***
…Чем острее жизнь, тем колоритней воспоминания.
Но кто мы – внутри границ своих наблюдений?
Сейчас мои глаза и уши определяют
привычную обстановку и вдруг –
я – на холме, рядом – Людвиг Витгенштейн и Утс Баусма –
восхищаются видом города, вдыхая воздух незнакомого мне дня.
Людвиг отмечает – будь он Творцом, не создал бы солнце –
с ним слишком ярко и жарко, но при одной луне
возникнут трудности с чтением и письмом…
Улыбаюсь живучей сущности Витгенштейна,
отвлекаясь от чтения его биографии.
Неизменной лунной спутницей философа
была изнурительная депрессия,
но его мысли, отклики на события
уподобились солнечному, шумному дыханию жизни.
Понял ли Людвиг – кто он –
внутри границ своих наблюдений?..
… В тесном домике моего ума
жанровые клерки сочиняют свой сюжет о светилах.
Галдят, выбегают во двор, нанизывают шаблоны
на примитивный штакетник, за сучковатыми досками которого
виднеются бессловесные антиподы общепринятого.
Клерки спорят, не замечая молчаливого юноши
в венецианской маске с письмом в руках.
Он топчется возле двери,
незамеченным уходит на просёлочную дорогу,
распечатывает письмо, декламирует:
– Он убивал Будду всякий раз, когда встречал.
После – обживал пространство, определялся во времени.
Очередной солнечный зайчик, но сколько в нём было боли…
С последним словом приходит короткое безмолвие.
Незнакомец в маске плачет – не от сострадания –
от неспособности передать словами невозможное.
Глядя на него, слышу отзвук прожитого времени –
пять сентябрей тому назад,
Венеция.
***
… Яркое, тяжёлое солнце оглушило меня
на площади Святого Марка
Когда больно, неуютно телу,
не удаётся выйти из настоящего,
в голове одна мысль: смертельно жарко.
Сотни голубей топчутся возле ног, кружат над головами,
их взгляды кажутся туповатыми, движения – бестолковыми.
В голове пульсирует раздражение
от невозможности радоваться путешествию –
здесь и сейчас.
Позже в полумраке и тишине своей квартиры
будут иные ощущения,
придут светлые воспоминания и спокойствие,
но не сейчас.
Влажность, застывшая в воздухе,
останавливает дыхание,
она обволакивает вещи и даже время,
сквозь неё с трудом продирается всё живое.
В голове поселяется странная мысль –
"вода течёт сквозь каждого, кто её замечает",
в одуревшем от солнца сознании проплывают
красные рыбки из давнего сна.
Они плывут над головами туристов –
куда-то вверх, к безжалостному светилу,
но с громким бульканьем падают в воду.
Бульк… солнце перестаёт меня поджаривать –
тело адаптировалось к жаре.
Снова открылся коридор времени,
где свободно передвигаются
наблюдения и фантазии.
Там гондолы тихо покачиваются
на маслянистой поверхности воды.
Томас Манн и Блок сравнили их с гробами,
но мне чёрные, изящные лодочки напомнили
старинные туфли с острыми, вздёрнутыми носками.
В такой обуви Маленький Мук шлёпал
по сказочным мостовым.
Кукольный город для детей великанов.
Они давно выросли из любимых забав,
забыли дорогу в детство, улетели к звёздам,
но по улочкам живописной Венеции
всё ещё снуют игрушечные человечки,
управляемые самой жизнью.
Глазастые, улыбчивые, любопытные, многословные,
угрюмые, молчаливые, утомлённые солнцем,
искажённые детством –
живые фигурки на фоне
облущенных, выцветших старинных домов,
сохранивших горделивую осанку.
На стены одних строений падают тени других домов,
пряча в себе тёмную сторону людей
и призраков их прошлого.
Внезапно от грязной стены жилища,
примыкающего к узкой улочке,
отделяется местный дурачок в чёрной мантии и маске Зорро,
бежит мне навстречу с обезьяньим визгом,
но проносится мимо.
Успеваю заметить струйки пота,
стекающие по его лицу и шее.
– Он не любит туристов, пугает их, – поясняет гид.
Мы идём дальше по коридору времени,
и теперь мне видится – он перекрыт
огромной рыболовной сетью,
в которой должна быть невидимая прореха,
и каждый сквозь неё непременно уплывёт…