Провинциальная больница, пропахший хлоркой коридор,
На подоконнике – две птицы, и слышен тихий разговор:
«Отдай, - бушует ворон черный, зловеще крыльями шурша, -
Он полумертвый, он никчёмный. Не стоит, право, ни гроша!»,
Но белый аист нет, не хочет речам его и просьбам внять
И в клюве шелковый мешочек зажал так крепко – не отнять.
В своих попытках черный ворон хитер и дьявольски упёрт,
Да только тщетны разговоры, не страшен аисту и чёрт…
А рядом, в душном застеколье, уже в районе трёх часов,
Врачи, мешая веру с болью, живут на грани двух миров:
Малыш новорожденный слишком увидеть этот свет спешил,
Теперь же доктор, сам мальчишка, почти что выбился из сил.
Однако ж он не отступает, пусть семь потов уже сошло,
И бой тяжелый продолжает, и смотрит аист сквозь стекло…
Не в шутку разъярился ворон: «Ты белобрысый гад! Подлец!
Отдашь его мне очень скоро. Придет, поверь, ему конец!».
В ответ же аист осторожно мешочек клювом развязал,
И вмиг младенец безнадежный… глаза открыл и задышал.
Врач молодой глядит, не верит. Улыбки, слёзы медсестер.
Открыл он всё же жизни двери! И смерть отправил на костёр!
Он, в страшной битве не сдаваясь, дитя родителям вернул,
А злобный ворон, чертыхаясь, с окна больничного рванул…
И сердце маленькое билось. На мир смотрело, жить спеша.
В мешочке шелковом хранилась младенца нежная душа.