Отходная письму скоморошина

               

   Некогда бывали времена, когда бессмертные души вверяли бумаге. Если  за горло  хватала по-волчьи беда житейская, или враги-овраги застили путь в страну Благодать, в руки бралась тетрадь, раздербанивалась, и пером, именуемым в просторечье «скелетик», вывязывали чернильные кружева; Летом – о зиме, зимою – о лете, о том, что пора бы жениться, когда  подступала беременность, как беда. А следом - о речке Лете, за которую бабушка убыла. О  жизни, что улучшается пропорционально снижению цен. О ценах, которые скоро, возможно, отменят совсем при коммунизме, поскольку  всё будет за нипочём и каждому по потребности. А если чернила в чернильнице вдруг заканчивались, то не от бедности. А лишь от обилия радостных тем. И, кроме того, надобно всем открытки послать к Первомаю и Величайшему  Октябрю…
  Ах, позвольте, я сам себя перебью. Потому, что Капитолина Иванна права, произнося горячие, словно из печки, слова о муже-подлеце, каких мало на белом  свете. И ему ещё  предстоит  за всё пред месткомом ответить… А также иных восхитительных тем для излияния и написания было немало. И  чернильница все эти темы вмещала. Все, о чём позволительно было без боязни писать, по зрелому размышлению, отсекая явно ненужные размышленья, дабы исключить доносы и измышления.  А затем письмецо  законвертовать, и почтовую марку лизнуть. И в ящик синий – ульдык, и ступай себе в добрый путь. Ах! Где теперь эти чернильные кружева? Точки, крючочки и закорючки. Витиеватости, умолчанья и прочие штучки, упрятанные между строк и в слова? Ужели в мусор? В контейнер? В макулатуру? Инвективы про Капитолину – несносную дуру и мужа её – стервеца, изменщика и алиментщика, уходившего на неделю из дома, якобы, порыбачить и  сулившего судачков и щучки, а приносившего в дом вместо обещанного лишь кошке на радость разъединственного подлещика.
    Ныне мало, что  осталось от письменного русского языка – так, мелкие дребезги, самая малость… Разве может попискивание смартфона, скрадывающее словесную ширь, позволить  запросто и неспроста, радостно и стозвонно использовать  словесное пиршество Даля и уличное, матюкающее просторечье. Заместо всего -  электропищалка,  языковое увечье. Торжествует электронный упырь! Прямо скажем: грядёт немота и вырождение человечье. И опять же, марку никак не лизнёшь… Поневоле воскликнешь: Ядрёная вошь! А стародавние письма, определяемые в макулатуру,  до заоблачных высей повышают культуру торговли, превращаясь в упаковку для куриных яиц. Склонимся же пред культурой упаковочной ниц!
  Когда-нибудь, через тысячу лет, докопавшись до нашего культурного слоя, археологи, утирая обильно выступаюший пот, жалобно взвоют; Письменные следы, свидетельства радости и беды, чернильные кружева – их попросту нет.  Это был бессловесный, бесписьменный, обесчеловеченный век! Как в таких условиях русский жил человек? – Ого-го! – Кричал он родственнику – Угу-гу! Так кричат паромщику на другом берегу. И не единой грамотки, даже берестяной! Тем более, писАла в раскопе не отыскать. Только кнопочки от мобильников россыпью, так иху мать! Но слов задушевных никак из этих квадратиков не собрать. Да и где у  ископаемого смартфона гнездилась душа?
Другое дело, одна новгородчанка горемычная выводила в XI веке слова не спеша; От Гостяты – Василию писАлом по бересте: «Женясь на новой жене, мне он не даёт ничего».
А от нас останется  контейнер из-под яйца. Всего  лишь !
Всего…

11.09.17