Багряным заревом окрасилась листва,
Но в тишине осеннего молчанья,
Так тихо были сказаны слова,
Как символ неизбежного прощанья.
И лес осенний в сумраке шумел,
И вторили ему чуть слышно птицы,
Но миг загадок, радости удел,
Не мог с душой прожившей повториться.
А юность, как тропинка вдалеке,
Уводит в лес, сквозь чащу и терновник,
Забыв про все печали, налегке,
Отведать горько-сладостный шиповник.
Березы тихо шепчут о былом,
Гуляет по аллеям шумным осень,
И окропляет пламенным огнем,
Оставив зеленеть младую озимь.
И лес шумит, как век назад шумел,
И пруд протяжно шелестел своей осокой,
И в воду, словно в зеркало, смотрел,
Тот взгляд, так обреченно-одинокий.
Остались в нем рукоплесканья зим,
Рукопожатья опьяненных весен.
Теперь лишь лес пожаром светится один,
Смеется и звенит шальная осень.
В былое пламя окропив листву,
И тон былой задав осеннему молчанью.
Лишь память все хранит, как наяву,
Тот символ неизбежного прощанья.