Публикация воспоминаний участника Курской битвы Александра Васильевича Федорова, который с первых дней и до конца сражался с врагом на поле боя. В настоящее время он проживает в деревне Юламаньградово Аургазинского района Республики Башкортотстан. В марте этого года ветерану Великой Отечественной войны исполнилось 92 года. Ранее, в канун 60-летия Курской битвы, эти воспоминания, написанные собственной рукой Александра Васильевича, уже публиковались в районной газете. Я считаю за честь опубликовать воспоминания ветерана, любезно предоставленные мне автором, на своей странице.
Белгородско - Харьковская операция.
Контрнаступление под Курском в июле-августе 1943 года слагалось из двух операций: Орловской и Белгородско - Харьковской. Хочу рассказать о последней, чтобы у читателей сложилось полное представление о масштабности исторической битвы на Курской дуге.
Степной фронт, в составе которого мы находились, являлся мощным стратегическим резервом Ставки. Части и подразделения войсковых соединений были пополнены и укомплектованы, в основном, курсантами военных училищ со всех концов страны, хорошо обученными военному делу. Они стойко стояли в обороне, отважно били врага в наступлении. Не струсили перед вооруженным до зубов врагом, не отступили. Не раз потом в освобожденных населенных пунктах можно было услышать слова: «Ой, какие молодые, а гонят немца».
В целом, к лету 1943 года перед Курской битвой наши вооруженные силы как в количественном, так и в качественном отношении превосходили немецко-фашистские войска. Наиболее опасные рубежи в районе Белгорода занимали 6-я гвардейская армия под командованием генерала И.М. Чистякова и 7-я гвардейская под командованием генерала М.С. Шумилова.
Степной фронт, действуя в составе 53-й, 69-й и 7-й гвардейской армий и 1-го механизированного корпуса, имел ближайшую задачу овладеть Белгородом и в дальнейшем наступать на Харьков, взаимодействуя с главными силами Воронежского фронта. Действия нашего фронта поддерживала 5-я воздушная армия генерала С.К. Горюнова.
Контрнаступление в районе Белгорода началось утром 3 августа, а в 6 часов 5 августа наши войска ворвались в город и полностью овладели им. В этот же день был освобожден город Орёл. Москва впервые салютовала в честь доблестных войск Западного, Брянского, Центрального , Воронежского и Степного фронтов артиллерийскими залпами.
А тем временем наши танковые армии, обладая высокой маневренностью, успешно действовали в отрыве от основных сил общевойсковых армий. Немецкое командование забеспокоилось. 4 августа началось выдвижение из Донбасса на Харьковское направление 3-го танкового корпуса и танкового корпуса СС.
Особое положение занимал в обороне противника Харьков, который расценивался Гитлером как «восточные ворота» Украины. И это понятно: Харьков - крупнейший железнодорожный узел на путях из Москвы в Донбасс, Крым, Кавказ, важнейший узел шоссейных дороги авиалиний, город машиностроения, металлообработки, химической, легкой и пищевой промышленности. Придавая Харькову большое стратегическое значение, Гитлер требовал от своих генералов удержать город любой ценой.
Войска Степного фронта, преодолевая ожесточенное сопротивление танковой группировки противника, подошли к внешнему обводу харьковских оборонительных линий. Противник основательно подготовился к борьбе за город. Оборона противника представляла собой систему дзотов и частично – железобетонных сооружений. Все узлы сопротивления имели огневую связь, огневые точки были соединены ходами сообщения, передний край усилен инженерными сооружениями, проволочными и противотанковыми заграждениями, минными полями. В Харьков были переброшены танковые дивизии СС: «Райх», «Мёртвая голова», «Викинг», 3-я танковая и моторизованная дивизия «Великая Германия».
Все эти дни войска фронта вели активные боевые действия. Передышки не было. Врага беспрерывно теснили, выбивали из укрепленных узлов, били артиллерией и авиацией.
Для обеспечения прорыва внешнего оборонительного обвода войск Степного фронта были усилены 4234-мя орудиями и минометами при соотношении 6,5 :1 в нашу пользу. 11 августа к ночи 53-я, 69 и 7-я гвардейская армии на всём фронте подошли вплотную к внешнему оборонительному обводу города.
Особенно жестокие бои развернулись с 18 по 22 августа, когда немцы пытались разгромить основные силы ударной группировки Воронежского фронта. Однако эти попытки противника не могли изменить ход сражения за Харьков. Во второй половине дня 22 августа немецко – фашистские войска стали отходить за район Харькова.
Всю ночь на 23 августа в городе шли уличные бои, полыхали пожары, слышались взрывы. Штурм города нашими войсками продолжался до утра, и к 11 часам дня войска степного фронта полностью освободили Харьков. Большая часть группировки, оборонявшей Харьков, была уничтожена. Остатки её бежали.
За пять месяцев оккупации фашисты ещё больше разрушили Харьков. Они сожгли и взорвали сотни лучших зданий, дочиста ограбили город, увезли даже трамвайные рельсы, мебель, оборудование магазинов, дрова. В госпитале фашисты уничтожили около 450-ти раненых бойцов и командиров Красной Армии. Гитлеровцы уничтожили в концлагерях свыше 60-ти тысяч харьковчан, более 150-ти тысяч было вывезено в Германию.
При освобождении Харькова погибло 187 тысяч солдат, сержантов и офицеров Красной Армии. Освобождением Харькова закончилась Курская битва, длившаяся ровно 50 дней – с 5 июля по 23 августа 1943 года. Вечером Москва вновь салютовала воинам Степного фронта, на этот раз за освобождение Харькова, 20-ю залпами из 224-х орудий. Всему личному составу фронта объявлялась благодарность. Десять дивизий Степного фронта, в том числе наша 15-я гвардейская стрелковая дивизия, были удостоены высокой чести именоваться «Харьковскими». Ряд частей, а также большое число генералов, офицеров, сержантов и красноармейцев получили правительственные награды.
Разгром главной группировки немецких войск в районе Курска подготовил почву для последующих широкомасштабных наступательных операций советских войск с целью полного изгнания немцев с нашей территории, а затем из Польши, Чехословакии, Венгрии, Югославии, Румынии, Болгарии и окончательного разгрома фашистской Германии.
А. В. Федоров,
участник Курской битвы.
Использованная литература: Г.К. Жуков. «Воспоминания и размышления».
С. И. Конев. «Впереди – Харьков».
На Огненной дуге или 54 дня под огнем.
5 июля 1943 года. Я проснулся от гула самолетов. Выбежал из землянки, а над нами пролетает эскадрилья штурмовиков «Ил-2». День ясный, появляются первые лучи солнца. Все оказались на ногах, и их взгляды устремлены туда, где всё грохотало, небо потемнело, артиллерийская канонада не прекращалась ни на минуту. Я впервые вижу такое множество наших самолетов. «Илы» летали эскадрильями в сопровождении истребителей. Одни - в район боевых действий, другие – на аэродром, чтобы снова загружаться бомбами, реактивными и пушечными снарядами. На большой высоте шли пикирующие бомбардировщики « Пе – 2» (Петляковы). Целая армада.
Тревога внезапного начала на широком фронте, возможно, одновременно на нескольких фронтах, боевых действий с применением всего потенциала людских сил и всего накопленного вооружения никогда не покидала нас. Как позже мы узнали, в 5 часов 30 минут немцы начали наступление в районе Курской дуги. То, что мы видим, – это район города Белгорода. Отсюда по прямой более 40-ка километров. На нашем фронте пока тихо.
Нам выдали по 800 штук автоматных патронов, по 10 гранат, противогазы, сухой паек, махорку, фляжки наполнили водой. Шинели свернули в скатку. Нас предупредили, что завтра мы должны совершить марш – бросок, поэтому в 22.00 объявили отбой. 6-го июля, чуть свет, нас подняли. Мы быстро умылись и позавтракали. Построились поротно и двинулись в путь с полной боевой выкладкой на каждом.
Стояла сухая жаркая погода – идти было трудно. Шли по рокаде, то есть параллельной линии фронта дороге. Парами появлялись немецкие истребители, но не обстреливали нас. Похоже, это были разведывательные полеты. Но, когда на большой высоте появились возвращающиеся после бомбёжки 50 штук «Бастонов» без сопровождения истребителей, за ними увязались два «Мессершмитта», открыли огонь по замыкающим строй самолетам. Два из них были подбиты и упали на землю. Из каждого выпрыгнули с парашютом по три летчика. К сожалению, у одного из них парашют полностью не раскрылся и болтался на скрученных стропах. Остальные пятеро спустились нормально.
У колонны, где голова, где хвост – не видно. Она растянулась на километры. Шла целая дивизия, как тогда говорили, не менее 15-ти тысяч человек. С каждым часом она всё ближе становилась к местам боев. А там все слилось во едино – канонада артиллерии, взрывы снарядов «Катюш», непрерывный рев самолетов. Стоял сплошной гул. Поднимавшиеся высоко в небо сплошные клубы дыма и пыли временами закрывали солнце.
Изнурительным становилось наше шествие, не помогали ни пища, ни фляжка воды, выпитая уже давно. Хорошо, что к вечеру стало прохладнее, и до захода солнца мы дошли до конечного пункта, до села Никольское на Белгородском направлении. Здесь мы находимся в центральной части Степного фронта, которым командовал генерал – полковник И.С. Конев. Как нам было сказано, за день мы прошли 60 километров пути.
Нас информировали, что противник, прорвав оборону советских войск под Белгородом, с боями продвинулся на 15 километров и сейчас находится в двух – трёх километрах отсюда. Скоро поужинали, чаю выпили вдоволь – утолили жажду.
Наша задача – остановить дальнейшее продвижение противника и готовиться к контрнаступлению.
Батальоны полка выдвинулись на опушку леса за Никольским. Приказы отдавались вполголоса. Роты и взводы заняли позиции, готовые вступить в бой с приближающимся противником. Впереди, в глубине леса, слышались короткие автоматные очереди. Это немцы прочесывали лес. Но быстро стемнело, и идти в атаку в таких условиях не имело смысла. Вперед ушли только разведчики и ночные дозоры.
Дневной переход под палящим солнцем у бойцов отнял много сил, уставшие приникли они к стволам деревьев и «клевали носом». Чутье подсказывало, что вблизи на этот момент угрожающей опасности нет. Со мной происходило то же самое, что и с остальными. Вздремнешь минут десять и с силой пытаешься открыть слипавшиеся глаза, но сон снова одолевает. Как бы сквозь сон, видел далеко над верхушками деревьев слабые сполохи, но грома не слышал. Потом понял, что это немцы пускают осветительные ракеты. Они боятся ночных вылазок русских.
Растолкали нас, спящих, без команды, без шума. Предупредили, пока не столкнемся с противником, огня не открывать. Не отставать друг от друга. За нами по лесной дороге пара лошадей тащит 45-миллиметровую противотанковую пушку. Два бойца на себе несут противотанковое ружье. Цепь наступающих пока идет нормально. Но вот на правом фланге слышится автоматная очередь. Сразу же лес наполняется шумом, треском перестрелки, сильными хлопками разрывающихся гранат.
Позади нас раздался взрыв, заржали лошади. Это наши артиллеристы наехали своим орудием на заложенную противником в колее дороги мину. Левое колесо лафета пушки, оторванное взрывом, взлетело вверх и, падая, зацепилось за обломанный сук дерева и осталось висеть там. Орудие выведено из строя. Расчет и лошади не пострадали.
…Услышали шум мотора и в утренней серости наступающего дня увидели силуэт неопознанной техники. Ба! Именно бронеавтомобиль БА-64, состоящий на вооружении Красной Армии. Он открывает пулеметный огонь. Из люка башни высовывается человеческая фигура и, размахнувшись, бросает немецкую гранату с длинной деревянной ручкой.
- А ну, дай им жару! – орет он во весь голос на русском языке, видимо, пытаясь испугать нас. Не тут-то было. Молодцы, пэтэрэвцы. Они с первого выстрела подбили броневик – мотор заглох. Стреляя по броневику для предосторожности, бросаемся к нему. В нем уже никого нет. Нижний боковой люк открыт, через который экипаж смылся, бросился в чащобу. Несомненно, это были власовцы. Они и под Волчанском стояли против нас, а теперь их перебросили сюда.
Наша цепь, не прекращая огня, продолжала наступать. Нужно было прочесать весь лес. Скоро вышли на опушку леса в районе построек какого-то совхоза. Край леса уже освещен солнцем. Сколько же времени прошло? Пожалуй, не меньше часа.
В чистом поле противник занял оборону. И нам было приказано занять оборону на опушке леса. Без потерь не обошлось для нас первое столкновение с противником. В нашей группе под командованием командира роты двое были ранены, а во втором взводе погиб командир лейтенант Соколов, недавно вторично прибывший на фронт из госпиталя после излечения. Погибшего офицера и раненых отправили в тыл.
Командир роты отправляет своего ординарца за полевой кухней, а мы занимаемся обследованием местности своей обороны. Здесь уже была подготовлена линия обороны второго или третьего эшелона. Окопы соединены ходами сообщения, позади них вырыты аппарели-окопы с пологим спуском для въезда и укрытия военной техники. По территории разбросаны каски, противогазы, телогрейки и другие предметы. В одном месте недалеко друг от друга валяются распоротые разрывом цилиндрические корпуса снарядов от шестиствольного немецкого миномета. Значит, здесь происходил бой не далее, как вчера.
Заняли мы окопы и принялись их углублять. Оказалось, это не так - то просто: на дне окопов густое сплошное переплетение корней деревьев – малой лопатой их не перерубишь. За помощью пришлось обратиться к саперам в Никольске. Весь день прошёл на окопных работах. Противник не предпринял попытки завязать бой: понял, наверное, какая сила противостоит ему.
Между нами и немцами расстояние не более двухсот метров. В нейтральной полосе много кустарников, туда днем и ночью выдвигали по три бойца дозорных, чтобы вести постоянное наблюдение за противником.
Вчерашний марш и нынешняя землекопная работа переутомили нас, к вечеру солдаты валились с ног. Я и мои друзья Никон и Поликарп окопы заняли рядом. Привезли ящики с гранатами и каждому отделению дали по одному. Капитан Павлов предупредил, чтобы мы не жалели гранат, услышав даже шорох, бросали их.
Был слух, 12 июля войска нашего Степного фронта пойдут в контрнаступление. Маршал Г.К. Жуков в своей книге «Воспоминания и размышления» пишет:
«Степному фронту отводилась весьма важная роль. Он не должен был допустить глубокого прорыва наступавшего противника, а при переходе наших войск в контрнаступление его задача заключалась в том, чтобы нарастить мощь удара наших войск из глубины… Тем более, перед армиями Степного фронта была более сильная и более глубокая оборона противника».
Пока командованием ведется сбор разведданных. Кажется, и мы собираемся прощупать неприятеля. О предстоящей атаке мы тоже говорим, но о самом главном, если случится что с нами, молчим или боимся вслух произнести. Один из бойцов, кажется одессит, все песни поет:
«Эх, Андрюша, нам ли быть в печали,
Пой, играй, гармонь, на все лады,
Чтобы горы заплясали,
Зашумели зеленные леса».
С 7-го нам стали давать 100 граммов водки в день. Правда, я и мои друзья не пили, отдавали свои порции желающим, а таковые среди пожилых находились.
Наши окопы находились в метрах 10 -15 от правого берега в буйных зарослях трав. Я занял окоп рядом с Сакимназаровым. Он родом был из Казахстана. На его широкоскулом лице, казалось, написана сама доброта, которая навсегда поселилась там. Он старше меня лет на десять, бывший работник торговли. Ниже среднего роста, коренастый, если нужно – очень проворный, ловкий. За подвиги, проявленные в боях, он был награжден четырьмя боевыми орденами.
Между его и моим окопами оставалась перемычка шириной всего полтора метра. Укрылись вроде бы неплохо – глазу неприятеля мы недоступны. Но мы понимали, что это не так. За нашим берегом фашисты неотступно, может быть, и напряженно вели наблюдение, если даже мы не проявляли никакой активности. Скоро мы в этом убедились ещё раз. Стоило кому – то из наших ребят, наклонившись, пройти подальше от своего окопа через заросли, колыхая верхушками трав, как ударила вражеская мина между моим и взводного окопами, и высоко подброшенное взрывом ведерко, которым запасались водой, грохнулось на голову младшего лейтенанта. Хорошо, что он был в каске.
- Смотри, Федоров, обнаружили, - негромко не громко откликнулся он. – А ты не вставал во весь рост?
- И не думал.
Задача наша не из легких: не дать обнаружить свое присутствие, а если противник начнет отход, то преследовать его. В тот же день ночью что-то или кто – то шумно шлепнулось о воду на реке. Мы быстро пошли к берегу. Внимательно обшариваем взглядом темную гладь воды и ничего не обнаруживаем, слышим лишь мерное журчание воды. В это время немец дал очередь из пулемета. Пули раскололи приклад моего автомата и изодрали правый рукав телогрейки, не причинив мне ничего.
- Ты, Александр, в рубашке родился, который раз так невредим остаешься, - вполголоса говорит Сакимназаров. – Кто – то за тебя богу молится. Мать, наверное. Завтра пойдешь в тыл, заменишь автомат.
Следующий день для меня проходит без происшествий. Был в тылу, у старшины роты заменил автомат. Вечером возвращался с ужином и меня по пути позвали на КП, где слушали по рации Москву. Столица салютовала в честь войск, 5 августа освободивших города Орел и Белгород. Это был первый артиллерийский салют в ходе Великой Отечественной войны.
Добрался до своих ребят и, отдав им ужин, рассказал об освобождении городов Орел и Белгород. И о салюте в Москве.
- Значит, немцы ночью отсюда уйдут, если еще не успели оставить передовую, - размышлял Сакимназаров. – Будем начеку.
Неожиданно вздрагиваю, услышав душераздирающий крик человека в ночи на переднем крае противника. Так близко. Не слышали мы выстрела. То ли наши разведчики холодным оружием ударили неприятеля, то ли невесть откуда залетевшая шальная пуля смертельно его ранила, а может быть, нашего попавшего в плен бедолагу фашисты убивали.
Каждый раз, услышав отчаянный крик и стоны смертельно раненого солдата, нашего ли, немецкого ли, вздрогнешь. К ним никак нельзя привыкнуть. В таких случаях нельзя быть безвольным, всегда надо стремиться побороть в себе слабость. Не поддаваться страху, который постепенно уходит у тех, кто не один раз находился под обстрелом. Как раньше говорили, за обстрелянного солдата десять новобранцев дают. Я слышал от некоторых солдат о том, что его сегодня обязательно убьют. Нередко так и случалось: смерть находила тех, кто ее искал.
Где – то я читал о том, что на войне смерть – закономерность, остаться в живых – случайность. С таким мнением я не согласен. Жизнь солдат зависит прежде всего от командира, я сказал бы, мастерски управлять боевыми действиями и главное – от обладания им полководческого дара. Самому тоже не надо быть только оловянным солдатиком.
Предсказание Сакимназарова сбылось: после полуночи что – то происходило в обороне противника – негромкие голоса, какой – то шум. Потом все стихло.
- Немцы ушли, - подтвердил младший лейтенант.
Но как их преследовать в ночной тьме? Кроме того, передний край наверняка заминирован. Утром командир роты Суров со своей «свитой» сам к нам пришел.
- Ниже по течению реки в полукилометре отсюда саперы проделали минный проход. Сейчас позавтракаете, и все идем туда.
…Шли гуськом. Минный проход обозначен прикрепленными к колышкам табличками. По крутому склону поднялись на плоскогорье, а там стоял танк «Тигр», прикрытый деревьями, коим немцы пытались запугать нас. В его лобовой броне зияло отверстие, пробитое 76 – миллиметровым снарядом. Около танка лежали двое убитых красноармейцев с раскроенными черепами. Стреляли в их головы разрывными пулями дум – дум. Зверски расправились фашисты с попавшими к ним в лапы молодыми бойцами. Убили недавно, еще не успел измениться у них цвет лица.
Идем дальше, держа автоматы на изготовку. Местность очень пересеченная: холмы, балки, овраги, небольшие лесные островки. Вот находим иллюстрированные листовки. Это уже наши, родные. На одной из них плененные в Сталинграде немецкие генералы, на другой – пленные немецкие солдаты в советских лагерях Тексты, понятно, на немецком языке. Находим сброшенные с самолета буханки хлеба, обернутые в несколько слоев -пергаментом, бумагой, целлофаном, 1933 – 1934 годов выпечки. Дата обозначена на табличке каждой буханки. Как Гитлер пришел к власти, Германия немедленно стала готовиться к войне.
С начала преследования оккупантов на третий день рано утром входим в небольшой населенный пункт Быково. Здесь нам дали немного передышки.
В дальнейшем началось какое – то хаотическое передвижение. Дни и ночи перепутались: ночью больше бодрствуем, готовясь к схватке с противником, днем тоже не отдыхаем. То оказывались во втором эшелоне наступающих, то в первом. И такое бывает: вдруг оказываемся в полосе наступления совсем незнакомой части. Я думал, что это происходит от неграмотности и плохой теоретической подготовленности наших командиров. Среди них были такие, которые не умели читать топографическую карту, тем более ориентироваться по ней на местности.
В это раз старший лейтенант Суров приказывает мне дойти до места, откуда слышится шум боя и узнать, какие части перед нами, что там происходит. Там, ясно, идет артподготовка. Я перевалил холм и стал спускаться на поляну. На малой высоте пролетела эскадрилья штурмовиков «Ил – 2», и в это же время позади «Катюши» дали залп. Реактивные снаряды свистели над головой. Вдруг один из «Илов» вертикально задрал нос и, перевернувшись, упал на землю. Произошел сильный взрыв. Мне показалось, что его задел реактивный снаряд «Катюши».
У них, пока я не знаю, кто впереди наступает, оборону противника подавляют артиллерия, «Катюши» и штурмовики. А у нас, сколько раз ходили в атаку, ни разу такой поддержки не было. Что же происходит с нашим полком? По чьей злой воле? Вопросов много, ответов нет.
Увидев, разбросанные бумаги, на минуту останавливаюсь. Это открытки, письма и фотокарточки немецкого солдата. Услышав шуршавший свист, упал и распластался на земле. В тот же миг раздался взрыв. Это должна быть мина. Она упала от меня в двух шагах, при взрыве обильно чиркнув осколками по земле в противоположную от меня сторону.
Все еще спускаясь вниз, справа я заметил заросшее камышом не то озеро, не то болото, где могли спрятаться минометчики. Наступающие подразделения без особых усилий прорвали оборону противника, начали его преследовать. В одном месте задержалась группа бойцов, я подошёл к ней. А увидел такую картину: девушка – санинструктор в звании старшины стояла перед испуганным и растерявшимся белобрысым молодым немецким солдатом и размахивала пистолетом. Пошарив по его карманам, вытащила его документы, а из нагрудного кармана – завернутый в бумагу презерватив.
- Ах ты, фашист недобитый! Наших девок насиловал! Расстреляю!
Она так разъярилась гневом и сильно ударила его по лицу, что он даже пошатнулся.
Этого спящего солдата наши обнаружили в высокой траве, даже шум боя его не разбудил. Я не стал более им интересоваться, мне надо было вернуться в батальон. Я доложил Сурову, что это части 111-й гвардейской стрелковой дивизии наступают на Харьков вдоль Московского шоссе, а маленькую деревню, кажется, называли Васильевской.
Продвигаясь вперед, мы приняли другое направление – наконец – то разобрались. Ночью стоим, только урывками чуть вздремнешь. Иногда появляются у нас ненадолго, когда относительно спокойно, политработники. В тот день утром заглянул к нам незнакомый старший лейтенант, сказали, что это комсорг полка. Он был с бумажкой в руке. Заглядывая в нее, назвал фамилии, имена и отчества четверых бойцов, в том числе и меня. Нас построили, и комсорг сообщил, что мы все четверо награждены медалью «За отвагу». Но ни тогда, ни потом мы эти медали не получили.
Опять я должен идти вперед один и узнавать, кто перед нами, кто соседи, в каком направлении они наступают. Суров карту мне дает и задания толком не знает. До Харькова осталось не так далеко. Кроме меня ещё есть одиночки. Впереди меня шли два молодых лейтенанта. Кого – то задержали, остановились. Я подхожу к ним. Задержанный оказался власовцем. Здоровый детина, морду хорошо наел, сразу видно, что он под оккупацией не пострадал, скорее всего был полицаем. На нем немецкая форма. Подобрать по размеру обмундирование ему, видать, не смогли. Оно на нем обтянуто, как резиновое: штанины чуть ниже колен, рукава по локоть. Подошедшие военные все ругают, обзывают, кто – то пинает, кто – то пощечину дает. Власовец все оправдывается:
- Меня власовцы насильно увезли, и вот, улучив момент, я сбежал от них.
- А сейчас куда идешь?
- Домой.
Надавав ему тумаков, его отпустили, а я продолжил свой путь дальше.
Почти ежедневно вливают в роту понемножку пополнения – по 3 – 4 человека. В этот день прибыл земляк, не помню из какого района, татарин. На вид мальчишка, говорил, что женат, и, когда его призвали и находился в Уфе в запасном полку, жена ему родила сына. Он не видел его – попал в очередную отправку на фронт.
Запомнился еще из Сибири Щекин, крепко сложенный, среднего роста парень, таежный профессиональный охотник. Он здесь тоже охотился…за вражескими солдатами и офицерами.
Пока противник сильного сопротивления не оказывал. Однако перестрелки и небольшие стычки встречались, обе стороны несли потери в живой силе.
Полевая почта работала нормально, письма шли не слишком долго, а вот от отца и брата вестей не было. Живы ли, здоровы ли? Где они сейчас воюют, на каких фронтах? Я находился в полном неведении в отношении их.
К Харькову мы подходим с северной стороны. Остались позади села Русские Тишки и Циркуны, перевалили какую – то возвышенность и нам открылась панорама города. Но дальше нельзя: противник занял новый рубеж обороны за противотанковым рвом, в котором только в одном месте составлена перемычка шириной около 10-ти метров. По ней мы прошли за ров и заняли оборону напротив немцев всего в 70-ти метрах. Между нами и противником было просяное поле с высоким стеблем и отяжелевшими метелками. Темно – зеленое поле, колыхаясь, лоснилось на ветру.
Перпендикулярно к противотанковому рву, как и противник, мы окопались, одновременно не снимая с опасного соседа наблюдения. Мы с Сакимназаровым, как всегда, окопы вырыли рядом. Для связи с командиром роты бегаю. Он устроил свой КП в полукилометре от нас. Враг, наверное, рассчитывал и на психологическое воздействие на нас: на перемычке лежат нижние конечности советского солдата в ботинках и обмотках, видимо, оторванные от туловища взрывом снаряда.
Ближайшие тылы наши на почтительном расстоянии тоже передвигаются за нами. Вот и сегодня, чуть свет, подъехала кухня. Вовремя позавтракали. Солнце уже поднялось над горизонтом, ждали команды. Своего командира роты мы не дождались, по общей команде двинулись к Северскому Донцу. Отсюда до реки прорыта траншея в полный профиль. Перед нами высятся меловые горы, их северный крутой склон кажется совершенно белым. А на вершине противник занимает оборону. Шли мы вдоль траншеи гуськом.
Сбор назначен на окраине Старого города. Здесь садовый участок. Под яблоней расположились трое пулеметчиков со станковым пулеметом «Максим». Рослые молодые ребята лежали на мягкой траве и уже дремали. После ночного дождя земля парила. По небу плыли редкие белые облака. Все вокруг располагало к отдыху. В траншее пока было сыро, поэтому бойцы повылезли из неё. Кто-то переобувается, другой валится на траву полежать, а там, выше, группа ведет оживленный разговор. И мы подходим к ней, прислушиваемся. Речь идет о гибели снайпера 44-го гвардейского стрелкового полка старшины Николая Ильина, уничтожившего к концу Сталинградской битвы 401 вражеского солдата и офицера… Погиб вчера под артобстрелом противника.
Что-то тревожит. Немцы с меловой горы видят нас, как на ладони. Пока наши не успокоятся, не завалятся спать, они не нарушат тишину, которая на войне всегда обманчива. Предупредили же, чтобы в укрытии отдыхали. Мы с Сакимназаровым подыскали готовый окоп и в нем устроились. Незаметно для самого себя задремали. Проснулись от звука разрыва снаряда и крика раненых. Снаряд угодил под яблоню, где устроились пулеметчики. Сколько бед мы на себе несем от своей же беспечности. У офицера по лицу стекает тоненькая струйка крови.
- Александр, посмотри хорошенько, что у меня на лбу.
- Маленький осколок пробил каску и застрял.
- Вытащи.
Большим и указательным пальцами схватил осколок, но тут же отдернул руку назад.
- Что случилось? Почему не вытаскиваешь?
- Он очень горячий. Сейчас оболью водой из фляжки. Потерпите.
Пришлось повозиться, чтобы пациенту не причинить острую боль. Диаметром менее одного сантиметра зазубренный острыми концами осколок никак не хотел вылезать. Потом его отдал Сакимназарову. Он его переворачивал, рассматривал и промолвил:
- Не будь каски на голове, он пробил бы череп. А так только кожу поцарапал. Он спокойно рассуждал, никогда не ругался.
Из раненых пулеметчиков двое скончались, третьего и ещё двоих раненых возле траншеи отправили в тыл.
Днем перемещаться для занятия обороны на берегу Северского Донца не было возможности, ждали наступления ночи. С начала сумерек поредевшие подразделения пошли занимать указанные им участки обороны. Сурова нашего все еще нет, где пропадает, не знаем. Зато неожиданно появился у нас капитан Павлов, наш бывший командир роты. Мы все трое рады были этой встрече. После госпиталя капитана перевели в резерв. Сейчас он пришёл по поручению командира полка, чтобы перебросить подразделения части в другой район дислокации. Где - то образовалась брешь, и её надо закрыть.
Марш на новое место совершали ночью с привалами и небольшим отдыхом. После довольно форсированного перехода, наконец, в полуденное время объявили привал. Спустились в какой-то лог. Полого спускаясь с севера на юг, он постепенно расширяется и переходит в равнину в пойме Северского Донца. В нем размещалась деревня под названием Крутой Лог, немцы ее стерли с лица земли, только где-то остались фундаменты и печные трубы, и ничего больше.
«О, моя милка - бригадир,
Ох, красный орден на груди…»
Вдруг из динамика на автомобиле с будкой, оглашая окрест, полились знакомые песни и мелодии, вызывая в памяти кажущееся далекое прошлое, оставшееся за чертой военного времени. Да, была у нас мирная жизнь, правда, относительная. Но нам, мальчикам - подросткам, она казалась прекрасной. Льется песня за песней, все знакомые, любимые. И к горлу подкатывает предательский комок, и глаза, полные влаги, готовы брызнуть ею. Но расслабляться ни в коем случае нельзя.
Наконец, старший лейтенант Суров разыскал нас. Пообедали, и предупредили нас о том, что полевая кухня в дальнейшем будет находиться в Крутом Логе.
В километрах трех отсюда над Донцом кружатся немецкие самолеты «Фоке – Вульф – 189» и какой-то биплан. Они сбрасывают не то бомбочки, не то гранаты, слышатся слабые хлопки разрывов. Значит, у немцев с авиацией стало совсем плохо, коль ввели всего две единицы – «раму» и двухкрылый маленький самолет. Который день уже не видно их бомбардировщиков и истребителей.
После ожесточенных, кровопролитных боев на этом направлении немцы отошли на ранее занимаемые рубежи. Нам также предстояло занять прежнюю линию обороны наших предшественников.
Сначала открыто по тропинке, а потом по траншее в человеческий рост 24 июля подошли к переднему краю немцев. Таким образом, мы закрыли брешь, образовавшуюся между нашими частями советских войск.
В заваленных землей ходах сообщения лежали с десяток трупов наших солдат, распухших и почерневших. Вероятно, они здесь находятся с 5 июля, погибшие во время прорыва противником нашей обороны. Убрали их ночью, собрав красноармейские книжки и другие документы, чтобы передать их в штаб батальона. Похоронили всех в одной братской могиле.
На той стороне Северского Донца деревня Соломино. Нам надо было перейти на правый берег реки и занять ранее выкопанные окопы. Ниже брода в метрах пятидесяти через реку был перекинут легкий мост из досок на деревянных сваях, видимо, служивший для пеших переходов. На правом берегу было создано подобие плацдарма, имевшего два десятка одиночных окопов. Мы предпочли перейти водный рубеж по броду, так как мост простреливался, и появившийся на нем человек был обречен на неминуемую гибель.
«Я люблю подмосковные рощи
И мосты над твоею рекой…
Дорогая моя столица!
Золотая моя Москва!»
Песню эту задушевно с ноткой грусти поет недавно прибывший к нам на передовую молодой капитан. На вид ему можно было дать лет 27. Его направили в нашу роту вместо выбывшего по ранению в госпиталь капитана Павлова. Остатки трех рот объединили в одну, и её командиром стал Суров, а капитан остался не у дел.
На капитане все обмундирование новое, как говорится, с иголочки. Несмотря на солнечное жаркое лето, его красивое овальное лицо было белым, что скорее всего свидетельствовало о долгом пребывании в городе, возможно, в Москве, о кабинетной работе. Постоянные его напевы говорят об этом. Стройный стан, перетянутый в талии офицерским ремнем с висящим на нем пистолетом «ТТ» в кобуре. Заманчивые, немного грустные голубые глаза. О чем они грустят? О милой жене или девушке? О друзьях – товарищах? Нам это было неведомо. Солдатам он не был ровней, хотя, по поведению , скорее всего, походил на интеллигентного, элегантного и романтичного гражданского человека.
Каждое утро, закинув на спину термос, я спешил за завтраком в Крутой Лог по протоптанной ещё нашими оборонщиками тропинке. На плацдарме нас 12 человек. Так что груз на мне не очень большой: термос за спиной, в левой руке вещмешок, а в нем сахар, хлеб, бывала даже увесистая консервная банка с американской свиной тушенкой, в правой руке – автомат. На поясном ремне - пара гранат Ф – 1.
Расстояние около трех километров, поэтому обратно тоже идёшь чуть ли не бегом. Пока совсем не развиднелось, надо успеть нырнуть в траншею, которая протянулась метров триста, и с крутого берега, свернув справа в мертвую зону, прямо спускалась к броду. На этом перекате глубина не превышала 30 – 40 сантиметров. За лето река сильно обмелела.
Вечером, уже в темное время, мой поход повторялся за ужином. Как – то вечером новый капитан решил перейти на правый берег Донца, чтобы ознакомиться с нашим плацдармом. Вышел из укрытия и во весь рост пошёл к мосту, дошел до его середины и был сражен немецким снайпером. Не дождавшись темноты, Суров приказал двум солдатам вынести тело офицера и доставить его на командирский пункт. Однако обоих солдат постигла та же участь, что и капитана. Теперь уже надо было вынести троих погибших по вине романтического поступка самого капитана. Чтобы уцелеть, приходилось ползать по – пластунски, а не ходить во весь рост. Следующая группа поступила иначе: добралась до моста по пояс в воде и доставляла тела погибших на берег тем же путем.
В тот день командир роты после разговора по телефону поставил нас в известность, что после артподготовки идем в атаку. Все стали подгонять снаряжение, а меня капитан отправил в расположение второго взвода передать приказ командиру взвода одновременно с нами подняться в атаку. Стык между нашими взводами шириной не менее трехсот метров. Через него противник легко мог незаметно пробраться в наш тыл и ударить нам в спину.
К моему возвращению все уже были готовы, в том числе командир роты противотанковых ружей старший лейтенант, высокого роста, немного увалистый, примерно 27 лет, расчеты роты которого приданы всем подразделениям батальона, и он должен был ими управлять, а не ходить с нами в атаку.
Капитан Павлов опять вызвал меня и сказал:
«Позвонил сам командир полка. Артподготовки не будет. Сейчас идем в атаку. А ты иди к Сакимназарову, он на правом фланге, пусть ждет команды, там и оставайся».
Младший лейтенант Сакимназаров – командир взвода.
Проходя мимо земляков, я пожелал им удачи. Сакимназаров понял без подсказки, только спросил:
- Когда? Скоро?
- Ждать команды, артподготовки не будет.
- Это уже совсем плохо.
По внешности младший лейтенант ничем не отличался от рядовых: на нем легкая фуфайка, на голове каска, за спиной вещмешок, только на ногах сапоги, а у солдат – ботинки с обмоткой.
- Не шуметь, не отставать, не выбегать вперед, сохранить внезапность нападения, - передают по цепи.
Трогаемся.
- Федоров, если позволит расстояние, сначала бросим гранаты.
Я киваю головой. Пока нас прикрывают кустарники. Волнуюсь, мысли путаются, но стараюсь прийти в норму. Автомат на взводе, остается лишь нажать на спусковой крючок. И не заметили, как кончились кустарники. Сакимназаров размахнулся и бросил гранату, вслед за ним – и я. Обе наши гранаты разорвались за бруствером немецких окопов. Стоял сплошной треск от автоматной стрельбы. Мы добежали до хода сообщения противника. Благодаря внезапности, нам удалось дойти сюда.
- Федоров, прыгай сюда! Веди огонь короткими очередями.
Сакимназаров шарил по карманам убитых и вынимал из карманов документы. Они нужны в разведке.
Вдруг по нашему правому флангу немцы ударили пулеметным огнем с построек, которых до этого мы не замечали. С немецкого тыла начали обстреливать нас минометы. Мины падали довольно близко. Из второго ряда окопов немцы тоже открыли огонь. Оттуда слышалась сердитая команда на немецком языке. Послышались крики раненых. Мне на левой руке чем - то палец обожгло. По цепи передали, что отходим. Раненых не оставлять. Мы с младшим лейтенантом держались друг друга, не отходя далеко.
Отстреливаясь, отошли и скрылись в кустах. Но пули и здесь свистели, и поэтому ползком добрались до своих окопов. Ни о чем не хочется думать, только шум боя в ушах стоит. К тому же, к моему огорчению, мои земляки – друзья оба ранены: у Поликарпа грудь прострелена, у Никона осколок врезался ниже пояса.
Ранен командир роты капитан Павлов. Автоматная очередь угодила ему в щеку и выбила четыре зуба. У его ординарца колено раздроблено. Не смогли вынести с поля боя тяжело раненного командира роты ПТР, а тщедушного маленького старшину Дралюка, раненного осколком мины в ягодицу, вытащили. Были ещё раненые, их раны перевязал санинструктор. Всех раненых немедленно отправили в полевой госпиталь на санитарной машине. Многих недосчитались, в том числе и певца.
Меня мучает вопрос: почему нас не поддержали артогнем. Орудия и минометы у нас имеются. Здесь вполне можно было вести навесной огонь из минометов.
В этой атаке пуля или осколок содрал с безымянного пальца левой руки ноготь. И эта маленькая рана причиняла ощутимую боль. Рану перевязал санинструктор и отправил меня в санчасть, сказав:
- Пусть рану хорошо обработают, иначе может получиться заражение.
Санчасть расположена в Никольском. Идти туда через лес полтора километра. Добрался. Она размещена в одном из частных домов. Сделали инъекцию, обработали и перевязали рану и предупредили, чтобы я явился ещё раз на проверку через день.
Боль стала утихать. Иду обратно по улице, ведущей к лесу. Боже мой! Как много народу в тылу. Для меня это глубокий тыл. А на душе тревожно: за лесом все грохочет – артиллерийская перестрелка. А тут хором грянули песню:
«Броня крепка и танки наши быстры,
И наши люди мужества полны.
В строю стоят советские танкисты,
Своей великой Родины сыны».
Поет группа офицеров – человек десять. Есть и старшие офицеры. Как на подбор рослые, молодые, подтянутые, словно соперники перед стройной красивой женщиной с погонами капитана медицинской службы. На их погонах эмблемы танкистов, на груди ордена и медали. Казалось, что война их не коснется в дальнейшем, ничего не случится с ними, войну пройдут до конца невредимыми в тылу и награды получат. Видно, поют не первый раз, спелись хорошо.
Но где же они, наши танки? Правда, слышал о том, что в районе Прохоровки, севернее нас, произошли невиданные танковые бои с участием нескольких тысяч боевых машин с обеих сторон. Наших танков мы еще не видели.
Меня остановили двое артиллеристов, старшина и сержант. Поинтересовались, куда я иду.
- На передовую. Ходил в санчасть на перевязку.
- Где ранили?
- Ходили в атаку.
-Заходи к нам, чай попьем, - разговорчивый сержант приглашает меня в дом, возле которого стоим.
Из ворот появляется женщина средних лет – тоже приглашает. Вошли в опрятно убранную комнату. Все садимся за стол, пьем чай. Опять сержант:
- Откуда родом?
- Из Башкирии.
- Говорят, что мусульмане, если одного убьют в бою, все собираются вокруг него и на коленях оплакивают его. И в это время следующий снаряд падает прямо в центр молящихся и, разорвавшись, убивает всех их, - рассказывает словоохотливый сержант.
- Во – первых, я не мусульманин, такой же христианин православный, как и вы. Во – вторых, эту сказку слышу не впервые. Находясь больше полгода на фронте, ни разу не видел ничего подобного. А вам не стыдно распространять заведомую ложь?
- Но, - пытается что – то сказать сержант, не ожидавший такого ответа.
- Не но, а точно. – Я встал и собрался уходить. – А вы идите на передовую и в этом сами убедитесь воочию. А то, я вижу, по сравнению с передовой, здесь глубокий тыл. Такие ли они нацмены, как вы о них думаете? У нас в роте нацменов больше половины личного состава, в том числе и я. Нам обещали перед атакой артподготовку. Почему же нас не поддержали артогнем?
- Не было команды.
- Спасибо, хозяйка, за хлеб и соль. Здоровья вам и благополучия. До свидания, - говорю, прощаясь.
- До свидания, солдат. Храни тебя господь.
Старшина молчал, умнее оказался.
На следующий день ближе к обеду явились к нам двое молодых младших лейтенантов с кратковременных курсов (куда меня хотел отправить капитан Павлов, но я отказался). С ними вместе пополнение – пять молодых солдат. Все без оружия, с вещмешками и солдатскими пожитками. Ищут штаб батальона. Я отвел их туда и вернулся к своим.
К тому времени в роте кое – кто напился допьяна. Водку, видать, получили сполна по вчерашней строевой записке, а сегодня наполовину меньше стало нас. Шум поднял старшина Колесников, выскочил из траншеи, подняв над головой автомат, закричал:
- Вперед! В атаку!
А немцы на этот шум сразу открыли минометный огонь. Вокруг стали рваться мины. Я сразу прыгнул в первую попавшуюся аппарель. Переждал, пока прекратится обстрел. Подошел к траншее, где собирались бойцы. Старшина лежал на земле и стонал. Мина разорвалась почти рядом с ним и перебила ему обе ноги. Это тот самый старшина, который в Гатище застрелил девушку Нину. Наложив на ноги жгут и перевязав раны, санинструктор отправил его в санчасть.
В тот же вечер мы получили печальную весть: погиб командир батальона. Штабисты сидели и работали на лесной поляне. Там же работала рация. А немцы определили местонахождение передающей радиостанции с помощью радиопеленгаторов. Снаряд упал рядом с рацией.
Через день утро для нас началось с неожиданности: под покровом ночи противостоящие нам немцы оставили занимаемую позицию. Уходят. Нашу роту перевели на новый участок, но ненадолго. Мы готовы были преследовать отступающего противника. Отошли от леса на полкилометра и развернулись в цепь.
В чистом поле хорошо видно, как нас осталось мало. Наша рота пока оказалась во втором эшелоне, две другие ушли раньше нас, возможно, уже настигли отходящего противника. По полого спускающемуся склону возвышенности рота дошла до широкой поймы реки Разумная. Здесь она остановилась для выяснения обстановки.
Примерно в километре отсюда напротив довольно крутой склон горы, на котором тянется сельская улица в один ряд. На топографической карте она обозначена как деревня разумная. Сильно разрушена, под домами в подполах и подвалах немцы устроили огневые точки.
Бой здесь произошел сегодня и унес жизнь многих советских солдат. По нашей наступающей пехоте был нанесен мощный артиллерийский налет: на большой площади на сыром лугу почти на каждом квадратном метре чернели воронки от разрывов снарядов.
За деревней рота продвигалась по холму, где еще стоял треск автоматных очередей. Командир роты с телефонистами занял развороченный прямым попаданиям снаряда блиндаж. При себе оставил меня и знакомого мне парня Хисамова, помогавшего мне в Гатище строить блиндаж. По профессии он плотник.
Я не понимал, почему Суров оставался на этой позиции, а ведь как бы ни сопротивлялся противник, его разбили без участия нашего командира. Роты ушли за холм. Старший лейтенант Суров приказывает Хисамову найти Сакимназарова и передать ему, чтобы рота продолжала преследовать врага. Ничего себе – управление боем: этот приказ для меня кажется смешным - он сильно опоздал своей актуальностью.
Но Хисамов скоро возвращается, держа правую руку на весу. Ладонь почернела от поперечного удара по ней осколком снаряда. Идти теперь мне.
Через реку перекинут мост, иду к нему. Навстречу мне появляется группа пленных, человек пятьдесят, конвоируемых двумя нашими автоматчиками. На них не немецкая форма. Кроме немцев, против нас воевали румыны, итальянцы, венгры и другие.
Противник, похоже, обратился в бегство – на нас пустил дымовую завесу.
Поднялся я на холм. И тут проходила линия обороны неприятеля. Брошенные немецкие каски, ручные пулеметы, всякие солдатские атрибуты. Обзор отсюда великолепный. Пытаюсь найти глазами КП Сурова, но без бинокля не обнаружить – слишком большое расстояние. Над широким логом пролетают два «мессера», очевидно, ведут разведку, не обстреливают никого.
Ниже по течению реки, приблизительно на расстоянии 1,5 километра, сгрудилась группа наших танков: один КВ, остальные - тридцатьчетверки. Похоже, подошли они к броду реки для переправы. Немцы с дальнего расстояния по ним бьют из орудий, вокруг танков и среди них фонтанируют разрывы грязью. Почему бы не рассредоточиться им?
Пока шел бой, они простояли там, не оказывая никакой помощи наступающей пехоте.
Продолжаю свой путь и встречаюсь с хромающим на обе ноги младшим лейтенантом Стеценко, одетым почти в парадную форму, на нем офицерский плащ и офицерская фуражка. Ранен в обе ноги. Офицеры по одежде резко отличаются от рядовых, и среди наступающих противник легко находит их для уничтожения. В наступлении враг почти поголовно выводит из строя младших офицеров.
- Где командир роты? – спрашивает Стеценко.
- Там же, где остановился.
Он мотнул головой и заковылял в тыл.
Вскоре нашёл своих на опушке леса, рад был снова увидеть живым Сакимназарова, он всегда находился вместе со своими солдатами. Передал ему приказ Сурова, он ухмыльнулся, но промолчал.
Чуть поодаль стоял залатанный танк «КВ» старого образца. Его подбили в мелколесье почти в упор из орудия. Тяжелораненый механик – водитель лежал на жалюзях танка. Ему мучительно больно, но он держался мужественно и не стонал. Ждали санитарную машину.
Пехотинцы решили прочесать лес. Выстроились мы в цепь на ширину небольшого леса и пошли, постреливая короткими очередями из автоматов. Обнаружили только брошенное фашистами орудие. К вечеру подвезли кухню. После ужина решили под сенью леса заночевать. Ночью прошел дождь, укрыться от него можно было только под деревьями.
А.В. Федоров,
участник Курской битвы.