Вновь злата Прага,
где всё красиво,
где даже пиво -
хмельная влага
с косматой гривой -
гнедая брага
в стекла узде.
Ячмень, хмель, солнце
(виват японцам!) -
здесь пиво пьётся
так, как нигде.
Ведёт прогулка
по Староместской
и по окрестным
с ней переулкам,
где небу тесно,
а звукам гулко.
Вновь Карлов мост
ведёт упрямо
на берег правый
туда, где Пражский
град в полный рост.
Вокруг, как лава,
текут туристы.
Вином игристым
искрится Влтава.
Волн серебристых
ползут удавы -
за рядом ряд.
Скользит по коже
воды пригожий
корабль. Пирожными
дома стоят.
Мне этот город
мостов и статуй
открыл когда-то
(в другую пору,
не помню даты)
среди просторов
в предгорьях Татр
рецепт от жажды
чудес - винтажный
и эпатажный
чёрный театр.
Здесь ниоткуда,
сменяя краски,
цвета и маски,
приходит чудо:
так в майской сказке
из влажной груды -
из темноты
земли согретой
навстречу лету -
теплу и свету -
растут цветы.
Какой художник
другой мгновенно
раскрасить сцену
так ярко может,
ломая стены
привычных тем,
на фоне чёрном
кладя упорно
цвета и формы,
как на холсте?
/«Оно», похоже,
в той тьме таится,
меняя лица
на маски-рожи,
и из темницы
тьмы осторожно
ползёт на свет
неумолимо,
неутомимо -
свет бьётся с «Ним», но
с «Ним» сладу нет.
«Я» - это труппа
(аплодисменты -
любви моменты -
важней для группы
ангажемента
монет и супа),
а «Супер-Я» -
пристрастный зритель,
игры ценитель -
сам обвинитель,
сам и судья./
Во тьме таятся
на всё ответы,
но в них без света
не разобраться.
Храня секреты,
тьма только вкратце
их подсмотреть
даёт шанс. Только
на всё без толик
ответ даст толком
одна лишь смерть.
Меж полумраком
того, что было,
и тьмой могилы
живому праху -
мне - приоткрыл он -
театр-оракул -
в мир тайн окно,
но всё же свету
ни здесь, ни где-то
на всё ответа
дать не дано.
Идут спектакли
в театре чёрном,
светоупорном,
где всё (не так ли?) -
лишь иллюзорно.
Под ритм в такте
сердечных мантр
необъясним он,
как фотоснимок
портретный с нимбом,
чёрный театр.