Светка была дура. То есть я сама ни за что бы ее так не назвала, это она попросила. Мы сидели у Волги на поваленном дереве, курили и швыряли в воду камешки, и она вдруг сказала: «Когда ты будешь писать свою книгу, вспомни про меня и обязательно напиши, что Светка была дура». Я лениво удивилась – с чего это вдруг я стану писать книгу? Светка так же лениво покосилась на меня: «А чего тебе еще делать?»
Больше всего Светка любила загадывать головоломные загадки, над которыми первое время мы мучились целыми вечерами. Потом перестали, потому что на наше: «Ну все, сдаемся, говори уже, что это?» Светка небрежно пожимала плечами: «А черт его знает… Мне просто в голову пришло, думала, может, вы поймете». Да ёмаё…
Она ужасно хотела выйти замуж и родить троих детей («Нет, четверых… нет, лучше троих, а потом сразу двойню, потому что хотеть пять вроде как лишнее, а если двойня, то никто и не виноват, а?»), но каждый раз в самый последний момент что-нибудь срывалось, выяснялось, отменялось, дралось и сбегало. Тогда она приезжала в чудомик, о котором я уже рассказывала в истории про Всячу, варила ведерную кастрюлю борща, потом, оглядев наши осоловевшие сытые рожи, подмигивала: «А не пройтись ли нам в кадрили?» и устраивала невообразимый перепляс. А ночью пряталась в какой-нибудь укромный закуток, коих в чудомике было великое множество, и тихо – нет, не плакала, но убойно материлась.
Последней ее любовью стал Кайдановский. Я случайно оказалась на окраине Самары и на маленьком местном клубе увидела афишу фильма «Кто поедет в Трускавец?», купила четыре билета – два на первый сеанс и два на второй – и на такси понеслась за Светкой. Я знала, что она увидит этот фильм так же, как я – каким-то необъяснимым внутренним зрением. И она увидела.
После кино мы с ней шли домой пешком через весь город, потому что была уже ночь и не было никакого транспорта, включая такси, и периодически толкали друг друга, чтобы обменяться репликами типа «–Скажи? –Да… –Твою мать… –Молчи лучше…»
Я никогда не умела любить экранных героев как реальных, а Светка умела как никто, и я до сих пор ей завидую.
Хотя ее последний кавалер ревновал страшно. Мы изумлялись – как можно ревновать к Кайдановскому?? Ты бы еще к господу богу приревновал. Нет, не справился – сбежал за неделю до назначенной свадьбы, и Светка снова варила нам борщ и плясала.
Хоронили ее в закрытом гробу. После того, что с ней сделали эти ублюдки, которых, к слову, так и не нашли, да и не искали, наверное, показывать Светку людям было нельзя. Нетронутой оказалась только левая лопатка с родимым пятнышком в виде маленькой вишенки – как будто специально оставили, чтобы я смогла ее опознать.
Мы забрали в чудомик Светкину собаку Рюмку, но она прожила у нас всего месяц – ничего не ела, все время плакала и тихо умерла от тоски. А я с тех пор никогда не ем борщ – все равно он не Светкин, и никто не предложит потом пройтись в кадрили. И книгу я тоже так и не написала.
Зато в соседнем дворе недавно появилась бездомная собака по имени Рюмка. Я не знаю, кто и почему ее так назвал, но решила думать, что это мне прилетел привет от Светки – 25 лет спустя. Бывает же. Тем более, что сегодня Светка впервые мне приснилась – появилась неожиданно, постучала себя по лбу и сказала: «Ну, ладно, я дура, но ты-то зачем?» – и сразу исчезла.
Зачем, зачем… А что мне еще делать-то, Светк? Не книгу же писать, в самом деле.