Он чувствовал как узел пуповины
Сплетался в узел начатой судьбы.
Он выплывал на свет почти невинным,
Как шелест волн, как шум ночной травы.
Он видел лица докторов усталых,
Вниз головой торжественно вися.
Его душа еще не понимала -
Теперь она безвольное дитя.
Бродяжничество кончилось и годы
Ее загнали в свой безумный круг.
Он после букв стал рисовать природу,
Собак, дома, цветы, друзей, подруг.
А мать вздыхала, глядя на рисунки
И говорила: "Ну играй, сынок!"
И вынимала сладости из сумки,
А фантики отсчитывали срок,
Когда пройдет сея чудная придурь
И на ноги поднимется малыш.
Но кисть петляла по бумаге. "Выйду ль?" -
Рисунок думал. И горбами крыш
Вдруг наполнялись сонные альбомы
И голосами из больших домов.
Пейзаж как-будто выходил из комы,
Портрет освобождался от оков.
И пуповина вмиг ослабевала.
Он плыл в себе, себе принадлежал.
И времени ему казалось мало,
И сам он был в тот час безумно мал.
Он плыл как рыба в водах вдохновенья.
На берегу его грустила мать.
Она бы изменила вод теченье,
Чтоб никому его не отдавать.
Ни девушкам, что буйным караваном
Пройдут сквозь парня сложную судьбу,
Ни однокурсникам, что в споре пенно-пьяном
Разгонят бестолковую тоску;
Ни небесам, чей Промысел неясен,
И может стать проклятьем и бедой.
"Ах, Колюшка, ты светел и прекрасен!
Стояла бы я вечно над тобой!"
Но детство умирает слишком быстро,
Едва коснувшись детского плеча.
И чтобы покидал корабль пристань
Не нужно даже острого меча.