Информация о Литературной интернет-экспедиции Октябрь 2017,
http://www.stihi.ru/2017/10/06/7164
http://ujmos.ru/literaturnaya-internet-ekspeditsiya-na-starte/
Автор: Аня Глянченко
http://www.stihi.ru/avtor/glyanya
*** Корица http://www.stihi.ru/2013/09/27/2397
*** За стеклом http://www.stihi.ru/2010/05/05/7007
*** Идёт по площади лошадь... http://www.stihi.ru/2011/06/13/1931
*** Человек обрастает вещами и домом... http://www.stihi.ru/2016/11/07/10923
*** Корица
На улицах города вьются флаги,
Тревожные ходят лица.
Подумайте сами: в Универмагах
Исчезла - СОВСЕМ - корица!
Корицы ни капли, ее ни крошки,
В руках у людей плакаты:
"Верните корицу, прошу, по-хорошему!"
"Корицу верните, гады!"
Проходит неделя, проходит месяц,
Проходит отряд полиции,
Несут в новостях одну околесицу,
Никто не везет корицу...
Таких безобразий не видел город,
Предел наступил терпенью -
Уехали люди во тьму и холод
С геранями на коленях,
С котами, диванами и буфетом,
И с лыжей одной под мышкой.
Ну, можно прожить без воды и света,
Но жить без корицы - слишком!
Их ветер осенний скорее гонит,
Я верю: сквозь все ненастья
Они добредут, и сожмут в ладонях
Крупицы большого счастья!
*** За стеклом
Так случилось, что гном между стёкол в проём
На окошке свалился случайно.
Он звонил в колокольчик, стучал кулаком
Но не слышал никто, как кричал он.
Там был мир, было солнце, трава и цветы -
Вот, дотронься рукой! Было лето...
Но мешала стеклянная твердь пустоты
И заевший крючок шпингалета.
Он писал пальцем "SOS" на засохшей пыли,
От усердия шмыгая носом.
На фабричном дворе расцветали репьи,
Изогнувшись колючим вопросом.
И однажды увидел он ночью (не спал)
За стеклом бородатого гнома!
Тот ладошкой махал и счастливо кивал,
Улыбаясь, как старый знакомый!
И плясали они, и кричали "Ура!"
От восторга в едином движеньи,
И он вмиг поседел, когда понял с утра -
Это просто его отраженье.
Было страшно и больно, хоть вой при луне,
И совсем было силы пропали,
Когда он вдруг придумал: "Окурок - к стене,
Сверху муху бросаю, толкаю..."
А весною уборщица вышла с ведром
И ворчала, работу закончив:
- Что за дрянь накопилась за этим стеклом:
Муха, кукла, бычок, колокольчик...
*** Идёт по площади лошадь...
Дождями вымыта площадь,
Играют капли в пятнашки.
Идёт по площади лошадь,
Везёт в телеге ромашки.
Подковы светятся счастьем,
В глазах купается лето.
Дорогу делит на части,
Как кадры на киноленте:
На "до" печальная сказка
Где тучи хмурые плачут,
И только серые краски...
А "после" солнечный зайчик,
А "после" радуга в небе,
Улыбки, розовый зонтик!
Ушла лошадка с телегой,
Исчезла за горизонтом.
Кто встретит её - везучий,
Ромашки плывут в тумане.
И знаешь, на всякий случай
Ты сахар носи в кармане...
*** Человек обрастает вещами и домом...
Человек обрастает вещами и домом:
Обрастает увесистым фотоальбомом,
Миллионом контактов в своем телефоне,
Кошкой, пледом и парою лыж на балконе.
Кофеварка, машина, диван, холодильник,
Пыльный заяц в кладовке и старый будильник,
Обувные коробки и книжки навеки
Прилипают незримо к душе человека.
В табуретке на кухне, крутящейся, черной,
Он пускает упругие, крепкие корни.
Даже к вредной, сварливой старушке-соседке
Прорастают зеленые тонкие ветки.
А потом он однажды сидит на диване,
Чайной ложечкой сахар мешает в стакане,
Кошку гладит, и ложечкой сахар мешает...
И внезапно встает. И внезапно решает,
Что ужасно ему надоела рутина,
Что в душе парусами звенит бригантина.
Будет жить он отныне в лесу, на свободе!
И, хватая рюкзак, прямо в тапках уходит...
На поляне лесной, под тенистою кроной,
Кормит белочку он сухарями с ладони.
Улыбается он, и наивно считает,
Будто здесь он ничем больше не обрастает.
Светят звезды. На ветках качается иней.
Белка спит безмятежно в дупле, и отныне
Обрастает сухариком, ночью и снегом,
И смешным, одиноким таким человеком.
Автор: Черная Лиса
http://www.stihi.ru/avtor/lisiya
*** http://www.stihi.ru/2014/02/23/1653
***
Над снегом руку не держи.
Очнись и сдай назад.
Полозья выкошенной ржи
Над пропастью скрипят.
В чужие сани день за днём
Упрямо не садясь
Теряешь сад - в снегу на нём,
Как снег - со снегом связь.
Никто другой не виноват,
Что видится одним
Сад засыпающий и сад,
Склонившийся над ним.
**
Пиши по снегу, больше нечем
Зиме стелиться под слова.
Какой холодный выбрал вечер
Тебя, живущего едва,
Из тех, особенно усталых,
В ком безнадёжны слог и ритм!
Пиши. Во что бы то ни стало
Пиши! Не надо говорить
О том, что хватит места в лёгких,
Не хватит воздуха на всех,
О том, что где б теперь ни лёг ты,
Над головой сомкнётся снег.
Но прочитаешь из-под снега,
Уже спокоен и согрет,
Всё, что писал по верху неба,
И удивишься: точки нет.
**
Не бывает горше зимы, чем эта.
Не бывает слаще зимы, чем та,
Где лежишь в снегу посреди рассвета
С голубой туманностью возле рта.
Никому не велено шевелиться.
Вот и солнце замерло, не встаёт,
Кто-то гладит снега чужие лица,
Принимая каждое за твоё.
Никуда не деться от рук горячих,
И темно, и страшно открыть глаза.
А по краю неба уже маячит
Невозможно светлая полоса.
Что в тебе останется, кроме снега,
Не увидишь если - в конце концов,
Как рассыплет искры в пылу разбега
Золотое вечности колесо?
Автор: Марина Пономарева
http://www.stihi.ru/avtor/veterok6
*** Над остовом осенних кораблей http://www.stihi.ru/2017/09/12/563
*** Шатура http://www.stihi.ru/2017/03/16/3990
*** Застрянет в соснах жёлтая луна http://www.stihi.ru/2017/08/15/805
*** Над остовом осенних кораблей
Над остовом осенних кораблей,
Что всех осин багровей и красней,
Безропотно парит уставший мятлик,
Проросший через ситечко небес.
Зажмурился еловый, тёплый лес,
Как брошенный перед зимовкой ялик…
Растянуто панно угрюмых дач.
И я твержу циничное «не плачь».
Медовым спасом пахнет и корой,
Сухой травой, созревшею рябиной.
Слабее ночью говор комариный,
Дом изнутри становится сырой…
Воспоминаний горькая строка,
Сегодня в сон вплывет наверняка.
И высветит в родительских домах,
Очаг и стол, постель и покрывало,
Где вышиты все те, кого не стало,
Но кто в поступках, мыслях и словах.
Они все бродят по тугому мху.
Узнаешь их по каждому штриху,
Что сохранит стеклянная роса.
Узнаешь их среди обломков детства…
«Будь счастлива!
Не бойся
и не бедствуй!»
…В осеннем дыме тают голоса.
*** Шатура
«Шатура - мрачная натура» (с)
из сказаний-воспоминаний скоморохов
Шатурский лес! Угрюмый, заболоченный.
Мне греет душу сочной рыжиной.
Заброшенный, забытый, заколоченный,
Уснул наш дом – ни мертвый, ни живой.
Шатурский бор остался оклеветанным.
Обходит стороной его эстет.
Идёт-бредёт грибник с лицом обветренным,
Несёт грибы и вереска букет.
Черника, клюква, комары в брусничнике.
Мне здесь тринадцать /вместо тридцати/.
Как странно видеть целые наличники,
Что средь развалин выпало найти!
Шатура, как была, осталась дикою!
Пружинит мох над зыбкостью болот.
Не увлекла родителей брусникою…
Со мной совсем, совсем наоборот.
Гагат озёр, сиренева ятрышника!
Потрогаю рукой кукушкин лён.
Шатурская, болотистая вышивка –
Подарок тем, кто так в неё влюблен!
*** Застрянет в соснах жёлтая луна
Полиптих "Памяти папы"
Застрянет в соснах жёлтая луна.
Окрасит лес над позабытой дачей.
Она уж год как будто бы больна!
Но это ничего, теперь не значит…
Бумажный ком наследственных проблем,
Не превратить в шутливую аркаду.
Промок в беседке позабытый Лем.
И запах «Тройки» плавает по саду.
Стекает с гиацинтов едкий пот,
Заплаканной земли купорит поры –
Ложись на землю. Прямо на живот.
Как будто вьюн, (как будто) без опоры.
Легко тебе? Срезаю гиацинт.
Домашних ваз, теперь уж не заполнить.
Из всех возможных способов-вакцин,
Мне остается только помнить.
Только помнить.
Автор: Геннадий Акимов
http://www.stihi.ru/avtor/gessshka
*** Боязнь сна http://www.stihi.ru/2014/04/09/5790
*** Имя. Романс с червоточинкой
http://www.stihi.ru/2017/02/06/9516
*** Никогда http://www.stihi.ru/2015/01/11/12275
*** Скрипач http://www.stihi.ru/2015/04/06/5391
*** Боязнь сна
Кошкина колыбель, призрачная кровать,
вытянешь руку впотьмах — чьи-то холодные пальцы...
иногда я смертельно боюсь засыпать,
иногда боюсь просыпаться.
Омут бурлящий притягивает глубиной,
по слухам, на дне живёт плотоядный камень.
Кто там играет на дудочке в чаще ночной,
кто заплетает траву на лужайках кругами?
Катится белое яблочко — через поля, сады,
через мохнатый лес, вдаль, где речная пойма.
Чуть зависая в воздухе, следуешь позади,
вновь околдован и пойман.
За ночь успеешь сменить несколько разных кож,
и по болоту, и по карнизу пройдёшься.
Закрывая глаза, не знаешь, куда попадёшь,
хуже того — неизвестно, куда вернёшься,
проснувшись. Утром в тревоге зовёшь: "Света, ну где ты? Свет!",
перебираешь бесцельно кучку помятых тряпок:
платье, чулки, бельё... а подруги нет —
лишь на полу следы лягушачьих лапок.
*** Имя. Романс с червоточинкой
Я имя позабыл и место не запомнил,
там хрупкая трава, тарковская вода,
и кашель, и романс притих, недоисполнен,
подсолнухи, перрон, глухая слобода.
Электропоезд пьян, страна слегка устала,
раздумья тяготят, коль совесть нечиста,
в вагончик с двух сторон внедряются каталы,
а дальше лязг колес и рельсы вдоль моста,
а дальше ни страны, ни денег. Поезд прибыл.
На ужин — протокол и вялая ботва.
Проматывая вдрызг неправедную прибыль,
гуляет по ларькам отвязная братва.
В какую из эпох случилось это лето,
кто ставил в паспорт штамп, куда пропал билет?
Козырный туз побил и выбросил валета,
в уплату отобрав цветущих двадцать лет.
И нужно ль протирать слезящиеся линзы
/там резкий свет в глаза, там окрик, будто плеть/,
чтоб вспомнить имя той, проигранной, отчизны,
где не было дано ни жить, ни умереть?
*** Никогда
Избегал серпа, обходил десятой дорогой молот,
любил поезда, приключения, разные города.
Вдруг очнулся, глядь — а подруга жизни седа,
сам тоже отнюдь не молод,
по груди расплескалась пышная ассирийская борода.
Подцепил зрелый возраст, как надоедливую простуду.
Чем лечиться — не знаю. Само проходит нехай.
Доставай, дорогая, фарфоровую посуду,
давай открывать варенье, заваривать терпкий чай.
Чинно, как полагается, выйдем в сад.
Расположимся в беседке с видом на пруд и аллею,
где на скамейках раскрытые книги лежат,
можжевельник топорщится, а хризантемы белеют.
Будем вдыхать аромат.
Тонконогие буковки ползают, что-то стрекочут,
с удивлением понимаю: настало лучшее время для нас,
конечно же, были погожие дни, сумасшедшие ночи,
но как драгоценен этот вечерний час.
В пруду отражаются наши рябые, размытые лица,
лёгкому ветру противится облачная гряда.
Прилетает нарядная горлица и на песок садится,
буковки собираются в дивное слово "зеница",
так мне нравится здесь, не хочу умирать никогда.
*** Скрипач
Заблудился скрипач в мелодии, в нотах визгливо-колких,
Вьюгу устроил такую, что сгинула в ней корчма,
И по следу бегут за ним трансильванские волки,
От добычи не оставляющие ни клочка.
Не тушуйся, кудряш — авось да дождёшься подмоги,
Боевую венгерку играй, маршируй по снегам наугад.
С дикой скоростью вылетят сбоку волшебные дроги,
Через горы и пропасти к башне угрюмой умчат.
Этот замок известен любому, кто вырос в Карпатах.
Обитатель его к зажигательной музыке глух.
Отмахнувшись небрежно от чардаша звуков крылатых,
Стиснет гостя в объятиях так, что захватит дух.
Граф прикусит его — как прикурит живую сигару,
И мелодия дёрнется, в ужасе сделав скачок...
Пропадать же теперь ни за грош виртуозу-мадьяру,
Если в сердце ночное не всадит он верный смычок.
Агата Бахрушина
http://www.stihi.ru/avtor/agata8
*** Сбор урожая http://www.stihi.ru/2015/08/17/6670
*** В дождливый день http://www.stihi.ru/2017/09/01/5221
*** Сбор урожая
Не ждать, когда жизнь похужает,
и тень упадёт на плетень -
податься на сбор урожая,
в последней рубашке вспотеть,
залезть на гремящую крышу,
пить квас и ногами болтать,
а после ещё помотыжить,
пока не упала фата
тумана на яблок невинность,
на тыкв наливные бока,
на таз, где застыло повидло,
в которое канул закат.
А кот огибает неспешно
ночные владенья свои,
сканируя взглядом нездешним
сезонный налёт персеид.
*** В дождливый день
И вы прошли сквозь мелкий, нищенский,
Нагой, трепещущий ольшаник
В имбирно-красный лес кладбищенский,
Горевший, как печатный пряник.
Борис Пастернак «Август»
*******
На кладбище то яма, то канава,
И осень закусила удила.
Кресты налево и кресты направо,
Зачем в дождливый день я померла?
Мне жалко вас, измученных и мокрых,
Идущих через рощу под дождём,
Туда, где смерть с косой улыбкой смотрит,
Косой бряцая злобно за плечом.
Но хуже было, если б в минус тридцать
Отбросила копыта я, друзья!
Тогда вам в пору было б удавиться
И сразу лечь туда, куда и я.
Как в лом зимой орудовать ломами!
Пусть мокрая, но тёплая земля
Ложится над последними домами,
И комья глины крышку шевелят.
Ещё б немного похудеть ко гробу,
(не удавалось к лету, Бог простит).
Не тешить ненасытную утробу,
А то друзьям меня не донести.
Так помирать не хочется, а надо!
Я не Маклауд и не Вечный Жид.
Умчится бесконечная монада
В рай, ад, небытие, в иную жизнь…
Автор: Алёна Асенчик Аеф
http://www.stihi.ru/avtor/psevdonika
http://www.stihi.ru/avtor/psevdonika
*** Пара строф http://www.stihi.ru/2017/01/06/2389
*** Причащённые осени... http://www.stihi.ru/2015/10/25/299
*** Четвёртый Рим http://www.stihi.ru/2014/12/18/10620 http://
*** Пара строф
Зимой не сочиняются стихи, -
и каждый миг подобен катастрофе!..
Истратив пару строф на пустяки,
и пару дней - на пару строф и кофе,
вернуться в мир, где профиль и анфас
достаточны для цельности портрета,
где в суматохе дел любой из нас -
лирический герой Его сюжета...
*** Причащённые осени...
Никаких претензий, Господи, что ты, что ты!
Ну, надежды разве что да фантазии.
Садись, не побрезгуй: у меня тут хлебушек, водка, шпроты.
И картошка. Правда, сырая. На балконе, в тазике.
Да не пью я, Господи, бог с тобою!
(ой потешно вышло, словно ты сам на сам, Господи)…
Я вот стопочку, под хлебушек – и закрою!
И не стану ныть: у тебя и так проблем с нами воз, поди!
Ох и сложные мы: всё у тебя что-то просим, просим.
Ты нам – нате, держите, мол, – яркие листья, небо эмалевое!..
Ты, поди, всё лето придумывал эту осень –
А мы опять у тебя лето вымаливаем…
А Бог знает, что кому-то нужны его вечера, расплывчато-акварелевые,
кому-то дороги утра, пряные, терпкие, словно чай анисовый.
И лишь порой, отчаявшись, Он в свой мир холодами выстреливает,
и к ногам причащённых снисходит, снисходит листьями…
*** Четвёртый Рим
Грустный город спит, распластав дороги и провода,
ни пароль от грусти, ни её секрет никому не выдав...
Помести этот город, однажды и навсегда,
в зеркало заднего вида.
Зачерпни - на дорожку - немного его реки;
в ней вода мертва, но она от бед, говорили, лечит.
Зачерпни - и выпей. Не пакуй походные рюкзаки:
будут свободны плечи...
Сохрани в себе эти спящие улочки и дома,
что черны под слоями ночи, словно обувь под гуталином.
Сохрани, чтобы вспомнить, когда загрустишь сама:
клин вышибают клином.
И когда в душе ярой жизнью заблагоухает сад,
и любой сюжет станет важным, неповторимым,
ты увидишь, что тихий город, всеми другими над,
выжил Четвёртым Римом.
Автор: midnaight
http://litset.ru/index/8-417
*** Оле http://litset.ru/publ/11-1-0-21332
*** Соня http://litset.ru/publ/1-1-0-10776
*** Маша http://litset.ru/publ/16-1-0-12085
*** Дорогой дневник http://litset.ru/publ/11-1-0-24388
*** Зарисовка http://litset.ru/publ/23-1-0-26259
*** Оле
Приходи ко мне, Оле, я больше не вижу сны.
Что ни ночь, то туман да болотная злая муть.
Голоса проступают, как будто в большом дыму,
Сквозь спасительный камень холодной моей стены.
И зовут меня, ищут по имени, как свою,
По всклокоченным травам, по темным узлам корней,
По излому ствола. На горбатой его спине
Разрастается хищными кольцами синий вьюн.
Только это не дерево больше, и ствол - не ствол,
А пристанище молний, оставленный птичий дом.
Как умела, поила его неживой водой.
И вода становилась похожей на черный воск,
Обретала черты, называлась моей сестрой
И вплетала мне в косы колючие стебли трав.
Знаешь, Оле, когда-то была у меня сестра.
Затяжная простуда, озябшая рыбья кровь.
Обездвиженный воздух, тягучий крапивный сон,
Освещенная комната окнами в белый сад.
Слышишь, Оле, я очень любила ее глаза
И хотела такое чужое ее лицо.
*** Соня
На глубоком болоте слепая стоит елань.
Непроглядная ряска и волосы, след в траве.
Неродная сестра, мой погашенный топкий свет.
Забери меня, Оле, я плохо себя вела.
Мой придуманный мир на ладони у маленькой Сони,
В коробке из-под спичек, пропитанном соком травы,
Где играет на сломанной скрипке кузнечик зелёный,
Для восторженных глаз день за днём притворяясь живым.
За картонной стеной всё такое же юное лето
Позабытых в альбоме, засушенных диких цветов,
Что вплетало в покорность волос паутину и ленты,
Осыпалось пыльцою на дно босоногих следов,
Разбивало шершавыми ветками сонные ульи,
Превращало в раскрошенный камень оставленный хлеб,
До небес разжигало стога, чтобы те прикоснулись
Выгорающим жёлтым – к седому, золою – к золе.
За спиною крадется на цыпочках розовый вечер,
Лучезарный и зыбкий, с повадками младшей сестры,
Наблюдать, как, пронзённый соломинкой, словно кузнечик,
Мой спасительный мир разлетается в тартарары.
*** Маша
Зябко ёжится ночь, словно лес выдыхает шёпот.
Расступаются травы, волнисто рисуя тропы.
Злую птицу на ниточке прячет в груди Маша,
Ощущая плечами отрезанных кос тяжесть.
Ей бы в лес, что хранит её, но сохранить не может.
Ведь у Маши лишь птица в груди, ничего нет больше.
Небо настежь распахнуто, звезды текут мутно.
Ей бы в лес, только путь сквозь сырую траву путан.
Заблудиться бы в чаще, исчезнуть, пропасть бесследно.
С волдырями крапивными, содранной в кровь коленкой,
Босоногой и легкой, пропахшей густым светом,
Беззащитно уткнуться в живое тепло лета,
В рыже — бурое в десять обхватов медвежье брюхо.
Ведь у Маши в душе, как в берлоге, темно и глухо.
Пожалеет косматый медведь, запоёт громко:
“У лисицы боли, у медведя боли, волка…”
Но отцвёл горицвет, став пыльцою на пальцах Маши.
Лопнул шарик воздушный и змей улетел бумажный.
Ей бы в лес в синем платьице ситцевом. Лес лечит.
Птица злится, но нитка медвежьей любви крепче.
Ночь вольётся в окно, нестерпимо подкатит к горлу.
Закрываясь ладонями, Маша заплачет в голос.
И почудится ей, будто старый медведь воет:
“У лисицы боли, у медведя боли, волка…”
*** Дорогой дневник
Дорогой дневник,
С юга темно и низко идет гроза. Наше окно пропускает гнилую воду, запах сырой травы и еще сквозняк. Тощий цветок не прижился. Ему здесь холодно.
Дорогой дневник,
Она совсем не умеет спать. В комнате липкий воздух и что-то кислое. Не согревает постель. От её запястий по простыне расползаются ржавые языки.
Вязко по стеклам снаружи течет смола. Тихо помехи вплетаются в шепот: “Юленька”.
Дорогой дневник,
Мама заболела и умерла.
А потом вернулась.
*** Зарисовка
Так солнце катится на запад.
Так тяжелеет желтый лист.
У сквозняка древесный запах
И вкус земли.
Так льнёт трава к горячим рельсам.
Ржавеет лист, сорвавшись вниз.
Тягучий сон замедлил сердце
И не присни…
За голубой хребтиной леса
Краснеет солнечный овал.
Сквозь непрозрачность занавески
Гори, трава.
Собака выскочила в сени.
Меня почуяв, как свою,
Уснула лапами - на север,
Хвостом – на юг.
Автор: simon
http://litset.ru/index/8-796
*** Шишки хмеля ржавые висят http://litset.ru/publ/23-1-0-21753
*** дерево http://litset.ru/publ/1-1-0-23256
*** махаон http://litset.ru/publ/6-1-0-23407
*** я джон http://litset.ru/publ/6-1-0-16795
*** ветками в окно http://litset.ru/publ/10-1-0-27233
*** Шишки хмеля ржавые висят
Шишки хмеля ржавые висят,
Солнце опалило, облепило,
Словно пчёлы - седум, небо - сад;
В дынях осень август хоронила,
Ждал чего-то спелый виноград...
Тень забилась в тонкой паутине,
Где тысячелистник раньше цвёл;
Холода росли из жёлтой глины,
Из камней, оврагов, ям змеиных,
Подбираясь к седуму - без пчёл -
Словно к сердцу... Мотылёк прочёл
Тайный иероглиф паутины.
И ему не страшны холода:
Мёртвому - что грозы, что метели...
Я вот тоже вечер дочитал,
Между строк
ржавели шишки хмеля.
*** дерево
Нарисует ребёнок дерево.
И немного листьев на нём:
Это – бабушка( в Бога верила;
Вечно сонная, перед сном
И молилась, и честно славила,
Засыпая почти всегда
На «избави нас от лукавого»).
Бог избавил, наверно, да…
Это дедушка. Жёлтый листик.
Пальцы жёлтые – так курил.
Вот к нему приходил нечистый,
За бутылкою до зари
Он рассказывал деду… мудрость.
Тот не выдержал – умер утром.
Вот ещё один дед. И бабка.
Два огромных седых листа,
Полдеревни сгребли в охапку
И – ни чёрта им, ни Христа.
А потом кто-то вызвал ветер,
Или, может, он сам подул…
На рисунке не видно смерти,
Унесло стариков на звезду.
Там, наверно, они и ныне
Лепят хату из жёлтой глины,
Покупают большую кровать,
Чтобы внуков к себе позвать.
Вот и внуки. И дяди, тёти…
Все – на дереве. Жизнь – в полёте.
Папа, мама – вершина, радость…
Им всегда зеленеть. Ну вот
И последний листочек. Надо ж,
Он рисует себя. Восход.
Птицы, бабочки запестрели,
Ветви, ветви, мои качели…
Так по-детски сойти с ума,
Так лететь, чтоб летели искры.
А внизу – подступает тьма,
Бог сдувает тихонько листья.
И очнётся ребёнок скоро:
Бездна мёртвого дерева...
Там
Снег идёт по чужим ветвям,
Листьев нет… А ребёнку – сорок.
Может, всё, что ему отмерено.
Может – срок?
А мы верим, что ветви – дерево.
А мы верим, что мы – Бог.
*** махаон
Помнишь махаона на снегу
Куколку детьми мы занесли
В тёплый дом когда горел ноябрь
Красною листвою под дождём
Куколка согревшись ожила
Махаон не видел сквозь неё
Как листвы слабеющий огонь
Был засыпан снегом
Ты куда
Ты куда сегодня полетишь
В доме отцвели уже цветы
Но я вижу яблони цветут
За окном Пусти меня туда
Это снег Холодный мокрый снег
На ветвях уснувших Ты умрёшь
Но я вижу вишни расцвели
За окном Пусти меня туда
Это изморозь Красивый мёртвый блеск
На уснувших ветках Ты умрёшь
Но я вижу в глубине садов
Вспыхнул мак Пусти меня туда
То осколки солнечного дня
То в шиповнике запутался закат
Ты умрёшь
Но я увижу снег
И умру Пусти меня туда
Помнишь махаона на снегу
Удивляясь раскрывали рты
Облака
И небеса присев
Рядом с нами видели его
Я не знаю, что ты слышал брат
Мне почудилось биенье трех сердец
И тяжёлый выдох неба И
Все три сердца замерли на миг
А забились снова только два.
*** я джон
Мы в двенадцати милях к северо-западу...
На судне я, бабуин и слон.
Слон смотрит в бивень,
бабуин чешет задницу.
Я Джон.
У слона закончились фрукты и ветки,
у нас с бабуином - еда и вино.
Мы переходим с ним на таблетки.
Но...
Бабуин говорит, что слон бывает
воспринимаем им как еда...
В это время мы курим, я отвечаю:
Да.
Когда мы свяжемся в скором времени
с военной базою массачусетской,
я передам
привет тебе, Эмили,
бабуино-слоновий,
страстный,
чувственный.
Какая луна сегодня,
Эмили!
Нам всем троим здесь хочется выть.
Ты без меня там не беременей,
бабуин говорит, что всё может быть.
Мы... не знаю.. где...
к черту... к западу... к северу...
Море спокойно. Закончился слон.
Бабуин из бивня
фигурки делает.
Эволюционирует.
Я Джон.
*** ветками в окно
Меж потолками,
обычным и подвесным,
Шёпот такой же, как в стенах домов саманных.
Можно, наверное, прятать тяжёлые сны
Там, где клещи пылевые и чёрные тараканы
Счастливы вместе. А тот, кто их контролирует…
Дай головам беспокойным такую гармонию.
Нам и соседям, невнятным детям делирия,
Детям онейроса. Старое дерево спилено -
Кто же в окно бьётся веткой зелёной?
А это соседка, у которой
скончался муж.
Ползает по стенам внутри и снаружи, плачется,
Не может смотреть на солнце,
не может смотреть во тьму .
Вот тебе человеческая самодостаточность.
Завтра приедет внучка, ксерокопия дочки,
Снимет старушку прозрачную со стены.
Польёт каланхоэ, спросит, как почки -
Бабушка улыбнётся, лопатка весны
Ковырнет и в этой ветхой песочнице,
Где пепел столетний вместо песка.
Природа людская. Тоска.
Тоска
...копится между обычным и подвесным.
Если вспыхнет звезда - не скажи о ней.
Пусть плывёт себе, словно дым, к другим:
Нет воздушных ей, нет земных корней.
Не сбылось вчера - и потом не сбудется.
Будет, с чем уйти. Дом перезагрузится
Жителями новыми. Смерть придёт проветрить.
Стану я смотреть с безымянной улицы,
Как горят проспекты,
Предаётся слово, выжжено молчанием,
Падает на дно.
А потом ночами -
Ветками в окно.
Автор: Scarification
http://litset.ru/index/8-1104
*** Анна http://litset.ru/publ/3-1-0-25242
*** Привет, Кларисса http://litset.ru/publ/66-1-0-25485
*** Эволюция http://litset.ru/publ/3-1-0-27140
*** Анна
Утренний ветер – ревнив, и корёжит зонты,
в хмурые лица прохожих плюётся нахально.
Прыгнул на ржавый карниз и нацелил хлысты
майского ливня в окно ошарашенной спальни.
Анне не спится. Ей слышится хохот и плач,
чьи-то шаги и железо по камню – штрихами,
словно топор волочи;т хромоногий палач.
Остановился и прошелестел сквозняками
в скважину: А-а-нна… Она босиком в коридор.
Там никого, только эхо гудит монотонно.
Пахнет листвой, и на кухне сияет фарфор.
Сквозь занавеску фиалки прищурились сонно,
но подозрительно… От поворота ключа
стены белее и тоньше, а ногти острее…
Входит Хозяин, и кожа его горяча.
Пахнет вином, даже поступь его тяжелее.
Как полубог, он бывает сутул и рогат,
и как вулкан, возмущённые искры роняет.
– Анна! – к себе притянул, разрывая халат.
Анна как статуя, Анна нарочно немая.
С шёлковым треском ощупал и, шумно вдохнув,
мокрыми пальцами водит по мрамору шеи:
– Чувствуешь голод? {Расп;хнут малиновый клюв –
в мягком гнезде ненасытный птенец орхидеи}.
Кто твой садовник? Мне кажется, в этом саду
есть привидение голого с лейкой, не так ли?..
Анна!! – в короткой погоне хрипит как в бреду,
стулья сшибает, и вены свинцово набрякли.
Дарит пионы пощёчин и розы ремня,
{Этот букет отличается магией звука}.
Скоро он снова уедет, уже не браня.
Как долгожданны аккорды двукратного стука:
Ан-на. {Волнуется, и оттого хороша.
И отцвела уж давно незабудка под бровью}.
Входит Садовник, коронами лилий шурша.
Пахнет весной и конечно… любовью, любовью.
*** Привет, Кларисса
Привет, Кларисса! И спокойной ночи.
А ночь пасьянс разложит на стене... Я вижу Даму Пик в твоём окне
[оно меня волнует больше прочих]. Вот повод для сегодняшней прогулки.
Знаком до боли тонкий силуэт. Алло, Кларисса! Ты нужна, как свет
блуждающему в тёмных переулках. Нужна так неприлично, как тирану
с критерием особой красоты, [он грубой ниткой зашивает рты
невольницам под музыку органа]. Как сто карат взыскательному вору,
когда хозяин вертится в петле…
Кларисса? Ты задёргиваешь штору?
Не беспокойся – блеф, целую нежно.
Я далеко, я на другой земле, где облаков лимонное суфле
вспухает над песочным побережьем. Кларисса, слышишь арфы океана?
Штанину подмочил ночной прилив. Я становлюсь весьма неприхотлив.
Пейзаж? Чудесный. К чёрту рестораны. Обедаю в тени зелёных мантий.
Как бархат мяса кровото;чит тис. А на холмах ласкает тёплый бриз
тугие гроздья будущего кьянти. И треплет белоснежные нарциссы…
Нет, не поймёшь. Увидеть этот рай
и умереть. Зачем молчишь, Кларисса?..
Координаты? Можно где угодно
собрать нетривиальный урожай. Трава – кузнечик – мышка – горностай...
на плечи ляжет шкурой благородной. Но это лишь прелюдия к плетенью
[не рвётся ткань из пищевых цепей], и все кого-то жрут [кто посильней],
различен только способ потребленья. Порой сидишь, в восьмую ложу загнан,
валькирии взлетают к потолку, испепеляя чёрную тоску,
а в животе неистовствует Вагнер. И понимаешь: Бог – великолепен,
ведь у него отменный аппетит,
он прогрызает каменные склепы,
там на костях деревья прорастают,
роняют семя в щели старых плит, и кормят птиц, пылает аконит
в пустых глазницах, синью оплетая, достойный Лувра, выбеленный остов
какой-нибудь отравленной Мими. Не брезгую хорошими людьми,
но тварь всегда вкуснее, вместо ко;сти – румяный мозг невежи с базиликом
[невежество вопрос не задаёт]. Недосолил… вот это поворот,
и лучше с майораном и гвоздикой. Пора спускать багровые кулисы.
Молчу, как положил просфо;ру в рот.
..................................... Кларисса?
*** Эволюция
Мне кажется, что ты пережила
так много жизней, время рыб и змей,
бесчисленные скользкие тела,
поэтому и гибче, и хитрей,
чем та, с походкой куклы сухорукой,
с картонным несмываемым лицом.
Когда ты извиваешься гадюкой
и контур губ обводишь языком,
то надо бы прогнать, пока не поздно,
сцедить твой древний яд, сломать хребет
и сжечь твои оставленные гнёзда –
помады, кисти, кофта, сумка, плед...
Горячий шёлк слетает с белых плеч.
Лимонных штор виляют плавники.
Ползи, скользи бесшумно, чтобы лечь.
Смотрю в твои рептильные зрачки.
Поняв, что никуда уже не деться,
тебя сжимаю, чтобы запереть,
и по кусочкам скармливаю сердце,
впустив в свою межрёберную клеть.
Почувствуй привкус нежности и боли,
упругий стэк за выгнутой спиной,
под кожей – электрическое поле,
а вместо бус – ошейник ледяной.
*** Дикарь
Полнолуния свет заливается в ловчую яму,
а на дне безысходность и страх, бесконечность минут.
Там добыча не спит, на ладонях её пентаграммы
воспалённых царапин, что так изнурительно жгут.
{Говорила сестра – не ходи на туманную гору,
где поганое логово тварей и пр;клятый лес.
Не ходи. Пропадёшь. Не ищи ты свою мандрагору.
Благородны твои женихи, без гаданий, чудес,
чернокнижной твоей ворожбы}. Наконец, обессилев,
застывает, темнея, как в мутных тисках янтаря.
И под утро на спящую в этой холодной могиле
из репейника сверху таращится глаз дикаря.
Молодой, скалозубый, пыхтит, озирается, тащит
на верёвке двуногую самку знакомой тропой,
но уже представляет во рту её мясо и хрящик,
прокопчённые дымом кострища, с душистой травой.
А в пещере подумал – худая, ни жира, ни меха…
Не скули! Всё равно не сбежишь. Или камнем прибью.
Развалившись на шкуре, кидает ей в угол орехи,
привыкая к её наготе, красоте и нытью.
Так и быть: он подносит кусок ароматного сердца
{не своё, но зато от души}. А как будешь сыта,
полируй мой кинжал, ведь от этого можно согреться,
хоть какая-то польза от лишнего жадного рта.
Постепенно она замечает саднящую нежность,
опьянев, обезумев от силы его и тепла.
И однажды становится так удивительно снежно.
На дубах кружева. И опять животом тяжела,
в сердоликовых бусах и огненно-лисьем наряде
{рукотворные грубые швы безразличны к ветрам}
по-хозяйски расставит силки, и нисколько не рада
силуэтам охотников, их чернодырым следам.
И бежит к очагу, спотыкаясь, где хмурый хозяин
вырезает для дочки свисток и фигурки зверей.
И потомки её, не меняясь от генных мозаик,
в ожидании принцев влюбляются вновь… в дикарей.
Автор: Юрий Со
http://www.stihi.ru/avtor/mondeo1
*** На Итаке октябрь... http://www.stihi.ru/2016/09/28/4851
*** Двое у воды http://www.stihi.ru/2015/06/22/5852
*** Приди в мой старый дом...
http://www.stihi.ru/2015/03/04/5883
*** Философия тины http://www.stihi.ru/2016/05/26/8326
*** Зима встала... http://www.stihi.ru/2017/01/13/8649
*** На Итаке октябрь...
На Итаке октябрь. Здесь Обводный канал потемнел,
словно варево троллей. И запах солярки
вместе с паром из люков вплывает под арки,
разъедая в парадных желчь лампы и мел.
Одиссей на мосту, об ограду окурок туша,
узнает, нет, не здания, лишь силуэты.
Не людей, но присутствие их. И про это
догадался не глаз, а скорее, душа.
Листопад на Итаке. И листья летят на цемент.
У мясного продрогший, в прозрачной накидке,
Одиссею сулит необычные скидки,
в идиотском костюме цыплёнка, студент.
Моросит на Итаке. И грузный коричневый храм,
весь в «лесах» и похож на буддийскую ступу.
Одиссей входит в дом и отчётливый ступор
покрывает огонь многочисленных ран.
*** Двое у воды
Время — то место, где всё происходит однажды.
«Однажды тонула...» - сказала она, отважно
входя в облака, отраженные в речке.
«Помнишь?» - спросил он, но время, схватив их за ворот,
подбросило вверх. Дождями исхлестанный город.
Ночь и вода. Такси несется по встречке.
Время — то место, где времени нету и места.
Медленно вверх. Вот так поднимается тесто,
так обновляется лес, голубеет вода.
«Не знаю...» - вздыхает она и выходит на свет.
И голос далёк, как из детства шуршанье конфет
или ветер раскачивает провода.
Время — то место, где вмиг замедляется время.
В том запахе йода, в зелёнке и в детском креме,
в чародействе всей мишуры новогодней.
«Так тихо...» - она говорит и роняет платок.
Он падает. Тут же срывается с ветки листок
из школьного сада, влетая в сегодня.
Время — то место, где завершается трение
тела о душу. Они с потоками времени
идут на посадку и с фронта, и с тыла.
«Где ты?» - спросил он и камушек в воду забросил.
Жаль, что опять опоздал на полжизни с вопросом.
Она на траву улеглась и застыла.
*** Приди в мой старый дом...
Любимая, приди в мой старый дом.
Его все так же гулко и пугливо
обстукивают яблони и сливы
и с горки тянется ольховый дол.
Приди туда, к зеленому крыльцу,
где не были ни в чем мы виноваты,
где по ночам деревья бесноваты
и бьют по крыше, словно по лицу.
Туда приди, где стягивают жгут
воспоминания, как злой разбойник,
где помнит твои пальцы рукомойник,
а зеркала твой хохот берегут.
Туда приди, где в сумраке тела
уже сумели безоглядно слиться
в то целое, в котором тают лица
и тупится безбожия игла.
Приди как есть. Проникни вот сюда.
В саду твои я вздохи различаю
и хруст шагов из гущи иван-чая,
и легкий плеск у мелкого пруда...
*** Философия тины
Шорох веток в саду заменяет мне прессу.
И на плечи ложится черёмухи шаль.
Вся моя философия сводится к лесу.
Далеко мне до Канта. И даже не жаль.
Я застыну в траве в эмбрионовой позе,
из цветов голубых я свяжу себе бант.
Вся моя философия в крыльях стрекозьих,
что жужжат над травой. Извини меня, Кант.
В этой тёплой реке небо, как на картине,
и колышется лилий зелёный настил.
Вся моя философия прячется в тине,
под которой карась перед щукой застыл.
Суть вещей будет снова то белой, то чёрной,
а то серой. Бояться и плакать на кой?
Вся моя философия рушится к чёрту,
когда женщина пробует воду ногой.
Мне божественный разум сегодня не важен,
потому, что и мой до конца не иссяк.
Я живу среди шпилей и призрачных башен
тех, что в воздухе с детства призывно висят.
*** Зима встала...
Зима встала на цыпочки и застыла.
Ветер дует тихонько с фронта и с тыла.
Это зима. Она всерьёз и надолго.
Мой адрес «январь». Я здесь навек. И только
суетливый снегирь за окном взлетает.
Падает снег за ворот и сразу тает.
И снова падает. Снег, конечно, разный
для меня и мальчонки, что одет в красный
комбинезон. Руки под снег подставляет,
смеется и что-то своё представляет.
И этот же снег для меня лишь отметка,
и снегирь на нём. Это просто обёртка.
Мыслей не нужно, как не нужна отвёртка
для разрезанья торта. Вытащу руки
из карманов. Слышатся разные звуки
из-под снежного родового настила.
Зима встала на цыпочки и застыла.
Автор: Иван Ливицкий
http://www.stihi.ru/avtor/matisyahu
*** прятки http://www.stihi.ru/2016/07/23/5495
*** прекрасная птица ми юн
http://www.stihi.ru/2016/07/26/7173
*** nihil
http://www.stihi.ru/2015/07/28/6664
*** ипокрена
*** прятки
на загородной даче
дети играли в прятки.
маленький елисей
спрятался так хорошо
и не выходил из укрытия
так долго,
что забыл зачем прятался.
дети поискали его одни,
потом с родителями
и, в конце концов,
уехали обратно в город.
а елисей так и сидел
за поваленной сосной у ручья,
пока дети, наконец, не прибежали
и не нашли его.
«они похожи на моих друзей,
но это не они…» –
промолвил елисей
и сам удивился своему голосу.
а дети только смеялись
и бегали вокруг него, напевая:
«старичок беззубый
поджимает губы».
*** прекрасная птица ми юн
ты помнишь, мама, девяностый год?
хотелось есть, но не было еды.
ты вечером пекла в кастрюле хлеб
и жарила картофель, что ни день.
тогда мы с братом бегали гулять,
по очереди курточку надев,
и путали нас часто во дворе,
хихикали негромко за спиной.
с китайцами тогда пошли дела:
отец возил товар из-за реки,
без устали на рынке продавал,
чтоб как-то нас обуть и прокормить.
я видел, как китайцев за углом
мужчины колотили лишь за то,
что смели те смеяться и шутить,
и радовались жизни просто так.
тогда, я помню, появился он –
китаец невысокий и худой.
он жил неподалеку, через двор,
и часто выходил гулять один.
я очень удивился в первый раз,
когда его увидел из окна.
вокруг него скакала малышня
и за руки хватала, как отца.
ты помнишь, мама, как он говорил, –
с акцентом незаметным, и всегда
улыбкою дарил людей вокруг,
хоть часто те и хмурились в ответ.
но, главное, он брал с собой Ми Юн –
пластмассовую птицу, что была
как перышко легка в его руках,
парила, в палец клювик уперев.
китаец, окруженный детворой,
гулял и, высоко подняв Ми Юн,
распевно повторял: «смотрите все –
ну разве не красавица она…
над городом лети и над рекой,
прекрасная и нежная Ми Юн».
ты помнишь, мама, тонкий силуэт
скрывался за листвою под окном.
в счастливом обожаньи ребятни,
он шел, как католический святой.
мне было только семь и я мечтал,
чтоб мой отец гулял со мною так.
китаец выходил во двор, едва
на рынке отработав. как-то раз,
напившийся сосед его избил,
позарившись на хрупкую Ми Юн.
«проклятая гагарка!» – он кричал
и брызгал на китайца слюной,
а тот лежал недвижно на песке,
ладонями держался за лицо.
ты помнишь, мама: он ее отбил,
от пьяного соседа уберег,
и плелся, окровавленный, домой,
придерживая внутренний карман.
я думал, не увижу вновь его,
но, кажется, неделя не прошла,
как снова веселилась детвора,
китайца у березы обступив.
он снова напевал: «смотрите все –
ну разве не красавица она…
над городом лети и над рекой,
прекрасная и нежная Ми Юн».
китаец выпрямлялся и моргал,
смеясь над выцветающим пятном
у глаза, потому что защитил
бесценное сокровище свое.
ты помнишь, мама, хлеба и воды,
картофеля на сале и галет
ты папе поручила отнести
на рынок, и обрадовался я.
уж лучше бы я вовсе не ходил,
не видел, как китайца у стены
на рынке окружили мужики
и били за прекрасную Ми Юн.
он, видимо, предвидел, что они
придут, и спрятал птицу под лоток.
но, мама, разве это помогло
ему свое здоровье уберечь?..
и что же получается, они
за радость ненавидели его,
за смех и обожанье детворы?
мне этого вовеки не понять.
как долго он во двор не выходил?
грустила временами ребятня,
но в дом к нему от страха – ни ногой:
отцы могли немедленно прознать.
ты помнишь, мама, ливень в сентябре
три дня не прекращался. я носить
белье тебе с балкона помогал.
тогда мы и увидели его.
на лавочке, промокший, у берез
китаец без движения сидел,
и взгляд его направлен был вперед,
хоть не было напротив никого.
так долго продолжалось, но потом
он руку опустил в карман плаща
и вытащил прекрасную Ми Юн,
улыбкой озаряя все вокруг;
повыше руку вытянул и я,
заметив, как он что-то говорит, –
шепнул в охапку чистого белья:
«над городом лети и над рекой…»
и больше мы не видели его…
старухи говорили во дворе,
мол «спятил он с игрушкою своей
и где-то одинешенек пропал».
но, вспомни, мама, дядя даниил
нас после уверял, что он живой
и счастлив, как и прежде, вдалеке
от города с прекрасною Ми Юн…
с торговлей стало хуже. наш отец
открыл свою контору и, надев
пиджак, людей отстаивал в суде,
немало в этом деле преуспел.
мы жарили картошку, но уже
свинину добавляла ты в нее,
и праздники бывали веселей.
наладились со временем дела.
ты знаешь, мама, горько и темно
на сердце: я сегодня не уснул,
поскольку накануне повстречал
китайца, что запомнился нам так.
как много лет минуло с той поры,
когда он нас смешил и удивлял?
теперь уже не помню… двадцать три?
я начал свое детство забывать…
так странно, что узнать его сумел,
но сразу понял, что ошибки здесь
не может быть. он медленно шагал
по улице с авоською в руках.
я шел неподалеку позади,
за ним, как соглядатай, наблюдал
и был, сказать по правде, удивлен
как сильно он за годы постарел.
но страшно тут другое: на углу
он резко обернулся, и глаза
увидел я его на краткий миг –
отныне мне покоя не дают.
во взгляде этом виден был испуг,
усталости холодной пелена;
он глянул с подозреньем на меня,
дорогу поспешил перебежать.
ты знаешь, мама, больно на душе,
и пусто, и не хочется идти
наутро мне по-новой никуда:
как будто потеряло это смысл.
я понял прошлой ночью в темноте,
что крылья им подрезать удалось...
и больше никуда не полетит
прекрасная и нежная Ми Юн.
*** nihil
отшумел, состарился, занемог;
огляделся – сгущается смог у ног,
и тропинка, которою шел спеша,
похудела (а свет вообще сбежал).
огляделся снова – повсюду мрак:
в буерак угодил или в лес, дурак?
и зачем потащился больной бродить
(из ослабших рук – ариадны нить)...
облетели латы, помялся шлем,
кто-то стукнул о что-то незнамо чем;
уменьшаясь быстро, иссяк набор
неусыпных мыслей (удрал как вор).
а затем – ничего, лишь зияет тишь,
и беззвучно слово, хотя кричишь;
да тоска такая – бросает в дрожь
(ведь не знал что будет, когда умрешь).
*** ипокрена
Рокот обмелевшего ручья
льнет успокоительным напевом
к мыслям, что несу в охапке я
первооткрывателем. На первом
месте размышление о том,
что в оправе дикого пейзажа,
человек, хватая воздух ртом,
смотрится естественно. И даже
мелкие детали, например:
темень раскрываемой котомки,
спички стебелек сырой и тонкий,
целого не портят. Браконьер
(это мысль вторая) не клянет
заросли, увязнув ненароком,
ибо здесь за око платят оком:
дичи прерывается полет –
вязнут сапоги в сырой земле,
вепрь издыхает у полесья –
ночью, от спиртного разомлев,
в зарослях теряешь равновесье;
катишься по склону словно ком
глины. С перебитым позвонком,
веткою торчащей из предплечья,
тихо у ольшаника лежишь,
мученик заброшенный, поди ж.
(Близится нечаянная встреча
с чем-то безымянным…) Ото сна
дымного очнувшись, осознать
пробуешь себя же, ибо тлену
все сопротивляется. «Не здесь» –
шепчешь, как услышанную весть,
вряд ли понимая. Ипокрена
в тусклом освещении опять
влагой наполняется. Объять
силишься ночные силуэты:
листья на рассыпавшемся пне
робко распускаются, и вне
боли ощущаешь силу эту.
В миг, когда ты думаешь – каюк,
рядом – шевеление и вдруг
лопаются челюсти капкана.
Сумрак распадается у ног,
и в сиянье звезд единорог
лечит оступившемуся раны.
Автор: Юлия Лещенко
http://www.stihi.ru/avtor/seroglazaya
*** море http://www.stihi.ru/2016/03/01/877
*** зубы дракона http://www.stihi.ru/2017/08/09/7728
*** мы http://www.stihi.ru/2017/09/24/6630
*** море
Горе плотнику, горе
Лижет ему ноги море
Стонет ну что тебе стоит
Лодку мне сколотить
Малыша в нее посадить
Буду нянчить его, качать
На груди
И верну лучше прежнего
С глазами из жемчуга
Человек тогда отвечает
Я видел этих
Которые возвращались
Вроде дети
Но уже не хотят играть
Иногда ложатся ничком в овраг
Удивительно ловко
На лету хватают стрекоз
Не поворачивая голов
Отыскивают в земле червяков
И пожирают
Никого тебе не отдам
Никогда
Но оно не отступает
Шелестит под его стопами
Говорит я еще приду
Заберу все, что найду
Даже память
Человек - это только лот
Падающий в толщу вод
И более ничего
Горе плотнику
Измеряющему ближнего своего
*** зубы дракона
зубы дракона всходят, таков конец
через дни или годы
вслед за Сеятелем приходит Жнец
и убирает всходы
__________
долгая степь донская, глинистый чернозем
думаешь, в нем лежать не жестко
прадеду, закопанному живьем
вместо зерна, что отнял по продразверстке?
или парням, забывшим последний страх
в мерзлых окопах осенью под Луганском?
их подругам в резиновых сапогах
что задыхались на Подземгазе?
или другим, рабочим завода НЭВЗ
тем, кто однажды смену свою закончил
с пулей в зубах, раскинувшись на спине
в братских могилах северного Макондо?
лезут наверх из стынущей черноты
неотступно следя за солнцем
сотни подсолнухов, тянут слепые рты
словно хотят от него откусить кусок, но
холодно, а солнце так высоко
и не согреет мертвых ни газ, ни уголь
вот отчего сегодня между висков
бьется у внуков гулкое: "Огоньку бы"
жги! им довольно уже терпеть
пусть пылает до горизонта
злая, голодная наша степь
мертвая, мертвая зона.
*** мы
бедное наше детство, что ты помнишь хорошего?
гаражи да стройки, пустыри да заброшки
на обед картошка, пахнущая землей
как ее ни три, ни скобли, ни мой
нас питали сосцы безнадеги, как Рома и Ремула
трижды возлюбленных братьев, которых не было
которые предпочли не родиться
освободив нам место у лап волчицы
где копошились и ползали мы, ничтожные
слушали волчий вой да играли в ножички
рано учились резать землю, делить ее
теперь это называют геополитикой
нас же, по правде, просто тянуло вглубь ее
даже сейчас, хотя это кажется глупостью
тянет, по-прежнему тянет со страшной силой
в тошную яму, пахнущую могилой
что за подарок - жизнь, пусть такая сучая
были ли мы добрее, умнее, лучше ли
всех остальных, кто по воле слепого случая
сам не увидел свет?
с каждым вопросом мы погружаемся глубже и
глубже и глубже и глубже и глубже и
глубже и глубже и глубже и глубже и
там ничего нет
Автор: Юлия Шокол
http://www.stihi.ru/avtor/almaceleste
*** а сейчас вылетит птичка http://www.stihi.ru/2015/12/11/11010
*** котовство http://www.stihi.ru/2015/05/11/430
*** чернослив http://www.stihi.ru/2016/07/15/2299
*** а сейчас вылетит птичка
у мамы внутри поселилась большая птица,
чтоб выклевать маму по зернышкам, по крупицам.
ей мама - кормушка.
я плакала, пощади же!
ведь зерна в груди моей и вкусней, и ближе.
к весне мама стала, как стебель бамбука, полой,
ходила, уже не касаясь ни стен, ни пола.
на каждое наше "люблю" отвечало эхо,
а после собрало вещи да и уехало.
а к лету... давайте не будем сейчас о лете.
к груди прижималась - и слышала птичий клекот.
щекой ощущала, как воздух проходит мимо,
так необратимо, о боже, необратимо!
когда на кровати стал виден лишь контур тела,
бог камерой щелкнул -
и птичка
к нему
взлетела.
*** котовство
котенком серым щуришься на солнце,
куда ни глянь - сплошное котовство.
на небе - тучи бабкиной просолки,
звенит смешное слово "парасольки",
и тополя стоит ружейный ствол.
котят топили - научили плавать
и выходить сухими из воды.
и облака, им данные по праву,
таскать из банки неба так упрямо,
чтоб выхватить из лап дурной судьбы.
но каждый, переживший дни потопа,
несет внутри кошачий свой ковчег -
немножко ной, что любит сливки лопать...
и реет флаг, белеющий, как хлопок
над тополями и над всем вообще.
*** чернослив
от черной жизни черным стал язык,
как чернослив - усохший, горький.
а папка на спине всегда возил,
в ладошки сыпал семок - с горкой -
подсолнечных, подсоленных, во рту
вставало солнце, медом пахло.
земля лежит, в которую врасту,
как жизнь - распахнута, распахана.
это век-волкодлак, ты его не корми -
в бок вопьется и в лес посмотрит.
и рассвета камин, и заката кармин
видно в разные окна.
а время затянуло всех родных,
как ранку на коленке/локте.
и если кто-то спросит: "рада ли
весне?" - то я от горя лопну.
о тишину, стоящую в углу
за то, что позволяла тикать
часам, теперь пораниться могу...
и жизнь расходится на стыках.
это век-бармалей, ты его не жалей.
посмотри, под ногой босого
горизонт расступается, и на жаре
сохнет первое слово.
Автор: Мария Знобищева
*** Человек http://www.stihi.ru/2017/05/05/8372
*** Голос http://www.stihi.ru/2017/03/10/11086
*** Дом на окраине http://www.stihi.ru/2016/04/07/3579
*** Человек
Листья падают, дождь ли, снег, -
После странствий своих недальних
На земле лежит человек -
Тих, как шёпот в исповедальне.
И покуда его душа,
Рея рядышком, воздух морщит,
Мухи ползают не спеша
По спине и штанам намокшим.
Неприкаян и невесом,
Он ладонь подложил под щёку
И таинственный смотрит сон
Так, как дети глядят сквозь щёлку.
Словно в бурю хочет поймать
Письма моря из всех бутылок.
А ведь тоже когда-то мать
Целовала его в затылок,
Ненаглядным звала сверчком,
Шила крошечные одёжки;
Пахли мёдом и молоком
Щёчки, пяточки, лоб, ладошки.
………………………………………………
Листья, ливни ли, смех ли, снег…
Милый, дорог ли ты кому-то?
Это падает человек,
Каждый день, каждую минуту.
*** Голос
Чрезвычайные новости: город
Весь в огне. Каждый третий горит.
В репродукторах памяти - голос.
Может, он и с тобой говорит?
- Вспомни мои имена.
Вспомни все мои имена.
Это только в мире людей
Меня принято звать "Весна".
Вот возвращаются стаи,
Крыльями бьют луну,
Как будто полощет ветер
Небесную пелену.
Над облаками большими,
В стане ветров и гроз
Это и есть моё имя -
Хлёсткое, как вопрос.
В лес не ступишь ногой:
Весь он влажен и нежен.
Звук, словно лук тугой,
К чёрным ветвям подвешен.
Вспомнишь ли, чуть дыша,
Как я в тебя смотрела?
Только сделаешь шаг -
В сердце вонзятся стрелы!
Крик разнесётся. Трепет
Эхом его допоёт.
Это и будет третье,
Злое, имя моё.
Есть и другое: древний,
Ярый отсвет зарниц.
Знают его деревья,
Приютившие птиц.
Пятое - цвета гжели.
Нежно его реки.
Помнят его капели,
Реки и родники.
Имя шестое - зарево,
Нега тайного стона,
Просьба и приказание
Свёрнутого бутона.
Дальше - длинней и тише,
Звук, уходящий в свет...
Сколько имён расслышишь,
Столько дарую лет
Синего новоселья,
Столько ночей без сна,
Солнечного веселья, -
Только скажи мне, все ли
Найдены
Имена?
*** Дом на окраине
Дом на окраине, где зуд
Земли и воздуха пружинист,
Где дверь расшатана, как зуб,
Где всё на слом и смерть – на вырост,
Лет дцать не видевший в лицо,
Тех, кто сказал бы «Дай укрыться»,
Отгородившийся кольцом
Разбросанных повсюду шприцев.
Ершась от каждого луча
И ухмыляясь благодати,
Как ты давно не получал
Вестей. И разучился ждать их.
«Ох, я и рыхлый, ох, плохой.
Скорей прими меня, болото!»...
Но этим утром под стрехой
Как будто ворохнулось что-то.
Вил белый голубь за трубой
Гнездо, не зная, как усесться…
«Как сладко, Господи, как бо…» -
Вздохнул - и замер с птицей в сердце.
Автор: Матвей Богров
http://www.stihi.ru/avtor/bagrov
*** Ветер http://www.stihi.ru/2011/05/20/683
*** Крылья http://www.stihi.ru/2013/01/20/7332
Деревенская история http://www.stihi.ru/2012/06/16/3115
*** Мой ангел http://www.stihi.ru/2012/01/31/11705
*** Вечернее http://www.stihi.ru/2013/07/02/1322
*** Ветер
А после смерти
станет тишина
пронизанная мелкой жёлтой пылью,
наполненная шорохом надкрылий внутри как будто целого бревна.
И ветер ветви тронул. первый раз.
А после смерти...
(правда? я - уже?
а где тоннель, и свет, глаза слепящий,
и кто мне обещал вперёдсмотрящим нанять студентку в готском неглиже?)
Сквозняк сдувает половину фраз.
Чернеют и корявятся стволы
на глади неба. Словно на картинке.
Смотри, как чисто вымыты углы -
ни паутинки.
Нет лишнего, пожалуй что, нигде
и даже кожи нету на ладонях
я-дерево-я-дерево.. я?.. де..
(делаа..)
на склоне.
И ветер, навалившись тяжело,
всё ветви лижет.
Там, после смерти, тихо и тепло.
Я - в послежизньи.
И зайцев стаи солнечных жуют кору. И козы.
Скажи мне, ветер, камни тоже мрут?
И мёрзнут?
*** Крылья
а росли–прорастали - истово: маховые, мокро-белёсые,
на меня все смотрели пристально,
а я спину себе расчёсывал.
.. а ломали – долго, по пёрышку, да без роздыху –
денно, ночно ли, ковырялись в лопатках свёрлышком
и один разок – в позвоночнике.
Упасли мою душу грешную!
недвижим лежу на перине я
и молчу,
что ночами чешутся,
прорастают
нетопыриные.
*** Деревенская история
......................................Не знаю.
......................................Если б мог по луне гадать я,
......................................как ромашку, ее обрывая!
.............................................Федерико Гарсиа Лорка
Я бродил у реченьки молочной
молодой, красивый и похмельный,
под ногами весело и сочно
бережок почавкивал кисельный.
Девки разодетые на танцы
пробежали выставочным строем,
от луны текли протуберанцы
чисто хризантемного покроя.
На ромашке я не стал гадать бы:
я не верил в качество процесса,
всё одно катилось дело к свадьбе,
всё одно послать хотелось лесом
скопом девок (чтоб им стало пусто)
и луну, и грёбаное лето,
запах молока, идущий густо
на деревню от реки нагретой.
Ни к чему гадать, дурное дело -
я её практически не трогал.
...ворох лепестков усыпал белый
луг, деревья, крыши и дорогу.
.......
Грабки тебе внучек, оборвать, а?!
Ишь, луна ему не угодила!
Всё бы только драть бы да ломать те!
Вечеряй, покуда не остыло..
*** Мой ангел
.........................................Звали меня на пир - я надела саван,
.........................................Звали меня умирать - я вообще не явилась.
.........................................Возле стола с салатом - ангел с весами.
.........................................Кажется, это я - нет, это вам не приснилось!
.......................................................Ольга Арефьева. "Саван".
Ростом не вышел, не вышел лицом и рангом
(рыжие искры на рыжих его ресницах)
Он ничего не умеет, мой нежный ангел -
только краснеть и ещё еженочно сниться.
Звали меня умирать - обломитесь на фиг:
(синус вам в челюсть, и в печень добавить тангенс)
в очередь, можете даже составить график -
мне повезёт - у меня есть мой личный ангел.
Било двенадцать - пришлось до финала смыться
(я не люблю за трупьё отвечать, и точка)
.... ангел
мой ангел воды до сих пор боится,
да и полёт у него -
с бугорка на кочку.
... Утренний ветер качает весы и крылья,
по полу гонит стальную пружинку стружки
(гирьки подпилены, словно всегда так были).
Ангел мой нежный
блаженно сопит в подушку...
*** Вечернее
Я запер дождь в большом шкафу -
он там невидим и неслышим.
Но кто тогда стучит по крыше -
над головою, наверху?
Мой дождь в шкафу. Он там живёт -
в коробке яркой из-под пиццы,
но что же по стеклу струится
оконному - из года в год?
Я изучаю потолок -
узор теней и света ломкий,
а самовар пыхтит тихонько,
и нём лишь пар и кипяток.
И кот приходит с чердака,
ложится поперёк дивана -
он пахнет ветром и саванной,
мышами
и дождём слегка.
Автор: Вадим Ямпольский
http://www.stihi.ru/avtor/vadnatyam
*** Не ходи в Вифлеем, слишком долог, опасен путь... http://www.stihi.ru/2009/01/07/3393
*** Не отчаивайся, не надо... http://www.stihi.ru/2007/11/01/111
*** Счастье — это сумрак заоконный... http://www.stihi.ru/2006/10/07-2291
*** Души бесформенны, души безлики... http://www.stihi.ru/2012/11/19/10090
*** Не ходи в Вифлеем, слишком долог, опасен путь...
В.
Не ходи в Вифлеем, слишком долог, опасен путь,
может статься, окажется не на кого взглянуть,
лишь коровы да овцы – убогий и грязный хлев,
ни младенца, ни люльки… Обманка, разводка, блеф.
Не ходи в Вифлеем, не носи никаких даров,
опозоришься только меж грязных волов, коров,
только платье истреплешь парадное по пути,
не ходи в Вифлеем, говорю тебе, не ходи.
Если, правда, случилось, то вмиг разнесется слух,
де, младенец родился, и видел звезду пастух,
и безумствовал Ирод, и трясся Ирусалим,
улыбался ребенок, сияла звезда над ним.
Не ходи в Вифлеем, ты устал, ляг пораньше спать,
но вели домочадцам сегодня не закрывать
окна, двери, ворота, и свет не вели гасить,
чтобы весть, о которой молил ты, не пропустить…
*** Не отчаивайся, не надо...
Не отчаивайся, не надо,
в крайнем случае, погрусти,
но недолго: у листопада
красно-жёлтый букет в горсти
для тебя – посмотри, как ярок,
будто кто-то костёр зажег…
Так, спеши, принимай подарок:
только это, и всё, дружок.
Не нашел никаких отгадок
и подсказок – безмерно прав
тот, кто знает, насколько сладок
сам вопрос, и, его задав,
исчезает за поворотом
в старом свитере и плаще,
не имеет значенья, что там…
Может быть, ничего вообще.
*** Счастье это сумрак заоконный...
Счастье – это сумрак заоконный,
кроны клёнов, видимые в нём,
прошлой жизни номер телефонный,
спрятанный в кармане потайном.
Счастье – это выцветшая дата,
нечто вроде отпуска в Крыму…
Это то – к чему тебе возврата
нет, и мне…Ты слышишь, никому!
Это сад – потерянный из вида,
где названье каждого куста
помнишь…Просто миф, эфемерида,
наглухо закрытые врата.
*** Души бесформенны, души безлики...
Души бесформенны, души безлики,
души зачем-то придуманы нами…
мусор сметают с асфальта таджики,
листья вальсируют между домами.
Не утешай себя жизнью грядущей,
музыкой вечной, посмертною славой:
вот облетевшие райские кущи
между забором и сточной канавой.
Не уповай на бессильное слово,
не говори ни о чем с небесами.
Разве возможно, чтоб все это снова
кто-то увидел твоими глазами?
Автор: Андрей Мединский
http://www.stihi.ru/avtor/medic2
*** Облака http://www.stihi.ru/2015/02/23/3518
*** Отсюда до колонны маяка... http://www.stihi.ru/2016/06/02/5177
*** Баллада о Родине http://www.stihi.ru/2010/09/11/7024
*** Утро http://www.stihi.ru/2012/09/28/9085
*** Облака
Облака уносило на юг.
Облака уносило на север.
Чтоб гореть в этом темном краю,
нужно землю сквозь небо просеять.
И, воскреснув из гаревой мглы,
прорасти сквозь батальные даты,
на расстрельные глянуть стволы
с бронебойной улыбкой солдата.
Замереть и остаться на век,
что граниту положен и бронзе,
и душа, устремившись наверх,
тела больше себе не попросит.
Память – это удел для живых,
а для мертвых есть бронза и камень,
небеса в облаках кучевых -
остальное во времени канет.
*** Отсюда до колонны маяка...
Отсюда до колонны маяка
без опытного взгляда моряка
так просто расстояния не смерить.
Иди вдоль полосы береговой,
где степь звенит засушенной травой
и море выбирается на берег.
На полпути до места есть забор,
за ним — давно отправленный за борт —
пустует старый пионерский лагерь.
Он был когда-то полон сил и юн,
но год затерт, а месяц был — июнь,
когда впервые здесь подняли флаги.
Забуксовало время и с тех пор
не зазывает пионерский горн
за счастьем по путевкам профсоюза,
и не спешит с портвейном по ночам
к вожатой из «Отряда Ильича»
студент педагогического вуза.
Я буду ждать. Пройди сквозь этот мир,
куда не сможем возвратиться мы,
но можем иногда молчать об этом
(я сам, пока прошел его, — размяк).
На берегу, где светится маяк,
мы встретим наступающее лето.
*** Баллада о Родине
Как в песне, по дороге кочевой
качается вагончик голубой,
стерня от солнца делается желтой.
А в окнах мечутся туда-сюда
названия соседних государств
с припиской мелким шрифтом: «Да пошел ты».
Титан коптит. У входа в туалет
табличка с надписью: «Пророка нет!
Дымит Отечество! Дышите глубже!».
И дым разносится на весь вагон.
Сосед-поэт рифмует самогон
с Отчизной и копченой ножкой буша.
И вот уже, серьезный и хмельной,
как самурай в казацком кимоно,
готовящийся сделать харакири,
он вышиванку тянет на груди,
и матерное: «Господи, прости!»
проносится в задымленном эфире.
И в тот же миг приходит борменталь,
он, отрывая жизни календарь,
умело препарирует поэта,
и говорит, что жил и так, и сяк,
причина смерти – «наперекосяк»,
короче – заключение эксперта.
Он предлагает пить махровый чай.
Мы пьем, в стаканах ложечки стучат,
и доктор говорит, мол, обнаружил,
что истина растет из-под земли,
и люди в українському селі
ее с картошкой кушают на ужин.
Я вижу свет в его седых глазах.
Я выхожу в черниговских лесах
на безымянной номерной платформе.
Иду пока не падаю без сил,
и между трех желтеющих осин
я замираю и пускаю корни.
*** Утро
Мы столько пережили, что теперь
безвременье нуждается в подсчете.
Одно известно – наступил апрель,
дожди - по четным, сухо – по нечетным.
Белеет абрикос, вопят коты,
ты хочешь быть со мной, но мне не веришь,
и слово, проступив из немоты,
становится не выходом, но дверью.
Твой выдох останавливает смерть,
звучит и рассыпается на стансы,
но рифмы образовывают смерч,
и по спирали движутся в пространстве.
И небо отрывается от стен,
течет в системе кровообращения,
скребется тихо в липком животе
лиловой лапой утренней сирени.
Автор: Алена Тайх
http://www.stihi.ru/avtor/altahd1
*** ни толпы, ни цветов http://www.stihi.ru/2017/02/22/248
*** Камыш http://www.stihi.ru/2010/05/06/7999
*** Почтение моё, сентябрь - червивый книжник http://www.stihi.ru/2009/10/01/2795
*** ни толпы, ни цветов
ни толпы, ни цветов или сдвинутых крепко столов
не хотело и нам не желать завещало столетье.
а искусство поэзии больше не требует слов
и берет междометья.
ничего, ничего, что меняются планы конца,
не лоскут поднебесный зато и не пытки в подвалах...
и вывозит кривая туда, за пределы кольца
только сирых и малых.
не поддайся же вдруг ни видению, где потолок
над тобою раскрылся, ни вкусу взметнувшейся пыли
на дороге, где ты ничего за собой не волок,
а ведь сколько копили.
*** Камыш
Жизнь прошла, и теперь только Он...- говоришь;
Поднимаешься к ложке, кряхтя...
А вода подступает, темнеет камыш.
В легком коробе плачет дитя.
Что моталось на ус, что белило висок,
Что стояло на торном пути -
Закопай это знанье в прибрежный песок
И болтать камышу запрети.
Всё зависит теперь от Него: ни упасть
Ни отжаться, ни снова встать в строй…
Но уходит во тьму, та привычная власть,
Чьё ослиное ухо востро...
Не печалься Мидас, не лютуй, фараон,
В мир приходят другие рабы
Жизнь прошла, -говоришь, - и теперь только Он…
И камыш у приречной губы.
*** Почтение моё, сентябрь - червивый книжник
Почтение моё, сентябрь - червивый книжник,
Библиотечный дух с жужжаньем спелых мух,
Глоссарий голосов, рой бликов неподвижных,
И лёгкий пыльный свет в кокошниках фрамуг.
Почтение моё… Ты вывел нас за двери,
В лоскутные леса для пробужденья сонь,
Вокруг пирует день, где каждому по вере:
И райские сады, и сны, и бледный конь.
Но нет - Танатос пьян рябиновою кровью,
А Эрос утолён водой реки рябой…
Почтение моё - прочтение с любовью
Любых твоих страниц, разрозненных тобой.
Автор: Илья Прохожий
http://www.stihi.ru/avtor/vpsrm
*** Послевоенное http://www.stihi.ru/2015/05/05/4030
*** Слова солгут http://www.stihi.ru/2013/09/24/1117
*** Книжное http://www.stihi.ru/2014/02/11/8500
*** Книжное http://www.stihi.ru/2014/02/11/8500
*** Послевоенное
Хочешь, поверь на слово,
хочешь, на слове лови,
но война свернется всего-то навсего
месяца через три.
Уползет юрким аспидом в ковыли
проросшие из ожиревшего от человечьей крови
липкого чернозема .
Смотри, новоявленный иегова
разбивает аллеи, разминает комья земли,
встает на колени.
Комья станут людьми
потому что мы не смогли. Не сумели.
*** Слова солгут
Слова солгут и глазом не мигнут,
им смысл простой куда важнее истин.
Набравши груза заполошных смут
рассудок не сумевший в срок зачистить
свой горизонт от цепких сорняков,
для виду пошумел, и был таков,
остались ощущения и мысли.
Броди теперь до третьих петухов
по закоулкам собственных истерик
в надежде раздобыть немного веры,
а лучше - вдруг почувствовать любовь,
к прекрасной и случайной незнакомке.
Такой ты весь издерганный и робкий,
она такая вся полет и взвесь:
волшебная пыльца и режущая кромка.
Воспрянувши как наркоман от ломки
сжигаешь сколько есть бумажные мосты
и возвышаешься над миром суеты
сугубый памятник мгновенной перековки.
Но бронза и гранит и сквер
где ты стоишь нахмурив брови грозно -
сон разума, рождающий химер,
слезай и уходи, пока не поздно.
*** Книжное
Февраль слезлив, заезжен, дрябл лицом,
но не родня, и потому не жалко.
Грозьба его фигня, безвредная жужжалка,
три дня и потечет из вскрытых вен по балкам
безвкусный и бесцветный дистиллят -
в эпоху перемен не исцелят подарком
испуганные боги зябких стен.
Столетия стоят обозами по паркам,
железной хваткой взяв в кулак дома,
но разрешив воронам зычно каркать.
Когда-нибудь зимой сойдем с ума
отдавшись постранично под помарки.
Автор: Елена Бородина
http://litset.ru/index/8-513
*** Штрихи http://litset.ru/publ/29-1-0-34460
*** Улитки http://litset.ru/publ/29-1-0-38801
*** Совушка http://litset.ru/publ/29-1-0-38826
*** Сны http://litset.ru/publ/29-1-0-27523
*** Штрихи
Тонкие ветки берёз, не жалея,
льются ручьями в заоблачной строме.
Месяц от месяца сны тяжелее,
белый младенческий пух – невесомей.
Ставлю штрихи на берёзовой коже,
словно зарубки.
Бездонными днями -
дым от проталин-грачей.
Обезножев,
жадно за почву цепляюсь корнями,
пью синеву каждой порой-прорухой,
верую.
Сквозь беспробудную снулость -
ситцевость век,
и «...земля будет пухом…»,
и бесконечность берёз…
Я проснулась.
*** Улитки
В твоих ладонях столько тишины,
что хватит на минуту передышки
для всей планеты, кажется.
Излишки
прибереги, чтоб семечко сосны,
упавшее на платье, напитать
и, прошептав: «Земля пусть будет пухом»,
неслышно дунуть: пуффф.
Ни сном, ни духом
не ведать, что случится через пять
минут, веков – неважно, веришь мне?
… а может, мы – ракушечные свитки,
и сонные рогатые улитки
качают нас в сосновой тишине.
*** Совушка
«Совушка-сова, большая голова…»
Из детской потешки
… а ты не зарекайся от совы –
бесшумной, большеглазой, быстрокрылой.
Ты думаешь, давным-давно забыла
секреты и секретики? Увы.
Кусает горло теплый толстый шарф,
съедает рафинад «а-где-же-кружка» -
ты снова – почемучка, потомушка:
на шаткий стул, на цыпочках – на шкаф,
где валенки-наседки – куд-куда –
высиживают солнышки «марокко».
Ворчит сова и хмурится: «Морока,
куда не спрячь – найдет. Беда, беда».
Пятнистое крыло – уютный плед,
совиный пух – мотки домашней пряжи.
Ты крепко спишь, она ночами вяжет
и ждет, когда приедешь.
Много лет.
*** Сны
Ты знаешь, мама, уплывают сны –
холодные бесплотные плотвицы.
В прорехах прохудившейся весны
проглядывают пасмурные лица
плакучих дней.
Промокшие дома
рождают ранним утром постояльцев.
В прокуренных сетях своих же пальцев
я снова задыхаюсь.
Страшно, ма.
Вчера срубили тополь под окном:
на чёрном теле – сахарная мякоть,
копна ветвей истоптана, измята.
Ты знаешь, мама, только об одном…
Ты знаешь, мама, только об одном
прошу, вдыхая запах древесины:
не потеряться, став однажды сном –
тяжелым,
беспокойным,
тополиным.
Автор: sergekoks
http://litset.ru/index/8-775
*** рвутся! http://litset.ru/publ/1-1-0-17813
*** однажды выйдем из речки... http://litset.ru/publ/1-1-0-38593
*** Собака плывет по небу...http://litset.ru/publ/1-1-0-24637
*** рвутся!
на такое свидание – раз или два в году
(по весне будет первое, второе… случится ли?)
не лечу, не бегу… а они, полагаю, ждут,
а над ними лапами ели шепчут молитвы.
а над ними лапами ели шепчут молитвы.
прихожу и молчу, диалог про себя веду,
наполненье души такое, что места нет
никому кроме Бога. качается на ветру
колокольчик подснежника. слышно мне
его хрупкое «динь-динь-динь» из вне
колокольчик подснежника слышен мне.
никому не воскреснуть. воскресный вороний грай
словно речь человеческая течет с небес,
вечно сорок лет маме – какая ж ты молодая,
вечно сорокалетний глядит на меня отец,
вечно сорокалетний – такой же как я – отец.
от пасхального света слезящиеся глаза…
яйца крашеные кружком – как сплетничают – лежат,
мне та много о многом хотелось бы рассказать,
мама, ты смотришь словно отводишь взгляд,
мама, взгляни как тогда – тридцать лет назад.
ухожу, убегаю, поворачиваюсь к кресту спиной,
взгляд ловлю через куртку – продергивает до хруста,
никому не воскреснуть? воскрешаю тебя строкой,
небеса как материя тонкая – натяни – порвутся,
почему же они не рвутся, мама, почему не...
*** однажды выйдем из речки...
однажды выйдем из речки,
ляжем на бурый песок,
верней – только ты,
а я… над землей парю,
промолвишь: сегодня ты так высок,
как август взлетающий к сентябрю
все выше и выше.
беззвучное говорю,
ветер волосы – нити твои колышет,
волны следы на песке языками лижут,
проходишь через меня –
невозможно ближе
быть,
солнечный луч бретельки на коже выжег –
светило небесное облаком затворю.
воздух наполнен капельками «люблю»,
влажность у речки где-то под девяносто,
ежик в тумане ищет туманный остров,
лошадь плывет подобная кораблю,
белая лошадь в густом как кефир тумане…
ps не верь, что меня не станет,
и –
pps расслышишь мое «люблю»?
*** Собака плывет по небу…
Собака плывет по небу,
пасть разевает белую,
солнце, прилипшее к нёбу
собачьему, скороспелое,
юное солнце, не жгучее,
греет нутро собачее.
Собаку вбирают тучи,
она – не лает, плачет,
плывя над своею будкою,
где раньше жила на привязи,
звали её Незабудкою,
коврик стелили наземь ей,
хозяин, бывало, вечером,
когда все его улягутся,
беседовал с ней о вечности,
и сплетничал про всякое,
чутко внимала, только лишь
подлаивала моментами,
слушала, как он дышит,
да пыхает сигаретами.
Собака плывет по небу,
её разрывают чувства,
солнце, прилипшее к нёбу,
греет, а в сердце – пусто,
от пустоты той тянет
дождем устремится наземь,
и вот-вот собака канет,
прольется из тучи…
лаем.
Автор: Laura_Li
http://litset.ru/index/8-743
*** Неваляшка http://litset.ru/publ/66-1-0-35836
*** Помни, что смертен http://litset.ru/publ/16-1-0-24855
*** В кофемолке судьбы http://litset.ru/publ/16-1-0-248
*** Сон в новогоднюю ночь http://litset.ru/publ/16-1-0-23564
*** Дивертисмент по Гофману http://litset.ru/publ/16-1-0-23726
*** Неваляшка
чёрное, белое
Скажу тебе...
когда в дремотный час
сжимается пространство между действий,
динь-донит неваляшковое детство,
и в бардачке отцова "Москвича" -
газеты, спички, пачки сигарет
помятые, испачканные маслом -
очки, ключи, фонарик, щётка, паста,
безрукий пупс и водный пистолет.
В такой карете летом - на залив,
кишащий рыбой, раками, безлюдный.
Пока отец закидывает уды,
я строю терема и корабли,
в чешуйках радуг белобрысый день.
...Улов по-царски - распирает ванну,
"куда девать добро" - хлопочет мама,
котяра водит носом по воде
...Прошло сто лет. Не... три десятка лет.
Вслух - каждый миг до точки расшифрован,
до вспышки в голове, набата крови.
Залив давно зарос и обмелел.
Где фыркали раздутые коровы,
гоняли кони в яблоках - дымы
и ветер вялый. Там, где были мы,
пустые гнёзда, брошенные норы,
безрачье.
Лесорубы сбрили рай.
Чернющи провода, столбы и трасса.
Исчезло время, действие, пространство
и неваляшка спит в других мирах.
Динь-донит милафон, гудит клаксон,
дегтярная вода уносит тело,
саму себя увидеть бы хотела,
да исчезает всё.
*** Помни, что смертен
Мелодекламация "Помни, что смертен"
читает Андрей Соколов - Неоновый /г. Москва/
Едва половину Земли заключает Гипнос,
спасая статической явью от яда реалий,
душа эмигрирует спешно, минуя блок-пост
холуев Морфея, оставив меня в одеяле.
Бесшумно срывается в бархатный чёрный овал,
как шар гуттаперчивый в пропасть беззвёздного поля,
дыхание - копия стона за областью гланд,
а стон - стретта вдоха и выдоха бешеной боли.
Слегка подтолкнув лепестки металлических роз,
в запретном саду растворяется дикая сила
и вот оно... Вечное царство - слоновая кость,
бамбуковый плен, обаяние лже-апельсинов,
струящийся лак секретеров, распутство зонтов,
и флирты фарфоровых чаш с полигамным подносом,
плетённых бесед приглушённый до шороха - тон,
сласть-кровь шелковицы уносят на хоботах осы.
Плыву в ослепительно розовый сон-вестибюль,
ум сходит с умэ до похмелья - вишнёвого транса.
Безмолвно дожди татуажем заласкано льют
на белое тело в пылу неземном и опасном.
Под сакурой ждёт Император, ход времени стёрт
за все поцелуи ветров и лучей в сердце моря.
Он - губы, как ягоды Годжи, бросает в костёр
и дым на латинице корчится - мemento mori...
*** В кофемолке судьбы
в кофейном заливе – торнадо обжаренных зёрен
чертовски похожих на чёрных взбесившихся мух,
и мрачным куском рафинада /блеснув белизною/
мой катер "Надежда" уходит в кипящую тьму...
созвездие малой Бессонницы бродит по небу,
маня романтичных людей за собой – в синеву;
я /словно рыбёшка/ попался к отчаянью в невод,
в котором кошмары мне снятся уже наяву...
фантазии ночи черны как глазницы двустволки,
заряженной дробью зловредных магических чар;
откуда-то сверху доносится смех кофемолки,
а значит – судьба мне готовит фатальный удар...
здесь каждый глоток кислорода на вес кокаина,
ведь ангел-хранитель давно от безверья погиб;
меня засосала кофейная гуща рутины,
а после – над сердцем погас вдохновения нимб...
пускай мне закрыты пути в кафетерий Эдема,
но /так же как много столетий назад Моисей/
я верю, что вырвусь из этой пустыни с победой
и с Господом всё-таки выпью по чашке гляссе!..
*** Сон в новогоднюю ночь
Вот бы войти в серо-пепельный лунный покой,
выпить студёного воздуха горных окраин...
Просто представь - из обычности душу украли
в девственный мир, где она и жила испокон.
Неповторимые хокку полярных лисиц -
шёпотом в полночь читают неспящие пихты,
звёзды лучами целуются. Глядя на них, ты
прячешься в сны за летающей ширмой ресниц.
Спишь и не спишь. Чуткий обморок тронет рука,
ярким топазом похвалится сойка на ставне
в час пустотелого солнца, и бледный наставник
в красном углу опрокинет стакан молока.
Грифель серебряный скрасит оконный зрачок,
яблоки шкурой запахнут в отёсанных утках.
Ты пробуждаешься - напрочь лишившись рассудка
прежней тебя, допустившей волшебный просчёт.
Словно ирифия падаешь крыльями в снег,
молча бредёшь босиком к потаённому месту.
Помнишь, как в детстве играла в лесную принцессу
и отражалась в росе...
*** Дивертисмент по Гофману
<...> Залито оловом
Хмельное сердце, иглой прошито –
Танцуй, Саломея и Суламита.
Здесь всё по-прежнему: царство веры,
Окурков вчера намело под дверью;
<...>
Деревья забылись тяжёлыми снами.
Они вчера на руках носили
Воздух, разлитый по чашам лилий.
<...>
/"здесь всё по-прежнему" Руслан Романчук/
Ветер приблудный святыми ветрами скручен,
пухнут окурки в блаженной парамнези;и,
грезят о сладких губах в переулке зимнем,
бестолку в дом толкаясь, где спит щелкунчик.
Хмелем распят в объятьях елейной куклы,
окна засолены снегом, размякло время.
Спят в половинках из сочного Кракатука -
крохотные - Суламита и Соломея.
В люльках над каждой светом искрит монисто,
пахнет Рождественским лесом, Цукатной рощей.
А в подземелье играют в Life/Death каббалисты,
тешат мечтой о душах - желудок тощий.
Чуть пригубили запах миндальной кожи,
влажных ладоней, сжавших имбирный пряник -
и застучали когти шершавых ложек,
и потекли их брыли от жажды пьяной.
Рыбки ломбардские кровью плывут в буфеты,
ёлка макает лапы в немецкие вина...
Вздрогнет от сна щелкунчик -
...................................Кот жжёт в либретто
и дохлая мышь валяется у пианино.