Два черепа, спаявшись в поцелуе,
образовали бесконечность,
скачут рты, подкованные челюстями,
по жгучему базальту Ахаггара,
влагалище – дионисийская купель,
я окунаюсь экстатически снова и снова,
в бесчеловечье;
зачем, природа, ты дала мне разум,
я умыслам твоим враг;
кровавая слюна в прудах ключичных впадин,
я съедаю красоту с её лица,
она любая из вакханок;
два черепа, спаянные в поцелуе, - клепсидра,
я изливаю память, сны, свои черты,
чтобы осталась костяная колба полой,
как почву сошник вспахиваю утробу её,
и в топи вскровленной земли
тонет обречённое семя,
оргазм пульсирует протяжно,
о пусть замкнётся на самом себе,
вобравший кровь и умирание,
волшебство его прохлады –
небесной прохлады ветреных ночей.
Пламя свечей на её коже, застеленной потом, –
мерклые слитые лунные пути
на слепом глазу скованного льдом озера.
Снимаю перчатки света с восковых пальцев
свеча за свечой,
осталось последнее одеяние света –
слепящее изнутри существо моё,
я снимаю его,
и предстаёт мгла нагой,
вся купель.