III. УЛИЦЫ И СНЫ.
NAVIDAD EN EL HUDSON
Эта серая губка тумана!
С перерезанным только что горлом моряк.
Это большая река.
Это тёмных границ пассат.
И остриё ножа, о любовь, это лезвие.
Моряков было четверо,
боролись они с ареной,
ареной колючек острых,
о которых весь мир знает,
с ареной, которую
не одолеть без коней.
Был один, было сто,
была тысяча их, моряков,
сражавшихся с окаянными скоростями,
не видя, не зная, что мир
стабилен лишь в сферах небесных.
Мир лишь один, и одно только небо.
Стуки кувалды и мяты триумф.
Муравьи-жизнелюбы и монеты в грязи.
Мир один, и одно только небо,
и воздух, текущий из всех деревень.
Пел червь дождевой про террор колеса,
а с перерезанным только что горлом моряк
воспевал медведя воды, что желал его задушить,
и хвалебную песню все пели,
аллилуйю. Небо пустынно.
Точно так. Всё лилась аллилуйя.
Всю прошедшую ночь я провёл на помостах,
кровь свою оставляя на гипсе проектов,
помогал морякам поднимать паруса
и с пустыми руками стою возле устья
шумящей реки.
И неважно, что с каждой минутой
всё новый ребёнок
тревожит вен своих веточки
и что роды гадюки вдруг
под кустом разрешились,
жажду крови тем усмиряя
у видящих голое тело.
Важно другое тут: пустота.
Мир лишь один. Устье.
Не зорька рассветая. Вялая выдумка.
Только устье реки.
О моя серая губка тумана!
О моё только что рассечённое горло!
О моя большая река!
О мой ветер границ, что уже не мои!
О любовь,
нежной страсти моей
клиновидное, острое лезвие!
Нью-Йорк, 27 декабря 1929 года.
РІЗДВО НА ГУДЗОНІ
Ця сіра губка!н
о
Ця велика ріка!
Цей вітрець темних кордонів!
Це лезо, любове, це лезо!
Було четверо моряків, що б.оролися проти світу,
проти світу гострених лез, який видно усім очам,
проти світу, який не пройдеш без коней.
Був один, було сто, були тисячі моряків,
що боролися проти світу великих швидкостей,
та не знали, що світ
був єдиний у небі.
Світ єдиний в єдиному небі.
Це височини молотів та тріумфи густої трави.
Це найживіші мурашники та монети у твані.
Світ єдиний в єдиному небі
та вітер на виході з кожного села.
Співав дощовий черв'як про жахіття коліс,
а моряк із відтятою головою —
про водяного ведмедя, який мав його задушити.
І всі співали хвалу.
Алілуя! Пустельне небо.
Це те саме, все те ж. Алілуя!
Я провів усю ніч на риштованнях передмість,
і лишав свою кров на штукатурці планів,
і помагав морякам укладати роздерті вітрила.
І тепер мої руки порожні серед гомону гирла.
Дарма, що кожної хвилини
нова дитина ворушить гілочками вен,
і що гадюка родить під кущами,
гамуючи тим самим спрагу крові
усіх, що дивляться на голе тіло.
Важливе інше: порожнеча.
1 світ — єдиний. Гирло.
Ні, не світанок. Фабула несхитна.
Одне-єдине: гирло.
О моя сіра губка!
О щойно перетяте моє горло!
О велика моя ріка!
О мій вітрець кордонів, які вже не мої!
О лезо моєї любові, убивче лезо!
Рождество в Гудзоне (Дмитрий Денисов)
Эта серая губка.
Это только что обезглавленный воин.
Это тихие реки.
Это бриз из-за темных пределов.
Это битва, любовь, это битва.
Были четыре матроса, они воевали с миром,
С миром ости колющей во все очи,
С миром, сделавшим ставку на лошадь.
Были одни, сотни тысяч матросов,
Бились они с миром слепых скоростей
Не зная того, что мир
Одинок из-за неба.
Одинокий мир из-за одинокого неба.
Это громады молотов в раздолье глухой травы.
Это вечные муравейники и монетки в тине.
Одинокий мир из-за одинокого неба
И ветер, пронизывающий все трущобы.
Пел в дождевом червяке страх колеса
И безголовый матрос
Пел у медвежьей воды, заливающей звуки;
Пели все: аллилуйя,
Аллилуйя. Пустынное небо.
Точно так! Оно само! Аллилуйя.
Я шатался всю ночь в строительных дебрях предместий,
Сбитый в кровь алебастрами гиблых проектов,
Помогал морякам поднимать паруса непослушно.
И стою я с пустыми руками, меня слушает устье.
И не важно, что поминутно
Все младенцы толкают веточки вен,
И ни роды гадюки, разрешенье под сенью ветвей
Успокоили жажду кровавую тех, кто рожденного ищут.
Но находят одно, одно: пустоту. Одинокий мир. Устье.
Не светает. Спокойная сказка.
Так и есть: Устье.
О, моя серая губка!
О, моя, уже рассеченная шея!
О, большая моя река!
О, мой бриз с чужедальних пределов!
О, битва моей любви, о, моя кровавая битва!