…И Герой говорит: я живой. Сумасшедший и верный. В венах жидкий огонь, трепет тысячи крыльев внутри.
Ты смеёшься над ним, как смеётся творец над твореньем, и небрежным мазком добавляешь ещё один штрих. Ты смеёшься над ним, как смеётся над мрамором скульптор, ты сжимаешь в руках его сердце — кусок твоего. Ты смеёшься над ним, как смеётся правитель над культом.
Потому что забудешься ты — и не станет его.
Но Герой говорит: что за бред? Я свободный, я дикий! Я могу улететь вместе с клином кочующих птиц!
Ты смеёшься над этим отчаянным, яростным криком. И сшиваешь его из отмерших, замёрзших частиц. Тусклый жемчуг слезы — милосердие, нежность, участье. Капля крови на холст — жизнь во взгляде и сила в руках.
И Герой говорит: эй, послушай… напишешь мне счастье? Потому что, ну, знаешь… без счастья живому никак.
Ты смеёшься над ним. Ты мурлычешь ему в подреберье: да какой ты живой, да какой ты, мой мальчик, ж и в о й?
Он упрямо твердит: я-не-верюневерюневерю. Ты смеёшься над ним — и выходит измученный вой.
И шагает Герой, припадая на левую ногу, и тебе говорит: у меня есть характер, портрет!
Ты ему говоришь: люди живы по милости Бога. Ты живёшь потому, что я выдумал твой трафарет.
Он молчит день и два. А на третий тебя не хватает. Ты кричишь в пустоту, ты сжимаешь руками виски. Он ехидно молчит. Твой народ, твой отряд, твоя стая. Он ехидно молчит. Ты свихнуться готов от тоски. Ты хватаешь тетрадь. Пишешь гневно, не глядя на почерк, рвёшь на части листы злым отчаяньем скачущих букв.
Твой Герой состоит из тире, многоточий и точек.
И когда ты кончаешь писать, ты не чувствуешь рук. Ты не слышишь ни слов, ни мольбы, ни отчаянных всхлипов. Ты. Не. Слышишь. О;кей? Ты не слышишь. Не слышишь.
Ты смог.
Под футболкой, внутри, как-то пусто, тоскливо и липко.
Твой роман завершён. Твой Герой не пришёл в эпилог. Он был, в общем, как все. Безымянным, бездумным, бездомным. Он был, в общем, как все. Не особенным. Так, рядовым…
Ты придумал его, как придумал Франческа Мадонну. Ты придумал его.
И нечаянно сделал живым.
10.11.16