Выше меры, в разброд с судьбою,
Городской ощутив дурман,
Кабаки и сердца брал без боя,
Расточив себя задарма,
Не жалел ни чернил, ни ваксы,
Навострив залихватский пыл,
Он прошёл по Москве кабацкой,
Там,где ангелов след простыл,
Знал, что выстрелит слово метко,
Полыхнёт костёр - в пол тычка.
Жизнь - то русской неслась рулеткой,
то - возницей на облучках.
Словно ветер, врываясь, рыжий,
Золотя свой недолгий век,
Он за жизни пределы вышел,
Лихо шествуя по Москве,
По бульварам её и скверам,
Околотку Тверскому. Что ж,
Думал - выдюжат струны - нервы,
Да мерещился финский нож
И двойник в коридорах босых,
Зеркалами, в простенках длясь...
Не стрелял, не писал доносы,
Но удушливей жгла петля.
Как затянется, не услышат, -
В Грановитой с утра - боржом!
Был поэт, да, как видно, вышел
Всей душой своей - нагишом.
Лишь попятится Питер к ставням,
Лишь в окошке зажжётся свет,-
Мать-старушка двумя перстами
Перекрестится - сына нет...
И пойдут кривотолки, только
Нет поэта - и все дела.
Возвратится к Первопристольной
Словом, выгоревшим дотла...
Но, когда головами клёны,
Золотыми, кивают вслед,-
Вновь идёт по Москве влюблённо -
Всероссийский шальной поэт.