Сначала это были черви. Обычные жирные, и не очень, дождевые черви, которых очередной ливень вымывал тысячами на тротуары и дороги. И тогда он поднимал очередного червяка и аккуратно и словно какую драгоценность переносил на взъерошенную ливнем землю и также аккуратно опускал туда, ближе к родной стихии. Ведь тварь же божья.
Потом на смену червякам пришли улитки. Большие и маленькие, с трогательными антеннами-глазами, они мириадами неторопливо и упрямо выползали на тротуары, где их давили чьи-то невнимательные, а порой и равнодушные подошвы. Хрусть! - и от очаровательного, медлительного, полного гармонии и грации «инопланетянина» остается только мокрое место. Которое, словно охая, с удивлением, сначала пытается подняться, вернуться в изначальную форму, а потом быстро недоуменно сдается, оседает и остается высыхать на выглядывающем солнце до состоянии неживой белковой материи. Хрусть! Хрусть! Хрусть! И вот весь тротуар уже «украшен» высыхающими пятнами то ли просто белка, то ли некогда живых инопланетных существ, словно устремленных куда-то к своему поломанному звездному кораблю, который должен был унести их с жестокой Земли, туда, где их никто не будет равнодушно давить …
В тот понедельник он, как обычно, с трудом заставил себя подняться, сделал что-то наподобие ленивой зарядки, проглотил чашку несладкого кофе и поплелся, весь еще в воскресных раздумьях, на автобусную остановку. Моросил противный сентябрьский дождь. И без того короткое лето внезапно закончилось, оставив от себя только воспоминания. Остановка была забита ожидающими автобуса, а впереди ждал унылый осенний день.
В автобусе его зажали в самый угол, да еще от души наступили на ногу. Вдобавок какой-то бугай придавил его своим объемным рюкзаком. «Неужели люди не понимают, что в автобусе рюкзаки нужно снимать?» - невесело, но терпеливо думал он про себя. В середине автобуса какая-то женщина громко возмущалась тем, что ей не хотят уступить место. «Я старше вас вдвое! Как вам не стыдно!» - слышался ее возмущенный голос. «Да пошла ты…!» - лаконично отвечал тот, к кому она обращалась. Вокруг лица и фигуры дышали недовольством понедельника, плохо скрываемым раздражением, даже ненавистью.
Вывалившись, наконец, на своей остановке из автобусной давки, он заторопился к перекрестку. Но светофор в самый нужный момент дефектно заморгал и переключился на красный и ему пришлось притормозить еще на минуту. Минуту он разглядывал тех, кто стоял напротив. Мужчин и женщин, девушек и парней. «Какие самодовольные и недовольные лица. Лица, на которых написано высокое мнение о себе, но неприязнь к тем, кто вокруг. Претензия. Конкуренция. Эгоизм» - подумал он. Светофор переключился на зеленый, одна толпа рванула через дорогу, навстречу другой, как на смертельный таран, чуть ли не сбивая тех, кто двигался ей навстречу.
Наконец, дорога вывела его к набережной. «А там через мост и вверх по лестнице» - подумал он. Лестница, как и всегда в это время года, была просто усеяна улитками. На каждом пролете по 2-3 «инопланетянина», неторопливо, как заведенные, направлялись к своему кораблю.
Иногда за один подъем он подбирал по десять-двадцать улиток. Чаще поднимал двумя пальцами и аккуратно переносил в кусты. Разглядывал, прячущиеся рожки, разговаривал с ними. Реже, опаздывая на работу, осторожно бросал подальше, «грубо - но даруя, как минимум, еще один день улиточной жизни». «За три года, что я каждое утро поднимаюсь по этой разбитой лестнице, я, должно быть, спас тысячи улиток и мне уже наверняка забронировано местечко в улиточном раю» - весело думал он. «Все-таки человек должен любить меньших братьев своих. Это и делает его человеком, отличает от остальных животных. А спасение пускай и маленьких улиток, а не огромных китов и меня делает человеком, а не скотиной».
Перед тем как подняться на свое рабочее место, несмотря на то, что он уже опаздывал на пять минут, он забежал в магазин, что был на первом этаже, чтобы купить пару бананов. Стоя в очереди и повернувшись боком, к стенду с жвачками, впереди него всунулась тетка с большим задом. «Словно меня здесь и нет» - раздражаясь, подумал он, но ничего не сказал. Кассирша, вместо того, чтобы рассчитать его, поднялась и куда-то ушла. Ждать пришлось не меньше пяти минут, что добавляло к опозданию.
Поднявшись на свое рабочее место, его коллега, Ирочка, та еще змея, с плохо скрываемой радостью сообщила ему: «Тебя искал Иван Петрович. Сказал, чтобы ты немедленно зашел к нему». «Начинается. И чего ему надо с утра в понедельник?» - подумал он. Иван Петрович был не в духе. Сходу напомнил про опоздание. Припомнил про отчет с ошибками, и про то, что у них идет полным ходом сокращение.
Он вышел в еще более мрачном настроении и вместо того, чтобы приступить к работе, пошел на улицу. «Вот что за собачья жизнь, а? Работаешь, работаешь…» - невесело думал он. На улице к нему пристал один из местных пьяниц. Они всегда там ошивались, особенно ближе к обеду их становилось много.
«Братан, дай на опохмел, а?» - без «вступительных экзаменов» подъехал к нему тот, которого он видел там регулярно. Одет в рванину. Но бугаистый, здоровый. Только лицо вот перекошенное от водки.
«А с какой это радости, а?» - внутри вдруг все закипело. «Ты работать не пробовал? » «Еще чего?! А ты че, мне тут морали читать будешь, нах?» - бугай пошел в атаку. Перекошенное лицо стало еще более перекошенным, почти черным от злобы. «Ты кто такой, нах?»
«Окей. Идем. Идем, я тебе дам. Только не здесь»… Они отошли за магазин, ближе к заброшенному дому. Он порылся в карманах, делая вид, что ищет деньги, потом огляделся по сторонам, увидел арматурный прут поблизости. Поднял его, посмотрел в осоловевшие глаза бугая. Тот ждал денег. «На тебе»…
Он бил долго. С удовольствием. Бил так, что у алкаша что-то трещало в его пропитом теле. Сначала тот кричал. Пробовал. Потом и кричать перестал. Опрокинулся лицом в лужу, да так и остался там лежать.
Он откинул в сторону арматурину, смачно плюнул на тело в грязи, переступил и пошел на работу. И только улитки, маленькие, трогательные инопланетяне вереницей торопились, чтобы успеть на свой космический корабль и улететь с этой поганой земли.