L’HOMME APPROXIMATIF
Часть XIX
крутые насыпи ущелий коклюш гор испепеляет
с жужжанием чумным осенних акведуков
распашка дармовых небес которые как братская могила охватили
столько пастбищ
наречья облаков предвестников недолгие явленья
провозглашают скопом наваждения и вопли высшие
подземные неугомонные цеха медленных химий схожи с песнями
стремительность дождя груба мурашки телеграфные его как мыслящая скорлупа
глубокие разрывы гор из коих вдруг вздымается бельё
по деревням истасканное по лукавствам
глумящихся долин отчизн соблазнительниц
безбожные гулянки рек
отвага их деяний против застоявшегося мрака глины
в забвенье чисел и паромов канули
забвенья сущностей
в темницах волокнистых сбились в кучу колокольчики и стебли
где пряхи хлопот гаснут в полумраке косами звеня
и поднимают веки призрачных фаллических сосулек
стен непристойность ядра их камней излазанные тысячами пальцев
сплетаются в косички одуванчиков
и равновесие температур разожжено чрезмерным взором
ваше радушье пробуждает во мне слишком сладкие окольные пути пророчеств
благостных и клонит в сон
и твёрд в покровах сланцевых своих своё я ожиданье посвятил
окисленной пустыни пыткам
и непоколебимому пришествию огня
наткнувшиеся на базальтовое ибисов безмолвье
запутанные в рек подземных вожжи
оставленные гидр лесам безумным
где смутными соперничествами кудахчут проповеди душных лет
ночь поглощает нас выплёвывая на другой конец своей берлоги
существ неугомонных грамматика глаз коих покуда не очерчена
пространством завтра
медлительное окружение коралла
высокие зубцы желаний твёрдых губит
зазубрины на твоём сердце это щебня алчущего душная пора
а как много хибар в кров твоего чела вписало
обилье мхов скорбящих на груди
в руинах кучи будущностей пав
укрывшись путаницею пороков спутавшись с засадами лиан
в то время когда стаи мутных рыб
проникли в волосы и в непроглядность смерти
мы проходили пустоши смягчённые вниманьем
присматриваясь потихоньку к монотонным встряскам феноменов
что отпечатало занятье бесконечностью на глыбах знанья
но мнений разметавшихся чешуйчатый состав
на влажной безграничности венцов - полях -
пренебрегает нежной пульпой истин
скорей склоняясь в пользу обострённых мук
Х Х Х
рубили топоры среди гнедого ржанья
и диски времени в атаку перешли
взрывались в голове воздушные стада
умы наши невспаханными полегли неистовство своё прозрачное сдержав
и трассы узловатые во времени прочерченные ими
воплощены насильно щупальцами в плющ
засим мы отреклись от роскоши и от догматов зрелищ
другим инстинктам в жертву принося желанье бронзовое что плодами вскармливало нас своими
выкашивайте нерушимые упорства тщетные ландшафты что усовершенствовали
мои чувства
вставай оглохшее галлюцинирующее недоверье
на пустоши сути моей тебе открыты все пути
возьми всё то что хмель упрёка не сумел ещё повергнуть
и всё что смог постичь я и всё то во что не верю больше
непонятого ком подкатывает к горлу
водоросль высушена непреклонною работой недр
и треугольника цветок в зенице рассечён
война в коей падёт дыхание моё на плотный белый лист
и мыслей мерзких осмос
изрешечённые посевами соблазна неотступными печали
печали возведённые на сваях защищённых от забав
и хижина от пыли мягкая
и дом души заблудшей
и всяко разное и многое другое
болезное иль обретаемое вновь
ибо недвижим в сланцевых своих покровах ожиданье посвятил своё я
окисленной пустыни пыткам
и непоколебимому пришествию огня
руки прозрачных рук причудливо разрозненные грозди
мешают домино из звёзд они над топью овцы
и облаков расплющенных скорлупки тянутся морские ароматы
на стол небесный ломится который от евхаристических забав
что за утехи дикие и что за игры хаосом питают действия
твои в зверинце-небе
где твари и планеты переплетены вращают опийные очи
из одного конца в другой конец аквариума простираясь
сердце твоё настоль блестяще высеченное из безмолвья
в тончайшие уловки лезвий посвящённое
вина мятежными глотками инкрустированное и речью богохульной
пронизано восторгами вздымающимися и нисходящими
в словесной массе
которыми тайфун клеймит чело твоё
отныне статуе пловца подобно вырублен твердыни нос
да только вот теперь глаза твои циклоном правят
надменное туманное стремленье
и за море к границе бдений птиц
кашляет ветер на рубеж куда кладёт свою поклажу смерть
в сознаньи нашем закоснелом эхо водопадов прометеевых грохочет
когда вдруг вспомнит о тебе земля и сотрясает тебя вот что есть страданье
побитый жалкий деревенский пёс ты бродишь
ты вечно возвращаешься к точке отсчёта словом неутешен
цветочек в уголке твоего рта чахоточный цветок
некрополем суровым поднят на смех
тонны ветров излились на глухую цитадель горячки
кегля во власти безрассудного порыва что есть я
точка отсчёта безутешная куда я возвращаюсь попыхивая словом
в уголке своего рта
цветок побитый ветра бурной лихорадкой
и твёрд в покровах сланцевых своих я ожиданье посвятил своё
окисленной пустыни пыткам
и непоколебимому пришествию огня
когда сплетенья случая пришвартовались силою своей улыбки
когда призвали твоё сердце – в кое удила вонзились прочно -
моль запылившаяся затхлая – близость поблёкшая – что ведомо мне -
стройплощадка ночи -
когда сосуд с шипеньем разорённого змеиного гнезда
где убеждения мужских невзгод ярятся
и ропот их со временем перерастает в стон
горнило медленное стойкости неодолимой - человек -
горнило медленное восстаёт из недр степенности твоей неторопливой
горнило медленное возрастает из долин бесстрастных правил
горнило медленное из невыразимых сплавов
горнило медленное достигает центров ясных чувств
огромное горнило воскресает из невольника застенков – кашля
огнь тихий оживает и рот разевает страх от твоей силы – человек –
огнь опьяняется высотами где каботаж слоистых облаков
предал земле вкус бездны
молящий огнь поднимается по лестнице по бесконечным жестам к пятнам
облаивает огнь потоки сожалений по ту сторону двуличных
предложений допустимого
от мускульных морей где избавления людские прозябают ускользает огнь
муж что трепещет при упоминаньях смутных огненного лабиринта
огонь плетущий вспучивающуюся несметную зыбь нравов - гармонию
поправ – да будет это слово изгнано из лихорадочного мира где гощу я
звериные подобия истощены небытием погрязшие в убийствах
не в состоянии взломать рыдающий тупик с ошмётками фламинго воют
ибо преображает гнева огнь останков тонких воодушевленье
в ладу с бормочущими модуляциями ада
кои расслышать твоё сердце силится мучительно средь колоссальных залпов звёзд
и твёрд в покровах сланцевых своих своё я ожиданье посвятил окисленной пустыне пыток
несокрушимому пришествию её огня
ПРИМЕЧАНИЯ
[В нижеследующих примечаниях римские цифры относятся к девятнадцати частям всей поэмы; вторая цифра относится к строфе; третья означает номер строки в строфе.]
XIX.1.18. Отсюда было исключено слово "печальным"; Тцара продолжает своё стремление к несентиментальному.
XIX.3.3. Слово "мерзостной" как определение действий безмерности (бесконечности) было удалено с учётом большинства аллюзий, которые могли бы быть расценены как жалость к себе.
XIX.3.4. "Состав" изначально был "ипостасью"; наряду с усилением лингвистической образности и смягчения персонального или личностного, возрастает акцент на структурное, в прямом и переносном смыслах.
XIX.5. Правки в записных книжках практически нечитаемы. С этого места начинается повторяющаяся клятва огню и ожиданию.
XIX.6 и 7. Примечательно то, что повторяемые упоминания об игре – домино из звёзд, евхаристические забавы – развёрнуты на космическом фоне. Словесная перегруженность пьяного исступления в шестой строфе есть не что иное, как всего лишь человеческая имитация этих божественных игр. В седьмой строфе изменение состояния ещё более ужесточается.
XIX.8. Изначально последняя часть была разделена на три, но мощное нарастание более выразительно в окончательном тексте.
XIX.8.9-11. "Центров чувств" читалось изначально как "огней слов". Более простое и более красивое слово flamme припасено напоследок, несмотря на то, что образ огня сохранён. На сей раз языковая отсылка уступает непосредственному проявлению чувства. После приблизительностей и долгого странствования речи, действия здесь теряют все отпечатки патетики и ощущения ограничений. Поэма тотчас же устремляется вверх к чрезвычайно личному медленно накапливающимся импульсом: "горнило медленное ... огнь тихий ... человек... человек ... твоё сердце ... я посвятил".
Неожиданно, финальное ожидание в пустыне пришествия огня отвергает приблизительность. Первоначально Тцара поместил часть знаменитой фразы, начинающейся со слов «эскизный человек» перед строкой, начинающейся с фразы «гармонию поправ». Он также намеревался закончить поэму поглощением частного общим: «эскизный человек как я как ты как все другие». Но он удаляет эту строку и сцена полностью занята индивидуальным языком человека, проходящего путь приблизительности с такими же, как он, в своё героическое уединение.