Я ЛУЧШИХ песенников знаю и ценю
(не буду составлять здесь списков –
слишком многим брейк медвежий правит ухо,
не стоит уличать (т. е. как сбрасывать, так и вздувать ценУ:
что слишком высоко, что слишком низко –
то определяется лишь очень-очень средним слухом)).
Но – как не знать и ХУДШИХ! Только для того, чтобы сравнить
и, выделив, извлечь в «свой круг» – уже потребно столько пышной Музы,
что этой бабе несомненно лучше и, по преимуществу, сродни
утехи и проблемы рекордсменов ожирения (– привычка «жрать от пуза»).
Я (лично) обожрался столь разнообразных по токсичности кормов,
что, оказавшись как-то с Нею на одной скамье, даже слегка подвинул...
Мне стало стыдно («дама всё ж!»), но этот эмоциональный фон отнюдь не нов:
«ах, схорониться бы в утёсах сих телес, пусть даже уподобившись тому пингвину!»
Мы, впрочем, не высматривали буревестника: обычный серый день,
обыкновенная болезненность, присущая обоим, и обычная зевота;
привычная одышливость и наизауряднейшая полутень
в двух парах глаз, пусть где-то даже буревестник... «А... да вот он...»*
Она сказала: «Скоро я умру...»
На что, подумав, я ответил, что навряд ли раньше имярека.
А оба мысленно и тут же порешили, что и к лучшему, к добру:
уж что тянулось – так, уж точно, дотянулось «до скончанья века»...
Мы думали: ведь, даже с пожеланиями здравствовать, как минимум, до ста
лет, сам поэт есть тоже лишь движение к всенепременной смерти!
Но всё же – с «песней в горле» и, подчас, «благословеньем на устах»...
Что ж, слушайте... Заслушивайтесь... Воодушевляйтесь... Верьте...
_____________________________________
* Это ЕЁ непритязательная реплика. А сам я не пойму:
к чему бы вся эта... т)анатомистика вокруг да около столь простенького речи...
К физиологии ли стариковского л'амур?
Что ж, коли так, то юмор диагноста безупречен.