***
В библиотеках деревень забытых
Печален запах стихотворных книг,
Никем ни разу так и не открытых.
Никто не взглянет и потом на них.
Никем не тронут сборник Смелякова,
И никому не ведом здесь Рубцов...
Зарница за зеленою рекою
Сверкнула гениальною строкою
Над немотой желтеющих лесов.
Вселенская поэма золотая
Являет миру райскую тоску.
Земля, в реке зарницу отражая,
Запомнила навек одну строку.
Напишется ль поэма хоть когда-то
Вся полностью над кроткою рекой?
Вселенная моя – великий автор
Гордится только первою строкой.
Вся вечность даже небу не открыта,
Но бесконечен запоздалый миг...
В библиотеках деревень забытых
Печален запах стихотворных книг.
БЛАГОДАРНОСТЬ
Спасибо, что прощаешь нам слова,
Прощаешь наши гордые сужденья.
Когда весь мир я Богом называл,
Ты отвечал безмолвным снисхожденьем.
Потом закат стыдом моим горел,
Вечерний луг мне строго совесть нянчил.
А ты на мироздание смотрел –
Как я смотрел на белый одуванчик…
ЗАПОВЕДНИК
Я вхожу в Мордовский заповедник –
Родину бессмертной отыскать.
Под защитой бурого медведя
Край мой сохранится на века.
В синеву сосновые иголки
Здесь вонзились – небо им родней.
Узнаю, что мир не съеден волком,
Повстречавшись с парою лосей.
Близ Сарова настоящий праздник –
Нахожу венерин башмачок.
Атомная бомба безопасна,
Если в центре мира есть цветок.
И на свете атомная бомба
Не взорвется – чтобы жил цветок
В центре мироздания. И чтобы
Впредь слетал с Венеры башмачок.
Я вхожу в Мордовский заповедник,
Чтобы возле нежного цветка
Средь владений бурого медведя
И себя на свете отыскать.
***
Дай бог нам жить лишь на ладони Бога –
На родине единственной прожить;
И следуя предписанной дороге,
Творить сказание и хлеб растить.
Еще бушуют войны век от века,
Бессмысленный свирепствует огонь.
Как милостыне – жизни человека
Распахнута всевышняя ладонь.
МОЕ ВРЕМЯ
Я помню миг до сотворенья света,
И вечно длится первобытный миг,
Когда еще нет вещего завета,
Когда еще нет и наскальных книг.
Живу я и сегодня, как когда-то,
Когда еще не создан бренный мир –
В миг до того, как явится создатель.
Мой век на свете – только этот миг.
Еще и хаос не угомонился,
И свет Творца лишь издали горит…
На землю первым человек явился,
Чтоб было из кого мир сотворить.
И потому я лишь согласно срока
Явился на пустынные поля.
Назначил землю Бог своим пророком,
И мне о Боге говорит – земля.
И кажется, до окончанья света
Продлится только первобытный миг,
Когда еще нет вещего завета,
Когда еще нет и наскальных книг.
УИТМЕН
Всемирные травы нетленны,
Прекрасен огонь их листвы:
Колышутся в центре Вселенной
Бессмертные «Листья травы».
Как яркой, зеленой весною
Сияют просторы полян,
Вот так же зеленой травою
Покрыт мировой океан.
И я по воде, как по лугу,
Иду, может быть, в Вашингтон
К далекому доброму другу –
Водою земной восхищен.
На свете – предвечное время,
Прозрачен вселенский туман.
Как озеро возле деревни,
Травою зарос океан.
***
В истории такое происходит,
В истории всевластие стихий:
От Ярославны Пушкин не отходит,
Читает ей грядущие стихи;
Стихи о том, что нет на свете смерти,
На белом свете лишь бессмертье есть.
К Днепру пришел поэт через столетья,
Принес подарок – о бессмертье весть;
О том, что Игорь с боя возвратится
К себе домой – в великую строку…
Мне чудится сегодня или снится,
Что Пушкин пишет «Слово о полку…»?
***
Ты к сердцу Бога ухо приложи –
И вечность в Божьей тишине услышишь;
И ты услышишь, как в грядущей ржи
Последний колос ветерок колышет.
Услышишь, как земная тишина
У края бездны солнечно ликует.
Там с первою последняя война,
Уже навек смиренные, воркуют.
Там шелестит зеленая трава,
Наречие травы – всегда с тобою:
Наречие травы – твои слова,
И сам в грядущем стал уже травою.
Ни прошлого, ни будущего нет,
Лишь настоящим Божье сердце бьется…
И был ли под луной наш белый свет,
Когда его творенье лишь начнется?..
***
Через четыре миллиарда лет
Земля исчезнет, горько угасая.
Уже сейчас зловещ небесный свет,
И звезды, не родные, нам мерцают.
Что станет с ближнею землей моей,
С избою нашей, мамой и рекою?
Что станет с бесконечностью полей?
До них пока еще подать рукою.
Куда погонит свой табун отец?
И кто услышит радостное ржанье?
И что есть мироздания конец –
Дар Божий нам иль Божье наказанье?
За миллиарды лет вперед грущу
О гибели закатов и рассветов.
И где свою деревню отыщу,
Туда вернувшись земляничным летом?
***
Еврейский Выселок угас,
Навек угас в глуши России.
Конца ли света пробил час?..
Но почему-то здесь красиво.
Красив не заселенный рай,
Рай с земляничною поляной.
Пришел Израиль в этот край,
Как будто в край обетованный.
Здесь шелест трав – как шелест книг,
В них – предстоящее сказанье.
Израиль этих мест достиг,
Услышав выселка названье.
Красивы дикие кусты.
Пустырь – Всевышнего картина.
Здесь не Синайская ль пустыня
От неба родила пустырь?..
ДЕРЕВНЯ АРГА
Гроза над Аргой – высшая награда
От вечности. И в этот грозный миг
Мне вспомнилась погибшая Эллада,
Поскольку Зевс над Аргою возник.
Не Зевс ли, правда, буйствовал над лесом?..
В лесной деревне верил я, что Зевс.
Приветствуя воинственного Зевса,
С ним говорил здесь заповедный лес.
Над Аргой небо полыхало жарко,
Дрожала опаленная звезда.
Дочь бога-Зевса – пламенная Арга,
Казалось мне, направилась сюда.
Над Аргой небо пламенело ярко,
Уже погас испуганный закат.
А Зевс-отец свою кровинку Аргу
Хотел сегодня в Арге отыскать.
Здесь, спрятавшись в грозу за свет оконный,
Дрожала одинокая душа.
В избе Христос безмолвствовал с иконы
В тот час, когда Зевс небо сокрушал…
***
Приду в пустырь – и вижу человека,
В пространстве воплотился человек.
Здесь все осталось от былого века –
Я снова вижу первобытный век.
Мне кажется, на языке знакомом
Пустырь со мной вот-вот заговорит.
Но, знать, слова застряли в горле комом
От навсегда скопившихся обид.
Средь пустыря моя земля безмолвна,
И я безмолвен здесь – средь пустыря.
Гроза идет… И в буквах высших молний
Слова, сгорая, надо мной горят…
***
Когда Земля была огромна
И безгранична ширь полей,
С небес сойдя, здесь жили – дома
Платон, Коперник, Галилей.
Была от края и до края
Земля из сердца им видна…
Когда Земля была большая,
Большими были имена.
Но малым стал вдруг мир подлунный,
Не безграничной – даль полей.
Сейчас Коперник или Бруно
Не поместятся на земле.
Земля сквозь пальцы утекает
Со всею сушей и водой.
Мир малым стал… Земля такая
В Одну вмещается ладонь…
***
Земля испуганно дрожит,
А в небе грозном ад творится.
Старик один живет в глуши,
Глухой – он неба не боится.
Забытый миром фронтовик
Проводит век в избе убогой.
Трава, деревья и родник
Его здесь почитают Богом.
Ему пустырь отчизны рад –
Цветы, трава, деревья рады;
Они его благодарят,
Как будто Бога, за пощаду.
Свой самодельный календарь
Листает – как листы завета.
И каждый год, надев медаль,
К цветам приходит в день Победы.
Когда его земля дрожит,
А в небе грозном ад творится,
Старик махоркою дымит,
Глухой – он неба не боится…
ЗЕМЛЯ ЯЗЫЧНИКОВ
Живет средь пустыря зеленый камень,
И под него не потечет вода;
Его уже никто, никто руками,
Наверно, не коснется никогда.
Но здесь на пустыре моем веками
Природа первозданная жива.
И на заре перед зеленым камнем
Склоняется зеленая трава.
К земле прижат он тяжестью величья,
Давным-давно забытого землей.
И лишь крапивы огненные листья
Жестоко шелестят над головой.
И днем и ночью над землей забытой
Без памяти сияет небосвод.
И камень-бог, зеленым мхом покрытый,
Сегодня никого не узнает…
ОСЕНЬ
Иду по площади церковной,
Когда средь мира я брожу.
Прости, великая икона,
За то, что мимо прохожу.
Минуя свет твой осторожно,
Величия не узнаю.
Свободен я, когда возможно
Не знать святыню не свою.
Свободен я, когда не надо
Святыню обнажать свою…
Я в ближнем свете листопада
Сиянье Бога узнаю.
Иду по площади церковной,
Когда средь мира я брожу.
И мимо трепетной иконы
Я с листопадом прохожу…
БЕСЕДА ЗЕВСА С ЧИНГИСХАНОМ
Июль. Среди благоуханья
Дрожит ночная тишина.
Беседа Зевса с Чингисханом
Лишь мне откуда-то слышна.
Как будто происходит рядом
Двух громовержцев разговор.
И прискакал табун в Элладу,
В степи Гефест зажег костер…
Откуда я об этом знаю,
Живя в глуши среди полян?
Должно быть, оба вспоминают
Меня – и Зевс, и Чингисхан.
Своей смиренной родословной
Я к ним обоим восхожу.
Зевс произнес земное слово,
А Чингисхан изрек грозу.
Хотя и в Греции я не был,
В Монголии не побывал,
Но разговор земли и неба
Мне слышать космос даровал.
***
Мне предстоит мой Иерусалим,
И непременно предстоит мне Мекка.
Восток в судьбе моей необратим,
Восток, меня приветствуя, не меркнет.
Мне много лет. Наверное, пора!
Но знаю – там мне будет одиноко:
Голгофа – лишь обычная гора;
В песках исчезли и следы пророка.
Но непременно Мекка предстоит,
Но предстоит даль Иерусалима…
Пока заря над родиной горит,
Приду к своим полям необозримым.
Здесь явится сияние-пророк,
Здесь откровенье-тишину услышу;
Увижу здесь, как каждый колосок
Своей рукой творец миров колышет…
***
Деревню одинокую мне явит
Средь сумрака знакомая луна.
Но не луна как будто здесь сияет,
А отраженье желтого окна.
Изба мерцает в центре мирозданья,
Наверно, бесконечно много лет.
И если вдруг закончится мерцанье,
То сразу же погаснет белый свет.
Но свет горит. Там старожил газету
Читает. Может, и статью мою,
В которой я боюсь, что землю эту
Сожгут однажды в ядерном бою.
И все же мне сегодня он не верит,
Ему неведом мой полночный страх.
Вселенной всей в избе открыты двери,
Гостеприимна тишина в дверях.
Избы последней вечное мерцанье
Открылось мне в неведомой дали.
Деревню эту в центре мирозданья
Бог создавал отдельно от земли.
***
А родина любая – в сердце Бога,
И потому я не пропал в глуши.
Идет своею тихою дорогой –
Под Богом моя маленькая жизнь.
Идет бесшумно посреди Вселенной –
Среди зеленой солнечной травы
Вдали от Рима, Вашингтона, Вены,
Флоренции, Мадрида и Москвы.
Идет порою и в пыли дорожной…
Хоть галереи мира далеки,
Совсем недавно здесь один художник
Мне подарил картину – вид реки.
И этот мир, святой травой заросший,
Писал он специально для меня.
А в той реке уже поил я лошадь
Или омою красного коня…
Да, я мечтал явиться в центры мира,
Мечтал прийти и в Иерусалим.
Теперь узнал, что в этом Божья милость –
Лишь мною этот край неповторим.
КУПАНИЕ КРАСНОГО КОНЯ
Картина радостно мне светит,
Как будто узнает меня:
Ведь это я на белом свете
Купаю красного коня.
Осталась позади работа,
Погасло поле в тишине.
Но и с картины запах пота
Сейчас доносится ко мне.
Вот я, и пеший, и усталый,
Себя нашел на полотне.
Картина вдруг мне показала,
Что и сейчас я на коне.
И родина моя – роднее,
И ярче – прежняя заря.
Вблизи трепещет, зеленея,
Извечно красная земля.
Моя земля в лучах заката
Мне рассказала с полотна,
Как лошадь белую когда-то
Омыл в реке я докрасна…
ГРОЗА В РОССИИ
Беспомощные молнии вдали
Сверкают грозно, но уже не страшно.
Как тяжело быть богом без земли,
Как тяжело быть богом лишь вчерашним.
Сочувствия заслуживает Зевс.
Но кто я, чтоб сочувствовать, для Зевса!
Люблю при древнегреческой грозе
Родством со всей Вселенною согреться.
В грозу старик в лугах пасет овец,
Не ведая, что заблудились боги.
Их в небесах покинул сам Творец,
Не указав единственной дороги.
И кто же вытрет небесам слезу?
Кому-то и могучий бог – ребенок…
Не в Греции ли вечером в грозу
Заблудится испуганный ягненок?
***
Исчезла биография отца,
И растворились в воздухе событья.
Ни голоса, ни взгляда, ни лица –
Успел и ближний образ позабыться.
И образ предков вечностью зарос.
Я вспоминаю, как отец когда-то
Печалился о том, что не занес
В тетрадь событья, имена и даты.
А вне тетради – мрак небытия;
Все предки оказались вне тетради.
Историю свою сегодня я
Не нахожу, хотя она и рядом.
История не ведает конца,
Хотя незримы дорогие лица…
Творится биография отца,
В минувшем мире все равно творится.
***
Наш ветхий мир лежит в конце Вселенной
В грядущей остывающей золе.
И ничего уже не сокровенно,
Ничто уже не ново на земле.
Взгляните, даже пушкинское дело
Истлело у потомков на устах.
В бурьяне мрачном родина истлела,
Земля моя на родине пуста.
В снегу глубоком все мои дороги,
Истлевшая заря – в конце дорог.
Не так уж сокровенны и пророки,
Ведь каждый самому себе пророк.
Но в сердце сокровенно ожиданье –
Грядущий новый мир сулит восток…
Цветок взойдет в истлевшем мирозданье,
Пчелою сядет ангел на цветок!
***
Я выбираюсь долго из Сахары,
Пески, пески, пески одни кругом.
Пришел сюда еще совсем не старым,
А ухожу глубоким стариком.
Босой старик выходит из пустыни.
Печально от того, что это я.
Возникла посреди моей гордыни
Огромная пустыня бытия.
Когда ж меня смирением одарит
Судьба в пути – среди моей строки?
Мои следы горячие в Сахаре
Заносят хладнокровные пески.
И вот уже вблизи грохочут реки,
Наполненные синею водой…
Навстречу мне выходят туареги –
Кочуя, возвращаются домой.
***
Со мною хаос древний говорит
На родине прозрачными ночами.
Еще огнем бушующим горит
Глагол, который прозвучит в начале.
Зачем со мною хаос говорит?
Зачем мое смирение тревожит?
Дождаться бы сияющей зари –
Она мне хаос разглядеть поможет.
Заря поможет мрак ночной понять.
Не хаос ли пытается стихами
Свое величье грозное унять?
Не в человеке ль воплотится хаос?..
***
Да здравствует высокая ветла!
С младенчества судьбе моей знакома.
Меня ты первой по земле вела –
Растущая под небом возле дома,
Не зная о границах дальних стран;
Не зная средь бушующей полыни
О том, что есть на свете океан,
Есть горы, есть тайга и есть пустыни.
Шумишь… Кому же посылаешь весть?
Ты говоришь неведомому свету
О том, что ты на белом свете есть
И больше никого на свете нету;
О том, что вся земля вокруг пуста,
Хотя другою землю и не помнишь…
А на полях осеннего листа
Бог сочиняет мировую повесть.
ЧИТАТЕЛЮ
Философом меня не называй.
Не знаю я, как белый свет устроен;
Не знаю, где расположился рай –
И знания такого не достоин.
Не называй философом меня.
И осторожно называй – поэтом:
Над миром молчаливая луна
Мне не сказала до сих пор об этом…
***
Не навестил я Белую пустыню –
Она и поседела без меня.
На африканском солнце вечность стынет
Чуть в стороне от завтрашнего дня.
Столпотворение в горячих странах.
Пустыня на границе этих стран
Была родной землею океана,
Не ею ли и изгнан океан?
Мечтает океан домой вернуться
Хотя бы через миллионы лет.
Когда же волны снова здесь проснутся?
И этим ли грядущий будет свет?
И как сама пустыня будет зваться?
Пустынею не станет ли и Русь?..
До Африки хотел бы я добраться.
Быть может, с океаном доберусь…
***
Отмененные ль книги горят
В философском сиянии молний?
И всемирный учитель Сократ
Ученически ныне безмолвен.
В час грозы его мудрость тиха;
Поселившись над бренной землею,
Жизни учится у пастуха,
Что овец удержал под грозою.
Мне не нужен сегодня Сократ,
Если даже Всевышний безмолвен.
Философские книги горят
В яркой мудрости радостных молний.
Но при чем здесь далекий Сократ,
Если мудрость природы лучится?
Просто возле стихии я рад –
Жизни лишь у себя научиться…
***
Когда смогу поговорить с собой?
Когда с собою встретиться сумею?
Лишь соберусь с распахнутой мольбой,
Язык красноречивый мой немеет.
Трепещут несказанные слова,
Трепещет онемевшее наречье.
Боится неизменно голова
Открыться моему чистосердечью.
И на заре, и на исходе дня
Себя услышать не решаюсь снова.
Ждет совесть откровенья от меня,
Хотя давно ей безразлично слово.
***
Люблю картины, на которых дождик
Проходит мимо золотой зари…
В начале февраля один художник
Мне на картине солнце подарил.
Боялся я, что солнце вдруг остынет,
Когда унес его из мастерской.
Оно сейчас пылало над пустыней
И обжигало там песок седой.
Такое же ли солнце запылает
Однажды над грядущей пустотой,
Когда к подножью ада или рая
Укатится наивный шар Земной?..
Как близко солнце с полотна сияло!
Как далеко над тучами горит!..
Такое солнце Богу предстояло,
И мне такое солнце предстоит…
***
В разгаре лунного сиянья,
За миг до утренней зари
В открытом сердце мирозданья
Какой-то созревает взрыв.
Печальна под луною ива;
Молчат забытые места…
В преддверии большого взрыва
Тревожно дышит пустота.
Галактики, меня простите,
До вас глагол я не донес.
А думу думает властитель
О попущении всерьез.
Его такое размышленье –
Сегодняшняя тишина…
Но почему-то без волненья
Сияет надо мной луна.
Земля в любой момент красива.
Зачем же мрачен мой глагол?
Как будто до Большого Взрыва
Я во Вселенную пришел…
***
Вновь возвращаюсь в дальнюю деревню,
Которой в отдаленье дорожу.
Веду себя...
Среди больших деревьев
Без мыслей неуместных прохожу.
С наречьем листопада я не связан
И с шумом трав, хоть рядом, хоть вдали.
Без сожаления сказать обязан:
Мне не понятна речь моей земли.
Не знаю даже и свое наречье,
Лишь то, что Бог пошлет, произношу.
Даровано мне знанье человечье,
В чужом звучанье смысла не ищу…
Безмолвна опустевшая деревня,
Состарился навек ее глагол.
Веду себя среди больших деревьев
Туда, куда уже давно пришел…
ЗИМНЯЯ НОЧЬ
Сегодня страшно мне впервые
В избе, затерянной в снегах;
Сегодня страшно, что живые –
Февральский ветер и пурга.
По крыше и по сердцу больно
Грохочут. Не спокойно им,
Как будто очень недовольны
Они присутствием моим.
И неужели их пугаю
Своей молитвою ночной?
Иль тем не мил, что избегаю
Я разговора с пустотой?
На месте бывшего народа
Страшны забытые места,
Когда в ночную непогоду
Речь обретает пустота.
Мне кажется: еще немного –
И мир закроет грозный снег…
Пока зима боится Бога,
Здесь выживает человек.
***
Родной февраль. Мой разум стынет
От равнодушия полей.
Вчера являлось лишь гордыней
Мое сочувствие земле.
Я к плачу вьюги равнодушен;
Пургу бездомную не жаль…
Природе, кажется, не нужно,
Чтоб я о ней переживал.
Ни в бурных, ни в замерзших реках
Себя уже не узнаю.
Природа младше человека
На вечность целую свою.
Душа ее – в просторах горних;
Пока лишь созревает там…
Сейчас я не настолько гордый,
Чтоб зваться братом небесам…
***
Плывет куда-то в сторону заката
Заброшенная лодка на мели.
До цели доплывет она когда-то,
Но близок ли грядущий край земли?
Волнительно сияние тумана;
Невнятно песню лодочник поет.
Конец или начало океана –
Сегодня это озеро мое?
Закат в себе углубит эту воду,
Зальет сияньем, как водой, траву.
Да, это я к закату, как к восходу,
На лодке той отчаянно плыву.
Сиянье мира прячется в тумане –
Огни и близких, и далеких стран.
Когда мечтаешь ты об океане,
Даруется тебе твой океан.
***
Где семь великих дней, когда нетленно
Земля творилась в звонкой тишине?
Дни эти – за границею Вселенной
От вечности холодной в стороне.
Создатель мастерство не завершает;
С годами мне становится ясней:
Когда наш мир однажды обветшает,
Опять наступят семь великих дней…
***
Сейчас я там, где предстоит рожденье
Адама из вселенской пустоты.
Но накануне этого явленья
Причастны к тайне первые цветы.
Цветы у неба нежно примут роды,
Адам родится только до зари;
Потом родятся от него народы,
Пророки для народов и цари.
Но я уж там. И значит, до Адама
На белый свет родился – от цветов.
И буду вечно породнен с цветами
Среди моих дичающих лугов.
Хочу я написать стихотворенье,
Пока младенец не издал свой крик.
Но лишь с Адамом в день его рожденья
Пришлет Всевышний мне родной язык…
***
Забытые места людьми забыты,
Но не забыты лишь тобой одним.
Они тобою заново открыты,
Как будто Мекка и Иерусалим.
Те, кто здесь жил, и ныне где-то живы,
Для них печальна эта же луна.
Что память есть твоя? Кусты крапивы,
Простор пустынный, небо, тишина.
Твоей слезою тишина омыта,
И вечность здесь от бренности чиста.
Тебя увидев на земле забытой,
Я полюбил забытые места.
Твоя земля повсюду незабвенна –
И там, где мир крапивою храним.
Когда здесь ты, тогда одновременно
И Мекка здесь, и Иерусалим…
***
Сегодняшние сумерки крапивой
Случайно ль докрасна обожжены?
И все же ночь на родине красива
И накануне ядерной войны.
Все ночи таковы теперь навеки –
Земля от бомб смертельно тяжела;
Земля сама боится человека,
Которому огонь свой отдала.
Сияет бездна ярко надо мною;
Я слышу несказанные слова:
Всю эту ночь с бессмертною луною
Прощаются деревья и трава.
Еще незримо солнце в небе стонет;
Мне слышно, как под окнами ветла
Прощается с ветлою в Вашингтоне,
Одна Земля их под луной свела.
ДРЕВНИЙ РИМ
Зачем-то заглянул я в мир,
Где даже тишина замолкла.
Здесь на подобье римских цифр
Бруски на почерневших окнах.
Минувший рай невозвратим –
Предчувствие неумолимо.
И здесь я вспомнил Древний Рим –
И эту глушь назвал я Римом.
Наверно, первая звезда
Взойти на небо не спешила;
И суд чужой, придя сюда,
Случайно время совершило.
И есть ли варварский расчет
В наивной девственной природе?
Зачем-то ягода растет
И этим летом на болоте.
Мы с небесами говорим
О бытие неудержимом;
И вспоминаем Древний Рим –
И глушь мы называем Римом.
***
Что будет с миром завтра? Нет ответа.
О чем-то лишь древесный лист дрожит.
Прошу, Всевышний, не в конце бы света
Нам предстояло в этом мире жить.
Когда покинет Землю Божья милость –
И ядерные взрывы прогремят,
Не повторятся и в грядущем мире
Ни шелест трав, ни утро, ни закат.
Простая материнская молитва
Замолкнет между небом и землей…
Мне чудится спасительная битва:
Воюет человек с самим собой…
***
О, Пушкин, Пушкин – младший брат
Мне по годам неумолимым.
Родству великому я рад,
Хотя оно невыносимо.
Как бремя – с Пушкиным родство,
Строка крадется осторожно.
Хотя возможно мастерство,
Но совершенство невозможно.
Пора ли ремесло менять?
«Лета шалунью рифму гонят».
О, Пушкин, Пушкин, и меня
«Лета к суровой прозе клонят».
Клубится, как сюжет, туман,
Лист приготовила береза.
И слышно мне среди полян –
В блокноте Бога зреет проза.
И звезды древние горят,
Светлы под ними наши годы…
О, Пушкин, Пушкин – младший брат
И мой, и Бога, и природы.