И зачем на площади Таганки,
Ощутив волнение в крови,
Ты с доверьем подошла к цыганке
Погадать о счастье и любви.
И цыганка жадными руками
Твою кофту мягко теребя,
Поимённо, видно, шла за нами,
Назвала меня, потом – тебя.
И жевала равнодушно воздух,
Значит, ей всё это трын-трава:
“Уходи, голубка, будет поздно.
Нынче – девка, завтра ты – вдова.
Нет, не любит. Фулиган отпетый.
По нему рыдает Колыма…”
Словно в карусели, от навета
Закружились люди и дома.
Я стоял в сторонке. И – ни с места.
И в глаза влилась такая мгла,
Что и не заметил, как невеста –
Ты – неведомо куда ушла.
Ты ушла. Губами не коснулась
Губ моих. В душе смиряя стон,
Я кричал тебе, чтоб ты вернулась…
Наконец, прервался этот сон.
Встав с кровати, я открыл окошко
И стоял, задумчиво смотря.
Над лесной нахохленной сторожкой
Замахнулась вёслами заря.
Я прошёл, действительно, полсвета.
Обживал Сибирь и Колыму.
А теперь под сенью тихих веток
В отпуске – в сосновом терему.
И дышу одной простой надеждой:
Чтоб тебя скорей увидеть вновь.
Милая, я не растратил нежность
И во льдах не выстудил любовь.
Прикоснусь к тебе горячей бровью,
Светом поцелуя ослепя.
И на всё немое Подмосковье
Воспою, любимая, тебя.
Над селом, подёрнутая синькой,
Всколыхнётся розовая тишь.
Это ты в оранжевой косынке
Мне сейчас навстречу заспешишь.
За тобой, как солнечные склянки,
В белых росах прорастут следы.
Что сказать приснившейся цыганке,
Если есть на свете только ты! 1978