Через год где-то, в юной Москве

Анатолий Алексеевич Соломатин
                *     *     *
Через год где-то, в юной Москве, как зачахнут старинные версии,
запечатавши, в прошлой тематики, как в бутылку, ушедшие дни,
крепостною стеной от любви, на весах что себя перевесили, — 
мне, быть может, удастся, в стремлениях, климат сердца свой —
                усреднить.
Ртутный столбик подмышкой подрос, не пытаясь, как прежде,
                зашкаливать.
Тонкой корочкой мозг прикрывающий, — позвоночник рулит по весне.
Что же было в коронных краях, чтоб на шарфе повесился Шпаликов?
что, в ознобе от собственной вытяжки, как-то разом душой повзрослел.

Перфоратор китайской стены? Заблокирован фильм целлулоидный?
Красной конницей шалое ль утро проскакало в туманном мозгу?
Проще б другу в Париж позвонить, рот зажав от портретов с таблоидов,
чем скрести у знакомых на выпивку с чёрной думой: — Я всё возмогу…
Потаённые кости в гробу на Ваганьковском кладбище взмолятся:
«Сколько ж их, неприкаянных, в гульбище, полегло на разрыве аорт?!»
От широкого взгляда на жизнь уходили подранками — в молодости!
Так что Родина в прелой забывчивости, как Хлопуша, с подмосток орёт.

На границе растраченных лет (вроде пазлов, сложившихся в Оттепели)
свет гнилушек высокого вымысла — «васильками» пошёл по рукам:
— Ты такой же мне друг и поэт — как гончарную б душу заботили,
чтоб, за тонко раскрученной талией, — Гончарову на твёрк понукал.
Разрази меня гром в небесах!!! — Вся природа скандалов — до пояса,
и привычней бы слушать историю, чем вводить свою спутницу в лес,
где б кредитная карта Москвы атмосферой соблазнов дополнилась,
и, в предикторском сломе конструкции, я б в разборки со временем влез.

Рептилоиды ль рыщут вокруг? — С кем бы стал ты активно соперничать.
За наглядной атакой правительства — подрасступятся стены в дому.
Так, с паденьем Берлинской стены, полноценный представится перечень
тех, которых, в презумпции вежливости, — как балласт, с корабля
                бортанут.
Вот и стынет морковная кровь — как с «балтийских каналов» с обзорами,
где Невзоров за жёлтой отдышкою давит слово, как жизнь в скорлупе:
видно, в статусе Невской губы — с очевидностью сообразованы, —
входят в злачный фарватер двурушниками, — за «распилом» страны
                поглупев.

В Цинциннати своих децибел — где Набоков дал повод для радости, —
на пороге гражданской витальности, в камуфляж приобувши свой шаг,
ты проходишь всё той же стезёй, где большие сомненья закрадываются:
где домкрат взять, как в Керченском чудище, чтоб оценки свои завышать?
Не давил бы в делах разнобой — не пошёл бы ва-банк всё опошливать;
с кислородной подушкой расслабился б — запустил саундтрек          
                во всю грудь.
Но бывает (в критических днях) — облагаются души — не пошлиной,
а кровавым провалом в истории, — где с обратной ступни не свернуть.
 
С тем и топчутся, в Штатах засев, — как последний посев на разборово,
где жонглёрами — спрос на поверенных — по канату пройдут «на весах».
Не с Мальтийскою лентой с плеча — в Собиборе мне тени соборовать,
но — за бунтами душ, над концлагерем — шестипалой звездой нависать!!
Не поверю, что есть инвалид, не стремящийся, в духе соперничества,
наверстать, как с упругой подружкою, скорость звука, в работе ядрён.
В хорошо отработанных снах появляется навык — диспетчерствовать,
где на кончике каждой возможности — новый мир вызревает ядром.

Так, в закате ступенчатой тьмы, — где сжимается время под конусом, — 
в полированной вихрем поверхности намечается — в виде прямых —
параллельность проектных дорог, что, как в кокон, — в Пузырь
                упаковывается —
новым видом Туманности в Космосе, — выживаемости не повредив.
Подрывается ль вера в себя? Но ведь ты — только Мост и — Проталина,
где всё так же течёт планетарная, по колено в колдобинах — связь,
за которой — Портной-Кутюрье — души жён по заказу приталивает,
с-под руки выпуская Создания, — Сам Создатель в которых завяз.

Так, прививкой к моей голове, ты в брейк-дансе мозги мне выламываешь
в контрафорсах на босую очередь, ряд возможностей к полу прижав, —
не с отсутствия вязкой ступни, — но театры кончаются — с малого:
сняв тотальный режим от риторики, — шимпанзе как начнут подражать!
Так, проекцией к голой прямой — была точка к созданию плоскости, — 
точка бога, недуга Смоленщины — иль Бозона, как нынче твердят.
Вместе с водами смутной поры государства младенец выплёскивается,
где, с Гнездовских курганов варяжичей, — наша вера в останки тверда.

Так, система проходит в веках, — обживая пространства под стойбища,
и круги под глазами от вывесок — только шаг перекинутых встреч,
где взмолилась Великая степь — от попыток открыть в себе — стоящее,
чтоб — с реактором ядерной общности — пресноводные пойма стеречь.
Громогласно кипящий в смоле не подвержен абсурду действительности.
Креативные всплески на графиках — по касательной к Богу пройдя, —
он такие кошмарные сны — за одно лишь столетие вытеснил, —
что концы (как обманутых дольщиков) заключил под замок, как бродяг.

Так, стремящимся быть на виду — ревматизм не мешает стать первыми,
где глагольные виды на прошлое подобрав под свои рукава, —
с Лукоморья по длинный язык — самим ходом страны опровергнутые, —
они делят дегтярную выручку, чтоб «капустой» свой срам прикрывать.
Так, с поимкой  валькирий в крови (ни Танкред, ни Тамара на выданье),   
как с аттической верностью чучелу б двинул в воду с моста Сологуб, —
я по выбитым клеймам колёс, вслед Барклаю, с обидою б выдавил:
что уже никогда, обескровленный, — близ Диканьки в сердцах не солгу.