И на черта мне эта Сортавала
и с нею остановка на постой
в усталом доме – сердце пустовало
какой-то бессердечной пустотой.
Хотелось недалеких путешествий,
слоняться, сигаретою чадя,
хотелось только легких утешений,
ночей без обострения чутья.
Но беженцу везде найдется щепка
раздуть огонь и обогреться впрок,
и я искала – поверху, но цепко,
и находила косвенный предлог
растормошить походную коробку,
где мелочи облюбовали дно,
расчеловечить памяти короткой
тряпицу в голубое полотно.
А рядом Сортавала сердоболью
воспитывала местных прихожан,
и каждый камень старого собора
на частные уроки приглашал.
И жители учились и звучали.
По русскому закону языка
я громко их звала "сортавальчане" –
"виолончели" звал бы музыкант.
Сравнение уместно, вроде знака.
/я здесь за ними, как на водопой/
Карелии древесная осанка
и Ладоги лады – бери да пой.
Я слушала, потом я даже пела,
услышанное смело растроив,
и пустота сердечная шипела,
целебную пилюлю растворив.
Три дня у Сортавала на постое,
тебе не привезла я сувенир,
и платье то же самое, простое,
и что не позвонила, извини.