальна и убога.
И мы забыли и себя, и Бога.
Сплошная ложь затеплилась в устах
В собраниях, в общественных местах.
Достаточно хоть словом ошибиться,
Как сердце начинает странно биться.
И если глубже в дело заглянуть,
То и не надо вечно дуги гнуть.
6643
То и не надо вечно дуги гнуть,
Уж если глубже в дело заглянуть.
Мы не рабы. Рабы не мы. Мы баре.
И в каждой харе мы при самоваре.
Мы хитрецы. И все мы и актёры.
И жертвы мы, ну а порой и воры.
Ты испугался,  -  значит, жалкий трус.
И хонде хох, капут. Сдавайся, рус,
На милость гениальному грузину,
Одевшему Евразию в резину.
И под сияньем партии лучей
Мы состоим из жертв и палачей.
Но и не всё тут так уж было просто.
Тут мало силы, ловкости и роста.
6644
Тут мало силы, ловкости и роста.
Да и не всё тут так уж было просто,
Как кажется порой. И вот теперь,
Когда Михал Сергеич выбил дверь
В Европу, пробудясь и по наитию
(A он всегда был склонен к чаепитию),
То вот тогда и пригласил он Тэтчер,
Да и провёл он с нею этот вечер.
И, оказав ей должное внимание,
Нашёл он с ней взаимопонимание.
А после Тэтчер, только принял душ,
Как видит: а уже у трапа Буш.
Визит премьера не любовь в кустах,
Что речью сладкой нежится в устах.
6645
Что речью сладкой нежится в устах,
Он с душкой Тэтчер за рекой в кустах.
И если б их там не спугнули в роще,
Вопрос бы мог решиться много проще.
Сергеич, он способен был к беседам.
И потому шутил он за обедом.
А вот обед был с праздничной ухой.
И был коньяк грузинский, не плохой.
Фазан с капустой, голубцы и раки,
И расстегаи, плов и кулебяки,
Сыр с мармеладом, сёмга и балык.
Ну, а затем у озера шашлык.
Ах, лепота! И тает на устах
Та красота, что видел я в мечтах.
6646
Та красота, что видел я в мечтах,
Охрану, что скрывается в кустах,
Заставила следить за нами зорко.
Недаром есть такая поговорка:
«Ты доверяй, и всё же проверяй».
И их фасон на нас не примеряй.
Тем более, когда под боком Тэтчер.
А над Москвой чудесный этот вечер.
Хоть ты бери и звёзды зажигай,
Да и прогноз сомненью подвергай.
Один в той встрече услыхал я изм.
О, нет! Нет-нет. Совсем не коммунизм.
И расплескалась нежностью в устах
Та красота, что видел я в мечтах.
6647
Та красота, что видел я в мечтах.
Ах, боже мой, уж колики в перстах!
Застыла кровь в моих дрожащих пальцах.
Сомнений вязь затрепетала в пяльцах
Потоком слов, заплетенных в венки
По мановенью дремлющей руки
Строка плывёт, рисуя ложный смысл.
А под рукою оживает мысль.
Ладонь страницу чистого листа
Уж покрывает как огонь уста.
Молчанье мысли шепчет ни о чём.
Душа мертва, а сердце ни при чём.
Старухой дряхлой годы просвистели.
И болен я. Да и лежу в постели.
6648
И болен я. Да и лежу в постели.
Старухой дряхлой годы просвистели.
Мне утром плов готовила жена.
И вот она уже обнажена.
И губы в соке низменных страстей,
Как в ожиданье к ужину гостей.
Полуневинной жаждой сладких мук
Зову её непротивленьем рук.
Весна спешит рассыпаться в луга.
С тобой, мой друг, мне встреча дорога.
А Березовский с вилкой и ножом
Стоит, борясь со встречным грабежом.
Весна идёт! Уж луч зажжён в перстах.
В окне рассвет. И нежность на устах.
6649
В окне рассвет. И нежность на устах.
Весна идёт! Уж луч зажжён в перстах.
В пространстве вен терпение и боль.
Попался в плен, так выпей алкоголь.
Наркотиков былая солидарность.
И вместе с ней безмерная бездарность.
Вся в звёздах грудь. И поперёк груди
Прочёл я надпись: «О, не навреди!»
Зелёным глазом у такси-иголок
Дежурят стайки юных комсомолок.
И лица их забрызганы дождём.
А мы тут у крылечка подождём.
У стен Кремля в неистребимом беге
Восходит солнце. Птицы в чёрном снеге.
6650
Восходит солнце. Птицы в чёрном снеге.
У стен Кремля девицы в должной неге.
Полюбоваться молча на стриптиз
Слетают с крыш вороны сверху вниз.
Две галки-самки в искренней красе
Увидели стриптиз на колесе.
Довольный встрече юности с натурой
Министр спешит со всей номенклатурой.
Почти ребёнок стонет: «Больно, тата!»
Во исполненье гёрл и депутата.
Дерутся галки, спорят за насест.
Ну, а она сосисочку всё ест.
Никак оно не залезает в рот.
Болею я за весь честной народ.
6651
Болею я за весь честной народ.
А жизнь, она застыла у ворот.
Осталось кроме этой две Веноции.
Для рифмы тут поставим лапсердоции.
Не сглазить бы. Двенадцать позади.
Так что же будет с нами впереди?
И хочется мне высказать себя,
Затею эту странную любя
Посредством непростого отрицания.
О, эта мне моя Веноциания!
Поэта, гражданина, малоросса!
Ищу ответ на важных три вопроса:
«Что делать? Виноват кто? Где он ходит?»
Мой позвоночник в норму не приходит.
6652
Мой позвоночник в норму не приходит,
Когда ладонь моя твою находит.
И я сажусь писать черновики,
Что до последней сути далеки.
Сидишь, согнувшись, сутками у бра
До поздней ночи с раннего утра.
И выручаешь строки, их губя,
Изнемогая, изводя себя.
И проклинаешь тот далёкий миг,
Когда впервые ты уснул у книг.
Ты написал сонет, второй и пятый,
И двадцать пятый, и шестьсот проклятый.
И занемог. А рядом без забот
Мурлычет, задремав у печки, кот.
6653
Мурлычет, задремав у пеки, кот.
А год прошёл. И солнце оборот
Преодолело. И, себя вещая,
И фазы основные посещая,
Идёт вперёд. И всё серьёзно это.
И уж проходят и зима, и лето.
Весна меня волнует и влечёт.
И я веду своим желаньям счёт.
Четырнадцать помноженных волнений
На столько же тревожащих сомнений
Дают, как результат, один венок.
И он среди других не одинок.
А кот сидит и позы не находит.
Он поднимается. И вновь по залу ходит.
6654
Он поднимается. И вновь по залу ходит.
И позы он удобной не находит.
А вот уж он садится мне на грудь,
Мурлычет и старается уснуть.
И возникают предо мною лица.
И я лежу, стремясь не шевелиться.
Сюжеты, уговоры, разговоры,
Принцессы, короли, шуты и воры
В согласии слияния сердец.
А вот и мы с тобою, наконец,
Читатель мой, мой друг, и мой редактор.
Так не пройдись по мне как в поле трактор
По пашне. О, святая простота!
Дочь улыбается. Погладила кота.
6655
Дочь улыбается. Погладила кота.
И всё. И мы сидим. И пустота.
И нету ни меня, и ни вселенной
В квартире и неубранной, и ленной.
Чем сон от смерти рознен? Только тем,
Что нам там жить возможно без проблем.
Бью кирпичом я в дверь и в стену дома,
Лежу ли я на травке ипподрома,
Тем смерть от сна отлична, только тем,
Что всё исчезло. И уж нет проблем.
Прошла ли вечность, час ли или миг,
Воспрянул ты и заново возник.
А смерть была в тебе простой ошибкой.
И смотрит на тебя она с улыбкой.
6656
И смотрит на тебя она с улыбкой.
Да, смерть была твоей впростой ошибкой.
Когда умру, проснусь ли я потом?
Останется ли мирным каждый дом?
А вечность и история вселенной
Умрут ли? Будут жить ли в тьме нетленной?
Или сквозь время вызреют в ничто?
И буду ль я и в брюках, и в пальто,
И в модных джинсах узкого покроя,
Распоясавшись, матом нагло кроя?
А мне навстречу старый мудрый дед.
Философ он. И донага раздет.
И всё теплы ещё мои уста!..
В душе тревога. А в глазах мечта.
6657
В душе тревога. А в глазах мечта.
И впереди простор и широта.
И из неё черпаю я мгновенья
Глубоких мыслей вплоть до вдохновенья,
Препровождая этот весь процесс
И в пламя солнца, и в простор небес,
И в зайца трусость, да и в бой быка,
И уж в тебя, мой друг, наверняка.
И азбуки условные значки
Ложатся на бумажные клочки.
И их прочтут когда-нибудь медведи,
Когда изучат азы, буки, веди.
А вот восход зашелестел улыбкой.
И небо надомною в дымке зыбкой.
6658
И небо надомною в дымке зыбкой.
Так окропим же радостной улыбкой
Певца, да и простим ему напев,
Его поздравить с миром не успев.
И выйдем мы в простор родных полей.
И там увидим стайки тополей.
Перечеркнув ошибочность сужденья,
Мы встретим пересуды заблужденья.
Ну что ж, на том и завершим вопрос.
И перейдём на трепет мирных рос
И описанье вечных ренессансов,
Весёлых оргий и испанских танцев.
Я слышу хруст. И там борьба в кустах.
А дочь молчит с улыбкой на устах.
6659
А дочь молчит с улыбкой на устах.
И где-нибудь в неведомых местах,
И в не рождённых временем просторах,
И в горячо звучащих разговорах,
И в молчаливом трепете морей,
И в допотопном крике дикарей,
И в трюме с мёртвым от тоски пиратом,
И в дураке, что спаян с аппаратом
Для самогона молчаливых грёз,
И в нетерпенье выплаканных слёз  -
Везде она, томящая нас тайна.
А тайна, как всегда, необычайна.
И на её недремлющих устах
Та красота, что видел я в мечтах.
6660
Та красота, что видел я в мечтах,
И на твоих, и на её устах.
И оттого я смерти убегаю,
Что только раз я ей располагаю.
Не смертью, нет. Но жизнью. Только раз.
И пью нектар я вдохновенных глаз.
Не в теме дело, а в её уменье
Всех примирить в одном недоуменье.
Всех, кто из крови, плои и костей,
И из пороков, лести и страстей.
А кто явился к нам из мест известных,
И из движений духа не телесных,
Тот не забудет как нежна в перстах
Та красота, что видел я в мечтах.
6661
Та красота, что видел я в мечтах,
И на твоих несдержанных устах,
Воспринималась мною с прежним жаром.
И утомлён я был её пожаром.
«Решусь ли я на чувственную боль,
Что заменяет сон и алкоголь?
Расстанусь ли с тобой я хладнокровно?
Уйду ли, не печалясь, полюбовно?
Восторженно? Иль снова полюблю?
Не знаю, но тебя одну люблю.
Вернись, побудь! Побудь ещё со мною,
Как тою незабвенною весною!»
Так я шепчу в преддверии рассвета
И в грёзах пролетающего лета.
6662
И в грёзах пролетающего лета,
И вот теперь, в преддверии рассвета,
И в недопитой тёплой чашке чая,
И ничего вокруг не замечая,
Не забываю прошлое поныне.
И дорогое искреннее имя
Твержу в уме, и всё же жду трамвая,
Трясясь как чья-то юность боевая.
И уж проходит вечер. Да и день.
Ну, а вставать мне завтра рано лень.
Ну что ж, ещё я полежу немного.
А там и в путь. Зовёт меня дорога.
И нам идти во времени ветрах
Туда, где и умрёт мой жалкий страх.
6663
Туда, где и умрёт мой жалкий страх,
Мне и идти во времени ветрах.
Дуга блеснула молнией оттуда,
Взлетев стрелой из лука Робин Гуда.
И пробежал по улице трамвай.
И кто-то резко бросил: «Не зевай!
Посторонись, локтём раздвинув тучу.
Да и влезай скорей на эту кручу
Из облаков, что мчатся вдалеке
И разлились туманом по реке».
А луч плетёт старинные рулады
Из безнадёжно ласковой услады
Дождя и ветра, и мечты рассвета.
И бликом ночи молния воспета.
6664
И бликом ночи молния воспета.
Но и ещё четыре-три поэта
Спешат воспеть и вдоль, и поперёк
Печаль, тоску, рассвет и ветерок.
Всё это было где-то позади.
Совсем другое ждёт нас впереди.
Спешит юнец. И утром, рано-рано,
Он слышит в поле блеянье барана.
По нежной ручке ручкою ножа
Вдова корит журнального пажа.
И ей сегодня посвятил куплет
Какой-то барин. Афанасий Фет.
И, как и прежде, жар в её крови.
Огромен мир, он соткан из любви.
6665
Огромен мир, он соткан из любви.
И закипает жар в её крови.
Вернее, в крови. Но тогда любови.
Для рифмы здесь ещё подходит: брови.
Или уста. Ах, всё тут неспроста!
Срываю трепет нежности с листа
Зелено-шумной, я б сказал, дубровы.
А там ещё вдали паслись коровы.
Коровы ли? Коровки. Или бровки?
И щёчки, ручки, бёдра у плутовки.
И бахрома. Ах, я сойду с ума!
Голубизна. И жизни кутерьма.
Но мне нужна и смелость, и отвага.
И что во зло тут, ну а что во благо!
6666
И что во зло тут, ну а что во благо!
Вершится жизнь. А жизнь она как влага.
И надомною сочный виноград.
И я всему, всему безмерно рад.
Картина классика. Куинжи или Бродский.
Не в этом суть. А в том, что не по-скотски.
А с возжеланьем, с негою сердец.
Пришёл, увидел, принял и… гвиздец.
Совокупились. Встреча состоялась.
Потом она с подругами смеялась,
Рассказывая им, как увела
От этой мямли глупого осла.
А что ещё горело в их крови,
Ты не поймёшь. Душою не криви.
6667
Ты не поймёшь. Душою не криви.
Желание рождается в крови.
Природа страсти и природа цели!
Уж сколько жён верны в своей постели,
Пока ничем супругу не грозит
Его начальник, этот паразит.
Но вот она себя изображает,
И цельности семьи не угрожает,
Да и заходит прямо в кабинет,
И, дверь захлопнув, делает менет.
И ничего ему не говорит.
И за любовь ещё благодарит.
И сразу и подписана бумага.
Принять её нужна твоя отвага.
6668
Принять её нужна твоя отвага.
Ты муж. И вот подписана бумага.
Назначен ты в Лапландию послом.
Так не стыдись, бери, не будь ослом.
Жена она и в Бельгии жена.
Она перед тобой обнажена душой и телом.
Действуй между делом. Ты сам с грешком.
Пусть в прошлом, пусть в замшелом.
Непротивленьем милых юных жён
Ты многим благодарен быть должён.
Тогда ведь ты не помышлял о чести.
Да и любил бывать ты в этом месте.
Но я молчу. Я прикусил губу.
И не страшусь я за свою судьбу.
6669
И не страшусь я за свою судьбу.
Уж я молчу. Я прикусил губу.
Чем хуже мой поступок этот странный,
Чем гарнитур саудово-иранный,
Что твой начальник переслал жене
Министра. Да и Рембрандт на стене.
Пусть в копии. Но выполнено ловко.
Повёрнута к тебе её головка.
Да, Саския. Художника жена.
Вторая. Что не менее она
И Рембрандту порою изменяла.
Себя на краски с кистями меняла
Для мужа, увлечённая борьбой,
И испытав грядущее судьбой.
6670
И испытав грядущее судьбой,
Не только Саския убитая борьбой
Легла б под жида за его холсты.
Да что там Саския! И я бы лёг, и ты.
Была бы цель. А к цели будут средства.
И ни к чему тут скромность и кокетство.
Тем более, когда к нему войдя,
Его, притом, прилично заведя,
Ты испытала радости не менее,
Чем там тогда, придя в своё имение,
И встретив мужа, поменяв халат,
Ему и отдаваясь без оплат.
Реально веря в случай и в судьбу,
И не вступая с временем в борьбу.
6671
И не вступая с временем в борьбу,
Резонно ли испытывать судьбу?
Судьба  -  злодейка. Ну, а жизнь  -  копейка.
Продал себя, и кофей чёрный пей-ка.
Соси коньяк и ананасы ешь,
Заделав тем долгов несчётных брешь.
Притом сестре ты помоги и детям:
Ивану, Мише, Акулине, Петям
И Николаю, что с рожденья глуп,
Но тоже любит рюмочку и суп.
Всё хорошо. Продать себя не горе.
И ты поёшь со всеми вместе в хоре.
Но, не смирившись со своей судьбой,
С ней ты борись. И ты гордись собой.
6672
С ней ты борись. И ты гордись собой.
И не резон поссориться с судьбой.
Конечно, грех любовью торговать.
Но так гораздо легче выживать.
Кому какое выпало с рожденья
Одолевать сей жизни наважденье.
Иной не ел уж, видно, дня четыре,
Но ни за что не покорится в мире
Судьбе своей. И горд он тем. И сыт.
Да и без страха и спокойно спит.
В канаве, правда, около помойки.
Но он такой. Он в убежденьях стойкий.
И шепчет он, вздохнув во сне глубоко:
«Судьба моя, храни меня до срока!»
6673
«Судьба моя, храни меня до срока!»
Жизнь такова. А псина возле бока
Бездомная притихла и лежит.
Да и к груди прижалась и дрожит.
И отголоском дрожь в твоём колене.
И вспомнил ты о правдолюбце Мене.
С его супруги ты писал холсты.
Ну, а она  -  нездешней красоты!
Вот он рисует ложку и тарелку,
И два стакана, и со спиртом грелку.
И продаёт он свежие холсты
На тротуаре. Там увидишь ты
Его в грязи. Судьба его до срока
Хранила долго, молча и высоко.
6674
Хранила долго, молча и высоко
Судьба его. Тогда ещё. До срока.
Срок небольшой. Всего три года дали
Ему за то, что он в одной медали
У Брежнева, введя в её овал,
Не Ленина, себя нарисовал.
И отсидел. И вот идёт он к Лене.
Она спилась. По шраму на колене.
Под глазом синь. Причёска как метла.
Потом она внезапно умерла.
И что теперь? Погибнуть в алкоголе?
Искать причину нестерпимой боли?
Судьба его, любившая до срока,
Терзала долго, молча и жестоко.
6675
Терзала долго, молча и жестоко
Его судьба, тогда ещё, до срока.
Седьмой уж месяц у мамаши шёл,
Когда папаша пьяный в дом пришёл.
И стукнул маму он тогда по пузу.
И этим мне, младенцу, карапузу,
Открыл дорогу, не дождавшись даты.
А мы ни в чём, ни в чём не виноваты
Пред ним ни духом не были тогда.
И вот такая вышла ерунда.
Папаша мой служил бойцом в тюрьме.
И он имел, конечно, на уме
Иное что-то. Только и о нас
Необходимо думать всякий раз.
6676
Необходимо думать всякий раз
О детях тоже. Именно о нас.
Мы все сперва рождаемся дитями.
И лишь потом себе дорогу сами
И пробиваем в пузо кулаком.
А в детстве мы из снега лепим ком.
С горы летим на саночках в сугроб.
Потом ложимся через годы в гроб.
Сперва живём. Как можем, так живём.
Детей рожаем. Хлебушек жуём.
Порою, выпив водочки стакан,
Сидим как бессловесный истукан.
И умираем, не поняв до срока
Что всё, что нами ценится, высоко.
6677
Что всё, что нами ценится, высоко,
Нам не дано узнать с тобой до срока.
И что тогда я в жизни понимал,
Когда отец меня с колен снимал,
Да и крутил, смеясь, под потолком.
И у меня сжимался в горле ком.
«Лети, сынок! Счастливым будь, лети!
И отыщи заветные пути!
Ты пролетарий, то бишь самолёт.
А жизнь тебя направила в полёт.
Ты не робей, и станешь крепче стали.
Ведёт нас в бой наш вождь, товарищ Сталин.
Надёжа наша. В каждый жизни час
Он и поддержит, и направит нас».
6678
«Он и поддержит, и направит нас».
И вот такой случился ананас,
Что и большой начальник, мой отец,
Тут сам себе и выписал свинец.
И умер он от той свинцовой пули,
Какою и другие в этом стуле
Лишались жизни в муках, и не раз.
Их посылал ты сам туда как раз,
Освобождая от особых мер,
Тем подавая младшему пример.
Теперь и ты попал в расправу к тем,
Кого учил, как избегать проблем.
Когда умы теориями сушат,
Явленья тьмы желанья наши рушат.
6679
Явленья тьмы желанья наши рушат,
Когда умы теориями сушат.
Пловцы плывут неведомо куда.
Хлеб в поле зреет. А в пруду вода.
Во тьме темно. Но жжёт огонь лицо.
Петух несёт куриное яйцо.
Кричит в восторге: «Двойня! Видно, двойня!»
Остановился и читает: «Бойня».
Чуть зазевался, глядь, и в суп попал.
Молчал бы, и спокойно б жил и спал.
Плеснётся масло, ляжешь под трамвай.
Смотри вокруг. Будь чуток, не зевай.
Идя во тьме, себе будь на уме.
Но в нас живёт желанье и во тьме.
6680
Но в нас живёт желанье и во тьме.
И ты прекрасен с мыслью на уме.
Не прозевай единственный тот миг,
Когда средь тьмы вдруг светлый луч возник.
А подрастёшь, учись и развивайся.
Умней. Мужай. И уж не зазнавайся.
Зазнался, глядь  -  и в бездну полетел.
«Ишь ты, чего, голубчик, захотел!
Первее нас. Ты что, других умнее?
Или меня ты связями нужнее?
Или жена твоя в его постели
Ловчей моей и горячей на теле?
А сухари твои ещё не сушат?»
И годы в нас огонь желанья тушат.
6681
И годы в нас огонь желанья тушат.
«А сухари твои ещё не сушат?»
Когда сбирают мужа с ног до пят,
То перед этим дождики кропят.
Но вот уже подъехал чёрный ворон.
А это хуже и чумы, и мора.
И ты тут мигом  -  раз и два, и три,
Котомку в зубы, там и сухари.
И всё. Ни строчки ни жене, ни дочке.
И все тебе тут ягодки-цветочки.
А что ещё там будет впереди,
Ты подожди. Лет двадцать подожди.
И годы жизни в ссылке и в тюрьме
Проходят в бесконечной кутерьме.
6682
Проходят в бесконечной кутерьме
Мгновения в классической тюрьме.
Тюрьма народов это не пустяк.
И где ещё кому случалось так.
Под лозунгами мира и свободы
Под корень вырубать свои народы.
Не касты, не бурбоны, не уроды,
А сами же себя, свои народы.
Причина есть. Уничтожать приятно.
И вам твердят об этом многократно.
Бери вот эту гнуснейшую тварь,
Да и в межножье ей сильней ударь!
Страна тюрьма. Тут убивать уместно.
Тьма ждёт ума. Ей быть собою лестно.
6683
Тьма ждёт ума. Ей быть собою лестно.
Но хорошо всё то, что и прелестно.
Придёт мессия и от сна разбудит.
Проснись, Россия! Но когда то будет?
А вот теперь воинствует начальство.
Одно у всех достоинство  -  нахальство.
Начальник ты  -  я глупый и дурак.
Наоборот  -  бесправен ты и враг.
А к кабинету подошёл его,
Своё уж ты сгибаешь естество.
«У вас, Сан Санч, упали карандаш-ш-шик.
Позвольте вам тут застегнуть рубаш-ш-шик».
Россия! Не развейся на ветрах!
Да и забудь ты этот рабский страх.
6684
Да и забудь ты этот рабский страх.
Россия! Не развейся на ветрах.
Шестнадцать приснопамятных республик.
А Сталин вождь народов, гений публик.
Опубликован славный труд его.
И нет важнее в мире ничего.
Трудом его едим мы рыбу вялену.
В ботанике растут плоды по-Сталину.
И Беломор построен, и Турксиб.
И над Москвою пух весенних лип.
Всё в честь его. Им характерно время.
И молодое выпестано племя.
Идея массам чуть ли не телесна.
Она нужна. Она везде уместна.
6685
Она нужна. Она везде уместна.
Идея массам чуть ли не телесна.
Когда идеей овладели массы,
То не страшны им буржуазов классы.
И серп, и молот взвейтесь в небеса.
И сотворим мы мир и чудеса.
Зависит всё от солнца и дождя.
И всё свершилось думами вождя.
И оттого, что всё вокруг его,
Всё в мире наше вместо своего.
Но не всегда всё так уж было мрачно.
И начиналось время не барачно.
Был и просвет на жизненных ветрах,
И в наших с вами душах и мирах.
6686
И в наших с вами душах и мирах
Просвет всё ж был на времени ветрах.
Просвет явился, рухнул старый строй.
И вот, пока не выпестан второй,
Был тот момент, когда в твоей судьбе,
Казалось, всё свершается в тебе.
Сейчас и люди новые пойдут.
Они в приёмной назначений ждут.
Тебя туда, его наоборот.
Горит звезда. Зажёг её народ.
Дорогу к звёздам смело проложи.
И что твоё, на то и укажи.
Слова к вождю застыли на устах.
И смертный бой, и головы в кустах.
6687
И смертный бой, и головы в кустах.
И жизнь свою продолжил ты в Крестах.
И вот дремучий и жестокий гнёт
Опять тебя к земле нещадно и гнёт.
Казалось нам: был трон, такая глыба!
Да вот его и сокрушила дыба.
И уж сошлись у Зимнего ворот.
И вопиет взволнованный народ.
Кричит народ: «Всю власть давай Советам!»
И воблу жрёт. Сухарь грызёт при этом.
«Давай,  -  кричит,  -  нам ноне нашу власть.
Уж погуляем мы буржуя всласть».
И всюду люди, и во всех местах.
Да и с любовной тайной на устах.
6688
Да и с любовной тайной на устах
Уже везде, они во всех местах.
Я плавлю сталь, и пенится литьё,
Всё обращая в наше и в моё.
Иду я в этой жизни переплав.
И написал о том я много глав.
Переступив безвременье эпох,
Тут каждый смел. И не настолько плох,
Как он хорош настолько, как сумел.
Труслив был прежде. А теперь он смел.
И он при ней. Сложился при эпохе.
Плоха она, тогда и мы все плохи.
Мы хороши, когда сады в цветах.
А я с любовной тайной на устах.
6689
А я с любовной тайной на устах,
Да и с пером в натруженных перстах.
Я завершаю этот долгий труд.
И мне уже о результате врут.
Я доведу его до тех красот,
Где и увижу светлый блеск высот
Изображённых вдохновенно мною,
И окрылённых этой глубиною.
Так я уж к вам с желаньем и с советом,
И от иных правителей с приветом.
И эту вещь, чтоб дописать её,
Я и продолжу пение своё.
А чтоб коснуться неизвестных тем,
Готов идти я сквозь огни проблем.
6690
Готов идти я сквозь огни проблем,
Чтобы коснуться этих важных тем.
А ты её мне мельком подскажи,
И место поточнее укажи
На карте мира. Ну, а я уж тут
И напишу всё то, что там прочтут.
О, друг мой старый! Я б с тобой простился,
Но с темой я уж намертво срастился.
И не умею частью общих прав
Распорядиться. Разве я не прав?
Прав авторских, конечно же, конечно.
И рассуди об этом ты неспешно.
Быть автором и в теме, и в мечтах
Я буду и по сути, и в чертах.
6691
Я буду и по сути, и в чертах
Соавтором и в теме, и в мечтах.
Частично, правда, в форме афоризмов.
Такие вот последствия харизмов.
Один  -  что с человеческим лицом.
Другой уже беременен яйцом
Рождающихся пролетарских масс,
Так долго посещавших первый класс
В период, что и был переходной.
И перед нами встал глухой стеной.
А призрак ходит-бродит по Европам,
Блуждая по уже заросшим тропам
Гарантией несбывшихся надежд,
Ученьем образованных невежд.
6692
Ученьем образованных невежд
Не плохо б не лишиться нам одежд.
Желания умерив, скажем тут,
Иначе нас не правильно прочтут.
Желание оно, конечно, нужно.
И, я б сказал, оно, к тому ж, и важно.
Оно и мне, да и тебе, не чуждо.
Но жаль вот что оно ажиотажно.
Желают все вокруг и как-то разом,
Как будто угнетённые приказом.
А важно ведь по-разному желать,
Чтоб не хотелось всех туда послать,
Куда-нибудь, где я и мы  -  немы.
Теснились тьмы, ютились в мгле умы.
6693
Теснились тьмы, ютились в мгле умы
Там, где немы и ты, и я, и мы.
И винтики, и шайбы, и болты,
И он, она, оно, они и ты.
Вступил ли, записался ли, вошёл?
За урожай, за собиранье смол.
За сбор дружин, и на дверях пружин
Навешиванье в женсовете ЖИН.
А можно прочитать наоборот:
Не женщина, а весь честной народ.
И у него законная жена.
До пояса она обнажена.
Вот так жила страна моя, мечтая.
Века вздымались, в вечность улетая.
6694
Века вздымались, в вечность улетая.
А мы росли, о будущем мечтая.
Мы, как потом при Гитлере в Германии,
Уже тогда цвели в гигантомании.
Казалось нам, что если всё большое,
То это, значит, сделано с душою.
Построить  -  так уж точно коммунизм.
Любовь  -  так всенародный гуманизм.
Дай трудодни, и мы зажжём огни
Стремления. Ну, а пока  -  ни-ни.
Не поглядай сквозь щёлку, если в бане я.
Уже в огне Гренада и Испания.
Сошлись стеною. Цели в нас прямы.
Но предо мной кромешный мрак тюрьмы.
6695
Но предо мной кромешный мрак тюрьмы.
Не забывай, что лагерные мы.
Товарищ Сталин не давал приказа
Беременеть до общего указа.
И как нам быть? Давать ли? Не давать?
Давать, давать, давать, давать, давать.
Давай, страна, побольше, да и сразу
Детей, угля и взгляд весёлый глазу.
А мы возьмём. Мы стяг над миром вздымем
Свершённых дел под пролетарским вымем.
С тобою мы, с тобою на века.
Твоя вперёд зовущая рука.
И в тех, кто прожил жизнь, тебя листая,
Всё истина рождается святая.
6696
Всё истина рождается святая
У тех, кто прожил жизнь, тебя листая.
А что страничек я читаю между,
Поди, спроси теперь меня, невежду.
Творил, горел, надеялся, страдал,
И всё ещё чего-то в жизни ждал.
Кипел в пучине всенародных дел.
А там настал терпению предел.
Гори оно всё беспощадным гаром.
Всё дешевеет. Скоро будет даром.
Опять весной грядёт сниженье цен.
Дешевше станут вобла, лук и хрен.
Страна мечтаний и страна ГУЛАГ.
Она надёжней всех житейских благ.
6697
Она надёжней всех житейских благ,
Страна мечтаний и страна ГУЛАГ.
И в этот миг за герб и за страну
Народ пошёл всем скопом на войну.
Не потому, что Гитлер не учёл,
Как наш народ могуч, хотя и гол.
А партия сильна не потому,
Что не читал никто ему Му-Му.
И проиграл он с нами ту войну,
Не победив ходульную страну,
Не потому, что так, да и не так,
Хотя и был, конечно, и ГУЛАГ.
И собралась Россия уж под древко.
Ну, а она не вздорнейшая девка.
6698
Ну, а она не вздорнейшая девка.
И собралась страна моя под древко.
Штандартом грёз непобедим народ,
Где всё и так, и всё наоборот.
Где до конца не выпестано время,
И молодое не сдаётся племя.
Прост славянин, да только прост он с виду.
Не подаёт он, где не попадь, виду.
Из многих наций он по камню сложен.
Да, он не прост. И я б сказал, он сложен.
И не поймёшь, с чего уж он сложён,
Пока не вынет саблю из ножён.
А ты иди вперёд, и встань под флаг.
Да и каких тебе тут прочих благ.
6699
Да и каких тебе тут прочих благ.
И мы мечты несём пурпурный флаг.
И посох наш с собой всегда дорожный.
Да, мы горды. Мы не просты. Мы сложны.
Ты умирал и с голоду, и с хлада,
Но верил всё ж, что так оно и надо.
Потомок наш, за нас переживай.
А час придёт, так ты не унывай.
И льдом не будет в чайнике вода.
Построишь ты из пепла города.
Как будет корка в горле застревать,
Вот и начнёшь тогда переживать.
Судьба тебя твоя возьмёт, как девка.
И ты сжимай в руках святое древко.
6700
И ты сжимай в руках святое древко.
Ну, а судьба возьмёт тебя, как девка.
От холода, не выдержав тоски,
Сжимает горло и стучит в виски.
Висишь на ветке, снег внизу шуршит,
А уходить начальник не спешит.
Пусть подзамёрзнет, твёрже будет труп.
Начальник добр, но он притом и груб.
Он свято верит в творчество идей.
И потому ведёт сюда людей.
Чтоб тут рубить в тайге дремучий лес
Для тех, кто строит город до небес.
Черты хранил великого потока
Там гордый Нил, стремящийся с Востока.
6701
Там гордый Нил, стремящийся с Востока,
Хранил черты железного потока.
Не тот, конечно, что река, а тот,
Что, как и Тит, среди других идёт.
Зачем с Востока? С Запада ведь шли.
Да вот уж так. Туда пути вели.
И потому что первою строкой
Я начинаю свой сонет такой.
И был там Нил в сонете том моём.
И тут вот мы об этом и поём.
И о другом мы тоже рассуждаем.
И потому такое наблюдаем.
И он, тот Нил, что шёл тогда с Востока,
Печаль хранил. Но горячей потока.
6702
Печаль хранил, но горячей потока,
Тот гордый Нил, что к нам пришёл с Востока.
А потому, что времени поток
Тогда бросал нас с юга на восток.
С Балтийских вод и до цветастой Азии
Водили нас тех бурных лет оказии.
В колонне был не только этот Нил.
Был и другой, что скорбь в душе хранил.
И шёл он молча, завернувшись в майку,
Что натянул снаружи на фуфайку.
А чтобы Нила отличить от Нила
Другого, мысль моя и сохранила
Ему присловье: Нил, что шёл с Востока,
Печаль хранил. Но горячей потока.
6703
Печаль хранил. Но горячей потока,
Тот Нил другой. Великий Нил Востока.
Река-кормилица, идущая в века,
Та, что не вздыбит грудь из пустяка.
Нил видел всё. Ещё эксперимент.
И мир погибнет. Сгинет в сей момент.
Мираж. Случайность. И уж жизнь пройдёт.
Она путями сложными идёт.
Возьми червяк, он под корой, во мгле.
Или возьми ты муху на стекле.
Возьми ты вошь! И ты, товарищ, друг,
Согнулся уж, и неспроста, не вдруг.
Так сохранись, как и хранил печаль
Широкий Нил. Что устремился в даль.
6704
Широкий Нил, что устремился в даль,
В себе хранил глубокую печаль.
Уж осень. Время праздновать удачу.
И я уеду вечером на дачу.
Нет, вру. Не осень. Август за окном.
И зреет вишня радостным вином.
Вишнёвый сок. Он тоже как поток.
И пригубил я времени глоток.
Стучит капель. Не та, что по весне,
А та, что в соке осени, в вине.
И виноград созрел до полноты.
И будоражит мне мои мечты.
Гремит Перун, вздымая гладь потока,
Рождая в нас религию Востока.
6705
Рождая в нас религию Востока,
Гремит Перун, вздымая гладь потока.
Смотрю, да и не верю я глазам.
А там уже её какой-то зам
По вещевой или служебной части,
Терзает, в общем, сразу и отчасти.
Постель он успевает ей давать,
Чтобы в неё её и раздевать.
Не может быть, чтоб вот такое тело
Любви обычной больше не хотело.
И чтоб могло, ложась в постель, терпеть
И в бесполезном бдении кипеть.
Вернулась к телу низменная страсть.
И миг блаженный хочется украсть.
6708
И миг блаженный хочется украсть.
Вернулась к телу низменная страсть.
Глаза блестят таким горячим жаром,
Что, видно, ночь у нас пройдёт недаром.
И брови у неё как шумный лес.
И будет всё исполнено чудес!
Она бедром и скромностью наряда
Себя выводит выгодно из ряда.
И нет уж в ней препостного лица.
В монашенках горячие сердца.
Приглаженность её прямых волос,
И поперёк язвительный зачёс.
Такое тело слишком плодотворно.
Душа её пред Господом покорна.
6709
Душа её пред Господом покорна.
А тело? Тело трепетно и порно.
И чтобы в нём осуществился плод,
Тут не поможет и Английский лот
Живого чувства этого же тела.
Ишь, ты чего, голубка, захотела!
Но как? И где? Когда? С какой причины?
С мужчиной? Или, может, без мужчины?
И в деве этой помыслы прекрасны
И безграничны, трепетны и страстны.
И эта мысль как будто ни о чём.
А уж томленье в ней стучит ключом.
В меня вошла она огнём страстей.
И будем ждать мы к вечеру гостей.
6710
И будем ждать мы к вечеру гостей,
Бурлящих жаром жаждущих страстей.
Я подхожу и спрашиваю живо:
«Христос воскрес?» Сам думаю: нажива.
«Воскрес, воскрес! Воистину воскрес!»
И взлёт бровей разросшихся как лес.
Огонь в глазах на что-то намекает.
А грудь, волнуя, жжёт и привлекает.
Зовёт она в своё уединенье.
И я прошу заочно извиненья.
В её очах желания рассвет.
Она, смеясь, мне нравится в ответ.
И я попал, как в некую химеру,
В надежду и любовь, в мечту и веру.
6711
В надежду и любовь, в мечту и веру
Я и попал, как в некую химеру.
Ах, боже мой! Не может быть, чтоб так!
Пожертвовал какой-то там пятак,
И получай взамен такие блага!
И на руках желаний тайных влага.
«Бумага есть?» Я отвечаю: «Есть».
«Так запиши: «В субботу. Ровно в шесть.
У Спасской башни. Слева. На мосту.
Там капитан угрюмый на посту.
Возьми вина и плитку шоколада.
Шприцов не надо. Сникерсов не надо».
И думал я: «Несбыточность мечты!
И беспредельность сердца доброты!»
6712
«И беспредельность сердца доброты!»
Так думал я в томлении мечты.
Она сказала: «Я приду с подругой.
Так что веди и ты с собою друга.
Подруга несравненно хороша.
А уж какая у неё душа!
Открытая. И трепетная грудь!
На миг с ней не придётся прикорнуть.
Уж за неделю мукой переполнены.
И верь, капризы будут все исполнены.
Неделю мы у моста здесь стоим.
И, кажется, и чувства не таим.
И всё напрасно. Ну а, зная меру,
Уж ты свою осуществишь химеру.
6713
Уж ты свою осуществишь химеру.
К шести у моста. Там увидишь Веру.
И не в достатке между нас мужчин.
На сорок семь монашенок один.
Да и не любит он амуры эти.
В годах уж он. Жена при нём и дети.
Вот и проходит бесполезно вечер,
Когда его заполнить больше нечем.
И лишь молитвой возле псалтыря,
И сплетнями, короче говоря.
Сидим в постели голые на теле,
Да и вздыхаем с грустью. Еле-еле
Свеча мерцает. Замерли мечты
В потоке бесполезной суеты».
6714
В потоке бесполезной суеты
Провёл я дня неспешные черты.
Явился к мосту вечером один.
На небе туч свисающий гардин.
Звезда над башней весело горит.
Монашенка мне что-то говорит:
«Ты не привёл подруге юной друга?
Ну что ж. Знакомься. Вот моя подруга.
Анита. Анна. Аннушка. Сестра».
Смотрю и вижу. Выпуклость. Гора.
И зад крутой. Да и в глазах умна.
И вся к желанной неге склонена.
И нежные, и томные уста.
Да и улыбка в девушке чиста!
6715
Да и  улыбка в девушке чиста!
И дарит мне она свои уста.
И склонность в ней заранее к тому,
Что одеянья я с неё сниму.
И в ней уже скопившийся пожар
Преобразую в плен сердец и жар.
И тяжко мне придётся, знают обе.
Но это всё зачтётся мне  во гробе.
Я буду счастлив, счастлив как Кобзон.
Да и достигну самых нежных зон.
Когда к тебе с душою обе сразу
Тогда ликует весь твой быстрый разум.
И думал я: «Ведь, видно, неспроста
Явилась ты и обожгла уста».
6716
Явилась ты и обожгла уста.
А дума мной владела неспроста.
За что вот мне такое награжденье?
И этот день, как будто день рожденья.
И повторяю я: «Христос воскрес!»
И взял такси. И мы умчались в лес.
В окне весна. И снег почти исчез.
Стоит, задумчив, почерневший лес.
Но не поют над рощей соловьи.
Хранит природа таинства свои.
Ну что ж, один я. А монашек две.
И лёгкость в сердце, гордость в голове.
И говорю я просто и спроста:
«Явилась ты и обожгла уста!»
6717
«Явилась ты и обожгла уста!»
Ну, а моя задача не проста.
Уж я один. Один я на двоих.
А вот они в намереньях своих.
Одна другой и радостней, и круче.
А я мрачнею. Стал темнее тучи.
С чего начать? И как? Да и с которой?
И мыслью мозг мой возбудился скорой.
Мгновенья растревоженно идут.
И обе девы замерли и ждут.
Одна из них, что мне явилась первой,
Была в хорошем смысле юной стервой.
В другой любовь пылала изначально.
Но музыка звучала так печально!
6718
Но музыка звучала так печально!
Лилась она из скрежета стволов
Берёзовых ещё без крон голов.
И было всё вокруг первоначально.
Уж обе, замирая, в неге льнут.
Мгновение и ссориться начнут
Из-за того, что, в сущности, ведь вечно,
Если смотреть открыто и сердечно.
Ты не дели на части неги час,
И всё, что было, снова будет в нас.
Но ни одна тут уступить не хочет.
А первая безудержно хохочет.
И радость погружённая в уста
Реальна. И исполнилась мечта.
6719
Реальна. И исполнилась мечта.
И радость погружённая в уста.
Меня схватив за уши, как за вожжи,
Та, что пришла ко мне немного позже,
Целует и, решительно любя,
Упрямо тащит прямо на себя.
Но первая меня не выпускает,
И эту под себя не пропускает.
И падают на землю обе две.
И что в них там у каждой в голове!
Потом влекут как будто в одеяло.
И бездною лесной весна зияла.
Ах, я хочу, чтоб та, что не печальна,
Была умна, мудра и изначальна.
6720
Была умна, мудра и изначальна
Чтоб та, что посмотрела не печально.
И, пропустив печальную вперёд,
За грудь её решительно берёт,
Нас повернув на левый-правый бок.
И, зацепляясь ножкой за дубок,
Уж в неге стонет… Сердцем замираем,
Объединяясь возжеланья раем.
Обнажены мы, в сути, до гола.
И Богу кажем юные тела.
Та, что со мною, всех быстрей кончает,
Да и вторую в том оповещает.
Любезностью. Воистину воскрес!
Лес был чудесным. Я смотрел окрест.
6721
Лес был чудесным. Я смотрел окрест.
И я подумал: «О, Христос воскрес!»
Случилось так, что, чувств не разогревши,
Мы в лес вошли от засухи сгоревший.
И уж, на землю страстные валясь,
Там в тёмноте и обретали связь
Интимную. И опыт сатаны!
Сродни проделкам ласковой жены.
И эту блажь, да и пятнистость тел,
Я отвергать тогда вот не хотел.
Но только воздух стал уже иным.
День замирал. Час близился к ночным.
Земля и небо проплывали мимо.
И лодка, и река, и струйки дыма.
6722
И лодка, и река, и струйки дыма
Через стволы мелькали взгляда мимо.
Меня прикрыло две и две руки.
И проплывали где-то рыбаки.
И грустная, и та, что веселее,
Молчали, от желанья тихо млея.
Когда любили нежно та и та,
В обеих расцветала красота.
А лодка по течению плыла.
И вот такие чудные дела.
Мне истина коварная мила.
И нет добра, чтоб не касалось зла.
И зашумел суровый Брянский лес.
И за кустами оправлялся бес.
6723
И за кустами оправлялся бес.
Потом уж он на дерево залез.
И, посмотрев на нас оттуда смело,
Вдруг произнёс: «Ах, как приятно тело!»
Та, что живее, с тою, что печальна,
Восприняв этот возглас изначально,
Наперебой, ложась наоборот,
Вдвоём уже его совали в рот.
Попеременно, будто где-то в детстве,
Живя в весёлом радостном соседстве,
Деля тот скудный хлеб большой семьи,
Лелея грёз божественных струи.
И вспоминались запах печки дыма
И времена воинственного Рима.
6724
И времена воинственного Рима
Я вспоминал. И едкий запах дыма.
И видел я и Цезаря наложниц,
Святош с лица, а в сущности безбожниц.
Так мир устроен, что легко вдвоём.
Но я смирился. Можно и втроём.
Троим несложно и вполне возможно.
И одному, конечно, тоже можно.
Да и неплохо даже и одной,
Когда ты слышишь стоны за стеной.
И прежних дней любви воспоминанья
Достаточны для страстного стенанья.
Мечты единой радость и обман.
И по воде струящийся туман.
6725
И по воде струящийся туман
Напомнил мне лирический обман
Воображенья, что рисует нам
Нег возвращенье к прежним временам.
И все придумки старых ловеласов.
Как будто ты и не потратил часа,
Когда тонул в лирическом огне,
Или мечтал о вздохах при луне.
Чтоб и она взглянула через шторку:
Сюда, сюда! Я делаю уборку.
А, в самом деле, навожу туман,
Чтоб воплотить в действительность обман.
Вы у окна. Вокруг тенета сада.
И тихая дремотная прохлада.
6726
И тихая дремотная прохлада.
А вы в окно влезаете из сада.
Но что же это? Перед вами муж.
Разов немало вы впадали в луж.
Но из рассказов ваших получалось,
Что всё у вас без казусов случалось.
И даже если муж и заходил,
То, взяв очки, он тут же выходил.
И делал вид, что, вас не замечая,
Пришёл позвать супругу к чашке чая.
А вы, бросая томное: «Потом!»,
Одновременно, нас прикрыв пальтом,
И продолжали нежный свой роман,
Души неизлечимейший обман.
6727
Души неизлечимейший обман,
Запретный плод, потаенный роман.
Чтоб было всё на грани жизни краха,
Мы крепче любим женщину из страха
Разоблаченья. И животный страх
В нас поднимает гордость на парах.
И мы считаем плод запретный слаще.
И вот уже в сожжённой бурей чаще
Мы повышаем к деве интерес,
Переживая этот дивный стресс.
И трепет душ, и проявленье воли
Пьянящей, как малина в алкоголе,
Среди лесов и рощ, в кустах ли сада,
Мечты моей исполненные чада.
6728
Мечты моей исполненные чада.
И вижу я всё то, что в центре сада
Явилось с истечением минут,
Увидев, как они безумно льнут
Попеременно и одновременно,
И равнозначно, да и равноценно.
А вот на вещь взглянуть со стороны
Глазами надо б опытной жены.
Она-то знает, где огонь, где стужа.
Да и познала ранее, до мужа.
Теперь вот с мужем, думая о том
Моменту море, крестится крестом.
Ах, было всё и спереди, и сзади!
И было и в узорчатом окладе.
6729
И было и в узорчатом окладе.
Теперь лежит, как памятник на складе.
По кузовам всё сложено, по кринкам.
А, помнишь, как ты бегала по рынкам,
Как провожала в поле, на погост,
И как вопрос был прост, да и не прост,
Когда ещё не чувственность, но чувство,
Сжигало грудь, как жжёт шедевр искусства.
И можно было тайно воздыхать.
И ни на что не надо бы чихать.
И так вот, источаясь страсти негой,
Сказать себе: «Уж ты за пивом сбегай».
Всё было там, в тогда цветущем саде,
И растворилось нежностью во взгляде.
6730
И растворилось нежностью во взгляде
Всё то, что и увидел я в осаде
Ушедших лет. Как в море корабли,
Так мы с восторгом девушек любили
Попеременно, сообразно пола.
Тогда ещё была такая школа.
И муж был муж, жена была жена.
Такой была дремучей старина.
Россия! Ты не ведала разврата!
И брат ещё не шёл тогда на брата
За шерсти клок и за клочок земли.
И женщин мы по праздникам любили.
И каждый раз их к брачеству вели.
И, ублажаясь ими, их не били.
6731
И, ублажаясь ими, их не били.
И женщин мы по праздникам любили.
А тут, в лесу, распустит ли косу
Та, что грустна и с мушкой на носу.
Родимое пятно. Уж сверху ль сядет
На эту вот. И, на обеих глядя,
Я до сих пор не смог ещё прочесть
Во взглядах их, какую предпочесть.
Да и вот как? Та будет ведь в обиде,
Имей я эту для желаний в виде.
Ну, а оставь её я на потом,
Так та предстанет грустною, притом.
Журавль ли в небе, утка ли в руке.
Реальность. Ты висишь на волоске.
6732
Реальность. Ты висишь на волоске.
Гляжу меж древ. У этой он в руке.
А та губами тянется всё ниже.
К нему всё ближе, ближе, ближе, ближе.
И вот слились в едино два лица.
И гопца дрица гопца гоп ца ца!
И он вдруг взял и выскользнул из губ
У той, что смотрит без печали в дуб
В лесистой дымке цветом фиолета
Ещё почти совсем в начале лета.
Картина превосходная. Ему
Осталось наслаждаться одному.
И думал он, тут стоя на эстраде:
«Чего я столько лет потратил ради!»
6733
«Чего я столько лет потратил ради!»  -
Подумал он совсем как на эстраде.
Хозяин, господин и верный раб
Того, кто и вельможа, и сатрап.
И тут вот необычного в природе
Так много было, что писать мне вроде
И не резон об этом. И она
Ко мне уже приблизилась сполна.
Лицом она ствола касалась в меру.
И мне напоминала крошку Веру.
Уж телом льнёт. И на семи ветрах
Я мчусь сквозь мной уже убитый страх.
Ах, как прекрасны пряди на виске.
И жизнь моя висит на волоске.
6734
И жизнь моя висит на волоске.
Ну, а вторая думает в тоске
Одновременно в неподдельной неге,
Как Ева, что с Адамом на телеге.
Лицом мне пышет, учащённо дышит,
И ухом чутким всё как будто слышит.
А он уж стонет, и совсем не тонет,
Да и молва о чём-то там трезвонит.
Ласкает, крутит, пальцами щекочет,
Как будто вызвать настроенье хочет
Особенное. И она уж рада.
И скромность в ней наивысшая награда.
И всё вокруг восторженно трепещет.
И уж волна о берег тихо плещет.
6735
И уж волна о берег тихо плещет.
И всё вокруг вздыхает и трепещет.
Но вот и он в неистребимой неге,
В предельно скором и желанном беге,
Схватил одну, что первою попалась.
Потом она с ним в речке искупалась.
И тут он стал её с любовью мять,
Чтоб сладость страсти юным сердцем внять.
Не ради чувств особого искуса,
А ради просто к наслажденью вкуса,
Где секс есть секс. А после будут дети.
И ничего. Живём ведь мы на свете
В любви и в дружбе. В мире тишина.
На небе звёзды. Льнёт к волне луна.
6736
На небе звёзды. Льнёт к волне луна.
А что вторая? Где теперь она?
И видя, что её подруга спит,
Вдруг чувствует, как в жилах кровь кипит.
«Зачем же ты излил ей столько страсти?
Зачем не мне вся эта бездна власти?
Не я ль тебя первее завлекла,
Когда ещё с тобой одна была?
Теперь мне как явиться к кастелянше?
Уж только в среду. И никак не раньше.
Туда не пустят. Всё там под замком.
Зачем же ты, сначала мной влеком,
Отдался ей?» Не сон ли это вещий?
Но что я вижу? Чьи я вижу вещи?
6737
Но что я вижу? Чьи я вижу вещи?
Не сон ли это вымышленный, вещий?
Уж если сон, о чём он мне вещает?
И что он нам в итоге обещает?
Монашество? Или любви разврат?
Не преисподней тут ли скрежет врат?
Ступени ль то уж в поднебесный рай,
Где хоть живи, а хоть и умирай?
Всё наблюдай за оргией высокой
Со скорбью светлой, грустной и глубокой.
И без одежд, как тут вот. И без плоти.
И вот на этой полу-грустной ноте
Проснулся я. Отпрянул ото сна.
А вот и дочь. И за окном весна.
6738
А вот и дочь. И за окном весна.
И думал я: «Цензура бы нужна,
Чтоб рассказать такие сновиденья,
Изображая эти вот виденья.
И выкинуть хотя бы крепость слов
Неблаговидных. Ах, уж вкусен плов!
Мол, не сказал, сплошные всё намёки.
А напиши я откровенно строки,
Что я тут оглашению придал,
Опять осудят: «Караул! Скандал!
Такое можно ль. Где была цензура!»
О, публика! Не ты ли просто дура.
Была бы плоть. А уж в каком наряде!..
Она молчит, в просторы грустно глядя.
6739
Она молчит, в просторы грустно глядя.
Она Галина, а другая Ядя.
Предстанут ли пред нами две Наяды?
Прольются ли на нас цензуры яды?
Не оскорбит ли слух пикантность слов,
Когда едите вы бараний плов?
Баран ведь тоже с яйцами и членом.
Но мы его за то не бьём коленом
Под дых. И плов был вкусен, остр и жгуч.
А над Россией трепет светлых туч.
Что по-японски и смешно, и вшиво,
По-русски то не выглядит паршиво.
Ну и, простите вы уж, господа.
Я порываюсь, я спешу туда.
6740
Я порываюсь, я спешу туда,
Куда не ходят даже поезда.
Вы догадались? Да, я в туалет.
А в туалете дел неспешных нет.
Там все дела подвижны и проворны,
Хотя в каком-то смысле иллюзорны.
В конвульсии трясётся мой живот.
Фу ты, нашёл. Достал. Готово. Вот.
И ничего плохого нету в том,
Что я всё это и вписал в свой том.
Сейчас легко. Уже пошла струя.
И с этих пор совсем писатель я.
Куда спешил. Какой там цели ради.
Доска намокла и блестит в ограде.
6741
Доска намокла и блестит в ограде.
Малины куст. Пойду потехи ради
Сорву хотя бы ягодку одну,
Не ставя это сам себе в вину.
Малина прелесть. И полезна к чаю.
Зимой её с простудой получаю.
Пью понемножку, если простужусь.
Пью чай с малиной, а потом тружусь.
Задача, я скажу вам, непростая.
И я б сказал, задача золотая.
Что напишу, войдёт в всемирный фонд.
А там уж и закончу я ремонт.
Вздохну легко, да и продолжу пенье.
Гори, гори, моё многотерпенье.
6742
Гори, гори, моё многотерпенье!
Так я сказал, да и продолжил пенье.
И если я с задачей этой справлюсь.
С какой? Да с той! С которой я управлюсь.
Но тут уж я засомневался в вере.
И усомнился в этом я примере.
И что в тетрадь мне далее писать?
В пять раз мне больше надо написать
Того, что я тут написать задумал.
И долго я об этом и не думал.
Корабль готов. Садись. Плыви, матрос.
О чём писать? Вот главный в чём вопрос.
Смотрю туда. А там моя мечта.
Куда стремлюсь я? Ах, уж пустота!
6743
Куда стремлюсь я? Ах, уж пустота!
Так где же ты, проказница-мечта?
И в чём тут суть? В желанном поцелуе?
Не в набожном ли пенье аллилуйя?
И с вознесённым и печальным взором?
С надеждой ли? Со спором? И с укором?
Не в том мечта, что, приближаясь к ней,
Ты ярче видишь свет её огней.
А в том она, что в пасмурные дни
Нам жизнь сулит рассветные огни.
И ты, идя за ними, оживаешь.
И там, где след мечты, ты пребываешь.
Такая вот проказница мечта.
И я подумал: «Может, ты не та?»
6744
И я подумал: «Может, ты не та?»
О, я зову тебя, зову, мечта!
Приди монашкой с юною подругой.
Или невестой. Можешь и супругой.
И подари мне жар твоей души.
Мечты приметы чудо хороши!
Они и в скрипки огненном призыве,
Они и в дружбы преданном позыве,
Они во взгляде нежном, не простом,
Они и в звуке песни не пустом.
Везде они, твоей мечты приметы.
Передают они тебе приветы.
Неповторима всякая мечта.
И я подумал: «Может, ты не та?»
6745
И я подумал: «Может, ты не та?»
И снова вижу я твои уста.
И на лице таинственный смешок.
А над губой восторженный пушок.
И ты полна желанья и огня.
И покорила этим ты меня.
Ты томно смотришь через занавесь.
И хоть картину на стену повесь.
Нарисовал её мой друг художник.
Он божий человек. Но он безбожник.
Он баловень судьбы. И тем, что жил
Вольготно, он свободу заслужил.
Ах, многие по глупости ваяли!
И я спросил: «А лодка-то моя ли?»
6746
И я спросил: «А лодка-то моя ли?»
Мне отвечают: «Многие ваяли.
И ты уж вот валяешь дурака.
И поднялась же у тебя рука
Писать такое долго так и нудно».
А я сказал: «Ну, ну, и пусть. И чудно!
Писать, не зная что и для чего,
Для недруга ли, друга ль своего.
Пройдут года и чувства поостынут.
Бокалы взняв, их дружно разом сдвинут.
И скажут: «Возгорится в мире разум!»
И выпьют вместе, залпом. Выпьют сразу.
И уж начнут стихи шептать уста.
Мечта, она и в вечности мечта.
6747
Мечта, она и в вечности мечта.
Она жива под взорами Христа.
А что мечта обычно ограничена,
Так это уж, мой друг, преувеличено.
Но не беда. Вам остаётся творчество
И красоты пикантное узорчество.
Ты повернись, она опять желанная.
Порой она бывает иностранная.
Но чаще всё же нету тут беды.
Она пророчит райские сады.
И ты идёшь дорожкою заветною.
Туда ступая ножкой незаметною.
И вот в мои ты двери постучала.
Всё повторится. Всё начни сначала.
6748
Всё повторится. Всё начни сначала
Из ощущений времени причала.
Вот так, друзья, оно почти как сущее,
Желание твоё, в себе несущее
Прохладу дня. Опять вы к ней приходите.
И вы её во здравии находите.
И первых десять, двадцать ли минут,
Уста друг к другу вдохновенно льнут.
А вы всё ту минуту не торопите,
И печь теплее тщательнее топите,
Чтоб и потом раскрыться вам хотелось,
И чтобы вам в постели не потелось.
Ах, да и я в такие вечера
Сушу одежду около костра.
6749
Сушу одежду около костра
Вот так и я в такие вечера.
Природа прелесть. Ну, а вы потом,
Войдя в квартиру, съели суп с котом.
Не вместе, нет. Кот ел в своей тарелке.
Замок раскрыв на юбке, сдвинув стрелки,
Туда рукою в нежности трусов
Вы заскользили вольностью часов,
Второй руки ладонью по груди
Вы провели: «Что ж будет впереди?»
Всё остаётся с нами тьмой вопросов,
И чередою времени торосов.
И слышу шум я ветреного гула.
И говорю: «Моя уже уснула».
6750***
И говорю: «Моя  уже уснула».
И слышу шум я ветреного гула.
В реке волна высокою была.
Она качнулась, да и вглубь ушла.
А я сошёл на берег недалёко.
Ну, а Луна уже взошла высоко.
А как подплыл, взобрался на прибрежье,
И рассудил: «О, где же я?.. Ну, где ж я?»
И вот уж я тебя везде ласкаю,
Да и туда рукою запускаю.
Ладонь руки моей в твоей, мой друг!
И всё звенит желанием вокруг.
Ах, как прекрасны были вечера!
Ещё вчера. Да, да, ещё вчера.
6751
Ещё вчера. Да, да, ещё вчера
Я проводил с тобою вечера.
Они мне не для памяти нужны.
Любовь, она и с этой стороны.
О, я уже не мог тебя понять,
Тебя пытаясь трепетно обнять.
Но это было трудно. И сполна
Была ты в высшей степени умна.
И, повторяя действие своё,
Не мог обнять я, помнится, её.
И тут, с желаньем путь сообразуя,
Вполне уже себя легализуя,
Я действовал спонтанно. Ты заснула.
Лес погибал от пламени и гула.
6752
Лес погибал от пламени и гула.
А ты тогда взволнованно заснула.
И крутизна живого естества
Во мне рождала нежные слова.
И я шептал таинственно и страстно:
«Ах, как прекрасна! Ах, как ты прекрасна!»
Неповторимо чудной красоты
И лёгкости была в тот вечер ты.
И уж твоё переполненье страстью
Звало меня к желанию и счастью.
И уложил тебя я на кровать,
И стал с восторгом тут же целовать.
Но поперёк. То было в старину.
Весло концом торчало в глубину.
6753
Весло концом торчало в глубину…
…И завершил взволнованно рассказчик.
Не ставя мне рассеянность в вину,
С брильянтами он отодвинул ящик.
И сделал паузу. И далее сказал:
«Всё в жизни было раньше интересно.
Я помню, с нею дружбу завязал.
В горах мы были. Девушка прелестна!
Но вот была до ужаса худа.
Глаза и нос, и две куриных ножки.
Тогда мы с нею по утрам всегда
Любили бегать по лесной дорожке.
И вдруг с небес на нас пролился пламень.
Задело корч. Разворотило камень.
6754
Задело корч. Разворотило камень.
Под камнем я. И тонкими руками
Ты вдруг тот камень резко убрала
С немыслимой в тебе, казалось, силой.
Потом уж ты внезапно умерла.
И я склонялся над твоей могилой.
Я плакал как безумное дитя.
Ведь ты была ребёнком. Но хотя,
Кто знает, что у юных на уме.
Так думал я, когда сидел в тюрьме.
За что сидел? Не помню. Почему?
Характеру в угоду моему…
И лодка наклонилась в глубину.
И я подумал: «Я сейчас нырну».
6755
И я подумал: «Я сейчас нырну.
И этот корч я там переверну».
И мы тогда уж дальше поплывём.
И до заветной цели доплывём.
И, поменяв брильянты на купюры,
Мы и познаем радости культуры.
Да и науки таинства и блага
Мы обретём. Ведь деньги нам бумага
В купюрах разных. От червонцев русских
До талеров и звонких марок прусских.
Мы этот корч сейчас освободим,
Разгородим и лодке ход дадим.
И выплывем меж горными стенами.
И что же дальше там случится с нами?
6756
И что же дальше там случится с нами?
А плыли мы меж горными стенами.
Река была то бурной, то спокойной.
Леса грядой вокруг стояли стройной.
Там зверь порою тихо пробегал.
И в чаще кто-то ветки раздвигал.
Выглядывал, скрывался, долго выл.
Медведь, быть может, это дикий был».
Мы плыли. И рассказчик продолжал:
«Однажды я по берегу бежал.
Поставил сети я и жду улова.
И вдруг русалка! И молчит, ни слова.
А я-то был в естественном наряде.
Пришла мечта с надеждою во взгляде.
6757
Пришла мечта с надеждою во взгляде.
Ты понял, друг, в каком я был наряде?
Я обнажён. И ночь. И ни души.
Такой наряд не стоит и гроши.
Она меня берёт и в волны вводит.
И плавником по этой части водит.
Шуршит клешнями. Сердцем я встревожен.
Любой исход, я думаю, возможен.
Смотрю, хвоста уж нет. Смеётся дева.
Не чудная ли, думал я, ты Ева.
Да и тепла. Совсем как не русалка…
Проснулся... И в руке с блесною палка.
Широкая река. И ширь во взгляде.
И тут и я в естественном наряде.
6758
И тут и я в естественном наряде.
И вижу ширь небес и блеск во взгляде.
Смотрю вперёд. А там опять русалка.
Я озадачен. Где же, где же палка!
Беру я палку, и в неё бросаю.
В плечах широк. Уж я сажень косая.
Русалка прыг. И мимо девы палка.
И говорит: «А я и не русалка.
Я грусть твоя дневная и ночная.
Мечта я и надежда неземная.
Возьми меня. Уж я и не русалка.
Да и твоя мне пригодится палка».
Я порываюсь. Дикий смех во взгляде.
А вот и ты в естественном наряде.
6759
А вот и ты в естественном наряде.
И ты с хвостом и с дикостью во взгляде.
А я кричу: «Уйди! Оставь меня».
И впереди я вижу два огня.
Один на лодке. И другой подводный.
И мрак вокруг, и блеск высоководный.
И время к буре. Пенится поток.
Порыв волны несдержан и жесток.
Уж свищет ветер. Уши заложило.
Всё небо мраком ночи обложило.
Ещё минута, и уйдёт земля
Из-под меня. И мачта корабля
В тумане ночи, в шуме голосов.
Вдали гряда тропических лесов.
6760
Вдали гряда тропических лесов
Средь этих грозных оргий небесов.
Температура, правда, плюсовая.
Но всё равно душа едва живая.
Уж десять, видно, градусов погода.
И это очень плохо для похода
В безвестность и в пучину водной глади
Мечты моей и рыбы свежей ради.
Не так уж мы судьбой закалены,
Чтоб умирать, не искупив вины.
И где она? Поди, теперь найди.
И только мгла ночная впереди.
И тут вот я подумал о награде.
Меня прибило к берегу. И ради.
6761
Меня прибило к берегу. И ради
Чего я плыл?.. А дело не в награде.
Не ради ж этих брезжащих огней,
Что растворились в сумраке теней
В пучине неуёмной вечной бури.
Ну и не ради просто глупой дури.
Себя я знаю. Я ведь не дурак,
Чтоб ни с того сего, вот так во мрак,
И в створ волны, что мне мечта рисует,
Уйти. И плоть уже моя пасует.
И я плыву всё дале и всё дале.
Потом меня на лодке увидали.
И понял я с их громких голосов,
Что плыл я и без брюк, и без трусов.
6762
Что плыл я и без брюк, и без трусов,
Я понял тут из дальних голосов.
Они меня о помощи просили.
И я помог. И был тогда я в силе.
На выручку я кинулся туда.
А в небе предвечерняя звезда.
Утихла буря. Люди были рады.
И я спасён был тоже в счёт награды.
За то, что плыл, чтоб тонущих спасти.
Уж такова моя судьба, прости.
Я показал гуманности пример.
И был причиной превентивных мер.
А рос я в детстве без семьи и пищи.
И без друзей. И был я просто нищий.
6763
И без друзей. И был я просто нищий.
И в детстве я не знал в достатке пищи.
Но это неудачное рождение
Не исключает цели убеждения,
Что друга нужно всё же выручать,
Да и обиду надо бы прощать.
Иначе сам становишься злодеем.
И так вот мы обречены идеям
Служить, творя достойные дела.
И вот она нас к цели привела.
Идея  -  цель. Но и бедой чревата.
А иногда бывает страшновато.
Вот так я жил, ручьи роняя слёз.
О, сколько я кошмаров перенёс!
6764
О, сколько я кошмаров перенёс,
Пока свой крест по этой жизни нёс!
Но вот настал мой час. И мир чреват.
И ни пред кем уж я не виноват.
Хоть в жизни так, конечно, не бывает.
И часто глупость дружбу убивает.
Но я богат и как артист эстрады,
И как бездомный за чертой ограды.
Могильной. Плыл я, помню, к островам.
А время шло уж, видно, к Покровам.
Погибли все. Но я связал две бочки.
Со мной сундук богатой чьей-то дочки.
Разбогател я. Я уже не нищий.
Душа моя с тех пор спасенья ищет.
6765
Душа моя с тех пор спасенья ищет.
Ну, а вокруг меня стихия свищет.
Мне удалось из бочек сделать плот.
И я поплыл, куда волна плывёт.
Я дрейфовал не много и не мало.
И мне порой не радостно бывало.
Но я доплыл до ближних берегов.
И отдыхал в тенистой мгле стогов.
Со мной сундук. И дева молодая.
И я живу, душой не увядая.
Влюблён я в деву, что не прихотлива.
И с нею мы живёт с тех пор счастливо.
И только, нет и нет, прольётся слёз
Осуществленья долгожданных грёз.
6766
Осуществленья долгожданных грёз
Нас иногда пронизывает слёз.
Слезой  -  вернее. Но вот если слёз,
Оно тебе ответит на вопрос.
Чуть-чуть иначе что-нибудь сказал,
И узел ты прочнее завязал.
Ещё прочнее. И потом не просто
И разорвать его пучиной роста.
И нужно извиниться перед ним
За выраженье понятое им
С обидой. Так и в этом нашем разе
Всё дело в личном образе. В образе
Повествованья. В том я и жужжую.
И вижу лодку. Не свою. Чужую.
6767
И вижу лодку, не свою, чужую.
И в том жужжу. Да и о том жужжую.
Гляжу я в воду. На воду кидаю
Огрызки яблок те, что я съедаю.
Съедят их рыбы, эти вот огрызки,
Плывя так близко, что идут на риски
За ради цели что-нибудь поесть
Из нашей пищи. Это в рыбах есть.
Страсть подражанья. Правда, лишь в еде.
Но и живут ведь люди не в воде.
Живём на суше. И мечта нас гложет.
И на безрыбье жить душа не может.
Вот и плыву я. Яблоки жую.
Костёр я вижу. И тетрадь свою.
6768
Костёр я вижу. И тетрадь свою.
И я сижу и яблоко жую.
Что рассказать ещё вам о еде
В реке мечты, в непознанной среде?
Еда, она, конечно, не пустяк.
Она, скажу я, жизненный костяк.
Основа тела, соль земли закваски.
Еды поешь, и заблестят уж глазки.
И те монашенки, не промахи в еде.
Черпайте радость в благостной среде.
В душе хоть трижды будь ты ловеласом,
Ты без еды не выдержишь и часа
С подругой сердца, по любви тоскуя.
Но я проснулся, чудным сном рискуя.
6769
Но я проснулся, чудным сном рискуя.
Рефлекс знакомый. Я живу тоскуя.
Мы ощущаем влагу тёплых губ.
Иной порыв порой бывает груб.
И в ожиданье, и в стремленье скор я.
А где-то там рос дуб у Лукоморья.
И цепь златая вдоль ствола висит.
Да и Кощей на эту цепь косит
Свой взор. Вернее, косит он там глаз.
Глядишь, зевнул, и цепи нет как раз.
Не стало цепи. Дух великолепий
Остался вместо этой самой цепи.
Цепи. О чём я думаю, пою?
Опешил. И растерянный стою.
6770
Опешил. И растерянный стою.
О чём я думаю? О чём пою?
Уж ни о чём. Как в стену кирпичом.
Когда и где, и что, да и почём?
Не важно суть, о чём поёт поэт,
А важно суть, что в том проблемы нет.
Живём мы так, пока мы так живём.
Да и о чём-то с вами мы поём.
Вот за окном погода завывает.
О чём же степь шумит и унывает?
Что видит тот, кто спросит: «Что почём?»
И, в общем, песня эта ни о чём.
А захочу, так буду матом крыть.
А вот и дверь. Но чья? И как открыть?
6771
А вот и дверь. Но чья? И как открыть?
О чём же я тут буду матом крыть?
Не открывают. Дверь то не моя!
А у меня и дети, и семья.
И дело в том, что не открыть мне дверь.
Не человек я. Я обычный зверь.
А звери двери в дом не открывают.
Они их лапой сходу выбивают.
И там уже не попадь что едят,
И на людей испуганно глядят,
Всё ж понимая, что страшнее зверя,
Чем человек… Ах, велика потеря!
А землю нашу надо бы любить.
И вот другой такой не может быть.
6772
И вот другой такой не может быть.
И эту б надо всё-таки любить.
Любить-то надо. Но уж сердце радо
Туда уйти, где прочная ограда.
Да и чужой я отворил засов.
И шёпот чьих-то я там слышу слов.
Соседа деда. Жадность непоседа.
Не дожидаясь ужина, обеда,
Она уж бродит, ищет молодца.
И гопца дрица гопца гоп ца ца.
Попался, супчик, баловень голубчик.
Снимай штаны, уж размочу я дубчик.
По задней части будет дубчик бить.
Нет, уж другой такой не может быть.
6773
Нет, уж другой такой не может быть.
Её, конечно, я не стану бить.
Оно порою даже и приятно.
Воспитывая, мы вещаем внятно:
«Не делай так. И так не поступай.
Туда нельзя. Сиди вот здесь. Ступай.
Ну что за дурь! За что мне это чудо.
Иди ко мне! Да не туда! Оттуда.
Вот-вот. Возьми вот эту. Нет! Вот ту.
Ах, ту возьми! Прощенья нет скоту!
Неси сюда. Не надо. Прочь, скотина!»
Порой такой мне видится картина.
В воображенье от тоски и лени
Дверь отворяю. Захожу я в сени.
6774
Дверь отворяю. Захожу я в сени.
В дом захожу родного брата Сени.
Арсения. А иногда Арсэна.
Когда пред ним и публика, и сцена.
Художник он. Художник превосходный.
Но, правда, в это время он не модный.
Но не беда. Картины не стареют.
Мечтой надежды людям души греют.
А вдруг возьмёт и, поумнев, народ
Переоценит всё наоборот.
И вот тогда поймут его картины,
Где с головами женскими скотины
Мужчинами спешат себя рядить.
Тут всё мне близкое. Люблю я здесь бродить.
6775
Тут всё мне близкое. Люблю я здесь бродить.
Да и к вершинам мира восходить.
А он, мой брат, в сомнениях Творца
И с думой мудрой умного лица
Стоял с огромной кистью у мольберта.
И перед ним сидела в креслах Берта,
Его жена, раздевшись. И она
Осуществлённой музой рождена.
И я стоял. И в эти вот часы
Вжимал его я медленно в трусы.
И вдохновлялся, силясь сочинять.
И на него я пробовал пенять.
Любил пенять я вовсе не от лени.
Учился я тогда всему у Сени.
6776
Учился я тогда всему у Сени.
Увы, ещё, конечно, не от лени.
А от нужды. Тогда в себе отца
Предполагал я вздохами лица.
И вот теперь я вырос и хочу
Быть ближе к цели, к творчества лучу.
Мне стало легче понимать задачу.
И я уже о прожитом не плачу.
Я научился многому у Сени.
И вспоминаю, как в её колени
Садился он. И был он строг лицом.
И был он и с достаточным концом.
И с этих пор, примером сим ведом,
Я захожу в его открытый дом.
6777
Я захожу в его открытый дом.
И тут уж я Арсением ведом
Как будто наблюдая за картиной,
Слежу за этой пышною скотиной.
Слежу при всём при том, да и при этом.
К тому ж ещё в чаду полураздетом
Она легла под кисть на полотно.
И я подумал: «Тут из двух одно.
Или Арсэн был в творчестве не мал,
Или её я недопонимал
И как модель, и как жену и даму,
Как Еву воспалённому Адаму».
И хоть искусств не изучал я в школе,
Мне всё тут нравилось до нестерпимой боли.
6778
Мне всё тут нравилось до нестерпимой боли.
А Сеня был знаток и в алкоголе.
Да и у женщин он имел успех.
Его хватало каждой и для всех.
Его картин тогда не покупали,
Но вот себя охотно уступали
Поклонницы ему. Читал стихи
Он им. И забывал он про грехи.
Он женщин принимал легко, как данность.
И брал их утром. Такова в нём странность.
А днём он их почти не замечал.
И каждый раз по твёрдому стучал
Тем, что считал он бесполезным днём.
И очень часто думал я о нём.
6779
И очень часто думал я о нём.
И если спал он, так уж только днём.
Ведь ночью столько было тут гостей,
Что не было и места для страстей.
И негде было яблоку упасть.
Такая в этом смысле там напасть.
Тут пили вина, кушали салат.
И был один там для всего халат.
Его стирать давно не отдавали.
И в нём еду обычно подавали.
Еда стояла прямо на полу.
И было слышно: «Жалуйте к столу!»
Был пол в салате, лица в алкоголе.
В вечерней я тогда учился школе.
6780
В вечерней я тогда учился школе.
Грешил порою я и в алкоголе.
И вот на это всё я там глядел,
Не выходя за разума предел.
Как родственник на ужин приглашённый,
В искусствах средь иных не оглашённый,
Я не учил французский, дойч не знал.
Всё это я со временем узнал.
И изучил я, в чём секрет искусства.
И стал писать я с вдохновеньем чувства.
Боль сожаленья, что звала в борьбу,
Мою решила в будущем судьбу.
Вот это всё спокойно принимать,
И Сеню, как поэта, понимать.
6781
И Сеню, как поэта, понимать
Я научился. Стал я принимать
Его порывы. Но мешали критики,
Профессора, доценты и политики,
Искусствоведы, бомжи, алкоголики,
Друзья, подруги, Валики и Толики.
Особо те, что в этом столько ведали,
Вот сколько здесь прочли, когда обедали,
В отделе том, где мельком обо всём
Довольно ловким писано пером
С великою такой предубеждённостью,
Хотя и с безнадёжною врождённостью
К поверхностному взгляду. Повод веский.
Висели там на окнах занавески.
6782
Висели там на окнах занавески.
Писать легко, когда есть повод веский.
Конечно, знать творцу не запретишь.
Но вот чего ему ты не простишь,
Так это если он не вникнет в душу,
Изобразив, как портретистку, Лушу.
И описав её своим пером,
Пусть в плане даже где-то и втором,
Не станет этот образ обожать,
Да и его безумно уважать.
И ты готов за лик его отдать
Хоть сто цалковых. Ты готов страдать.
А он обязан деву понимать
Не меньше чем его любила мать.
6783
Не меньше чем его любила мать,
Он должен эту деву понимать.
Художник строг, и расположен к теме.
И не погряз он в жизненной проблеме.
А встал над ней, сказал бы я, вспарил.
И уж о том в холсте проговорил
Издалека, из тех красот-высот,
Где не возьмёт художника чесот,
Когда умеет он не плюхнуть в грязь,
А может спорить, сетуя и злясь,
И говорить об этом до обеда,
Слывя среди знакомых за всеведа.
Ну, а творить, оно ведь повод веский.
И волн с реки мне доносились всплески.
6784
И волн с реки мне доносились всплески.
Уж был бы повод. Повод был бы веский.
И, проследив природы естество,
Поднять себя тут нужно до него
В какой-нибудь случайный лист бумаги
Вписавшись из стоической отваги.
Но я о том судить уж тут не смею,
Хоть рифмовать, конечно, я умею.
И думал я: «Так в чём его талант?»
Так это ж в том, что он не только франт.
Свободен он. И он не спорит с Богом.
И вырос он не в обществе убогом.
А я в миру, не думая об этом,
Встречал зарю и осенью, и летом.
6785
Встречал зарю и осенью, и летом
И я в миру, не думая об этом.
И завершу я этот мой венок,
Что средь иных, увы, не одинок.
И с каждым новым повторяясь летом,
Я говорю в своих стихах об этом.
Строкой любой я связан с уймой строк.
И потому придётся в нужный срок
Нам запастись душевной красотою,
Что характерна тайною мечтою.
И всё же образ нужный вызывает.
Ну, а кого-то, может, задевает.
Суть песни дальше в мной ещё не спетом.
И всё вокруг мне говорит об этом.
6786
И всё вокруг мне говорит об этом
И в образе ещё пока не спетом,
На полотне ли, или где живёшь,
Рисуешь, мыслишь, хлебушек жуёшь,
Осуществляешь ли свою мечту.
Какую? Эту? Или, может, ту?
Да всё равно! Мечту осуществляя,
Себя природе бережно являя,
Живёт художник где-то на земле
В сиянье утра и в кромешной мгле.
Творит, желает, верит, не сдаётся,
Грустит, ликует, плачет и смеётся.
И вот уж он становится поэтом.
И всё вокруг мне говорит об этом.
6787
И всё вокруг мне говорит об этом.
И вот уж он становится поэтом.
Так сможет ли теперь он вместе с вами
Желанья ваши выразить словами?
Фантазия, что обладает волей,
Пусть поиграет с непокорной долей
Художника, что может суд чинить
И натянуть всетрепетную нить,
Рассказывая некую историю
Про чью-нибудь иную территорию.
И интерес он к теме возродит,
И даже цель желаньем упредит.
Передо мною вновь стоят стога.
Течёт река. Синеют берега.
6788
Течёт река. Синеют берега.
И возле них зелёные стога.
Ну не совсем. Быть может, не зелёные.
Лучами солнца нежно опалённые.
У одного я вижу деву с вилами.
Она глазами смотрит в небо милыми.
А парень сверху. Парень сено мнёт.
И ощущает он палящий гнёт.
А тут вот так. Возможно, ей неловко
Стоять вверху. И девичья головка
Обрамлена. И, небо голубя,
Природа отражает в ней себя.
И парень тоже думает про это.
Пора счастливая. Дыхание рассвета.
6789
Пора счастливая. Дыхание рассвета.
И парень тоже думает про это.
Но уж не так, чтоб было ей неловко
Общаться с ним. И юная головка
Оголена. Бюстгальтер, да и плавки.
И всё. В причёске только две булавки.
На теле двойка. Та, что для купания.
Она поёт: «Испания! Испания!»
И парень вторит девушке: «Гренада!»
Чего бы вам ещё, казалось, надо?
А надо вам узнать ещё, наверно,
Как парень тот служить ей будет верно.
А парень в плавках. Прочная нога.
Скамейка та же. Те же и стога.
6790
Скамейка та же. Те же и стога.
Я не сказал, что там была скамейка.
Скамейка эта парню дорога.
Её он сам строгал. А вот линейка.
Он что-то пишет. Чёркает. Потом
Опять попишет. Снова измеряет.
Грызёт перо. Перебирает ртом.
Расчёты многократно проверяет.
Серьёзен он. Она молчит и ждёт.
Уж вечер поздний. Ночь уже идёт.
Заря побагровела и горит.
А он ей что-то тихо говорит.
Мне кажется, он мог бы быть поэтом.
Луга залиты предвечерним светом.
6791
Луга залиты предвечерним светом.
Вдали слышно мычание коров.
И загоняют их во тьму дворов.
И тут уместно вам сказать об этом.
Там дойка. Молоко хранит тепло.
Светило ночи на небо взошло.
Оно молчит, как праздничный лубок
Подвешенный на тоненький дубок,
Что вдалеке рисуется закату
С обратной стороны земли. И в хату
Вошла хозяйка, и закрыла дверь.
И воет в роще не уснувший зверь.
И слышен шорох дальней тишины.
Ещё два года до разлуки и войны.
6792
Ещё два года до разлуки и войны.
Запахло лугом. Шёпот тишины.
В трубе над домом серебристый дым.
Он вас зовёт дыханием своим.
И вот они заходят вместе в дом.
Она молчит. И он молчит о  том.
О чём молчит?.. То вам расскажут тут
Огни небес, что в зареве цветут.
Пришла любовь не сразу и не вдруг,
И не касаясь утомлённыхных рук,
И не во взглядах удивлённых глаз,
А как-то неожиданно и враз.
И с каждым новым трепетным рассветом
Всё говорит вам именно об этом.
6793
Всё говорит вам именно об этом
Уж с каждым новым трепетным рассветом.
И видит он, а может, и она,
Что загрустила на небе Луна.
Вода в реке тепла. И звёзды ярко
Горят в ночи. И сердцу стало жарко.
Пейзаж ночной показывал в окне,
Что и лицо у девы как в огне.
И у него лицо, как у неё.
А может, всё, что я пишу, враньё.
Придумки хитроумные поэта.
И не было ни ночи, ни рассвета.
Возможно, так. И не было весны.
Но вот сосна. И около сосны.
6794
Но вот сосна. И около сосны
С далёкой той не нашей стороны
Они стоят. Нетрудно угадать,
Что друг от друга им приятно ждать.
И ни о чём почти не говорить.
А завтра всё сначала повторить.
И каждый знал, что завтра он сюда
Опять придёт. И вновь взойдёт звезда.
Придёт опять он завтра ровно в пять.
И так же будет вечер весь стоять.
Смотреть воображения кино,
Что дымкою лугов озарено.
И тишина. И я молчу об этом.
И их потом казнят перед рассветом.
6795
И их потом казнят перед рассветом.
Тогда ещё не знали мы об этом.
Кто мы? Да те, что там тогда стояли
И эти грёзы чудные ваяли.
Теперь там памятник. А в нём ушедших двое.
И сердце в каждом нежное, живое.
Молчат. Не потому, что им сказать
Уж нечего, а чтобы не сказать
Ненужное. Всё и без слов понятно.
И вечер тает медленно и внятно.
Когда любовь, то не нужны слова.
Душа твоя без времени жива.
Потом их всех, в той памятной весне,
Собрали в школе, привели к сосне.
6796
Собрали в школе, привели к сосне.
И их тогда, в той памятной весне,
Там расстреляли. Так случилось это.
И эта тема тронула поэта.
Я не сказал о том, что вся страна
Была тогда германцу отдана.
Москва ведь характерна не пожаром.
Боролись мы с пришельцами недаром.
Вставай, вставай, огромная отчизна.
Французу то упрёк и укоризна.
Гордись своей большой ты территорией.
Но не срамись уж ты перед историей.
И будет так. Да вот не этим летом.
И всё мне тут напомнило об этом.
6797
И всё мне тут напомнило об этом.
И так и будет. Но не этим летом.
А этим летом так произошло,
Что чувство вдруг из девушки ушло.
Ей показался парень очень скучным.
И вечером палящим, даже душным,
Она к нему на встречу не пришла,
Да и себе занятие нашла
Совсем другое. Села вышивать
Накидку на двуспальную кровать.
Он ждал её до полной темноты.
Потом цветы он выбросил в кусты.
И рассказал я вам о той весне,
О нас, о них, a также о войне.
6798
О нас, о них, a также о войне
Я рассказал, да и о той весне.
Весной ли это было или летом,
Но речь ведь тут совсем и не об этом,
И даже не о вспыхнувшей любви,
Что и угасла в девичьей крови;
И не о парне, горько пережившем
Разлуку с девой; позже отслужившим
Весь срок войны, вернувшимся героем,
Познавшим жизнь счастливую с второю,
Что на войне понравилась ему;
А речь о том, как угодил в тюрьму
Их сын, о славе родины забыв,
И мир добытый ими погубив.
6799
И мир добытый ими погубив,
Да и о славе родины забыв,
Он и попал в тюрьму вот в эту пору.
Ну, а душа, она болит и вору,
И подлецу, и старцу, и сутяге,
И гордецу, и трусу, и бродяге,
Что, ощутив опять как будто силы,
Уже не ходит грустный и унылый.
Но не решится просто делать дело,
И на судьбу взглянуть боится смело.
Других он судит грозно оттого,
Что сам не может сделать ничего.
Ах, жизнь! Могла ли ты иною быть?
Ты так щедра! Тебя не полюбить.