О нём не пели детям по ночам, его не возносили в сказках барды. Его стрелы не знали леопарды, а злобный враг не знал его меча. Но он был рыцарь, пусть был не похож на хвастунов в увесистых доспехах, кичащихся в сражении успехом.
Так с чем он бился, спросите? Ну что ж.
Тот рыцарь невысок был, тонок, мал – он, словом, не по-рыцарски был сложен, ему и меч держать-то было сложно, как будто он мечом себя ломал. Он не дышал свободой мертвеца, идущего к врагу под лязг и стоны, не подставлял упавшему ладони, не прятал взор от серого лица, не рвал на клочья стыдный белый флаг, не плакал, хороня друзей и братьев, не мстил за них, сойдясь с чужою ратью.
И всё-таки был страшен его враг. Не человек за горло его брал, хрипя: «И это всё? Как слаб ты, рыцарь. Беги, беги! Но от меня не скрыться. Беги, беги! Пока не проиграл». Не человек, как зверь большой, рычал, случайным попаданием задетый, не человек шипел: «Довольно! Где ты?», держась за горб костлявого плеча, не человек – безжалостное Зло, закрытое у рыцаря под грудью. И это Зло выламывало прутья, и клетка тонких рёбер шла на слом. И рыцарь-то не рыцарь был, а так! Был в чём-то слаб, был в чём-то незаметен. Таких же миллионы на планете, и каждый первый драться не мастак.
Но рыцарь – тот, кто примет страшный бой, неравный бой со Злом на пораженье. В конце концов, найдётся ли сраженье сложнее, чем сражение
с собой?
24.06.17