В две бесконечности первого года,
в августе, так не любимом Ахматовой,
я спрыгнул с подножки грязной вагона.
Конец путешествию –
удочки сматывай!
Не удалось побывать на Урале,
так и останется он многоточен…
Дабы орлы не разорвали,
до идиотства трезубец заточен.
Ну как тут брататься?
Герой хит-парадца
корни находит в тибетском восходе.
Пора нам узнать всю соль медитаций!
Мне – двадцать!
Мне двадцать и маленький век за плечами,
безумный, Великий – перед очами,
подобно игле, входящей бесстыже
в вену, себя я входящим вижу
в этот век любви гениальной,
вертерогибельной и виртуальной.
С пустыми руками вхожу – простите!
Я был в городах – мало знаю про Сити.
В прошлом бывал, а в будущем – мало.
Манной небесной была мне мама.
Падают книги под тяжестью фиги!
К разврату возврат по спирали.
Что украсть не успели – украли.
Как так можно над всем надругаться?
Элементарно, друг Ватсон!
Мне – двадцать!
Думаешь, в двадцать, с любимыми ссорясь,
не грызла пиранья-совесть?
Думаешь, в двадцать боль только бывает,
если на ногу сапог обувают?
В жизни, в футболе как или в бейсболе,
без скорости трудно, нельзя без боли.
А можно ли девственность выдрать из рамы,
дать поносить как свитер без пятен
тому, кто два года, подобно экрану
в заброшенном зале, был чист и опрятен?
Одежда, красивая, разная,
ты – нагота извращённая,
из комплексов извлечённая,
подобие единоразовой.
Жутко…
Мне не перед кем раздеваться!
Всё-таки это не шутка:
мне – двадцать...
Из косули глядит Сулико.
Ты прости мне, моя Сулико.
От стресса до секса опального,
от орального
до аврального,
увы, не так далеко.
Прости мне, моя Сулико.
Жалеть не хочу, могу – не желаю.
Жалишь, жалея, а ты, ведь, живая.
Устал говорить и слышать:
baby, asta la vista.
Невыносимо слишком –
мне бы остановиться.
Хочу создавать и лелеять
и чуточку быть веселее,
купаться в Гудзоне и в Висле,
чувств не бояться и мыслей.
А если жирком
обделённые
рожи
будут указывать и издеваться –
пошлю их на хутор
к пасущимся Мотрям.
Не верите?
Что же,
посмотрим.
Мне – двадцать!
август, 2001г.