Можно жить, наверно, припевая
ни других не слыша, ни себя.
Я тебя счастливой не узнаю,
Родина Великая Моя.
Снег под солью до утра растает.
Солнце город высветлит рябой.
Полетят форейторы с хлыстами
над согбенной в ужасе толпой.
И часы, от старости зевая,
снова над Кремлём пробьют рассвет.
Тройка - Русь визжит, как чумовая,
проезжая Ленинский проспект.
Можно жить, как будто под наркозом
и глядеть в вечерних новостях
чуждые тебе апофеозы,
танцы на поломанных костях.
Только вот, не стыдно ль осторожней
быть, когда противнее всего
колет гнев, как ножик засапожный,
и нельзя не вытащить его.
И дремуче, и неодолимо,
сердце от обиды замолчит
и тебя прижмёт к земле родимой
что услышишь недра и ключи.
Терпелив ты станешь и спокоен,
наплевав на то, что впереди
Тройка - Русь под блеск мигалок гонит
и кричат форейторы :" Пади!"