РОБЕРТ СЕРВИС
(1874 – 1958)
Из сборника «Bar-Room Ballads» (1940)
THE BALLAD OF THE LEATHER MEDAL
БАЛЛАДА О МЕДАЛИ ИЗ КОЖИ
Простая медалька из кожи, так просто висит на стене,
Такая потертая, тусклая и жженого кофе темней.
Но только её нет дороже из всех драгоценностей мне,
И пусть предлагают мне злато — вовек не расстанусь я с ней.
Читается надпись: «За доблесть — вручается Милли Макги».
И «Старое доброе время» опять предо мной предстает.
Когда я влюбленным был в Милли, прекрасный цветок у реки.
Но мне и не снилось, что сердце у ней героини… Так вот,
Была сиротой наша Милли… Она в бесконечном ладу
Жила со своим братом Билли под ‘юконским небом без бед.
Отец ее, Сэм, был зимою кремирован в третьем году.
Когда-то историю эту в деталях поведал поэт.
Примерным ребенком был Билли, с копной шелковистых волос.
Представьте себе, Джеки Куган из фильмов немых, этот лик.
И Милли его ограждала, как мать, от несчастий и гроз.
И в счастье они пребывали в хибарке, где тёк Банкер-Крик.
В поселке старателей жили они среди верных сердец.
И милую школьницу Милли никто там не смел обижать.
Никто и не думал, что Милли и вправду такой удалец…
Постойте! Я вам постараюсь об этом сейчас рассказать…
…
Канун Рождества в нашей школе! На сцене гирлянды и блёстки.
Родные, друзья и соседи пришли поддержать детвору.
И в первом ряду была Милли, напротив рождественской ёлки,
В то время как брат ее Билли читал «Выстрел Дэна Макгрю».
Вы слышали, право, сей опус о драке в пьяном угаре,
Балладу о пущенной крови, о ‘юконской мёрзлой тропе.
Ну, прям как в известнейшем фильме «Лицо на полу в шумном баре».
Я думаю, живы те парни, кто там заявил о себе.
Представьте такую картину: народ приглашенный сияет,
Детишки с открытыми ртами — все слушают Билли рассказ.
И свечи на сцене пылают, и в первом ряду восседает
Милли, как дивная фея, в оборке из пуха и страз.
Ну, вылитый ангел… Искал я ее неземную улыбку.
Но Милли лишь видела Билли, как тот пред детьми выступал.
Я был в нее страстно влюбленным, мечтал я обнять мою рыбку.
А Билли читал с выраженьем, и слушал восторженно зал.
А Билли был вылитым принцем в ярко-пылающем свете.
И Милли с ним в такт повторяла слова про себя, его речь.
Когда ж он достиг высшей точки в пронзительной фразе и жесте,
Фу-ты! Аж дрожь пробирает! Случилась ужасная вещь…
В тот день, когда длинные платья у всех посетительниц были,
И Милли оборки блестели на юбке, морской пене в тон,
Когда я смотрел с обожаньем на милую-милую Милли,
Подкрался… в рубцах… из-за ёлки… седой… отвратительный… он!
Усатый и страшный злой монстр, глаза, будто бусинки, колки.
Рожденный во мраке и грязи, неспешно, неслышно подлез.
И — в ослепительном блеске, он с помпой, пройдя сквозь иголки,
Как тень и за пару мгновений под юбкой у Милли… исчез.
Смотрел и глазам я не верил. Внутри меня всё онемело.
Я замер, я вздрогнул, поднялся, не слыша вокруг голоса…
Неужто мне всё это снится? И Милли, как смерть, побледнела,
И ужас застыл превеликий в ее темно-синих глазах!
Она закричала? — Ах, нет, сэр. Застыл на губах крик голубки.
Она, стиснув зубы, держала нарядного платья подол.
И крепко-прекрепко сжимала того, кто под девичьей юбкой
Ворочился и извивался, и был так опасен и зол.
Я ринулся было на помощь, но «Нет!» ее губы твердили.
В глазах у нее потемнело, но крепко был сжатым роток.
Я понял — ей важен был праздник, я понял — ей важен был Билли.
Он должен пожать плоды славы, а не испытать жуткий шок.
И страх пригвоздил меня к стулу. Я видел своими глазами,
Как крепко-прекрепко сжимала она, не впадая в нытьё,
Того, кто вовсю извивался, зубастого беса с когтями,
Что бился и рвался наружу под платьицем белым её.
О, я бы помог ей! Но видел (и как ей хватало терпенья),
Как взгляд умолял её «Тише!», глаза говорили с тоской:
«На месте своем оставайся, Боб Симмонс, не порть выступленье,
Ведь Билли скоро закончит. Только мгновенье… постой!»
Мгновенье! Я понял, я внял ей. Я знал, как пришлось ей усердно
Балладу из вечера в вечер совместно с братишкой учить,
С жестами каждую строчку и с выраженьем конечно…
Теперь провалить всё в итоге?! — Но нет уж, такому не быть!
Мгновенье! Оно будто вечность. Но почему Билли медлит?
Он повторил уже дважды: «Красотка по имени Лу…»
Ясно, ребенок запнулся. Неужто она не заметит?
Придет ли братишке на помощь? Вспомнит ли строчку в пылу?
Я видел, как Милли шептала, склонясь над испуганным Билли.
Едва подавил я проклятье, ведь мальчик был как манекен.
Но вдруг его лик озарился, слова позабытые всплыли,
И он, весь пыхтя и ликуя, закончил последний катрен.
Так Билли поднялся к вершине. Раздались приветствия. Право,
Его выступление было гвоздем всего вечера тут.
И в самый разгар оживленья и криков восторженных «Браво!»
Вдруг в обморок Милли упала, закончив свой сестринский труд.
Я бросился к ней. Тут же люди другие помочь мне хотели,
Как только я голову Милли приподнял, живую едва.
Но руки ее всё сжимали под платьем ту тварь в самом деле…
Мы руки разжали… Там — КРЫСА… Была та зверюга мертва.
Она за себя не боялась — за публику, как говорится.
Боялась за братика Билли… Эй, мама, как там пироги?
История эта, ей-богу, меня заставляет гордится…
Постой, незнакомец! Женою моей стала Милли Макги.
--
«Старое доброе время» — имеется в виду слова и название шотландской песни «Auld Lang Syne» на стихи Роберта Бёрнса. Известна во многих англоязычных странах, и чаще всего поётся при встрече Рождества.
«Отец ее, Сэм, был зимою кремирован…» — отсылка к стихотворению Р. У. Сервиса «Кремация Сэма Макги»
Джеки Куган (1914—1984) — первый в истории ребёнок-кинозвезда, снимался в немых фильмах. Сотрудничал с Чарли Чаплином.
«Выстрел Дэна Макгрю» — стихотворение Р. У. Сервиса; как и «Кремация Сэма Макги», принёсшее широкую известность автору.
«Лицо на полу бара» (The Face on the Bar Room Floor) — немой фильм 1914 года с участием Чарли Чалина.
--
The Ballad of the Leather Medal
Only a Leather Medal, hanging there on the wall,
Dingy and frayed and faded, dusty and worn and old;
Yet of my humble treasures I value it most of all,
And I wouldn't part with that medal if you gave me its weight in gold.
Read the inscription: For Valour - presented to Millie MacGee.
Ah! how in mem'ry it takes me back to the "auld lang syne,"
When Millie and I were sweethearts, and fair as a flower was she -
Yet little I dreamt that her bosom held the heart of heroine.
Listen! I'll tell you about it... An orphan was Millie MacGee,
Living with Billie her brother, under the Yukon sky,
Sam, her pa, was cremated in the winter of nineteen-three,
As duly and truly related by the pen of an author guy.
A cute little kid was Billie, solemn and silken of hair,
The image of Jackie Coogan in the days before movies could speak.
Devoted to him was Millie, with more than a mother's care,
And happy were they together in their cabin on Bunker Creek.
'Twas only a mining village, where hearts are simple and true,
And Millie MacGee was schoolma'am, loved and admired by all;
Yet no one dreamed for a moment she'd do what she dared to do -
But wait and I'll try to tell you, as clear as I can recall...
. . . . . . . . . . . . . .
Christmas Eve in the school-house! A scene of glitter and glee;
The children eager and joyful; parents and neighbours too;
Right in the forefront, Millie, close to the Christmas Tree.
While Billie, her brother, recited "The Shooting of Dan McGrew."
I reckon you've heard the opus, a ballad of guts and gore;
Of a Yukon frail and a frozen trail and a fight in a dringing dive,
It's on a par, I figger, with "The Face on the Bar-Room Floor,"
And the boys who wrote them pieces ought to be skinned alive.
Picture that scene of gladness; the honest faces aglow;
The kiddies gaping and spellbound, as Billie strutted his stuff.
The stage with its starry candles, and there in the foremost row,
Millie, bright as a fairy, in radient flounce and fluff.
More like an angel I thought her; all she needed was wings,
And I sought for a smile seraphic, but her eyes were only for Bill;
So there was I longing and loving, and dreaming the craziest things,
And Billie shouting and spouting, and everyone rapt and still.
Proud as a prince was Billie, bang in the footlights’ glare,
And quaking for him was Millie, as she followed every word;
Then just as he reached the climax, ranting and sawing the air —
Ugh! How it makes me shudder! The horrible thing occurred...
‘Twas the day when frocks were frilly, and skirts were scraping the ground,
And the snowy flounces of Millie like sea foam round her swept;
Humbly adoring I watched her —when oh, my heart gave a bound!
Hoary and scarred and hideous, out from the tree... it... crept.
A whiskered, beady—eyes monster, grisly and grim of hue;
Savage and slinking and silent, born of the dark and dirt;
Dazed by the glare and the glitter, it wavered a moment or two —
Then like a sinister shadow, it vanished... ’neath Millie’s skirt.
I stared. had my eyes deceived me? I shivered. I held my breath.
Surly I must have dreamed it. I quivered. I made to rise...
Then —my God! it was real. Millie grew pale as death;
And oh, such a look of terror woke in her lovely eyes.
Did her scream ring out? Ah no, sir. It froze at her very lips.
Clenching her teeth she checked it, and I saw her slim hands lock,
Grasping and gripping tensely, with desperate finger tips,
Something that writhed and wriggled under her dainty frock.
Quick I’d have dashed to her rescue, but fiercely she signalled: “No!”
Her eyes were dark with anguish, but her lips were set and grim;
Then I knew she was thinking of Billie —the kiddy must have his show,
Reap to the full his glory, nothing mattered but him.
So spiked to my chair with horror, there I shuddered and saw
Her fingrs frenziedly clutching and squeezing with all their might
Something that squirmed and struggled, a deamon of tooth and claw,
Fighting with fear and fury, under her garment white.
Oh could I only aid her! But the wide room lay between,
And again her eyes besought me: “Steady!” they seamed to say.
“Stay where you are, Bob Simmons; don’t let us have a scene,
Billie will soon be finished. Only a moment... stay!”
A moment! Ah yes, I got her. I knew how night after night
She’d learned him each line of that ballad with patience and pride and glee;
With gesture and tone dramatic, she’d taught him how to recite...
And now at the last to fail him —no, it must never be.
A moment! It seemed like ages. Why was Billie so slow?
He stammered. Twice he repeated: “The Lady that’s known as Lou —”
The kiddy was stuck and she knew it. Her face was frantic with woe.
Could she but come to his rescue? Could she remember the cue?
I saw her whispering wildly as she leaned to the frightened boy;
But Billie stared like a dummy, and I stifled an anxious curse.
Louder, louder she prompted; then his face illumined with joy,
And panting, flushed and exultant, he finished the final verse.
So the youngster would up like a whirlwind, while cheer resounded on cheer;
His piece was the hit of the evening. “Bravo!” I heard them say.
But there in the heart of the racket was one who could not hear —
The loving sister who’d coached him; for Millie had fainted away.
I rushed to her side and grabbed her; then others saw her distress,
And all were eager to aid me, as I pillowed that golden head,
But her arms were tense and rigid, and clutched in the folds of her dress,
Unlocking her hands they found it . . . A RAT . . . and the brute was dead.
In silence she’d crushed its life out, rather than scare the crowd,
And queer little Billie’s triumph . . . Hey! Mother, what about tea?
I’ve just been telling a story that makes me so mighty proud...
Stranger, let me present you —my wife, that was Millie MacGee.
==