Мертвый полумрак сонной комнаты еще не рассеялся, когда через единственное окно на улицу, которое было узкой пробитой щелью, заглянул первый лучик солнца. Столб прозрачно-серой пыли, безмятежно плывшей вверх, гонимый мимолетным сквозняком, внезапно освещенный золотым лучом стал похож на серый пчелиный рой, устремившийся к своему улью. Как при свете карманного фонарика, наконец-то стало можно разглядеть таинственную комнату. Цвет покрашенных стен или пола нельзя было рассмотреть из-за толстого слоя пыли, не знавшего, что такое уборка. В очень маленьком пространстве этом находилось, казалось, столько вещей, сколько не смогли бы вместить три такие же комнаты – какие-то ящики, коробки, книги, картины, мешки...
Тем временем луч, сначала робко, потом уверенно, затем твердым решительным шагом направился вглубь комнаты к столу для письма, за которым стояло инвалидное кресло. В нем находилось что-то мешковатое, сутулое и обезображенное. Только когда яркий солнечный луч пробежал по столу и скользнул на серое бледное лицо, стало понятно, что в нем сидит человек, веки его нервно дрогнули, а глаза открылись, рука сжала лежавший в ней карандаш. Человек бессильно поднял и тут же опустил голову на стол.
Так он и думал – опять рисовал до полуночи. Постепенно он пересилил себя, снова поднял голову, после чего спрятал лежавшую под ней папку в стол. Так и есть – он всю ночь рисовал вчера. И вчера, и позавчера, и неделю, и год назад – он все время рисовал. Он не занимался спортом, не увлекался фотографией и не вырезал по дереву... Природа от рождения лишила его нижние конечности подвижности, он не знал, что такое фигурное катание или пробежаться утром по росистой траве... Вот он повернулся спиной к столу, и стало возможным рассмотреть его получше – бледное лицо его от постоянного нахождения в темноте придавало этому двадцатишестилетнему человеку старческую усталость и измученность, сухие жилистые руки были похожи на голые кости скелета. Единственное, что выделялось на этом жутком фоне, это глаза. Они были зеркально чистыми, сияющими, горящими непривычным огнем –- не радостью, не счастьем, не жаждой к жизни и не любовью, а ядовитой злобой, сжигающей с каждым вдохом миллионы клеток его мозга – он ненавидел людей, виня их пороки и их злобу в своём несчастье. Даже искреннюю скорбь и сочувствие он принимал за оскорбление, за едкую усмешку в сторону его беспомощности. Он жил только тем, что ненавидел, жил губящей его ненавистью, ненавидел ради ненависти. Он настолько отделился от мира, что почти никто не знал его имени, которое было очень красивым –- Александр, что значит – покоритель народов, защитник.
Между тем, не нарушая распорядок дня, наш герой нехотя поехал к выходу. Когда Александр открыл дверь, глаза его, непривыкшие к живительному солнечному свету, зажмурились. На улицу он выехал без особого желания. Встречи с людьми никогда не доставляли ему радости.
Его двор, если этим словом можно назвать жалкий уголок с мусорной кучей, выходил на оживленную улицу. Александр направился по хорошо знакомому маршруту к местной закусочной. Этот путь и те люди, которые в это время спешили по своим делам, были ему хорошо знакомы. Но он на их уважительные приветствия отзывался гордым молчанием. Вот мимо него проходит полная женщина с большими авоськами – тётя Дуся идет с базара, поверх сумки как всегда виднеется свежая рыба для её кошек. А вот и молодой профессор Пётр Антонович, торопливо идущий в свой институт. За углом опять слышно, как старый дворник дядя Вася гоняет резвого бездомного озорника Витьку, просящего у прохожих милостыню. Все они всегда здоровались с Александром, чувствуя себя виноватыми, искренне жалея и пытаясь утешить его, на что он только поглядывал на них своими злыми глазами.
Незаметно он проехал 200 метров до закусочной и свернул к входу. Как только Александр въехал в нее, его окликнул официант Федя:
– Привет, Саш! Тебе сегодня крупно повезло – со вчерашней свадьбы осталось еще много еды, и я смогу оставить тебе добавки.
–Ты же знаешь, что на один кусок вашего свадебного торта мне придется голодать две недели, – сухо ответил Александр.
– Да брось ты, Саш! Я заплачу. Ты ведь должен хорошо питаться, ты ведь...– и Федя осекся, переведя взгляд на пол. – Извини, я не нарочно.
Но было уже поздно. Сверкнув глазами, Саша повернул коляску к выходу и проскрипел:
– И ты туда же! Почему ТЫ меня ненавидишь? Почему ВЫ все меня так ненавидите? – и скрылся в дверях на глазах у растерянного официанта.
* * *
Успокоиться он смог только дома. Он подъехал к столу, достал лежавшую там папку. В ней был лишь один незаконченный рисунок. Саше придется работать на голодный желудок, но он не переживал, а долго рассматривал свой рисунок. Дело в том, что природа компенсировала потерю движения в чуткости и твёрдой руке, выводившей на бумаге волшебные линии.
Сейчас Саша держал в руке листок, на котором были узнаваемы многие лица: вот тётя Дуся с сумками, здесь – Петр Антонович, а там – дядя Вася с метлой и сорванец Витька. Все было так реально, так живо, как с картинки, только персонажи могли в любой момент соскочить со своих мест! Например, Федя, роняющий поднос с едой. Кажется, что вот-вот послышится звон посуды и заботливое оханье Феди. Взгляды всех нарисованных людей были устремлены на гордо смотревшего вперед шестиметрового человека, в котором настолько отчетливо можно было узнать Александра, только он твёрдо стоял на своих двух здоровых ногах.
Дорисовав Федю так, что была видна каждая складка на его мятом фартуке, он пристально поглядел на рисунок. Когда он закончил его, в комнату прокрадывались утренние лучи. "Надо поспать", – сказал Александр и склонил голову над своей работой, думая о Феде.
* * *
В лицо ударил слепительный свет. Хотя глаза Александра были плотно закрыты, он невольно зажмурился. "Снова утро", - подумал он и потер глаза рукой. Почувствовав, что лежит на полу, он подумал, что упал с коляски. Он вдруг почувствовал, что по его ноге что-то ползает. Как странно - ведь его ноги всегда были лишены чувств. Александр моментально вскочил на ноги. Он стоял посреди оживленной улицы. Вдруг сзади послышался грохот. Это Федя уронил поднос.
– Саш, а Саш! Теперь тебе принести две порции? Ты ведь у нас большой и сильный! Тебе нужен целый вагон еды.
Непонятно, почему, но эта фраза привела Сашу в негодование. Блеск в его глазах стал зеленоватым, сам он еле сдерживал себя.
– Теперь я большой и сильный. Но ты опять насмехаешься надо мной. Опять? Это ты во всем виноват.
Сейчас он смотрел на дома как на карточные. Почему же люди его так ненавидят? От злости он вырвал один дом, словно сорняк с грядки, и запустил им в середину толпы, которая расступилась и негодующе отступила назад. За этим метким "выстрелом" последовало еще три, после чего великан повернул на север и побежал.
Он знал, что он попал в свой рисунок, и где-то впереди должно быть море, которое он нарисовал рядом с городом. Александр любил море. Он сел на берегу. На песке Александр заметил свой эскиз, в которой был нарисован бывший ему реальным мир. Он снова подумал о Феде, о невинном приветствии Вити, о дружеских возгласах дяди Васи… Почему они все ненавидят его? Теперь он как все!
Он понял, в чем дело, и нарисовал в своем альбоме лежавшим на песке углем другой мир – мир калек, где он – всего лишь маленький человечек. А рядом – большие тела знакомых ему людей в инвалидных колясках, только изуродованные ожогами и ударами, которые они нанесли его душе. В приступе ярости он начертил столь реалистичных монстров!
Вдруг до его ушей долетели далекие свист и тарахтенье. Оглянувшись, он увидел много танков, как муравьиный полк, спешивший на добычу. Толпа разъяренных зрителей приветствовала их залп, не причиняющий никакого вреда могучему великану. Но теперь в сердце Александра не было прежней ярости, а душа пребывала в состоянии гармонии. Он видел в людях не более чем беззащитных существ, которых, несмотря на всё своё преимущество в силе, было всё равно жалко убить.
Внезапно его глубокие размышления прервала острая боль, неожиданно пронзившая все его тело. Толпа ликующе ревела: "Смерть разрушителю!" – а из спины его торчал хвост ракеты. Теплая алая кровь хлынула в холодное голубое море... Великан повернулся лицом к морю и побежал навстречу приливу. У него была одна цель: "Бежать!". Он сопротивлялся боли, приливу и встречному ветру, бежал, бежал и бежал, пока не скрыло могучего великана бушующее море.
Последней его мыслью было: "Я тону в пучине своей же фантазии. Так глупо!".
* * *
От непривычно яркого света Александр рывком открыл глаза. "Это был лишь сон!" – успокоился его взбудораженный разум. Вдруг послышался странный треск, и Александр поднял голову.
То, что он увидел, повергло его в ужас, у него перехватило дыхание, и он только таращился на крышу, или, вернее, на то, где совсем недавно была крыша.
Над ним возвышался знакомый, но изуродованный волдырями и ожогами образ Феди в инвалидной коляске в окружении таких же ужасных лиц, среди которых были и дядя Вася, и Витёк, и Тётя Дуся с Петром Антоновичем, пристально разглядывающих обидчика.
– Это ты во всем виноват! – прогремели их громовые голоса сверху.
9 "Д" (2004-2005?)
2006 г. - 1 место номинации "проза" конкурса научных и творческих работ школьников "Золотое пёрышко" (Алтайский край)