ПОЭМА
1. Деревня Кемерово. 1720 год
Афонька Кемеров, один из братьев двух,
Гордился тем, что был потомственный пастух.
В его не очень-то ветвистой родословной
Все предки были пастухами безусловно.
Отец хвалился всем, как дед его Пахом,
С зарёй гарцуя на коне своём верхом,
Будил кнутом село от края и до края,
Своих рогатых подопечных собирая.
А как кнутом владел отец его Егор,
В деревне Кемерово помнят до сих пор:
Сумел он так своим оружьем наловчиться.
Что кувырком летела сбитая лисица!
Но сам Афонька, получив в наследство кнут,
С ним в обращенье был нисколечко не крут.
Он без бича владел потомственным уменьем
Командовать рогатым населеньем.
Корове каждой был он доктор, друг и брат
И именами называл их всех подряд.
«Это куда ты навострила хвостик, Зорька?
А ты чего в кусты рога направил, Борька?
Там дожидаться вас голодный может волк,
А он, поверьте мне, в бурёнках знает толк!
Ты хвост прижми-ка свой, коровий кавалер,
И с рыжей Зойки постарайся брать пример:
Она спокойненько кидает травку в рот
И мокрый нос, куда не надо, не суёт!»
Запомнил на всю жизнь он, как ребёнком
Водил в ночное лошадь с жеребёнком.
И глядя, как огромная луна
Сверкает среди звёзд ночного неба,
Считал он убеждённо, что она –
Не что иное, как буханка хлеба,
Которую надкусывает чёрт,
Своим поступком воровским нещадно горд.
А Боженька в межзвёздной печке дальней
Ей возвращает вид первоначальный,
Причём, не злобствуя и не ворча,
И не наказывая чёрта сгоряча!
И наблюденья эти вскоре дали всходы:
Решил он по наивной простоте
Терпенью, всепрощенью, доброте
Учиться впредь у матери природы,
Которая вокруг неторопливо,
Как эта Томь, спокойно, горделиво
Средь берегов бежит себе вперёд,
Не ведая печалей и невзгод.
……..
А над этим над всем плыл июль,
Поливая теплом своим с выси
Край непуганых быстрых косуль
И в ветвях затаившейся рыси.
Правый берег над Томью рекой
Мирно дремлет, как в люльке малышка.
Лишь порою охотник с ружьишком
Нарушает извечный покой.
А на левом её берегу
Под присмотром старинной церквушки
Мирно дремлют в тени деревушки,
Дремлет стадо на сочном лугу.
И с бурёнками дремлет своими
У берёзок в тени пастушок,
Чей прапрадед деревне дал имя,
Тоже, видно, пастуший сынок.
Разомлев, всё уснуло беспечно,
Что подумаешь: так будет вечно!
Где-то время торопит свой путь,
Но сюда не рискнёт заглянуть.
Но уже по сибирским острогам,
По неведомым раньше дорогам,
Разрывая привычного плен,
Зашагала пора перемен.
* * * * * * *
2.Тобольск. Юные мечты
Тобольск, сибирский бойкий городок,
Там, где Тобол водицу с Иртышом сливает.
Народ в нём самый разный проживает,
Бегущий за удачей на восток.
Но больше всех, как впрочем, и повсюду,
Конечно, в нём мастерового люду,
И безусловно, много в нём купцов,
Скупающих пушнину удальцов.
И вездесущих казаков немало
В те годы здесь в Тобольске проживало.
И в гуще тех сибирских казаков,
Весьма весёлых нравом мужиков,
Средь всевозможных слухов, кривотолков
О множестве природных кладовых,
Запрятанных в отрогах вековых,
И вырастал малец Михайло Волков.
Те слухи будоражили умы,
И в связи с этим понимаем мы,
Что и у подраставшего мальчишки
Роились горделивые мыслишки:
Разворошить собою всю Сибирь,
Пройдя её насквозь – и вглубь, и вширь!
А рядом жил такой же мыслью протаранен
Князем Гагариным отпущенный крестьянин
Искать в Сибири всевозможных руд.
И он не посчитал себе за труд
Хвалиться пред Михайлой образцами,
Какие он, Коростылёв Степан,
Бродя по ближним землям месяцами,
Сквозь чащи пробиваясь, как таран,
Любовно собирал в своей котомке
Тяжёлых руд блестящие обломки.
И это для Михайлы с юных лет
Был настоящий университет.
Он стой поры запомнил навсегда,
Как выглядит и средь какой породы
В серёдке размещается руда.
И как из зёрен прорастают всходы,
Чтоб колосилось, радуя, жнивьё,
Пронёс Михайло Волков через годы
Великое то знание своё.
Покинувши Тобольскую сторонку,
Он помнил, как отец его родной
Грозился крепко выпороть мальчонку
За увлеченье всякой ерундой.
Нередко батя, взяв его в объятья,
Твердил, сведя морщины на челе:
«Ты должен, мой сынок, как твои братья,
Трудиться на родной своей земле!
Запомни, сын: лишь там, где ты родился,
Там и по-настоящему сгодился!
Смотри, сынок, дождёшься у меня
Ты батькиного хлёсткого ремня!»
. . . .
3. Рассветы – явь и воспоминания
Как красив восход осенний над землёю Томской!
Подуставшее сибирское светило,
Как художник акварельною полоской,
Небо дальнее над Томью озарило.
И мазки, сперва дремавших Томских крыш,
А потом и окон теремков-домов коснулись –
И все улицы мгновенно встрепенулись,
В тень загнав свою ночную тишь.
И постоялый двор весь дружно вдруг проснулся:
Загоготали гуси во дворе,
Бычок, задравши хвост, сквозь двор метнулся,
Загавкал пёс, дремавший в конуре,
Купцу, спешившему на ярмарку с товаром,
Уже с утра поддатые слегка,
Два конюха что-то доказывали с жаром,
Лошадок запрягая в два возка,
Ругался с местным забулдыгой тучный повар,
Повсюду слышался разноязычный говор.
А солнце, словно только испечённый блин,
Как маслом, поливало всё с вершин.
Михайло потянулся над постелью,
Зажмурившись от брызнувших лучей.
И над всеобщей шумной канителью,
Над тусклыми огарками свечей,
В постели, лишь теплом его согретой,
Ему другие вспомнились рассветы.
. . . . . . . . . . . .
Всем влюблённым хорошо рассвет знаком:
Словно милый любопытный рыжий котик
Над столом вдруг приоткрыл свой красный ротик,
Край светила показался над леском.
Облюбованный берёзовый пенёк
Меж шиповниковых кустиков зелёных
Был приютом для прижавшихся влюблённых.
Но приходит расставанья грустный срок!
И, вдохнув всей грудью после поцелуя
И пальчонками в кудрях его балУя,
Лизавета сквозь ресниц своих вуаль
Прошептала, глядя в розовую даль:
« Знаешь, сколько нарожу тебе детишек –
Пять-шесть девочек! И столько же мальчишек!»
И добавила, кудряшки теребя:
«Все мальчишки будут шустрые в тебя!
Ну, а девочки пусть будут все похожи
На меня – лицом и всем другим пригожи!»
И всё это поцелуем подтвердив,
Колыбельный старый вспомнила мотив.
«ПрИдет серенький волчок
И ухватит за бочок!»
И, счастливую улыбку сняв с лица,
Упорхнула за тесовые воротца
С тайной мыслью: вдруг всё снова обойдётся –
Не разбудит она крепкий сон отца!
. . . . .
Соскочив с постели с грустною улыбкой,
Прочь прогнал Михайло образ зыбкий:
Уж тех дней счастливых не вернуть,
Ждёт тебя, бродяга, дальний путь!
. . . . . .
4. Побег из дома
Но с Лизочкой их тайные сиденья
Под яркою луною над рекой
Однажды, по указке провиденья,
Отцовской были прерваны рукой.
Но, не смотря на нрав его весёлый,
Рука его весьма была тяжёлой –
Особенно с вожжами под рукой,
Которыми нарушил он покой
Семьи своей, под утро сладко спящей:
Рукой с вожжою, весело свистящей
В предутренней сладчайшей тишине,
Прошёлся он по Лизиной спине.
И Мишке там досталось бы немало,
Но вовремя сбежал он с сеновала!
А после у отцов был разговор,
Который весь он помнит до сих пор:
«Ну, что, сосед, признаюсь между нами,
Пришла пора, друг, стать нам сватавьями!
Детишки наши выросли уже,
И как их ни держи насторожЕ,
Они уже не в куколки играют,
А ночку полунястей выбирают.
И если не поженим мы ребят,
Они в дедов нас тайно превратят!»
Отец Михайлы выдохнул:
«Ну, что же,
Ребятки наши выросли, похоже.
Чтоб вскоре не дожить нам до греха,
О свадьбе мысль не так уж и плоха!
Я охламону моему мозги-то вправлю
И к вечеру сватов к тебе направлю!
Пора, пора сродниться нам, сосед!
Открой-ка, мать, с бутылочкой буфет!»
И мать, засуетившись, как пропела:
«Ой, батюшки! Лечу, лечу, лечу!
Я от себя ещё добавлю смело:
Давно внучат понянькать я хочу!»
Михайло, всё услышав сквозь окошко,
Сробел вдруг, как наблудившая кошка,
И за советом к Стёпке побежал,
Которого советы – обожал.
И тут его Степан Коростылёв,
Собравшийся на поиски удачи,
Совсем своим советом озадачил,
Для убежденья не жалея слов:
«Да не смотри ты на судьбу свою так мрачно,
Подумай, как сложилось всё удачно!
Тебе даётся шанс совсем иной –
Пока не поздно, убежать скорей со мной
Подалее от жёниных извечных жалоб,
Что, дескать, жить получше не мешало б,
Да от десятка-полтора шальных детей –
Всех возрастов, размеров и мастей!
Айда со мной! Коль будешь там удалый,
Войдёшь ты навсегда, мой друг, в анналы
Как первооткрыватель местных руд!
Ну, с чем такой сравнить ты можешь труд?!
Да, только прихвати с собой ружьишко –
В тайге, бывает, бродит медведишко!
И кой-чего съестного захвати,
Чтоб было разговеться чем в пути!
Останешься – здесь жизнь не будет раем!
Короче, жду тебя я за сараем!»
Вот так и убежал, в конце концов,
Он от весьма заботливых отцов,
От жизни, выверенной долгими веками:
По будням – пашня, посевная, сенокос,
По праздникам – гулянка с мужиками.
При этом думать про себя весьма всерьёз,
Закусывая самогончик смачно,
Что всё сложилось у тебя удачно,
А, если честно – скучно всё до слёз!
Да, убежал он от давно известной
Судьбы – пусть сытой, но довольно пресной,
К богатой лишь посулами судьбе,
С природой неприветливой в борьбе,
Весьма непредсказуемой порою –
То с ливнем, то с морозом, то с жарою.
Сбежал он на борьбу с суровой явью,
Пока не ясно – к славе иль к бесславью.
. . . . . . . . . .
5. Путь к славе.
Красива сказочно сибирская тайга,
Когда отбуйствовали зимние метели,
И на полянах меж стволов лежат снега,
Как будто шёлковые белые постели.
И только кое-где, как белошвейки стёжки,
Лисиц и зайчиков проштопаны дорожки.
Среди уснувших голеньких берёз,
Словно невесты, встали в ряд красотки ели –
Как будто белую фату себе надели,
Что подарил им барин здешних мест – мороз!
. . .
После уюта Верхотомского острога,
Куда из Томска прибыл он на днях,
Вверх по Томи опять вела его дорога
По зимнику скрипучему в санях.
И тут, пожалуй, объяснить придётся,
ЧТО на Руси издревле зимником зовётся.
Попробуй летом в путь собраться сквозь тайгу –
Такой вояж не пожелаешь и врагу!
А вот когда зима покроет речки льдом
И снежным саваном прикроет всё потом,
А ветер разровняет все сугробы,
Тогда не нужно продираться сквозь чащобы,
А можно отправляться напрямки –
Как по дороге, ехать вдоль реки,
Запрягши в сани бойкую лошадку,
Попону ей накинув для порядку.
Так зимнюю дорогу, в свой черёд
По праву зимником давно зовёт народ.
Вот этим зимником и ехал наш мечтатель,
Как будто в путь его напутствовал Создатель,
С возницей, что собрался до кумы
Отведать самогону под пельмешки
И подарить ей новые пимы,
Самим же им и свалянные в спешке.
Хотя предупреждал их дед Пахом,
Присевши на скамеечке верхом
У разукрашенной добротной старой пЕчи:
«Послушайте-ка мудрой печки речи!
Вы слышите, как печка завывает?
Как будто бы кого-то отпевает!
Это она предупреждает вас,
Что собрались вы в путь не в добрый час!
Она вернее тёртого шамана
Мне говорит без всякого обмана:
Бураны грянут или холода.
И верьте – не обманет никогда!
Ты распряги лошадку, Никодим, -
Негоже день стоять ей запряжённой.
А мы за доброй чаркой посидим
С груздЯми, засолёнными Матрёной!»
Но Никодим, кнутищем сыромяжным
Взмахнув, ему ответил с видом важным:
«Да брось, старик! Авось да пронесёт!
Лошадка моя мигом довезёт.
А то кума свой знатный самогончик
С соседом Митькой без меня прикончит!»
. . . . .
Уж это наше русское «авось»!
С каких дремучих пор так повелось –
Ждёт впереди ненастье иль беда,
На лучшее надеяться всегда!
А если ожидания подводят,
Опять с надеждой говорят в народе:
«Не первый раз беда стучится в дом –
Авось, и в этот раз переживём!»
Так, на авось надеясь, к сладкой цели
По зимнику два путника летели
В больших санях под песню ямщика,
Хлеставшего лошадочке бока,
Дабы успеть, чтоб шустрая кума
Не выпила всё с Митькою сама.
Герой мечтал – авось да повезёт
И, наконец, он что-нибудь найдёт:
Следы руды или горючий камень,
Что там, в верховье, ждёт его веками,
И среди зимних тех глухих красот
Себя он в дар ему преподнесёт!
И под бубенчика унывнейший трезвон
Воспоминаньям предаваться начал он.
. . . .
Воспоминания, как длинный хвост кометы,
Всю жизнь летят за нами по пятам.
Они, то в радость, то в печаль одеты,
Частенько не дают покою нам!
Мы каждый миг в трёх измереньях пребываем,
Желаем мы того иль не желаем:
Живя текущим беспокойным днём,
О дне грядущем думаем невольно,
А следом, словно тень за толстым пнём,
Вчерашний день бежит непроизвольно -
Особенно, когда средь дела вдруг
Нам выпадет нечаянный досуг!
Так наш герой, томимый ожиданьем,
Невольно предалсЯ воспоминаньям.
. . . . .
Расстался в Томске он с напарником Степаном,
Как оказалось, с ежедневно пьяным
Искателем, увы, совсем не руд,
А злачных мест, каких немало тут.
Ему семейные чужды, как видно, узы,
Для счастья у него совсем другие вкусы:
Разнообразия он ищет на земле,
Ему их мало в маленьком селе.
И он шатается по городам и весям,
И интерес его теперь вполне известен:
Знакомство в кабаке и следом – ночь,
Потом под утро разбежаться прочь,
И снова вдоль по матушке Сибири –
Искать доступных женщин при квартире.
А по дороге, если повезёт,
Найти руды кусочек средь пород,
Которую сибирские речушки
Порой выносят, словно для просушки.
. . . . .
И вот Михайло, плюнув на ловца
Доступных и недолгих приключений,
Не на недельку, а на месяца
Отправился вдоль редких поселений,
А чаще – вдоль глухих таёжных рек,
Где не ступал дотоле человек,
Искать, словно иголку в стоге сена,
С упрямой верой, что найдёт он непременно,
То, что разбудит этот спящий край,
И закипят в нём страсти через край!
. . . . .
Но тут лихой рождественский мороз
Стал наших путников пощипывать всерьёз,
Да ветер по лицу стал бить нещадно,
Чтоб было впредь им ездить неповадно
В морозы да в метели по реке
От тёплых русских печек вдалеке.
Но возвращаться было бы жестоко –
Тем более, что цель уж недалёко!
И оба наших смелых чудака,
Ворча и пряча лица от метели,
Уже продрогнув вовсе не слегка,
Сквозь вьюгу двигались к своей заветной цели.
. . . . .
Глазея на крутые берега,
Сквозь вдоль реки летящие снега,
Увидел он средь обнажённых скал,
Похоже, то, что так давно искал!
И упросив возницу Никодима,
Что задержаться здесь необходимо,
Сошёл с саней, чтоб рассмотреть в упор,
То, что поймал его пытливый взор.
И был хотя давно к тому готов,
Но то, что он увидел средь пластов,
Его, морозным сквознякам назло,
Горячей радостью до пяток обожгло:
Зажатый крепко серыми пластами,
Пересекая чёрною чертой
Весь Томский правый бережок крутой,
Чернела цель его – горючий камень!
И прозвучало в снежной кутерьме:
«Езжай, дружок, без долгих пререканий
Один к тебя заждавшейся куме –
Нашёл уже я цель своих исканий!»
На что в ответ воскликнул Никодим:
«Ты что, Михайло, ум свой отморозил,
Что собираешься остаться здесь один!
Уже ль тут одного б тебя я бросил
Среди волков, мороза и пурги?
Об этом даже думать не моги!
Кума нас отогреет чаркой знатно,
А завтра привезу тебя обратно!»
«Нет, Никодим, езжай, пока светло!
Я вижу меж берёз вдали село.
Вот соберу в мешочек эти пробы
И побреду в селенье сквозь сугробы.
А завтра, возвращаясь от кумы,
Обмыв подаренные ей тобой пимы,
Меня ты подберёшь в обратный путь –
С похмелья только место не забудь!»
Возница, почесав под шапкой темя,
Решив, как дважды два в своём уме,
Что спорить с одержимым – тратить время,
Поплёлся сквозь пургу к родной куме.
Михайло попытался хоть немного
Горючих камешков руками отскрести,
Чтоб завтра до ближайшего острога,
А после в Томск добычу отвезти.
Но руки так уже закоченели,
Что двигались в верхонках еле-еле.
Не тратя сил и времени на пробы,
Из всех уже последних своих сил
К деревне наш искатель поспешил,
Сквозь заросли ракиты и сугробы.
На стук его впустил хозяин в дом…
Не помнил он, что было с ним потом,
. . . . . . .
6. Сон. Напутствие Ермака
На русской печке согревая тело,
В жару, в поту он бредил то и дело,
Там виделись ему отец и мать,
И в окруженье деток Лизавета.
Он клялся им, как только сможет встать,
Забросит непременно дело это,
Которое, всем доводам назло,
Его в медвежий угол занесло.
Они вопросы сыпали с любовью:
Где он и с кем, и как его здоровье.
И вдруг — будто судьбы премудрой знак -
Во сне пред ним явился... сам Ермак!
И он сказал с укором:
«Казачок!
Всё дело бросить – не пришёл твой срок!
Судьба, мой друг, – сноровистая кляча,
Но только лишь упорных ждёт удача!
А ты ещё в начале лишь пути,
Который предстоит тебе пройти!»
Назад – нельзя!
Вперёд – на грани жил!
Чтоб я не зря
Живот здесь положил!
Поступишь так –
От сна весь край разбудишь!
Терпи, казак –
И атаманом будешь!»
. . . . . .
7. Выздоровление
Пора вставать тебе, дружочек!
Ты бредил пару дней и пару ночек!
Но, погляжу, прошёл твой страшный жар.
Ведь ты совсем, дружок, ещё не стар,
Чтоб праздной лени предаваться!
Пора вставать и одеваться
И продолжать, как прежде, жить,
Днём своим каждым дорожить,
Жить для работы, для любви!
И, кстати, имя назови!»
Всё это слышал он сквозь веки,
Но не хотел их поднимать:
Словно, покой суля на веки,
Ему журчала в ухо мать.
По телу сладкая истома
Волной горячей потекла –
Как будто снова был он дома,
И мать блинов уж напекла…
Блинов так сильно захотелось,
Что он глаза открыл и сел,
И ЧТО же взгляд его узрел:
В уютной хате жизнь вертелась:
Варились щи, пеклись блины,
Мужик пимы у окон штопал.
Средь наступившей тишины
Михайло веками похлопал
И увидал перед собой
В расшитой кофте голубой
Ту, что звала его проснуться.
И захотелось улыбнуться
И этой горнице большой,
И этим людям, что сумели
Поднять несчастного с постели,
Ну, и хозяйке сладкой речи,
Стоявшей возле жаркой печи.
«Ты кто? Не ангел ли с небес
Или лукавый хитрый бес,
В прекрасный облик обратился
И соблазнять мня пустился?»
Тут засмеялись все вокруг,
И из-за печки вышли вдруг
Латающие сбрую братцы,
Весьма похожие, признаться,
На сказочных богатырей.
Все на него тепло смотрели.
И он добавил поскорей:
«Скажите, где я, в самом деле?»
«Тебя в пути застал мороз,
И промороженный всерьёз,
Ты к нам едва живой ввалился
И тут же чувств своих лишился.
И мы тебя на нашу печь,
Отогреваться уложили,
Одежды снявши, обложили
Овчинами до самых плеч.
И я тебя, спасти не чая,
Поила чародейским чаем,
Медком и козьим молочком.
Ты на печи сперва молчком
Лежал, потом вдруг бредить нАчал,
То споря, то тихонько плача,
То мать, то Лизу призывал,
И в сонный падал вновь провал.
Теперь, как видим, слава Богу,
Ты оклемался понемногу!
Умойся и садись за стол –
Горячих наших щей отведай,
Потом подробно нам поведай,
Откуда и куда ты шёл»
Так фея всё проворковала,
И он смутился вдруг немало -
И было для того причин:
Ведь он под грудою овчин
Лежал, как в миг рожденья, голый.
Она с улыбкою весёлой
Его смущенье поняла,
Портки с рубахой подала
И отошла, чтоб слез он с печки.
Шепча смущённые словечки,
Оделся он и с печки слез
Под молчаливый интерес
Семьи, судьбой своей довольной,
Приветливой и хлебосольной.
Откушав молча щей с блинами,
Потрогав ладную скамью,
Решил он, глядя на семью:
«Пора беседе между нами!»
И начал он, глаза не пряча
От этих правильных людей:
«Я, знаете ль, ловец удачи,
Брожу уже немало дней
В своей видавшей всё одежде
Вдоль берегов речных в надежде
Найти здесь залежи руды.
И вот в награду за труды
Здесь отыскал горючий камень,
Способный вызвать жаркий пламень.
Михайлой Волковым меня
Соседи звали и родня.
А кто меня так спас чудесно,
Мне, право слово, интересно!
Хозяин мирно пробасил:
«Живи и набирайся сил,
Наш хлеб и быт простой любя.
Михайлой будем звать тебя.
Коль так зовут тебя с рожденья.
Тебя по воле Провиденс
Твоё чуднОе ремесло
В деревню нашу занесло,
Которую с седых времён,
Не подобрав других имён,
Без умысла нас возвеличить,
Как, впрочем всюду, стали кличеть
По па-пра-деду моему,
И я считаю – по уму.
Почти уж двести лет счастливо,
Работая не суетливо,
В деревне Кемерово мы
Живём средь лета и зимы.
Меня Прокопием зовут.
Запомни, не сочти за труд!
Это жена моя Матрёна,
А это дочь моя Алёна,
Это Авдей, мой сын старшОй,
А это фантазёр большой
Афонька, младший мой сыночек.
Нам впятером вполне не тесно.
На большее, признаюсь честно,
Пока что не хватило ночек!
И, к нашей, доложу, честИ,
Здесь Кемеровы все почти.
Ну, и Щегловых тоже много,
Которых привела дорога
К нам из Щегловского села.
Такие, братец, здесь дела.
Ты отогрейся в нашей хате –
На печке места тебе хватит.
А, коль захочешь, по весне,
Здоровый, думаю, вполне,
Вновь по своим пойдёшь дорогам,
Тебе назначенными Богом.
Захочешь, оставайся тут,
Включайся в наш крестьянский труд.
Он тоже, знаешь ли, полезен
И сердцу русскому любезен»
. . . . .
Так наш любитель-рудознатец,
Живя у них, как сводный братец,
Не тратя попусту деньки,
Бродил с Афонькой вдоль реки.
Тот, любознательный и бравый,
Болтал ему про берег правый,
Где местный деловой народ
Горючий камешек берёт,
И все Степаны, Петьки, Ваньки
Тем самым камнем топят баньки.
Афонька, на дела удал,
Михайле место показал,
Где залегает этот камень,
От глаз запрятанный веками.
Михайло чудо-пласт измерил,
На вес все камушки проверил,
И, образцы собрав в мешок,
В дом приютивший приволок.
Тут любознательный Афонька,
Толкнув искателя легонько,
Спросил:
«Зачем набрал камней?
Ведь ты ж не через пару дней,
А по весне от нас отчалишь,
Чем так Алёнку опечалишь!
Ведь я же вижу, как она
В тебя по косы влюблена!»
«Нет, дорогой, – сказал Михайло –
«Я погостил уже немало
У ваших Томских берегов,
И я отправиться готов
До Верхотомского острога.
Оттуда ждёт меня дорога
В Томск – там пускай узнает мир
Про мой сибирский сувенир!
С утра с добычею управлюсь
И в путь-дороженьку отправлюсь!»
Алёнка, слыша эту речь,
Вбежала, сбросив шубку с плеч,
Пропела, полная участья:
« Зачем искать в дорогах счастья,
Мотаться в дальние края,
Судьбу из лоскутков кроя?
Твоя судьба здесь близко, рядом!
Ужели ты не видишь взглядом,
Как я к тебе здесь отношусь?
Уже я знаю наизусть,
Все твои родинки на теле,
Пока в бреду лежал в постели!
Ты стал мне близкий и родной,
Да и не только мне одной!
Афонька с первых дней, признаться,
Тебя считает старшим братцем.
Тебе я деток нарожу
И полным счастьем ублажу!»
«Послушай, милая Алёнка!
Ведёт вперёд меня мыслёнка:
России нашей послужить
Нелёгким делом рудознатца,
Без этой мысли мне, признаться,
Не стоит и на свете жить!
Вот миссию свою исполню,
Порученную мне судьбой,
Тогда о чувствах наших вспомню
И заживём, Бог даст, с тобой
В тепле, в достатке и в любви.
Но до тех пор ты не зови
Меня в тепло своей постели.
Итак уже я две недели
Из-за болезни потерял.
Теперь объявлен мне аврал.
Тебе я очень благодарен
За каждый день, что мне подарен
Здесь, в вашем ласковом дому.
Но верь: себя я не пойму
Коль посреди своей дороги
Я брошу стоптанные ноги
В уютно-тёплую купель,
Предав всей жизни смысл и цель!»
После такой не сладкой речи
Михайло подобрался к печи,
Чтоб до утра там прикорнуть.
И сил немножечко вернуть.
Лишь он уснул, Алёнка смело
Взялась немедленно за дело:
Его все камни извлекла
И чуть в печурке не сожгла!
Чем вызвано её решенье? –
В мешке добычи не найдя,
Он к ней немного погодя
Опять вернулся б, без сомненья,
Поняв, что лучше жить в тепле,
Чем век скитаться по земле!
Но снова бережно и мило
В мешок все камни положила:
Негоже подлым воровством
Засватать суженого в дом!
. . . . .
8. Мечта о будущем городе
Лишь даль покрылась позолотой,
Откушав блинчиков с охотой,
Михайло, свой забрав мешок,
Ступил уж было, за порог,
Но, посмотрев на провожатых,
Плохим предчувствием объятых,
Смотревших с грустью на него,
Он понял, что скорей всего
Ему придётся этим людям
Сказать всё, прежде чем уйдёт.
Их жизнь, как щи в огромном блюде –
Известна всем им наперёд,
А тут сплошные всё загадки:
Забрал зачем-то уголёк,
Словно играет с ними в прятки
Простой по виду паренёк!
И, предложивши всем присесть,
Он рассказал им всё, как есть:
«Друзья, у вас ко мне, конечно,
Вопросы вертятся в башке:
Чего бегу я так поспешно
С горючим камушком в мешке?
Зачем горючий этот камень
Тащить натужно из горы,
Коль и берёзовый всех пламень
Неплохо грел до сей поры?
Но вы ответьте мне вначале:
Откуда вдруг железо взяли,
Чтоб вы работали потом
Лопатой, топором, серпом?
Чтоб ваша спорилась работа,
Имейте, милые, ввиду:
Вначале должен был ведь кто-то
Найти железную руду!
Потом её расплавить надо,
Чтоб получить железо в дар.
Но только есть одна преграда –
С берёзы не получишь жар,
Чтобы руду ту растопить!
И как, друзья, тут поступить?
Вот тут горючий нужен камень,
Короче – этот уголёк,
Который, на поверку, смог
Дать нужный для плавленья пламень!
Без камня этого, друзья,
Железо получить нельзя!
А камня нужно очень много,
Вот и зовёт меня дорога
На очень беспокойный труд –
Найти запасы нужных руд,
Ну, и, конечно, уголька.
И хоть задача нелегка,
Такие вот, как я, бродяги,
Не ради денег за труды
Уходят в поисках руды
Сквозь все земные передряги.
Я покажу ваш уголёк,
И ты поверь уж мне, Прокопий:
Здесь через очень малый срок
Откроют угольные копи!
И город вырастит красивый –
Весьма возможно, что вот тут!
И вашим именем счастливым
Его потомки назовут.
Деревня Кемерово, люди,
И нынче вам ласкает взгляд.
Но город Кемерово будет,
Поверьте – краше во сто крат!
Такой вам нынче и не снится!
В нём будут школы, не одна!
Для хворых выстроят больницы –
И для леченья, и для сна.
Все улицы одеты в камни
И каменные все дома…
Тот город видится всегда мне
В мечтах отчётливо весьма!
Вот ради этих дней грядущих,
И ради в нём в те дни живущих –
Пусть город тот от нас далёк –
Нашёл я этот уголёк.
Пусть дарит он тепло и свет
Всем людям много-много лет!
И если вспомнят обо мне,
Счастливым буду я вполне!»
* * * * *
9. Мечтайте!
Шёл в восемнадцатом столетье
Всего лишь двадцать первый год!
И много разных лихолетий
С тех пор над Русью проплывёт,
Чтоб стали в явь здесь воплощаться
Мечты Михайлы рудознатца!
Его надежды воплотив,
Наш город, планами ретив,
Встречает на виду отчизны
Столетье бурной своей жизни.
И в эпицентре дел накала,
В руках сжимая уголёк,
Михайло Волков с пьедестала
Глядит в наш завтрашний денёк,
Где станет город наш красивей,
Сверкать убранством площадей,
И люди будут в нём счастливей,
И будет много в нём детей,
Которым воплощать и дальше
Все дерзновенные мечты
И возводить без всякой фальши
В грядущий светлый день мосты!
. . . .
Мечтайте – яростно и смело! -
Мечтам и планам нет предела!
Они нам украшают труд
И, возбуждая то и дело,
Стоять на месте не дают!
Мы беспокойные потомки
Неистового Ермака -
Мечты дорожные постромки
Подхлёстывают нам бока!
Мечтайте, как Михайло Волков!
Мечта ведь не в стогу иголка –
Она дорогу вам найдёт
И за собой вас поведёт!