Звонок агента вывел меня из состояния равновесия. Девушка на том конце провода назвалась Еленой и предложила мне билеты на концерт Стаса Михайлова. Долго уговаривать меня ей не пришлось, потому что услышав стоимость …55 тыс. Я потеряла дар речи, как рыба открывала рот, эта сумма как-то не укладывалась в моём отсталом сознании: «Сикоко, сикоко? 55? Я не ослышалась? Огромное Вам спасибо! Конечно, пойду на концерт, но… видимо в следующей жизни. Потому что полгода откладывать пенсию, чтобы послушать его концерт – это смешно до неприличия. Я не так сильно люблю Стаса, чтобы спонсировать его и так небедное существование. Это во-первых. А во-вторых, я сама могу пригласить его на свой концерт безо всякого грабежа и разбоя. Пусть приезжает и послушает. Я выступаю не за деньги, а для души перед людьми, которые меня приглашают. Передайте, ему, пожалуйста, моё приглашение».
- А дешевле?
- А смысл?
- Тогда всего доброго, до свидания.
- До свидания. (А подумала, что свидания, конечно же, не будет).
Нет, вы представляете! 55 тысяч! Я лишь однажды получила в своей жизни в месяц 55, лишь потому, что приплюсовали премию за победу на городском конкурсе «Минута славы»… А тут за какой-то битый час отдать такие деньги и за что? Я не любительница фанерных шоу. Мне ближе душевные встречи с талантливыми людьми, которых в России – тысячи. И они – не рвачи, не ряженные куклы, а простые, светлые, искренние. Такое не купишь ни за какие деньги.
Мне эти тысячи тяжело доставались. Тогда я работала в локомотиво-сборочном цехе на Коломзаводе слесарем-электромонтажником. В нашей команде было восемь человек, которые постоянно подключали оборудование на кузове электровоза. Как нас все в цехе называли – Белоснежка и семь гномов. И если б не сокращение…
Честно сказать – скучаю. По ребятам, с которыми плечом к плечу в жару и холод, в праздники и выходные, если начальство вызывало, на электровозе… По каждому своему блоку, которые я до сих пор мысленно люблю и обнимаю. Руки ещё помнят каждый жгутик, проводочек… Ах, мои БВА, БСА… На кузове я была единственной женщиной. И благодарна всем ребятам за их доверие. Отбор в команду проходил очень жёстко. После первого же «косяка» или серьёзной ошибки можно было оказаться за бортом. Наш командир, который, действительно, был командиром по жизни, пройдя не одну горячую точку, часто повторял: « Сапёр ошибается только один раз. Мне не нужны шалопаи и разгильдяи, за которыми нужно всё переделывать». К имени Родион мне всегда хотелось добавить Нахапетов, потому что в молодости я была влюблена в этого актёра. Но командир по имени Родион не претендовал на звание любимого актёра, но заслуживал уважения, потому что был строгим, но мудрым наставником молодёжи. К моему появлению на кузове отнёсся философски: « Женщина должна щи варить, а не гайки крутить!» Приглядывался к моей работе. Но, поняв, что за мной переделывать ничего не нужно, успокоился. А вот однажды, увидев, что я подключила сложный блок, по которому шли частые нарекания, по новой схеме, просто взбесился: «Это что за хрень? Нужно всё переделывать!» А дальше шла непереводимая русская речь… Весь этот монолог я выслушала на лестнице, когда поднималась на кузов. Но когда я вошла, Родион замолчал, пошёл к своему блоку, продолжая злиться и пыхтеть.
- Родион! Можно тебя на минуточку. Посмотри, пожалуйста. Я собрала блок по новой схеме, потому что… - Дальше последовала аргументация по существу.
Родион, включаясь нехотя в мои аргументы, сначала удивился, потом задумался, и подвёл окончательную черту: «Логично!» Главное, после такой сборки замечаний по блоку больше не было. Мне нравилось находить новые шаги и решения по улучшению качества сборки всех блоков, не делая из этого никакой тайны. И эти новшества тут же подхватывались и передавались дальше. Самое главное, что было в нашей команде – это взаимопомощь и взаимозаменяемость. Простоя из-за этого не было. Дух братства, чуть не сказала, боевого – это самое ценное, что я вынесла из цеховой школы жизни.
Полная противоположность этой атмосферы была работа «на столе». В самый первый день меня посадили на сборку блоков в пролёте цеха. Работа, естественно, мне очень понравилась – сидишь, по схеме подключаешь провода… Тепло, светло и мухи не кусают. Но разузнав, что я не блатная, бригадир на следующий день отправил меня собирать жгуты на столе. Наставник Галка – это нечто. Она ничего не объясняла, не показывала, лишь давала указания : «Мотай, крути, тяни! Смотри рисунки!» Именно рисунки! Схем, описаний не было… Всё это делалось для того, чтобы не было никаких попыток достичь уровня, к которому Галина шла долгих 10 лет. Я поражалась её постоянному желанию унижать, выставляя себя на голову выше всех остальных. Много слёз пролито девочками, которые начинали у неё в учениках. Но пройдя школу ученичества, у неё на жгутах никто не оставался. За несколько месяцев работы с ней «на столе» я, во-первых, настояла на том, чтобы конструктора сделали чертежи сборки всех жгутов. Это не только облегчило обучение, но и лишало Галину права быть единоличной «знайкой» в этом деле. Схема есть схема. Работа на догадках и полу-тайнах по рисункам, которые в наличие были только у Галины, закончилась. И через некоторое время я с наставницей работала уже наравне, ни в чём ей не уступая. Это её бесило, потому что пальма первенства трещала по всем швам. Она бегала жаловаться старшему мастеру, что мне «незаконно» платили зарплату такую же, как у неё, а, порой, и больше, когда я оставалась на сверхурочную работу. Сплетни, подножки, просто её злобная физиономия стали невыносимыми. Тогда я написала под эмоциями целую анти-оду:
У Галины язык длинный, ум короткий, злобный нрав,
Не встречала я коварней и завистливей отрав… И т. д.
И ушла на кузов в группу Родиона. Там считалась самая тяжёлая и ответственная работа, совсем не женская. Но Родион взял меня. И не ошибся. Я влилась в их слаженный коллектив, как свой парень, но с поправкой на то, что я женщина. Поправка заключалась в том, что мат-перемат в мужском коллективе звучал всё реже, пока не прекратился совсем. Но мы работали не одни, одновременно вместе с нами находились силовики (те, кто подключал силовое оборудование), слесаря, кто доставлял блоки на кузов, трубники, устанавливающие трубы, элита кабинщиков (кто исключительно занимался кабинами электровозов) и даже сварщики и маляры. Слесаря вначале были в лёгком шоке, когда им наши ребята делали замечания по поводу «иностранной речи», но потом охотно включились в игру и все матерные слова стали заменять на смешное их подобие. И всем было весело.
Работа на кузове для нашей группы заключалась в том, что полы сначала застилались резиновыми ковриками. Эти коврики проклеивались ужасно едким и ядовитым клеем (радость токсикоманов). Устанавливались короба, в которые потов укладывали жгуты из проводов. И, после установки оборудования, все блоки: силовые (БСА) и вспомогательные (БВА) подключались.
Начнём с блока БСА-1. Чтобы его подключить, нужно было втиснуться между блоком и стенкой, широко разведя колени ( Волочкова отдыхает), присесть на низкий ящичек, потому что зимой полы ледяные. И в такой позе в течении часа или нескольких часов (всё зависит от опыта работника) проводить все необходимые операции.
Блок БСА-2, 3 4 для меня были местом отдыха после какого-нибудь тяжёлого блока. Отличный доступ ко всем деталям, не нужно плющиться, как лягушка, можно посидеть, можно постоять, даже полежать, подключая нижние соединения. Вначале мне не доверяли силовую часть, потому что нужно было с силой закручивать гайки. Но с помощью специальных ключей, которые мне наконец-то выдали в кладовой, и это делала легко. Как-то один из слесарей решил мне помочь, видя, как я закручиваю гайки. Закрутил. Мне пришлось за ним докручивать. Родион улыбался, отпуская реплики по этому поводу, что под такую горячую женскую ручку лучше не попадаться…
БВА-1 так же, как и БВА-5 я не особенно любила подключать, потому что они находились на входе в кузов, а так как поток желающих пробраться внутрь не иссякал, то постоянные вскакивания с места, чтобы уступить дорогу жаждущим, если честно, то напрягали.
Мой БВА-2… Мой, потому что он самый сложный и трудоёмкий, поэтому любителей им заниматься было немного. Андрей подключал его на время моего отпуска. А так… Он всегда был моим. Чтобы его подключить, нужно было иметь или очень высокий рост, как у Андрея – под 2 метра, или делать сооружения из ящиков, чтобы дотянуться до верхних ячеек и разъёмов. Самое неприятное, что вся работа выполнялась стоя. На всё подключение требовалось 2 дня. Но, благодаря смекалке и находчивости, удалось сократить время до половины дня. Все провода и соответствующие им ячейки, куда эти провода вставлялись, знала уже наизусть и даже при тусклом свете могла почти вслепую, безошибочно подсоединить. Проводов было в десятки раз больше, чем на тех же БСА, требовалась исключительная внимательность. Хотя внимательность требовалась во всём и постоянно.
Как-то произошёл забавный случай. Поменялась фирма-изготовитель блоков. И соответственно, размеры шкафов, а значит, и порядок их установки. Но по инерции, слесаря поставили БВА-2, я его подключила, потратив целый день рабочего времени. А потом оказалось, что другие шкафы не вписываются, и чтобы их установить, нужно сначала снять мой блок, который уже был к тому времени подключен… Что ж, пришлось заново отсоединять все провода, снимать блок со стены, устанавливать все остальные блоки, а потом лишь БВА2, который, как вы догадываетесь, заново нужно было подключать. Слесаря ругались! Хотя ругаться-то нужно было бы мне. Делала двойную работу, а двойная оплата в таких случаях не предусматривается. Эдуард-премудрый, бывший бригадир, а в то время распорядитель работ по группам электровозников ухмыльнувшись сказал по поводу переподключения: « Зато натренируешься!» Да я и так натренировалась. Рекордное время подключения 2, 5 часа. По сравнению с двумя рабочими днями неплохой результат, не правда ли? Но это идеальный вариант, который на кузове случался не часто, потому что приходилось уступать место то слесарям, то сварщикам, то осветителям…
В группе осветителей работал некий Колюня, ребята его называли хрен стеклянный.
Он вначале обижался, удивлённо спрашивая: « Но почему хрен, тем более стеклянный?»
- Да потому что и сам разобьёшься и всех, на фиг, порежешь.
Работать с ним рядом было смертельно опасно. То он отвёртку уронит, то молоток, то сам свалится на голову кому-нибудь. Гнать его было невозможно. Он как одержимый, никого не слышал и не видел. Много раз просили выгнать его из бригады, но у Колюни мама в белом доме, а перед таким блатом даже начальник цеха бессилен. Вот и приходилось терпеть Колюню стеклянного. А что делать? Когда он появлялся в обозримых пределах, я старалась на время исчезнуть, потому что быть покалеченной этим чудо-юдом совсем не хотелось. Однажды это чудо-юдо всё-таки свалилось и пролежало в больнице месяца 2-3. Думали: «Слава Богу, меньше забот на наши головы!» Ан, нет, отлежался, вернулся как новенький и опять за своё…
Был у меня ещё один так называемый мой блок – БАУ (Блок автоматического управления). Очень неудобное расположение. Рядом с кабинщиками. А также рядом с Николаем (это совсем не Колюня, а очень даже приятный мужчина), который подсоединял одновременно со мной блок связи с кабиной (КЛУБ). Иногда рядом оказывался Андрей на блоке БВА-1, а наверху или Родион или Дима выполняли верховые работы. И не дай Бог ещё слесаря или трубники уплотняли нашу и так тесную кампанию… В общем, было весело. Николай приносил свой переносной «радиовещатель». Для полного счастья не хватало танцплощадки. Хотя… Однажды таки удалось нам всем вместе потанцевать. Это было на юбилее у Николая.
К сожалению, на такие мероприятия принято приглашать и начальство в лице старшего мастера, мастеров, начальника цеха. Хотя лицезреть их фэйсы никому не было приятно. Сразу вспоминались все неприятные случаи, связанные с выше перечисленными господами… Старший мастер попал к нам из Мостотряда, откуда его благополучно уволили. Подался в электромонтажники, но на работе себя никак не проявил, поэтому Родион отказался брать его к себе. На тепловозе тоже не нуждались в такой обузе. А в это время возьми и помри бывший старший мастер, а так как Василь Семёныч (не будем называть всех своими именами) оказался с высшим образованием, то подсуетился оказаться на этой должности. Как! Ни бельмеса ни смыслить, ни черта не делать и только деньги получать! Все свои прямые обязанности он сразу же скинул на нас, простых рабочих. Не знаю, как ему не скучно было сидеть в бытовке и чаи гонять целый день? Не скучно. Он потом и сыночка рядышком определил – мастером. Все наши предложения и замечания «сынок» лихо оформлял под рацуху (рационализаторское предложение), заведя близкое знакомство с девушкой, отвечающей за все рацухи в цехе. А мы… оставались простыми исполнителями своих же предложений. Этот Василь Семёныч (почему-то все его называли Упырь) каждое утро проводил пятиминутки, на которых орал, как потерпевший на всех. Видимо, ему это было нужно. Или это было его тактикой и стратегией? Оптимизма его орево не добавляло, а вот настроение падало прямо с самого утра. Однажды я не выдержала, и когда прозвучала окончательная фраза: «Вопросы есть, вопросов нет», высказала ему всё, что накипело на душе:
Я хочу уточнить – вы ничего не перепутали? Здесь цех, а не тюрьма. Вы разговариваете не с уголовниками, даже не просто с рабочими, которые уже заслуживают уважения, постоянно перевыполняя план, не смотря ни на какие трудности, не считаясь со временем, а с людьми, у которых есть семьи и свои проблемы. Зачем на нас срывать свою злость или выплёскивать своё плохое настроение? Я только прошу уважительного отношения ко всем нам. Свою работу мы знаем, выполняем. Если кто-то проштрафился, так вызывайте его и лично беседуйте. Зачем всех обзывать скотами, балбесами, дураками. У нас почти у всех высшее образование, а у некоторых и по два.
- Так, ладно, разговор окончен. – Прервал он меня.- Идите, работайте!
Это прозвучало совсем не так, как героическая фраза «Работайте, братья!»… И, не смотря на то, что в лице старшего мастера я нажила себе злейшего врага, но орево прекратилось.
В бригаде меня недолюбливали, потому что высказывать своё мнение в глаза, тем более, начальнику, было как-то не принято. Да и ко всей группе Родиона большинство относилось без особого участия, потому что "оно" само пришло по особому блату, но никак не по призванию, не из-за любви к профессии, и конечно, трудиться героически в планы оных не входило. А родионовская команда была бельмом на глазу у всех. Поднимать планку выше, стремиться к лучшим результатам никто не собирался. И при первой же возможности сократить меня, Упырь так и сделал. Мои ребята ходили к начальнику цеха, просили оставить меня, но тщетно. И Упырь, и начальник цеха стояли на своём, ссылаясь на приказ, который спустили им свыше. Конечно, тёплое место, то бишь кресло под задом было для них дороже человеческих судеб... Не было долгих проводов. Обнялись с ребятами, всплакнули. Я благодарна моим мужчинам за эти скупые слёзы. Они для меня выше всех государственных наград.
И когда младший Упырёнок спросил меня: «Нашла работу? Работаешь?» Я еле сдержалась, чтобы не дать ему в "пятак". Кто же возьмёт пенсионерку? Хотя лет на 10 активного труда в тех суровых условиях меня бы ещё хватило, а потом можно было бы что-то полегче предложить мне... По всему городу проходили сокращения, поэтому везде мне чётко давали понять, что лучше возьмут 20-30 летнего на работу, чем возрастную даму. На юбилее Николая веселились от души, как будто ничего и не произошло, танцевали, не жалея ног. И прошло совсем немного времени, как самого Николая постигла та же печальная участь, что и меня. Упыри не дремлют.
Я вспоминаю своих ребят. Почему я с ними не встречалась после работы, на даче семьями, ведь приглашали? Да потому. Я и так оторвала их от души с болью, с кровью. Вспоминаю все мгновения, когда мы работали, отдыхали в перерывах, вели беседы «за жисть». Они мне стали почти родными. О каждом знаю почти всё, как, наверное, и они обо мне.
С Галкой- жгутовкой откровенничать было нельзя, потому что любые откровения обрастали сплетнями, извращёнными домыслами и оборачивались против меня. С ребятами было проще. Какие-то мелочи – то конфеткой угостят, то яблочком, то пирожком, то на машине подбросят до дома, а приятно, чёрт возьми!
Андрюха… Когда он к нам пришёл, он был студентом 3-го курса университета. Сначала его определили к тепловозникам. Потом на какое-то время дали нам, потому что кто-то или заболел, или уволился… И Родион его больше не отпустил. Да и Андрюха был этому рад. Всё-таки с тепловозниками ему было не комфортно. Там совсем другая атмосфера. Вся молодёжь нагловато-нахрапистая. Один работает, а остальные курят. Хотя курить на кузове было строго-настрого запрещено, и Родион этого не допускал в своей команде. Но бригадир сам страдал этим грешком и своих подопечных ставил в привилегированные условия, да и платил им больше, чем остальным членам бригады, по-дружески, так сказать. Андрей был всегда безотказным. Что ни попросишь, поможет, сделает. Скажут помочь сварщикам, помогает… Пойти туда, не знай куда и принести то, не знай что… Он всё сделает. С ним в паре всегда было приятно работать, потому что понимал с полуслова, полу взгляда. А однажды…
Была зима. Работали мы на кузове, никого не трогали. Тихо так обматывали трассы изолентой. И вдруг – толчок. Кузов поехал. Наша "десантура" попрыгала на ходу. Что им, бывшим парашютистам... А я осталась внутри. Прыгать высоко, да и небезопасно. Вывезли меня на мороз в одной лёгкой рабочей курточке ( в цехе уже топили и было тепло). Андрюха побежал, машинисту машет, чтоб остановился, а тот никак не поймёт, что к чему. В общем, пока понял и остановился, я уже почти превратилась в снегурочку. Андрей помог мне слезть, ставя мои ноги одну за другой в подобие ступенек, принял меня в свои руки, а потом мы вместе бежали в цех, чтобы окончательно не околеть на морозе.
Был ещё случай, когда меня нужно было снять с кузова. Не досмотрели, убрали лестницы, не подумав, что там могут ещё оставаться люди. Нас было трое. Я и двое трубников. Один спустился сам. Другой меня спускал, держа за руки, а второй внизу принимал. Одни приключения. Не всегда такие приключения заканчивались благополучно. Однажды «будущий прокурор» (учился на юриста) из бригадирских орлов не заметил, что лестницу убрали, шагнул и грохнулся на пол. Поломался хорошо. Но зажило как на собаке. А вот Саньку – молодому слесарю повезло меньше. Он упал с крыши электровоза. Оступился или споткнулся. Первую медицинскую помощь ему оказали ещё в цехе. В бригаде в то время был свой медик (врач-реаниматолг). Он и провёл все необходимые процедуры, приведя пострадавшего в сознание, сделав ему искусственное дыхание и массаж сердца. Но долго Санёк не протянул. А ему было чуть больше двадцати…
Вспоминаю, как он пришёл на кузов. Молодой, крепкий. Санёк старший, которого все звали Вертолётчиком, стал наставником новенького. Рассказывают, что Вертолётчик действительно, был пилотом, но летал не долго. Где-то как-то проштрафился и волею судьбы оказался там, где и мы все.
Ой, как издевался Вертолётчик над новобранцем! То сделай так, то переделай, то буквально пинал паренька и бил по рукам. Тот терпел, но видимо, точка закипания была близка, потому что, чтобы скрыть слёзы, тот взвыл, ударив кулаком по железной стене. А мог бы и по "кумполу" Вертолётчика. Мы пытались осадить горе-наставника, но садист был на своём коньке. А вот когда к ним в бригаду пришёл Валерий, педагог по образованию и мастер спорта по борьбе, Вертолётчик сник, потому что тот всё схватывал на лету, командовать собой не только не давал, но и ясно дал понять, что это чревато. Вот легко было работать рядом с такими людьми, как Валера. Он помогал мне, а я ему попутно. Всё слаженно, без всякого напряга и недопонимания. Не то, что с Вертолётчиком. Тот так и норовил то поддеть в прямом и в переносном смысле, то какую-нибудь пакость сделать, чтобы посмеяться. Но смешно было только ему одному. Меня он пытался достать, но ребята его быстро осадили и поставили на место.
Но заходя на кузов, он обычно здоровался: «Белоснежка, привет!» Видимо, подразумевая, что мужчины – это семь гномов… Но скорее исполинов. Все как один – высокие, статные. Посмотришь, как они идут вместе, плечом к плечу – заглядишься. Богатыри русские!
Алексей – тот, который оказал пострадавшему первую помощь, был медиком по специальности. Пришёл к нам, когда у него в семье родился второй ребёнок. Тогда зарплаты в цехе были больше, чем у медиков. Но главное, что увело его из медицины – реальная возможность заразиться СПИДом и заразить своих детей. Но спустя год зарплаты порезали вдвое, и Алексей поехал зарабатывать деньги в столицу. Жаль было с ним расставаться. После того, как он вернул к жизни Санька, я ему сказала, что теперь буду работать только рядом с ним, потому что если что – всегда спасёт или окажет первую медицинскую помощь. Видимо, работа в реанимации требует серьёзных и психологических навыков, чтобы любого пациента привести в нормальное состояние. С ним было легко и комфортно по-человечески. Можно было говорить на любую тему.
Однажды к нам в помощь на кузов послали Нинку-скандалистку. В цехе её терпели, потому что в заводском начальстве была у неё длинная волосатая рука. Тупая, злая. Косячила по-чёрному. За ней всё время нужно было исправлять. И стаж работы не прибавил ни ума, ни особого мастерства. Всё делала кое-как. И постоянно, то в одном конце цеха, то в другом раздавалось её противное верещанье. Когда она начинала верещать на кузове, наши исполины покидали электровоз, как от взрыва бомбы. Так было, пока она не нарвалась на Алексея. Что он ей сказал, для всех осталось тайной, но Нинка летела с кузова, как ошпаренная. И когда хотела устроить очередной скандал, опасливо оглядывалась, как бы «медика» рядом не оказалось. Приутихла на радость всей бригаде. С Галкой они составляли замечательный тандем. Склоки, сплетни, козни… Не одна девушка, женщина-мать слёзы проливала от их нападок или подлянок. Бог им судья, конечно. Разные люди встретились мне в классах жизненной школы под названием «цех». К этой же кампании склочниц я бы отнесла Ирину, которую не иначе, как «Сисястая» наши ребята не называли. В своей группе блатных, которые занимались сборкой шкафов в тепле и уюте, она была самой блатной. Никогда не спешила, собирая единственный небольшой блок медленно-медленно, растягивая удовольствие. Закрывшись шкафами, разгадывала кроссворды в рабочее время, пила чай и листала журналы. Никогда другим не помогала, даже когда кто-то болел, и нужно было срочно собирать блоки, чтобы не задерживать работу всей бригады. Как-то, когда она была в отпуске, меня старший мастер направил на сборку её блока. За время её отсутствия я собрала два блока вместо одного, который обычно собирала она. Что она вытворяла! Бесилась, орала, пытаясь меня размазать. Конечно, её самолюбие было задето – только пришла и перещеголяла её. Слава Богу, Родион опять забрал меня на кузов. Как-то с женщинами у меня особого взаимопонимания не получилось. Потом мне девчата с соседнего участка растолковали, что завидовали мне все эти Нинки, Ирки, Галки – не их поля ягода. Меня мужчины уважали. А их называли хабалками, на дух их не переносили.
Работая в отделе, я всегда следила за ногтями, без боевой окраски на улицу не выходила и одежду носила нарядную – платья, костюмы. Работая на кузове в пыли, в жару, когда пот едва успеваешь стереть с лица, я перестала краситься, ногти постоянно ломались, волосы убирались в строгую причёску, чтобы не мешались. И грязная роба, потому что после стирки тут же пачкалась от жгутов, резины, краски и клея, конечно, не украшала. Но… столько комплиментов от мужчин, чаще командированных на кузов из других цехов и городов, я не слышала за всю свою жизнь. Не знаю, чем это объяснить. Но мужчины признавались в любви, восхищались тем, как ловко я управляюсь ключами, отвёртками, ползаю и лазаю под и над блоками. А мои ребята говорили мне, что я – настоящая, не такая, как другие. Поэтому, не смотря на то, что работа, действительно, была тяжёлой и не женской, мне она нравилась. Это был естественный фитнес процесс. Растяжки и силовые упражнения были производственной необходимостью.
Когда я пришла, в холодный полутёмный кузов, в первое время я была шокирована тем, что как в каменном веке, не было никаких современных приспособлений, упрощающих труд рабочих. Даже элементарных переносок с лампочками на всех не хватало. И мне, как всегда «повезло», потому что комиссия по охране труда зашла именно на наш кузов, и сразу с её стороны посыпались реплики:
- Ничего не видно.
- Здесь люди работают?
- Вы что-нибудь видите? Как вы в такой темноте что-то можете делать? Почему свет не включаете? (эти вопросы уже относились к нам).
- Нет переносок. Лампочки в цехе не горят. К начальнику цеха обращались, он говорит, что нет денег на освещение. Вот и приходится на ощупь подключать провода.- Это уже я вступила в диалог.
- Прямо как у Короленко – дети подземелья!
Члены комиссии были шокированы увиденной картиной. Стояли у входа, боясь пройти дальше, чтобы не упасть. А мы в таких условиях работали, приходилось быть по совместительству «ниньзями», уметь выполнять задания в темноте. Но нужно сказать спасибо всем членам комиссии, потому что буквально через неделю все лампочки в цехе зажглись (откуда-то сразу нашлись деньги!) и переносок стало всем хватать. Красота!
Техника безопасности – это то, без чего невозможно было, порой, выжить. Случались трагедии. Не часто, но случались. Чаще происходили всякие несчастные случаи. Вывихи, ушибы, порезы – были обычным делом. На такие мелочи даже внимания не обращали, привыкли. Работа в экстремальных условиях способствовала тому, что всё время нужно было находиться в состоянии «здесь и сейчас» при полной концентрации. Иначе случайно могли на голову опуститься трубы, например... Работал одно время в цехе трубник, которого все называли Сарделька, может потому, что он правда, похож был в лежачем состоянии на большую жирную сардельку. Почему в лежачем? Потому что трубы укладывались на полу, и это была самая удобная поза для подключения. Так он никогда не считался с теми, кто работал в этот момент на кузове, мог, действительно, просто опустить кому-нибудь на голову всю охапку тяжеленных труб. Отучили. Грубо, но эффективно.
Потом ему на смену пришло ещё одно недоразумение. Лень ему было по лестнице поднимать инструменты, трубы, так он их просто забрасывал через дверь, чуть не убив однажды одного из монтажников. Тоже отучили.
А вот глупые «рацухи» одних, боком выходили всем остальным. Один такой деятель, Витёк, дабы упростить свою работу, выдав своё «рацо» под соусом, что ради пожаробезопасности, понатыкал по всему днищу кузова железные ноги и штыри. Работать стало совсем невозможно. Застилка резиновых ковров вместо часа стала занимать уже полдня, потому что под каждый штырёк и загогулину нужно было вырезать соответствующее отверстие. Но главное, ходить по кузову стало опасно. Штанины цеплялись за эти чёртовы ноги. Народ падал и получал травмы. Не обошла эта участь и меня. До сих пор ноет коленка, а прошло уже лет 10 после перенесённой травмы. В этот день пострадали двое – я и Андрей с разницей в полчаса. Раскладывали жгуты. Сначала упала я, зацепившись за штырь. Слава Богу, что упала не на штыри, а то бы они прошили меня насквозь. Но ходить не могла. Долго потом хромала, уже после больничного, после длительного лечения… А Андрей упал, сильно ударившись головой. Кровищи было – море. В травмпункте мы с ним и встретились. После этого случая всё же часть железных ног с кузова удалили, но на проходах оставили. Приходилось всё время ходить, как цапли, высоко поднимая колени. (Всё для людей!) Начальство заглядывало к нам крайне редко, боясь за своё драгоценное здоровье. А каково было всем остальным, кто работал в таких условиях, начальству было глубоко наплевать.
Опасность представляли и огромные блоки БСА, вес которых измерялся не в килограммах, а в тоннах. Наши ребята часто помогали слесарям при их установке. А однажды оборвался трос при установке БСА-2, и вся эта махина рухнула, чуть не убив установщиков. Просто чудом тогда все остались живы. Димка был тогда первым кандидатом в покойники. Едва успел отскочить, как на его место брякнулся блок. Димка… Я его воспринимала, как сына – и по возрасту, и по характеру, даже внешне он мне всегда напоминал Пашу. Лёгкий характер, очень дипломатичный, со всеми и каждым мог найти общий язык и договориться. Вредничал иногда, но не сильно, это вполне оправдывалось его возрастом и бессонными ночами (молодость – куда деваться!).
Однажды произошёл просто дикий случай - маневровый локомотив почему-то со всей дури впечатался в электровоз. Просто по счастливой случайности все электромонтажники в тот раз успели покинуть кузов и обошлось без внушительных жертв. По инструкции маневровый тепловоз должен был перегнать на покраску почти готовый кузов. Но что-то пошло не так - то ли тормоза отказали, то ли машинист был пьян, но произошла авария, в результате чего сверхпрочный материал, из которого был сделан кузов электровоза, просто сплющился в гармошку, а кресло, на котором должен был сидеть машинист электровоза, впечаталось в стену. Зрелище, конечно, не для слабонервных. Там было над чем подумать. В случае аварии на дороге шансов спастись у локомотивной бригады не было никаких. Оборудование даже не ставилось в расчёт, потому что сразу выйдет из строя при любом раскладе. Но к слову сказать, кабина маневрового тепловоза - только слегка помялась. Это существенный аргумент в пользу металла, а не дорогостоящих сверхпрочных, которые на практике оказались просто "туфтой", отмыванием чьих-то совсем не маленьких денег. Вы думаете, это как-то повлияло на конструкторские решения? Нет, конечно. Электровозы имеют те же кабины, которые больше напоминают по своей структуре картонные коробки для яиц, чем надёжный железный щит для машинистов. Жизни этих людей будут постоянно подвергаться опасности в случае какой-то нештатной ситуации на дороге. А значит и жизни всех пассажиров, ведь без машиниста - любой локомотив - это машина убийства сотен мирных граждан, обычных пассажиров. Это реалии нашей жизни - думать не о жизни и не о безопасности многих людей, а как набить себе карманы. Это я о тех, кто сумел перехитрить всех, убедить, что "картон" прочнее любого металла... А чудес, как оказалось, не бывает.
Пожары случались нередко на кузове. Чаще по вине сварщиков, и железные ноги, которыми был утыкан весь пол на кузове, совсем не спасали от возгораний. Горела мешковина, в которую заматывались жгуты, а потом и провода выгорали. Сколько раз приходилось собственноручно тушить такие пожары! Всё было...
Одежда рвалась у нас у всех просто влёт: не успеешь присесть, чтобы поправить жгут, слышишь только тресь – то ли у тебя, то ли у соседа очередная дыра на штанах нарисовалась, благодаря железным штырям. Когда я встречаю на улице молодых и престарелых чудиков в рваной одежде (трендовой, вернее говоря), мне так и хочется им сказать: «Глупые люди, каждую заплатку, и рванинку нужно ещё заслужить. Полазить по шкуродёрам и костоломам… А то нашли чем бахвалиться – дырками на штанах! Какая-то странная мода косить под бомжей... А раньше молодые девчонки красились в седой цвет. Ну не глупость ли? Зачинатели моды они что, совсем тупые?!
Вертолётчик постоянно интересовался: «Когда поэму про меня напишешь, поэтесса?» А у меня в голове – одни лишь матерные слова крутились и по поводу его уроков, которые он Саньку преподал, и по поводу тех же штырей и прочего головотяпства, которого, к сожалению, хватало в цехе. И если эти слова не вырывались наружу, то только благодаря маминому воспитанию. От мамы я тоже никогда не слышала грубости, а она-то хлебнула горюшка в жизни.
Тема матери-дочки или дочки-матери была в цехе актуальной. Естественно, родители приводили в цех своих чад. Чаще это попахивало блатом. Так в нашей бригаде работала дочь старшего мастера, ныне усопшего, зять его, которого он поставил бригадиром, сноха и другие родственники. Хотел было и сына привести, чтобы передать ему своё пригретое место, да начальник цеха заупрямился. Да и то верно, и у блата должен быть предел. А то дочуня работала спустя рукава, зятёк наглел от вседозволенности. Но как только помер горемычный, так и зятя сместили с должности, и дочуню сократили. А мужик-то был неплохой сам по себе, порядок в бригаде соблюдал, за общее дело радел. Порой, и сам чалил, если надо. И всю документацию вёл сам, а не на рабочих скидывал, как Упырь новоиспечённый. Обидно было за него, то, что все его родственнички видели в нём только средство для безбедного существования – дачи, машины, квартиры… Всем обеспечил. А на его поминках родственнички оплакивали, чокаясь, (видимо было всё равно за что пить) свои неоплаченные кредиты, а не горемычного, который им всю свою жизнь посвятил…
Но приходила и замечательная смена. Часто со мной на кузове работал Максим, молодой парень, только что окончивший институт. В цехе работали его мама и бабушка. Такая рабочая династия. Спокойный, ответственный, работящий. Попал он к Балаболу в группу. Балабол (на букву «п») – это стойкое прозвище, которое за ним укрепилось, и по-другому его не называли, даже в открытую. А обеспечил это прозвище он себе тем, что работать не хотел, а трепаться был мастак. Но! Начальник цеха был чуть ли не лучшим другом Балабола, поэтому, когда вся бригада составила петицию на имя начальника цеха с требованием уволить бездельника, тот своего дружка не уволил, а список подписавшихся тому указал. А дальше было как в сказке – Балабол каждого, кто посмел подписаться под петицией, изводил целенаправленно, пакостя на каждом шагу. Текучка и так была не маленькая, а тут просто рекой потекла. Оказывается, он был нужной деталью в механизме бригады – шестерёнкой, или проще говоря, шестёркой. Докладывал (со своей точки зрения, конечно) кого нужно убрать, кому зарплату порезать, кого поощрить… Естественно, себя он не обижал. Целый день слонялся, баклуши бил, а в конце рабочей смены, когда весь трудовой народ уже возвращался к столам, чтобы присесть, отдохнуть, Балабол вскакивал, изображал бурную деятельность. Оказывается, в это время начальник осматривал свои владения. И пять минут перед концом рабочего дня для Балабола были показными для начальства, как он «пашет» один за всех. Неплохо устроился! Но главное, что начальник цеха всегда ему давал новичков для обучения, которые за него делали всю работу. Сам он не только не хотел, но и не мог полноценно работать из-за солидного возраста и любви к крепким горячительным напиткам. Схемы не видел, руки-ноги не гнулись, соображалка отказывала иногда. Но ведь запах денег так приятен! Даже со всеми его уже физическими недостатками отказаться от « лишних денег» он себе позволить не мог. Так к нему попал и Максим, и другие ребята, над которыми тот измывался, стараясь их опозорить и выставить лохами, тем самым завоевав авторитет у других. Хотя о каком авторитете можно было говорить, когда его просто терпеть никто не мог за его подлый и просто невыносимый характер. Но зато шестёрка в течение дня собирал материалы для дачи Главного, сведения и сплетни обо всех. Ценный кадр для начальника цеха, как такого уволить!
Начальник цеха - с виду вполне интеллигентный, многодетный папаша. В своё время попался на проходной в состоянии подпития, после чего его не уволили, а тихонечко перевели к нам в цех. Сколько и кому он тогда заплатил за такое мирное решение вопроса, история умалчивает. Но эту схему он взял на вооружение. Как только кто-то из его подопечных попадался на проходной в нелицеприятном виде, проводил с тем душеспасительную беседу. Такса такой беседы, как говорили, колебалась от 3-х до 5 тыс. В принципе, не плохая подработка, потому что залёты были обычным делом. Дача, благодаря тем же Балаболам и "залётчикам", благополучно была построена и отделана. Личная машина своевременно ремонтировалась умельцами из "залётных". Так что во всех минусах всегда бывают свои плюсы. Эту науку начальник цеха освоил великолепно. А вот какие-то требования, связанные с техникой безопасности, а, следовательно, со здоровьем и жизнью людей, просто игнорировал. Но, слава Богу, появлялись, хоть изредка, комиссии, и хоть что-то по указанию свыше всё-таки выполнялось и менялось в лучшую сторону (то же освещение, например). Но в основном – глухая непробиваемая стена! И пусть он даже имеет тысячи положительных черт характера, но для дела всё это пустое, если калечатся и гибнут люди, если алкоголизм покрывается и чуть ли не поощряется самим начальником лишь потому, что на этом можно не плохо «наварить», если уходят ценные и высококвалифицированные кадры, а их замещают Упыри да Балаболы…
Но не хочется больше на них тратить время воспоминаний. Хочу вспомнить Родиона. Знаю, что у него была семья, дети. Пока воевал в Афгане, всего этого лишился не по своей вине, так решила жена. Остался ни с чем, всё оставил им, ради кого жил. Начинать с нуля, когда перестройка в стране и звериные законы было непросто. Горячие точки. Там хоть что-то можно было заработать. Купил новую квартиру. Потом дачу, машину – полный джентльменский набор. А потом и новая семья появилась как по мановению волшебной палочки. Но не всё гладко складывалось в личных отношениях, чему мы были свидетели. Срывы, запои. Но… как-то сумел взять себя в руки. Мы не оставались в стороне, боролись за него, когда ему было тяжко – и по плохому, и по хорошему. Но все вместе победили. А это главное. У нас всегда находились общие темы для разговоров. И это не удивительно. Мама его была учителем русского языка и литературы, привив ему страсть к чтению. Сам он получил два высших образования хорошо разбирался в технике, политике, литературе и даже искусстве. Высокий уровень интеллекта был отличительной особенностью группы Родиона. Пошлого и бессмысленного трёпа о том где с кем и сколько, который присутствовал в других группах, у нас просто не было и не могло быть. Поэтому когда я обедала в комнате, отведённой для этих целей, и «дамы» обсуждали - сколько было выпито, и кто крепче держался на ногах, - мне это было не интересно, я обычно читала, чтобы не вникать в нюансы этих откровений. На что мне однажды « дамы» задали саркастический вопрос: « Ты вообще-то разговаривать умеешь? Или немая?»
- Умею, когда надо.
Но, в принципе, всё было не так плохо. Подобное притягивает подобное. Как ни странно, были люди, с которыми в короткие минуты отдыха хотелось общаться. Надежда с трубного участка, маляры, мотальщицы, уборщицы. Они все были с высшим образованием, учителя, инженеры. Приятные, интеллигентные люди. Интеллигентности никто не учит – это врождённый дар. И кем бы человек ни работал, этот дар всё равно проявляется. Однажды, когда я работала сверхурочно на столе, собирала жгуты, ко мне подошёл пожилой мужчина. Мы с ним разговорились. Пока я собирала жгут, он мне наизусть прочитал несколько длинных-предлинных поэм. Потом наши беседы носили постоянный характер. Оказалось, что человек с феноменальной (фотографической памятью) отработал на заводе более полувека. Раньше его посылали с целью производственного шпионажа за границу на ведущие локомотивные заводы. Простой рабочий не делал фотографий, зарисовок. Это было просто невозможно в условиях строгой дисциплины и постоянного контроля. Но все схемы были у него в голове. Ему ничего не стоило восстановить их по приезду на Родину. Удивительный человек, жаль, что знакомство наше длилось не долго. Его сократили, а вскоре он умер. Имя? А если это тайна? И потом, у души ведь нет имени… У его светлой и прекрасной души.
Александр с участка плотников – наш Паваротти. С ним мы «спелись», участвуя в творческих конкурсах. И часто, обматывая трассы изолентой, я пела, потому что обстановка этому способствовала. Кто-то из начальства даже предложил в шутку вместо пятиминуток слушать мои песни для поднятия производительности труда. Но, как говорится, в каждой шутке есть доля шутки, а остальное – правда.
Николай... Мы чаще всего работали в тесной кампании, поэтому я его воспринимала, как родного, как брата. Знала его жену, заочно – его дочерей. Талантливый человек, раньше увлекался музыкой, играл в ансамбле, выступал. Знал множество песен. Включая «развлекательный аппарат», часто подпевал, занимаясь своей непосредственной работой, а я и не была против. У него масса достоинств – и семьянин прекрасный, и работящий, и талантливый, и интеллигентный, и… и… и…
В основном, вокруг меня была атмосфера доброжелательности и теплоты. Все, работающие на кузове мужчины, относились ко мне с уважением и дружелюбием. Были приветливы и добродушны. И эта атмосфера очень помогала мне.Я любила свою работу. Грязную, тяжёлую, не благодарную… Но любила.
И мне очень не хватает этих улыбок, обычного человеческого участия: «Как дела, Натали?»
Пения Максима: «Натали, утоли мои печали, Натали…». Не хватает их сильных и надёжных рук, которые всегда подстрахуют, поддержат, чтобы не упала. Мне их всегда будет не хватать, тех мужчин, которые до последнего будут отстаивать меня перед начальством, чтобы оставили в их группе. Я благодарна им всем за то, что они были в моей судьбе. Остальные как-то не зацепили. Чего-то главного в них не хватало – порядочности, интеллигентности что ли. Эдуард-премудрый вроде бы умный, интеллигентный, но столько в нём было загогулин и подковырок, каких-то подводных камней и течений, что ребята дали ему чёткое и ёмкое определение – Мутный.
Совсем молодые ребята… и сильные, и умные, но… Тот, который закончил ин.яз. - только на иностранном языке в основном и разговаривал, на татаро-монгольском, видимо, пытаясь подтвердить тот факт, что Русь 600 лет была под игом, и язык варваров стал родной речью для русских. Второй и третий боялись переработать, лишний раз пошевелить руками и ногами. А вот Родион, Николай, Алексей, Дима, Андрей и Максимка… Я навсегда запомнила их такими – сильными, мужественными, настоящими…